Бунташный год. 13 марта
1917 год в письмах, воспоминаниях, дневниках и публикациях:
13 марта (28 февраля) 1917 года
Прапорщик Астахов - первый офицер, ставший революционером.
Когда взбунтовавшиеся солдаты-"волынцы" вышли из казарм,
Астахов с криком "Братцы, я с вами", отправился вместе с ними.
Документы:
Заявление временного комитета членов государственной думы о вынужденном взятии власти в свои руки. 27 февраля 1917 г.:
«Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием.
Председатель Государственной думы М. Родзянко».
Письма:
А.В. Колчак - Анна Тимирева
Письмо 3
Батум 28 февраля
Эск. мин."Пронзительный"
Третьего дня утром я ушел из Севастополя в Трапезунд и, по довольно скверному обыкновению, попал в очень свежую погоду, доходившую до степени NW-го шторма. Дикая качка на огромной попутной волне с размахами до 40 позволила мне заняться только одним делом - спать, что было тем более кстати, что перед уходом я занялся "гаданием", неожиданно окончившимся утренним кофе. …
Получены крайне серьезные известия из Петрограда - я не хочу говорить о них. За обедом у Великого Князя мы читали подробности о взятии англичанами Багдада и генералом Баратовым Керманшаха, а наряду с этим пришло нечто невероятное из Петрограда. Где Вы теперь, Анна Васильевна, и все ли благополучно у Вас? Я боюсь думать, что с Вами может что-либо случиться. Господь Бог сохранит и оградит Вас от всяких случайностей.
…Тихая, облачная ночь, среди темных туч проглядывает луна, море совершенно спокойное, и только небольшая зыбь слегка раскачивает миноносец. Я сегодня устал от всяких обсуждений и решений вопросов огромной важности, требующих обдумывания каждого слова, и мне хочется, смотря на Ваш портрет и цветы, немного забыться и хотя бы помечтать. Мечты командующего флотом на миноносце посередине Черного моря, право, вещь весьма безобидная, но сегодня у меня какое-то тревожное чувство связано с Вами, и оно мешает мне мечтать о времени и возможности Вас видеть, выполнив некоторые дела, которые оправдали бы эту возможность. Пожалуй, лучше попробовать лечь спать, а завтра видно будет. Доброй ночи, Анна Васильевна.
Дневники:
Зинаида Гиппиус "Синяя книга":
27 февраля. Понедельник Мимо окон идет странная толпа: солдаты без винтовок, рабочие с шашками, подростки и даже дети от 7-8 лет, со штыками, с кортиками. Сомнительны лишь артиллеристы и часть семеновцев. Но вся улицв, каждая сияющая баба убеждена, что они пойдут «за народ».
4 часа. Стреляют, - большей частью в воздух. Известия: раскрыты тюрьмы, заключенные освобождены. Кем? Толпы чаще всего - смешанные.
Воззвание от Совета Раб. депутатов. Очень куцое и смутное. «Связывайтесь между собой... Выбирайте депутатов... Занимайте здания...» О связи своей с Думским Комитетом - ни слова.
Все думают, что и с правительством еще предстоит бойня... Но странно, что оно так стерлось, точно провалилось. Если соберет какие-нибудь силы - не задумается начать расстрел Гос. Думы.
11 час. веч. Вышли какие-то «Известия». Общее подтверждается. Это Комит. петерб. журналистов. Есть еще воззвание рабоч. депутатов: «Граждане, кормите восставших солдат...»
12 час. У нас телефоны продолжаются, но верного ничего. От выводов и впечатлений хочется воздержаться. Одно только: сейчас Дума не во власти ли войск, - солдат и рабочих? Уже не во власти ли?
28 февраля. Вторник Вчера не кончила и сегодня, очевидно, всего не напишу.
Грозная страшная сказка.
Вот из «манифеста» СДРП, ЦК-та: «...войти в сношения с пролетариатом воюющих стран против своих угнетателей и поработителей, царских правительств и капиталистических клик для немедленного прекращения человеческой бойни, которая навязана порабощенным народам».
Да ведь это по тону, и почти дословно - живая «Новая Жизнь» «социалдемократа-большевика» Ленина пятых годов, где еще Минский, напрасно стараясь сделать свои «надстройки», получил арест и гибель эмиграции. И та же приподнятая тупость, и невежество, и непонимание момента, времени, истории.
Между тем ясно: если не их будет сейчас власть - будет очень худо России. Очень худо. Но это какое-то проклятие, что они даже в совершившейся, помимо них, революции (и не оттого ли, что «помимо»?) не могут стать на мудрую, но революционную точку... состояния (точки «зрения» теперь мало).
Они - чужаки, а те, левые, - хозяева. Сейчас они погубители своего добра (не виноватые, ибо давно одни) - и все же хозяева.
Будет еще борьба. Господи! Спаси Россию. Спаси, спаси, спаси. Внутренне спаси, по Твоему веди.
Войска - по мере присоединения, а присоединяются они неудержимо, - лавиной текут к Думе. К ним выходят, говорят. Знаю, что говорили речи Милюков, Родзянко и Керенский.
Контакт между Комит. и Советом РД неуловим. Какой-то, очевидно, есть, хотя они действуют параллельно; например, и те и другие - «организовывают милицию». Но ведь вот: Керенский и Чхеидзе в одно и то же время и в Комитете, и в Совете.
Страшно.
Мы сидели все в столовой, когда вдруг совсем близко застрекотали пулеметы. Это началось в 5. Оказывается, пулемет и на нашей крыше, и на доме напротив, да и все ближайшие к нам (к Думе) дома в пулеметах. Их еще с 14 Протопопов наставил на всех высотах, даже на церквах (на соборе Спаса Преображения тоже). Алекс.-Невский участок за пулемет с утра подожгли.
Но кто стреляет? Хотя бы с нашего дома? Очевидно, переодетые - «верные», - городовые.
Мы перешли на другую половину квартиры, - что на улицу. Но не тут-то было. Началось с противоположного дома, прямо в окна. Улица опустела. Затем прошла вооруженная толпа. Часть ее поднялась наверх, по лестнице, искать пулемет на чердаке. Весь двор в солдатах. По ним жарят. Мы меняли половины в зависимости, с какой стороны меньше трескотня.
В 81/2 вечера - еще вышли «Известия». Да, идет внутренняя борьба. Родзянко тщетно хочет организовать войска. К нему пойдут офицеры. Но к Совету пойдут солдаты, пойдет народ. Совет ясно и властно зовет к Республике, к Учр. Собранию, к новой власти. Совет - революционен... А у нас, сейчас, революция.
