Дожди в океане
Оригинал взят у alexander_pavl в Дожди в океане
Следующая после «Трудно первые сто лет» работа Виктора Аристова, более шокирующая с точки зрения традиционного советского кино, лично мне менее интересна. «Сатана» давал картину зла, как такового, и для того момента, когда фильмы вышел на экран, подобная откровенность была порнографична, ибо советская культура проблему зла усиленно замалчивала (а русская культура - фальсифицировала). Но мне, поскольку с Аристовым я был полностью согласен, этого было мало. Да, зло растворено в позднесоветской повседневности. Да, зло не встречает сопротивления и становится нормной жизни. Но дальше-то что? Что следует из этой констатации очевидного, с моей и Аристова точки зрения, факта? Движения в фильме не было, «Сатана» представлял собой статичное изображение. Эта статика пугала, потому что единственным выводом из показанного на экране оказывалась катастрофа. Деформация необратима, объяснял Аристов, поздно пить боржом, надежды нет, социопатия уже стала нормой жизни в России. Я был согласен, и потому «Сатана», с холодной точностью предсказавший и 90-е и нулевые и последующие годы России, меня несколько разочаровал.
А вот последовавшие за «Сатаной» «Дожди в океане» меня интересовали дико, потому что выходили за рамки чисто российской проблематики и обещали шедевр.
Предполагалась вольная экранизация pulp-fiction одного из чемпионов странностей советской литературы - А.Беляева, конкретно, его романа «Остров Погибших Кораблей». Сам роман является мистификаций, при первопубликации было заявлено, что Беляев лишь новеллизировал американский кинобевик, а не сочинил его от и до. Хотя на самом деле советский фантаст лишь воспользовался типичными сюжетными клише сенсационных «сериалов» типа «Приключения Пирл» и «Маска с белыми зубами». Стоит ли после этого удивляться вольностям в пересказе «Острова»? Аристов, по словам его коллег, довольно далеко отошёл от романа, но что именно, что конкретно он задумал, по сей день неизвестно. Сценарий не опубликован, тем более не опубликован первый вариант сценария, писавшийся ещё до развала советской кинематографии.
Местом съёмок должно было быть грандиозное кладбище кораблей в Приморье - идеальная декорация для сюрреалистического фильма. Но всё лопнуло, новая власть быстро, ловко изъяла деньги из области культуры, так что гигантский остров ржавых кораблей, громоздящихся друг на друга в пароксизмах похоти стиля постиндастриал, остался за кадром, а местом действия стала одинокая баржа, болтающаяся посреди океанской пустыни.
Но большой художник потому и велик, что может даже катастрофу, повергшую фильм в визуальную нищету, обернуть поэтической метафорой. Аристов сжал сюжет, и продолжил упорно работать над «Дождями в океане».
Сюжет вывернулся историей юной девушки, интеллигентной буржуазки (наверно, ныне все отдают себе отчёт в том, что советская и постсоветская интеллигенция является носителем именно буржуазной ментальности - хотя ей свойственна тяга к дворянскому аристократизму) стиля art déco, оказавшейся после крушения роскошного трансокеанского лайнера между двух мужчин и вынужденной - хочет она того или не хочет - отказаться от условностей высокой культуры начала ХХ века и стать собой. Женщиной, ищущей сексуального удолетворения, но пытающейся при этом не опуститься на уровень животного, сохранить себя, как личность. Аристов взвинтил напряжение на уровень «Империи чувств» Нагисы Осимы, но не успел даже снять все запланированные сцены... Умер. В 1994 году.
Друг и коллега Аристова, Юрий Мамин, взялся довести до конца снятый наполовину фильм и кое-как завершил его. Наверно, Мамин сделал максимум возможного. Но ему пришлось снова менять сюжет, выбрасывать эпизоды, иначе расставлять акценты и вообще многое угадывать, а не следовать твёрдому плану.
Так что имеющийся у нас вариант «Дождей» - не более чем компромисс. Каким был бы фильм Виктора Аристова, мы не знаем и знать не можем, потому что Аристов был уникален в советском (тем более, в российском) кинематографе и по уровню таланта и по пристальному интересу к самой сути человеческой психики. Может лишь предположить, что мы имели бы фильм, равный «Валерии и неделе чудес» Яромила Иреша. Ибо Виктор Аристов, гиперреалист, сюрреалист и проклятый поэт, единственный в отечественной кинематографии, заглядывал в такие бездны, к которым большинство кинохудожников даже близко боятся подходить. А он не боялся. Но - умер, в 1994 году, в расцвете своего таланта, пообщав многое и не успев сдержать своего обещания.
