НИ СЛОВА В ОТВЕТ
А к утру он сквозь сон
торопливо стал бормотать перечень городов,
горчичная россыпь, игла одинокая латунного циркуля,
и, бесспорно, откосы, на которых мать-мачеха,
ржавые баки, ромашка,
и где ему - насколько я понял - доводилось бывать,
будто с изнанки. Он имел, вероятно, ввиду - "города"
(так позднее сказал, но не сразу), что исходил
в чугунных сандалиях, и не только, - где и т. д.
И женщины. А они, как если б на месте стоять,
обтекали его в неуступчивом плаваньи, -
именно так, надсадны хитином, кровью, книгами,
маятником slowness, спицами окислов,
никотином и спиртом, - шли к нему в сон,
будто письма без ответного адреса. Его покрывала
испарина, хотя письма были, как ветер; но что
они двигали? Плавники, климат, колеса любви?
Кого мог достичь?
Из каких досок согнута эта ладья? А узор на ладони?
Помнил ли он: из каких? Кто мог бы забыть
о пустых в зной тупиках, белье на веревках, траве,
дремлющей черно, словно спиноза, на дне тротуаров,
но дни - это линзы... Много ли их?
Он говорил о каких-то тетрадях, когда кофе
хрустит под чьей-то стопой и фосфор
флегрийских болот принимается есть окончания
пальцев, - вот, эти тетради... они меня беспокоят,
в них он, как понял, вносил различные записи.
Я стоял у окна. Он вздохнул несколько раз
и сказал, что ни о чем не жалеет. Потом лицо его
стало песчаным портретом. По зернам.
Опоясанный динамитом и снегом.
Воск воды столь бессилен, - сон,
диск полусвета срезанной птицы.
Я смотрел, как лезвие утра
рассекает приоконную чайку. Хотел обернуться,
услышать. Однако осталось: "кто я пред тем, как
проснуться, кто? - в кого превратиться?"
Аркадий ДРАГОМОЩЕНКО