Сидим в столовой - звонок. Три полусолдата, мальчишки. Сильно в подпитии. С ружьями и револьверами. Пришли «отбирать оружие». Вид, однако, добродушный. Рады.
И еще позднее - всякие кислые известия о нарастающей стихии, о падении дисциплины, о вражде Совета к Думцам...
Но довольно. Всего не перепишешь. Уже намечаются, конечно, беспорядки. Уже много пьяных солдат, отбившихся от своих частей. И это Таврическое двоевластие...
Р. S. Позднее ночью.
Не могу, приписываю два слова. Слишком ясно вдруг все понялось. Вся позиция Комитета, вся осторожность и слабость его «заявлений» - все это вот отчего: в них теплится еще надежда, что царь утвердит этот комитет, как официальное правительство, дав ему широкие полномочия, может быть, «ответственность» - почем я знаю! Но еще теплится, да, да, как самое желанное, именно эта надежда. Не хотят они никакой республики, не могут они ее выдержать.
Самодержавие так всегда было непонятно им, что они могли все чего-то просить у царя. Только просить могли у «законной власти». Революция свергла эту власть - без их участия. Они не свергали. Они лишь механически остались на поверхности, - сверху. Пассивно явочным порядком. Но они естественно безвластны, ибо взять власть они не могут, власть должна быть им дана, и дана сверху; раньше, чем они себя почувствуют облеченными властью, они и не будут властны.
И вижу больше, чем умею сказать.
Дневник посла Франции в Росии Мориса Палеолога:
Среда, 28 февраля 1917 года На какую ни стать точку зрения - политическую, умственную, нравственную, религиозную - русский представляет всегда парадоксальное явление чрезмерной покорности, соединенной с сильнейшим духом возмущения.
Мужик известен своим терпением и фатализмом, своим добродушием и пассивностью, он иногда поразительно прекрасен в своей кротости и покорности. Но вот он вдруг переходит к протесту и бунту. И тотчас его неистовство доводит его до ужасных преступлений и жестокой мести, до пароксизма преступности и дикости.
…В области личной морали, личного поведения равным образом проявляется эта двойственная натура русского. Я не знаю ни одной страны, где общественный договор больше пропитан традиционным и религиозным духом; где семейная жизнь серьезнее, патриархальнее, более наполнена нежностью и привязанностью, более окружена интимной поэзией и уважением; где семейные обязанности и тяготы принимаются легче; где с большим терпением переносят стеснения, лишения, неприятности и мелочи повседневной жизни. Зато ни в одной другой стране индивидуальные возмущения не бывают так часты, не разражаются так внезапно и так шумно. В этом отношении хроника романических преступлений и светских скандалов изобилует поразительными примерами. Нет излишеств, на которые не были бы способны русский мужчина или русская женщина, лишь только они решили «утвердить свою свободную личность».
Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.) // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв.: Альманах. - М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1999. - С. 529-532. - [Т.] IX:
28 февраля, вторник. Утром на улицах необыкновенная картина. На улицах масса гуляющей публики и солдат. По улицам разъезжают автомобили полные солдат, при вооружении с красными флагами. Каждый такой автомобиль публика приветствует криками «Ура!» …На Семеновском мосту молодой человек с широкой красной повязкой на руке разъезжал на лошади. Несколько рабочих и какой-то интеллигентный старичок спросили что-то его. На это он отвечал, что Щегловитова арестовали у себя на квартире, а Протопопова на Поклонной горе.
Солдаты подвезли на Фонтанку против Малого театра пулемет и из ружей стали обстреливать театр. На углу Загородного и Гороховой пылал участок. Гороховая улица, как в царский день, украшалась флагами, только не национальными, а красными. Едет несколько грузовых автомобилей с солдатами и телячьими тушами, а солдаты, кроме того, держат в руках за шеи несколько гусей. Около института студент забрался на большой ящик и оттуда говорил речь «о прогнившем самодержавии и кровавом Николае». Другой технолог на окне своего института вывешивает плакат, призывающий публику пожертвовать на нужды солдат и «борцов за свободу». Через ? часа против института уже стоят длинные столы, на которых лежат соленые огурцы, хлеб и колбаса, а солдаты подходят и подкрепляют себя закуской. Приезжает несколько автомобилей с пулеметами из Петергофа. За ними следует рота солдат и экипаж крейсера «Аврора». …Ожесточенная перестрелка между солдатами и городовыми, засевшими на чердаке здания, где помещаются бани, гимназия Хитрово и 10-я гимназия. Только стрельба ослабевает, и в тот же момент вдоль по 1-й Роте проезжает автомобиль и разбрасывает «Известия».
Часа в 4 дня стрельба между солдатами на панели вдоль нашего дома и 2-мя верхними этажами противоположного дома. На следующий день в этом доме были арестованы 4 полицейских чина. Часов в 5 наблюдал пожар Литовской тюрьмы. На Садовой улице около Вознесенского откуда-то добыли околоточного. Каждый, кому не лень, считал своим долгом его ударить. Наконец, солдаты взяли его под конвой и повели. Недалеко от Крюкова канала бронированный автомобиль стал посреди улицы и стал обстреливать верхний этаж одного из домов. Около Крюкова канала приехал на лошади ефрейтор одного из квартирующих в Петергофе кавалерийских полков и сообщал о том, как войска восстали в Петергофе и теперь идут к Петрограду. Вечером все успокоилось. Почти ни одного фонаря не было зажжено.
Дневник крестьянина Замараева 1917 год:
24 . Опять сегодня понадобились лошади на Цареву с новобранцами. Говорят, что 300 лошадей. Но я не поеду, так как я свою очередь отправил раньше, 17 января. В городе крестьянам муки не выделяют и печенаго хлеба не продают. Деревня предоставлена сама себе. Говорят, что не будут давать и ситцу. 2, суббота второй недели поста. Сегодня ездил последний раз на Ковду, всего семь раз. Умер член государственной думы Алексеенко, 70 лет, председатель бюджетной комиссии. Кажется, в России наступает голод. В Москве и Петрограде выдают по фунту хлеба на человека.
26, воскресение. Прошло две недели поста. Ездил по дрова на помочь попу.
27 возил дрова к церкве.
28. По дрова к дому. Погода ясная, холодная.