Следующая после «Трудно первые сто лет» работа Виктора Аристова, более шокирующая с точки зрения традиционного советского кино, лично мне менее интересна. «Сатана» давал картину зла, как такового, и для того момента, когда фильмы вышел на экран, подобная откровенность была порнографична, ибо советская культура проблему зла усиленно замалчивала (а русская культура - фальсифицировала). Но мне, поскольку с Аристовым я был полностью согласен, этого было мало. Да, зло растворено в позднесоветской повседневности. Да, зло не встречает сопротивления и становится нормной жизни. Но дальше-то что? Что следует из этой констатации очевидного, с моей и Аристова точки зрения, факта? Движения в фильме не было, «Сатана» представлял собой статичное изображение. Эта статика пугала, потому что единственным выводом из показанного на экране оказывалась катастрофа. Деформация необратима, объяснял Аристов, поздно пить боржом, надежды нет, социопатия уже стала нормой жизни в России. Я был согласен, и потому «Сатана», с холодной точностью предсказавший и 90-е и нулевые и последующие годы России, меня несколько разочаровал.
А вот последовавшие за «Сатаной» «Дожди в океане» меня интересовали дико, потому что выходили за рамки чисто российской проблематики и обещали шедевр.
Предполагалась вольная экранизация pulp-fiction одного из чемпионов странностей советской литературы - А.Беляева, конкретно, его романа «Остров Погибших Кораблей». Сам роман является мистификаций, при первопубликации было заявлено, что Беляев лишь новеллизировал американский кинобевик, а не сочинил его от и до. Хотя на самом деле советский фантаст лишь воспользовался типичными сюжетными клише сенсационных «сериалов» типа «Приключения Пирл» и «Маска с белыми зубами». Стоит ли после этого удивляться вольностям в пересказе «Острова»? Аристов, по словам его коллег, довольно далеко отошёл от романа, но что именно, что конкретно он задумал, по сей день неизвестно. Сценарий не опубликован, тем более не опубликован первый вариант сценария, писавшийся ещё до развала советской кинематографии.
Местом съёмок должно было быть грандиозное кладбище кораблей в Приморье - идеальная декорация для сюрреалистического фильма. Но всё лопнуло, новая власть быстро, ловко изъяла деньги из области культуры, так что гигантский остров ржавых кораблей, громоздящихся друг на друга в пароксизмах похоти стиля постиндастриал, остался за кадром, а местом действия стала одинокая баржа, болтающаяся посреди океанской пустыни.
Но большой художник потому и велик, что может даже катастрофу, повергшую фильм в визуальную нищету, обернуть поэтической метафорой. Аристов сжал сюжет, и продолжил упорно работать над «Дождями в океане».
Сюжет вывернулся историей юной девушки, интеллигентной буржуазки (наверно, ныне все отдают себе отчёт в том, что советская и постсоветская интеллигенция является носителем именно буржуазной ментальности - хотя ей свойственна тяга к дворянскому аристократизму) стиля art déco, оказавшейся после крушения роскошного трансокеанского лайнера между двух мужчин и вынужденной - хочет она того или не хочет - отказаться от условностей высокой культуры начала ХХ века и стать собой. Женщиной, ищущей сексуального удолетворения, но пытающейся при этом не опуститься на уровень животного, сохранить себя, как личность. Аристов взвинтил напряжение на уровень «Империи чувств» Нагисы Осимы, но не успел даже снять все запланированные сцены... Умер. В 1994 году.
Друг и коллега Аристова, Юрий Мамин, взялся довести до конца снятый наполовину фильм и кое-как завершил его. Наверно, Мамин сделал максимум возможного. Но ему пришлось снова менять сюжет, выбрасывать эпизоды, иначе расставлять акценты и вообще многое угадывать, а не следовать твёрдому плану.
Так что имеющийся у нас вариант «Дождей» - не более чем компромисс. Каким был бы фильм Виктора Аристова, мы не знаем и знать не можем, потому что Аристов был уникален в советском (тем более, в российском) кинематографе и по уровню таланта и по пристальному интересу к самой сути человеческой психики. Может лишь предположить, что мы имели бы фильм, равный «Валерии и неделе чудес» Яромила Иреша. Ибо Виктор Аристов, гиперреалист, сюрреалист и проклятый поэт, единственный в отечественной кинематографии, заглядывал в такие бездны, к которым большинство кинохудожников даже близко боятся подходить. А он не боялся. Но - умер, в 1994 году, в расцвете своего таланта, пообщав многое и не успев сдержать своего обещания.