Воспоминания:
О.В. Палей, морганистическая жена великого князя Павла Александровича "Мои воспоминани о русской революции":
В понедельник, 27-го, полное отсутствие газет заставило нас опасаться худшего. В Царском мы не нуждались ни в чем, но в Петербурге не хватало хлеба. Я повторяю, что все это было устроено революционерами. Дочери из города телефонировали мне, что стрельба все усиливается, и полки начинают переходить на сторону мятежников. Около двух часов приезжает из Петрограда письмоводитель нашего нотариуса, очень умный, храбрый, честолюбивый, но беспринципный молодой человек… Он приехал, чтобы сообщить нам о важных событиях текущего момента и чтобы покорнейше просить великого князя настаивать на возможно скорейшем возвращении государя из Могилева. "Еще не все потеряно, если бы государь захотел сесть у Нарвских ворот на белую лошадь и произвести торжественный въезд в город, положение будет спасено. Как можете вы оставаться здесь спокойными?" Снова раздался звонок телефона. Мятежники только что взяли штурмом Арсенал. В этот момент мы почувствовали, что почва действительно качается у нас под ногами. Тюрьмы открыты, и все беглецы из острогов становятся во главе движения. К концу дня, 27-го, Петропавловская крепость очутилась в руках революционеров. Мало-помалу полки переходят на сторону наших врагов, и в Царском Селе рассказывают, что первый стрелковый полк, расквартированный в этом городе, ушел, чтобы присоединиться к мятежникам… Родзянко, один из бунтовщиков, наиболее ответственных за несчастье России, решается предупредить государя и командующих армиями о серьезности положения и требует назначения лица, которое пользовалось бы доверием народа. Дума идет еще дальше в своей революционной дерзости. Она формирует Временный исполнительный комитет в составе: Родзянко, Керенского, Шульгина, Милюкова, Чхеидзе и других зачинщиков смуты, который совещается с образовавшимся в то же время Советом рабочих депутатов.
Во вторник, 28 февраля, около десяти часов утра меня попросил к телефону посол Франции: "Я беспокоюсь о вас, милый друг, у нас здесь прямо ад, всюду перестрелка! Спокойно ли у вас в Царском?" Я ответила ему, что у нас царит самое безмятежное спокойствие. После завтрака я пошла в маленькую, милую церковь Знаменья. Я заметила необычное волнение. Солдаты, растрепанные, в фуражках, запрокинутых на затылок, с руками в карманах, разгуливали группами и хохотали. Рабочие бродили с свирепым видом. В тревоге я поспешила вернуться домой, чтобы скорее увидеть князя и детей. Мужа я застала в состоянии крайнего волнения.
Около семи часов вечера распространился слух, что толпа волнующихся и угрожающих рабочих покинула фабрики в Колпине и направляется в Царское. Мы ушли из дому около девяти часов вечера. Патрули с белыми нашивками на левом рукаве объезжали город. Мы не знали, были ли это войска, оставшиеся еще верными, или те, которые уже перешли на сторону восставших.
С.П. Мансырев "Мои воспоминания о Государственной думе":
В 11 часов утра 27 февраля было назначено очередное заседание бюджетной комиссии по рассмотрению сметы тюремного управления. Не предвидя ничего чрезвычайного, около 11 часов я вышел из дома -- я жил очень близко от Думы по Кавалергардской улице -- и уже подходил к Таврическому дворцу, когда столкнулся с П. К. Граном, начальником Тюремного управления; он шел мне навстречу.
- Вы куда же, -- спросил я, -- разве заседание отменено?
- Да что вы, разве не знаете? Дума распущена, около входов стоит полиция и во дворец не пускает; я пришел, но меня не пустили.
Наконец, уже во втором часу дня явился в Думу секретарь И. И. Дмитрюков; от него мы впервые услышали последовательное повествование о событиях с утра 27-го, а также о посылке двух телеграмм М. Родзянко государю с настойчивым требованием немедленного образования ответственного министерства и с указанием на крайне тревожное положение дел в столице. Ответа ни на первую, ни на вторую телеграмму не получено. Совет министров бездействует, председатель его кн. Голицын в полном смятении, а усмирение беспорядков возложено на ген. Хабалова.
Как раз в это время вбегают два думца из крестьян, фамилии не помню, и кричат, что солдатами и рабочими взят Арсенал, оружие разграблено и им вооружены рабочие, разросшиеся в громадную толпу... Эти два вестника, по их словам, были очевидцами происшедшего и с большим трудом пробрались в Думу, так как половина Шпалерной и весь Литейный полны народом. По их словам, часть толпы, покончив с Арсеналом, стала громить Окружной суд, большинство же с криком: "в Кресты" направилось по Александровскому мосту...
***
… в зал вбегает Керенский, ранее отсутствовавший, в сильном возбуждении. Он говорит, что громадные толпы народа и солдат идут к Таврическому дворцу и намерены требовать от Думы, чтобы та взяла власть в свои руки. Он просит дать ему автомобиль, на котором он, по уполномочию Думы, поедет в толпу, попытается ее успокоить и сообщить ей решение Думы...
…Не успевает Керенский кончить, как его прерывает вбежавший в перепуге думский служитель; он кричит, что передовые части солдат уже подошли к дворцу, хотели войти в него, их не пустил отряд караула, всегда находящийся около подъезда, и что начальник караула тяжело ранен выстрелом и унесен в приемный покой.
Я беру слово и говорю, что мы делаем шаг исторической важности и что раньше, чем мы придем к окончательному решению, нам необходимо откровенно спросить самих себя: сумеем ли мы справиться с властью, которую на себя принимаем, и достаточно ли в нас самих для того силы и твердости.
***
Я вышел в Круглый зал, и первое, что мне бросилось в глаза, -- это группа в 7--8 оборванных человек, стоявших в стороне и о чем-то оживленно говоривших между собою. Я спросил, кто это такие; мне ответили, что это -- выпущенные из Крестов. Оказывается, идет речь о Совете рабочих депутатов. Уже говорили о том, что Совет рабочих и солдатских депутатов следует считать сформированным. Группа, возросшая уже человек до 30, направилась из зала по коридору и остановилась у дверей обширной комнаты, служившей для заседаний бюджетной комиссии; кто-то сказал: "Вот здесь будет удобно", -- и все вошли в комнату.
Таким образом с первых же часов допущено было постоянное присутствие в здании Думы организации, ничего общего с Думой не имеющей, а самочинно присвоившей себе наименование "Совета депутатов", но фактически бывшей лишь сбродной кучкой подозрительных субъектов. Итак, начало двоевластию было положено с нашего же собственного благословения.
Воспоминания юнкера 1-го Сибирского корпуса о февральской революции:
…мы в блаженном неведении о происходящих в России событиях приехали в Москву в ночь на 28 февраля. Каланчевская площадь была пуста и трамваев не было ни у Рязанского, ни у Николаевского, ни у Ярославского вокзалов.
- С каких часов начинают ходить трамваи? - спросил я у носильщика, несшего мой чемодан.
- А кто его знает, - пойдут ли: вчера с полудня их не стало.
- Забастовка?
- Да Вы издалече должно быть Ваше благородие? У нас в Москве не спокойно.
- Что так?
- Да царя вишь, не надо стало! Без него, сказывают, легче народу будет.
На подъезде Николаевского вокзала стояли толпой артельщики и оживленно разговаривали.
- Всех городовых, сказывают, поснимали с постов.
- Какой-то полковник с орденами ездил на автомобиле и приказывал, чтобы ни одного околоточного больше не было, а не то прикажут стрелять!
…с подъезда Исторического музея кто-то выкрикивал зажигательные слова и слышались громовые раскаты «Ура!». На улицах ездили казачьи патрули, но старались держаться в стороне от демонстрантов, которых появлялось все больше и больше.
Вместо трамваев, извозчиков по улицам неслись грузовики, переполненные солдатами и рабочими с винтовками. На автомобилях были красные флаги, на груди пассажиров красные банты. Офицеры с красными бантами и перевязями на рукавах и погонах стояли на подножках автомобилей и кричали, размахивая обнаженными шашками:
- Ура!
И толпа вторила им, кидая шапки вверх.
В вагоне, везшем нас из Москвы к северу, разговоры шли на темы о происходящих в Москве событиях. Прапорщики и другая молодежь восторженно говорили о новых горизонтах и подъеме среди солдат. Кто-то указывал на «бескровность революции».
- А трупы городовых и офицеров, которые лежат не подобранными на улицах? - спросил старик-полковник: - или это не считается пролитием крови? Да и потом, все ли пойдет так гладко, как это высчитано теоретически? Поднять толпу народного негодования легко, но пойдет ли эта толпа по определенному руслу?
- Реки в половодье разливаются на десятки верст, но это не мешает им войти потом в свои берега! - запальчиво заметил капитан с академическим значком.
- Но есть примета, что чем сильнее разлив, тем больше мелей в середине лета и дай Бог, чтобы наблюдаемый нами взрыв народного негодования не посадил Россию на мель, - хладнокровно возразил полковник и принялся свертывать толстую крученку.
…По дамбе в город ходили желтенькие вагоны трамвая, ехали подводы, шли люди. В одном месте толпа фабричных крикнула вдогонку:
- Офицер! Бей его…
Л.Д. Троцкий "История русской революции":
В течение 27 февраля освобождены толпой без жертв политические арестованные из многочисленных столичных тюрем, в их числе патриотическая группа военно-промышленного комитета, арестованная 26 января, и члены Петербургского комитета большевиков, захваченные Хабаловым 40 часов тому назад. Политическое размежевание происходит сейчас же за воротами тюрьмы: меньшевики-патриоты направляются в Думу, где распределяются роли и посты; большевики идут в районы, к рабочим и солдатам, чтобы заканчивать с ними завоевание столицы. Нельзя давать врагу передышку. Революцию больше, чем всякое другое дело, надо доводить до конца.
Кто надоумил вести восставшие полки в Таврический дворец, ответить нельзя. Такой политический маршрут вытекал из всей обстановки. …Восставшим частям достаточно было пересечь улицу, чтобы упереться в сад Таврического дворца, который лишь одним кварталом отделен от Невы. А за Невою простирается Выборгский район, паровой котел революции: рабочим достаточно пройти по Александровскому мосту, а если он разведен, по льду Невы, чтобы попасть в гвардейские казармы или в Таврический дворец. Так этот разнородный и противоречивый по происхождению северо-восточный треугольник Петербурга: гвардия, дворец Потемкина и гиганты заводы, плотно сомкнулся в плацдарм революции.
…Откуда было монархии достать эту спасительную воинскую часть, готовую и способную вступить в длительное и безнадежное единоборство с двухмиллионным городом? Революция кажется …беззащитной, потому что она еще ужасающе хаотична: везде движения без цели, встречные потоки, людские водовороты, изумленные, точно внезапно оглохшие фигуры, расхлястанные шинели, жестикулирующие студенты, солдаты без ружей, ружья без солдат, стреляющие вверх подростки, тысячеголосый шум, вихри необузданных слухов, фальшивых страхов, ложных радостей -- стоит, кажется, занести над всем этим хаосом саблю, и все брызнет по сторонам без остатка. Но это была грубая ошибка зрения. Хаос только кажущийся. Под ним идет непреодолимая кристаллизация масс по новым осям…
Революция начинает поиски врагов. По городу идут аресты, "самопроизвольные", будут укоризненно говорить либералы. Но вся революция самопроизвольна. В Таврический дворец приводят и приводят задержанных. Некоторые сановники, как Протопопов, придут сюда сами арестоваться: так надежнее.
Без приказа действуют рабочие кварталы. Революционные вожаки, выводившие свои заводы, захватывавшие участки, снимавшие затем полки и громившие убежища контрреволюции, не спешат в Таврический, в штабы, в руководящие центры, наоборот, с иронией и недоверием кивают в эту сторону: уже слетаются молодчики на дележ шкуры не ими убитого и еще не добитого медведя. Рабочие-большевики, как и лучшие рабочие других левых партий, проводят дни на улицах, ночи в районных штабах, держат связь с казармой, подготовляют завтрашний день. В первую ночь победы они продолжают и развивают ту работу, которую выполняли в течение всех этих пяти суток. Они составляют молодой костяк революции, слишком еще рыхлой, как всякая революция на первых порах.
Адвокаты и журналисты обиженных революцией классов потратили впоследствии немало чернил, чтобы доказать, что в феврале произошел, в сущности, бабий бунт, перекрытый затем солдатским мятежом, и что это именно было выдано за революцию.
Солдаты же поддержали рабочих… потому, что... почувствовали свою кровную связь с рабочими как с классом таких же трудящихся людей, как и они сами. Крестьяне и рабочие - вот два социальных класса, которые делали русскую революцию.Эти слова не нуждаются ни в поправках, ни в дополнениях. Дальнейшее развитие революции достаточно подтвердило и закрепило их смысл.
Не будет преувеличением сказать, что Февральскую революцию совершил Петроград. Остальная страна присоединилась к нему. Нигде, кроме Петрограда, борьбы не было.
13 марта (28 февраля) 1917 года
Прапорщик Астахов - первый офицер, ставший революционером.
Когда взбунтовавшиеся солдаты-"волынцы" вышли из казарм,
Астахов с криком "Братцы, я с вами", отправился вместе с ними.
Документы:
Заявление временного комитета членов государственной думы о вынужденном взятии власти в свои руки. 27 февраля 1917 г.:
«Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием.
Председатель Государственной думы М. Родзянко».
Письма:
А.В. Колчак - Анна Тимирева
Письмо 3
Батум 28 февраля
Эск. мин."Пронзительный"
Третьего дня утром я ушел из Севастополя в Трапезунд и, по довольно скверному обыкновению, попал в очень свежую погоду, доходившую до степени NW-го шторма. Дикая качка на огромной попутной волне с размахами до 40 позволила мне заняться только одним делом - спать, что было тем более кстати, что перед уходом я занялся "гаданием", неожиданно окончившимся утренним кофе. …
Получены крайне серьезные известия из Петрограда - я не хочу говорить о них. За обедом у Великого Князя мы читали подробности о взятии англичанами Багдада и генералом Баратовым Керманшаха, а наряду с этим пришло нечто невероятное из Петрограда. Где Вы теперь, Анна Васильевна, и все ли благополучно у Вас? Я боюсь думать, что с Вами может что-либо случиться. Господь Бог сохранит и оградит Вас от всяких случайностей.
…Тихая, облачная ночь, среди темных туч проглядывает луна, море совершенно спокойное, и только небольшая зыбь слегка раскачивает миноносец. Я сегодня устал от всяких обсуждений и решений вопросов огромной важности, требующих обдумывания каждого слова, и мне хочется, смотря на Ваш портрет и цветы, немного забыться и хотя бы помечтать. Мечты командующего флотом на миноносце посередине Черного моря, право, вещь весьма безобидная, но сегодня у меня какое-то тревожное чувство связано с Вами, и оно мешает мне мечтать о времени и возможности Вас видеть, выполнив некоторые дела, которые оправдали бы эту возможность. Пожалуй, лучше попробовать лечь спать, а завтра видно будет. Доброй ночи, Анна Васильевна.
Дневники:
Зинаида Гиппиус "Синяя книга":
27 февраля. Понедельник Мимо окон идет странная толпа: солдаты без винтовок, рабочие с шашками, подростки и даже дети от 7-8 лет, со штыками, с кортиками. Сомнительны лишь артиллеристы и часть семеновцев. Но вся улицв, каждая сияющая баба убеждена, что они пойдут «за народ».
4 часа. Стреляют, - большей частью в воздух. Известия: раскрыты тюрьмы, заключенные освобождены. Кем? Толпы чаще всего - смешанные.
Воззвание от Совета Раб. депутатов. Очень куцое и смутное. «Связывайтесь между собой... Выбирайте депутатов... Занимайте здания...» О связи своей с Думским Комитетом - ни слова.
Все думают, что и с правительством еще предстоит бойня... Но странно, что оно так стерлось, точно провалилось. Если соберет какие-нибудь силы - не задумается начать расстрел Гос. Думы.
11 час. веч. Вышли какие-то «Известия». Общее подтверждается. Это Комит. петерб. журналистов. Есть еще воззвание рабоч. депутатов: «Граждане, кормите восставших солдат...»
12 час. У нас телефоны продолжаются, но верного ничего. От выводов и впечатлений хочется воздержаться. Одно только: сейчас Дума не во власти ли войск, - солдат и рабочих? Уже не во власти ли?
28 февраля. Вторник Вчера не кончила и сегодня, очевидно, всего не напишу.
Грозная страшная сказка.
Вот из «манифеста» СДРП, ЦК-та: «...войти в сношения с пролетариатом воюющих стран против своих угнетателей и поработителей, царских правительств и капиталистических клик для немедленного прекращения человеческой бойни, которая навязана порабощенным народам».
Да ведь это по тону, и почти дословно - живая «Новая Жизнь» «социалдемократа-большевика» Ленина пятых годов, где еще Минский, напрасно стараясь сделать свои «надстройки», получил арест и гибель эмиграции. И та же приподнятая тупость, и невежество, и непонимание момента, времени, истории.
Между тем ясно: если не их будет сейчас власть - будет очень худо России. Очень худо. Но это какое-то проклятие, что они даже в совершившейся, помимо них, революции (и не оттого ли, что «помимо»?) не могут стать на мудрую, но революционную точку... состояния (точки «зрения» теперь мало).
Они - чужаки, а те, левые, - хозяева. Сейчас они погубители своего добра (не виноватые, ибо давно одни) - и все же хозяева.
Будет еще борьба. Господи! Спаси Россию. Спаси, спаси, спаси. Внутренне спаси, по Твоему веди.
Войска - по мере присоединения, а присоединяются они неудержимо, - лавиной текут к Думе. К ним выходят, говорят. Знаю, что говорили речи Милюков, Родзянко и Керенский.
Контакт между Комит. и Советом РД неуловим. Какой-то, очевидно, есть, хотя они действуют параллельно; например, и те и другие - «организовывают милицию». Но ведь вот: Керенский и Чхеидзе в одно и то же время и в Комитете, и в Совете.
Страшно.
Мы сидели все в столовой, когда вдруг совсем близко застрекотали пулеметы. Это началось в 5. Оказывается, пулемет и на нашей крыше, и на доме напротив, да и все ближайшие к нам (к Думе) дома в пулеметах. Их еще с 14 Протопопов наставил на всех высотах, даже на церквах (на соборе Спаса Преображения тоже). Алекс.-Невский участок за пулемет с утра подожгли.
Но кто стреляет? Хотя бы с нашего дома? Очевидно, переодетые - «верные», - городовые.
Мы перешли на другую половину квартиры, - что на улицу. Но не тут-то было. Началось с противоположного дома, прямо в окна. Улица опустела. Затем прошла вооруженная толпа. Часть ее поднялась наверх, по лестнице, искать пулемет на чердаке. Весь двор в солдатах. По ним жарят. Мы меняли половины в зависимости, с какой стороны меньше трескотня.
В 81/2 вечера - еще вышли «Известия». Да, идет внутренняя борьба. Родзянко тщетно хочет организовать войска. К нему пойдут офицеры. Но к Совету пойдут солдаты, пойдет народ. Совет ясно и властно зовет к Республике, к Учр. Собранию, к новой власти. Совет - революционен... А у нас, сейчас, революция.
Сидим в столовой - звонок. Три полусолдата, мальчишки. Сильно в подпитии. С ружьями и револьверами. Пришли «отбирать оружие». Вид, однако, добродушный. Рады.
И еще позднее - всякие кислые известия о нарастающей стихии, о падении дисциплины, о вражде Совета к Думцам...
Но довольно. Всего не перепишешь. Уже намечаются, конечно, беспорядки. Уже много пьяных солдат, отбившихся от своих частей. И это Таврическое двоевластие...
Р. S. Позднее ночью.
Не могу, приписываю два слова. Слишком ясно вдруг все понялось. Вся позиция Комитета, вся осторожность и слабость его «заявлений» - все это вот отчего: в них теплится еще надежда, что царь утвердит этот комитет, как официальное правительство, дав ему широкие полномочия, может быть, «ответственность» - почем я знаю! Но еще теплится, да, да, как самое желанное, именно эта надежда. Не хотят они никакой республики, не могут они ее выдержать.
Самодержавие так всегда было непонятно им, что они могли все чего-то просить у царя. Только просить могли у «законной власти». Революция свергла эту власть - без их участия. Они не свергали. Они лишь механически остались на поверхности, - сверху. Пассивно явочным порядком. Но они естественно безвластны, ибо взять власть они не могут, власть должна быть им дана, и дана сверху; раньше, чем они себя почувствуют облеченными властью, они и не будут властны.
И вижу больше, чем умею сказать.
Дневник посла Франции в Росии Мориса Палеолога:
Среда, 28 февраля 1917 года На какую ни стать точку зрения - политическую, умственную, нравственную, религиозную - русский представляет всегда парадоксальное явление чрезмерной покорности, соединенной с сильнейшим духом возмущения.
Мужик известен своим терпением и фатализмом, своим добродушием и пассивностью, он иногда поразительно прекрасен в своей кротости и покорности. Но вот он вдруг переходит к протесту и бунту. И тотчас его неистовство доводит его до ужасных преступлений и жестокой мести, до пароксизма преступности и дикости.
…В области личной морали, личного поведения равным образом проявляется эта двойственная натура русского. Я не знаю ни одной страны, где общественный договор больше пропитан традиционным и религиозным духом; где семейная жизнь серьезнее, патриархальнее, более наполнена нежностью и привязанностью, более окружена интимной поэзией и уважением; где семейные обязанности и тяготы принимаются легче; где с большим терпением переносят стеснения, лишения, неприятности и мелочи повседневной жизни. Зато ни в одной другой стране индивидуальные возмущения не бывают так часты, не разражаются так внезапно и так шумно. В этом отношении хроника романических преступлений и светских скандалов изобилует поразительными примерами. Нет излишеств, на которые не были бы способны русский мужчина или русская женщина, лишь только они решили «утвердить свою свободную личность».
Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.) // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв.: Альманах. - М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1999. - С. 529-532. - [Т.] IX:
28 февраля, вторник. Утром на улицах необыкновенная картина. На улицах масса гуляющей публики и солдат. По улицам разъезжают автомобили полные солдат, при вооружении с красными флагами. Каждый такой автомобиль публика приветствует криками «Ура!» …На Семеновском мосту молодой человек с широкой красной повязкой на руке разъезжал на лошади. Несколько рабочих и какой-то интеллигентный старичок спросили что-то его. На это он отвечал, что Щегловитова арестовали у себя на квартире, а Протопопова на Поклонной горе.
Солдаты подвезли на Фонтанку против Малого театра пулемет и из ружей стали обстреливать театр. На углу Загородного и Гороховой пылал участок. Гороховая улица, как в царский день, украшалась флагами, только не национальными, а красными. Едет несколько грузовых автомобилей с солдатами и телячьими тушами, а солдаты, кроме того, держат в руках за шеи несколько гусей. Около института студент забрался на большой ящик и оттуда говорил речь «о прогнившем самодержавии и кровавом Николае». Другой технолог на окне своего института вывешивает плакат, призывающий публику пожертвовать на нужды солдат и «борцов за свободу». Через ? часа против института уже стоят длинные столы, на которых лежат соленые огурцы, хлеб и колбаса, а солдаты подходят и подкрепляют себя закуской. Приезжает несколько автомобилей с пулеметами из Петергофа. За ними следует рота солдат и экипаж крейсера «Аврора». …Ожесточенная перестрелка между солдатами и городовыми, засевшими на чердаке здания, где помещаются бани, гимназия Хитрово и 10-я гимназия. Только стрельба ослабевает, и в тот же момент вдоль по 1-й Роте проезжает автомобиль и разбрасывает «Известия».
Часа в 4 дня стрельба между солдатами на панели вдоль нашего дома и 2-мя верхними этажами противоположного дома. На следующий день в этом доме были арестованы 4 полицейских чина. Часов в 5 наблюдал пожар Литовской тюрьмы. На Садовой улице около Вознесенского откуда-то добыли околоточного. Каждый, кому не лень, считал своим долгом его ударить. Наконец, солдаты взяли его под конвой и повели. Недалеко от Крюкова канала бронированный автомобиль стал посреди улицы и стал обстреливать верхний этаж одного из домов. Около Крюкова канала приехал на лошади ефрейтор одного из квартирующих в Петергофе кавалерийских полков и сообщал о том, как войска восстали в Петергофе и теперь идут к Петрограду. Вечером все успокоилось. Почти ни одного фонаря не было зажжено.
Дневник крестьянина Замараева 1917 год:
24 . Опять сегодня понадобились лошади на Цареву с новобранцами. Говорят, что 300 лошадей. Но я не поеду, так как я свою очередь отправил раньше, 17 января. В городе крестьянам муки не выделяют и печенаго хлеба не продают. Деревня предоставлена сама себе. Говорят, что не будут давать и ситцу. 2, суббота второй недели поста. Сегодня ездил последний раз на Ковду, всего семь раз. Умер член государственной думы Алексеенко, 70 лет, председатель бюджетной комиссии. Кажется, в России наступает голод. В Москве и Петрограде выдают по фунту хлеба на человека.
26, воскресение. Прошло две недели поста. Ездил по дрова на помочь попу.
27 возил дрова к церкве.
28. По дрова к дому. Погода ясная, холодная.
Воспоминания:
О.В. Палей, морганистическая жена великого князя Павла Александровича "Мои воспоминани о русской революции":
В понедельник, 27-го, полное отсутствие газет заставило нас опасаться худшего. В Царском мы не нуждались ни в чем, но в Петербурге не хватало хлеба. Я повторяю, что все это было устроено революционерами. Дочери из города телефонировали мне, что стрельба все усиливается, и полки начинают переходить на сторону мятежников. Около двух часов приезжает из Петрограда письмоводитель нашего нотариуса, очень умный, храбрый, честолюбивый, но беспринципный молодой человек… Он приехал, чтобы сообщить нам о важных событиях текущего момента и чтобы покорнейше просить великого князя настаивать на возможно скорейшем возвращении государя из Могилева. "Еще не все потеряно, если бы государь захотел сесть у Нарвских ворот на белую лошадь и произвести торжественный въезд в город, положение будет спасено. Как можете вы оставаться здесь спокойными?" Снова раздался звонок телефона. Мятежники только что взяли штурмом Арсенал. В этот момент мы почувствовали, что почва действительно качается у нас под ногами. Тюрьмы открыты, и все беглецы из острогов становятся во главе движения. К концу дня, 27-го, Петропавловская крепость очутилась в руках революционеров. Мало-помалу полки переходят на сторону наших врагов, и в Царском Селе рассказывают, что первый стрелковый полк, расквартированный в этом городе, ушел, чтобы присоединиться к мятежникам… Родзянко, один из бунтовщиков, наиболее ответственных за несчастье России, решается предупредить государя и командующих армиями о серьезности положения и требует назначения лица, которое пользовалось бы доверием народа. Дума идет еще дальше в своей революционной дерзости. Она формирует Временный исполнительный комитет в составе: Родзянко, Керенского, Шульгина, Милюкова, Чхеидзе и других зачинщиков смуты, который совещается с образовавшимся в то же время Советом рабочих депутатов.
Во вторник, 28 февраля, около десяти часов утра меня попросил к телефону посол Франции: "Я беспокоюсь о вас, милый друг, у нас здесь прямо ад, всюду перестрелка! Спокойно ли у вас в Царском?" Я ответила ему, что у нас царит самое безмятежное спокойствие. После завтрака я пошла в маленькую, милую церковь Знаменья. Я заметила необычное волнение. Солдаты, растрепанные, в фуражках, запрокинутых на затылок, с руками в карманах, разгуливали группами и хохотали. Рабочие бродили с свирепым видом. В тревоге я поспешила вернуться домой, чтобы скорее увидеть князя и детей. Мужа я застала в состоянии крайнего волнения.
Около семи часов вечера распространился слух, что толпа волнующихся и угрожающих рабочих покинула фабрики в Колпине и направляется в Царское. Мы ушли из дому около девяти часов вечера. Патрули с белыми нашивками на левом рукаве объезжали город. Мы не знали, были ли это войска, оставшиеся еще верными, или те, которые уже перешли на сторону восставших.
С.П. Мансырев "Мои воспоминания о Государственной думе":
В 11 часов утра 27 февраля было назначено очередное заседание бюджетной комиссии по рассмотрению сметы тюремного управления. Не предвидя ничего чрезвычайного, около 11 часов я вышел из дома -- я жил очень близко от Думы по Кавалергардской улице -- и уже подходил к Таврическому дворцу, когда столкнулся с П. К. Граном, начальником Тюремного управления; он шел мне навстречу.
- Вы куда же, -- спросил я, -- разве заседание отменено?
- Да что вы, разве не знаете? Дума распущена, около входов стоит полиция и во дворец не пускает; я пришел, но меня не пустили.
Наконец, уже во втором часу дня явился в Думу секретарь И. И. Дмитрюков; от него мы впервые услышали последовательное повествование о событиях с утра 27-го, а также о посылке двух телеграмм М. Родзянко государю с настойчивым требованием немедленного образования ответственного министерства и с указанием на крайне тревожное положение дел в столице. Ответа ни на первую, ни на вторую телеграмму не получено. Совет министров бездействует, председатель его кн. Голицын в полном смятении, а усмирение беспорядков возложено на ген. Хабалова.
Как раз в это время вбегают два думца из крестьян, фамилии не помню, и кричат, что солдатами и рабочими взят Арсенал, оружие разграблено и им вооружены рабочие, разросшиеся в громадную толпу... Эти два вестника, по их словам, были очевидцами происшедшего и с большим трудом пробрались в Думу, так как половина Шпалерной и весь Литейный полны народом. По их словам, часть толпы, покончив с Арсеналом, стала громить Окружной суд, большинство же с криком: "в Кресты" направилось по Александровскому мосту...
***
… в зал вбегает Керенский, ранее отсутствовавший, в сильном возбуждении. Он говорит, что громадные толпы народа и солдат идут к Таврическому дворцу и намерены требовать от Думы, чтобы та взяла власть в свои руки. Он просит дать ему автомобиль, на котором он, по уполномочию Думы, поедет в толпу, попытается ее успокоить и сообщить ей решение Думы...
…Не успевает Керенский кончить, как его прерывает вбежавший в перепуге думский служитель; он кричит, что передовые части солдат уже подошли к дворцу, хотели войти в него, их не пустил отряд караула, всегда находящийся около подъезда, и что начальник караула тяжело ранен выстрелом и унесен в приемный покой.
Я беру слово и говорю, что мы делаем шаг исторической важности и что раньше, чем мы придем к окончательному решению, нам необходимо откровенно спросить самих себя: сумеем ли мы справиться с властью, которую на себя принимаем, и достаточно ли в нас самих для того силы и твердости.
***
Я вышел в Круглый зал, и первое, что мне бросилось в глаза, -- это группа в 7--8 оборванных человек, стоявших в стороне и о чем-то оживленно говоривших между собою. Я спросил, кто это такие; мне ответили, что это -- выпущенные из Крестов. Оказывается, идет речь о Совете рабочих депутатов. Уже говорили о том, что Совет рабочих и солдатских депутатов следует считать сформированным. Группа, возросшая уже человек до 30, направилась из зала по коридору и остановилась у дверей обширной комнаты, служившей для заседаний бюджетной комиссии; кто-то сказал: "Вот здесь будет удобно", -- и все вошли в комнату.
Таким образом с первых же часов допущено было постоянное присутствие в здании Думы организации, ничего общего с Думой не имеющей, а самочинно присвоившей себе наименование "Совета депутатов", но фактически бывшей лишь сбродной кучкой подозрительных субъектов. Итак, начало двоевластию было положено с нашего же собственного благословения.
Воспоминания юнкера 1-го Сибирского корпуса о февральской революции:
…мы в блаженном неведении о происходящих в России событиях приехали в Москву в ночь на 28 февраля. Каланчевская площадь была пуста и трамваев не было ни у Рязанского, ни у Николаевского, ни у Ярославского вокзалов.
- С каких часов начинают ходить трамваи? - спросил я у носильщика, несшего мой чемодан.
- А кто его знает, - пойдут ли: вчера с полудня их не стало.
- Забастовка?
- Да Вы издалече должно быть Ваше благородие? У нас в Москве не спокойно.
- Что так?
- Да царя вишь, не надо стало! Без него, сказывают, легче народу будет.
На подъезде Николаевского вокзала стояли толпой артельщики и оживленно разговаривали.
- Всех городовых, сказывают, поснимали с постов.
- Какой-то полковник с орденами ездил на автомобиле и приказывал, чтобы ни одного околоточного больше не было, а не то прикажут стрелять!
…с подъезда Исторического музея кто-то выкрикивал зажигательные слова и слышались громовые раскаты «Ура!». На улицах ездили казачьи патрули, но старались держаться в стороне от демонстрантов, которых появлялось все больше и больше.
Вместо трамваев, извозчиков по улицам неслись грузовики, переполненные солдатами и рабочими с винтовками. На автомобилях были красные флаги, на груди пассажиров красные банты. Офицеры с красными бантами и перевязями на рукавах и погонах стояли на подножках автомобилей и кричали, размахивая обнаженными шашками:
- Ура!
И толпа вторила им, кидая шапки вверх.
В вагоне, везшем нас из Москвы к северу, разговоры шли на темы о происходящих в Москве событиях. Прапорщики и другая молодежь восторженно говорили о новых горизонтах и подъеме среди солдат. Кто-то указывал на «бескровность революции».
- А трупы городовых и офицеров, которые лежат не подобранными на улицах? - спросил старик-полковник: - или это не считается пролитием крови? Да и потом, все ли пойдет так гладко, как это высчитано теоретически? Поднять толпу народного негодования легко, но пойдет ли эта толпа по определенному руслу?
- Реки в половодье разливаются на десятки верст, но это не мешает им войти потом в свои берега! - запальчиво заметил капитан с академическим значком.
- Но есть примета, что чем сильнее разлив, тем больше мелей в середине лета и дай Бог, чтобы наблюдаемый нами взрыв народного негодования не посадил Россию на мель, - хладнокровно возразил полковник и принялся свертывать толстую крученку.
…По дамбе в город ходили желтенькие вагоны трамвая, ехали подводы, шли люди. В одном месте толпа фабричных крикнула вдогонку:
- Офицер! Бей его…
Л.Д. Троцкий "История русской революции":
В течение 27 февраля освобождены толпой без жертв политические арестованные из многочисленных столичных тюрем, в их числе патриотическая группа военно-промышленного комитета, арестованная 26 января, и члены Петербургского комитета большевиков, захваченные Хабаловым 40 часов тому назад. Политическое размежевание происходит сейчас же за воротами тюрьмы: меньшевики-патриоты направляются в Думу, где распределяются роли и посты; большевики идут в районы, к рабочим и солдатам, чтобы заканчивать с ними завоевание столицы. Нельзя давать врагу передышку. Революцию больше, чем всякое другое дело, надо доводить до конца.
Кто надоумил вести восставшие полки в Таврический дворец, ответить нельзя. Такой политический маршрут вытекал из всей обстановки. …Восставшим частям достаточно было пересечь улицу, чтобы упереться в сад Таврического дворца, который лишь одним кварталом отделен от Невы. А за Невою простирается Выборгский район, паровой котел революции: рабочим достаточно пройти по Александровскому мосту, а если он разведен, по льду Невы, чтобы попасть в гвардейские казармы или в Таврический дворец. Так этот разнородный и противоречивый по происхождению северо-восточный треугольник Петербурга: гвардия, дворец Потемкина и гиганты заводы, плотно сомкнулся в плацдарм революции.
…Откуда было монархии достать эту спасительную воинскую часть, готовую и способную вступить в длительное и безнадежное единоборство с двухмиллионным городом? Революция кажется …беззащитной, потому что она еще ужасающе хаотична: везде движения без цели, встречные потоки, людские водовороты, изумленные, точно внезапно оглохшие фигуры, расхлястанные шинели, жестикулирующие студенты, солдаты без ружей, ружья без солдат, стреляющие вверх подростки, тысячеголосый шум, вихри необузданных слухов, фальшивых страхов, ложных радостей -- стоит, кажется, занести над всем этим хаосом саблю, и все брызнет по сторонам без остатка. Но это была грубая ошибка зрения. Хаос только кажущийся. Под ним идет непреодолимая кристаллизация масс по новым осям…
Революция начинает поиски врагов. По городу идут аресты, "самопроизвольные", будут укоризненно говорить либералы. Но вся революция самопроизвольна. В Таврический дворец приводят и приводят задержанных. Некоторые сановники, как Протопопов, придут сюда сами арестоваться: так надежнее.
Без приказа действуют рабочие кварталы. Революционные вожаки, выводившие свои заводы, захватывавшие участки, снимавшие затем полки и громившие убежища контрреволюции, не спешат в Таврический, в штабы, в руководящие центры, наоборот, с иронией и недоверием кивают в эту сторону: уже слетаются молодчики на дележ шкуры не ими убитого и еще не добитого медведя. Рабочие-большевики, как и лучшие рабочие других левых партий, проводят дни на улицах, ночи в районных штабах, держат связь с казармой, подготовляют завтрашний день. В первую ночь победы они продолжают и развивают ту работу, которую выполняли в течение всех этих пяти суток. Они составляют молодой костяк революции, слишком еще рыхлой, как всякая революция на первых порах.
Адвокаты и журналисты обиженных революцией классов потратили впоследствии немало чернил, чтобы доказать, что в феврале произошел, в сущности, бабий бунт, перекрытый затем солдатским мятежом, и что это именно было выдано за революцию.
Солдаты же поддержали рабочих… потому, что... почувствовали свою кровную связь с рабочими как с классом таких же трудящихся людей, как и они сами. Крестьяне и рабочие - вот два социальных класса, которые делали русскую революцию.Эти слова не нуждаются ни в поправках, ни в дополнениях. Дальнейшее развитие революции достаточно подтвердило и закрепило их смысл.
Не будет преувеличением сказать, что Февральскую революцию совершил Петроград. Остальная страна присоединилась к нему. Нигде, кроме Петрограда, борьбы не было.