Воруют все вплоть до коммунистов. Коммунисту легче воровать, чем другому.
Истоки нового (советского) взяточничества следует искать не в новой экономической политике, а в самом процессе советского государственного строительства. Период новой экономической политике просто расширил возможности для масштабной коррупции. Основной сферой распространения взяточничества в 1922-1923 гг. оказались железные дороги, не справлявшиеся с наплывом пассажиров и грузов. Не миновало взяточничество и органы, призванные с ним бороться. Особенно большое влияние нэповская среда, наряду с хозяйственниками, оказывала на работников милиции, чьи пьянство и взяточничество стали «притчей во языцех». В целом же ведомственная и территориальная «география» взятки была весьма широка.
В работе выделены следующие основные причины роста коррупции в 1920-е гг.: непомерное разрастание бюрократического аппарата; криминализация властных отношений; низкий уровень заработной платы госслужащих; отсутствие общественного контроля над деятельностью органов государственной власти; несовершенство законодательства, регулирующего отношения власти и частного капитала. В свою очередь, «узаконение» взяточничества (особенно мелкого) шло параллельно с превращением советского общества в подвластное население, обязанное платить некую дань вождю и его «слугам». В новом «формате» взятка постепенно переставала быть нарушением норм морали и права.
В параграфе 2 «Взяточничество в 1920-е годы: масштабы и формы» реконструируются количественные параметры и приемы взяточничества. Обильную почву для развития взяточничества создал переход к нэпу. Отчасти это показали итоги партийной чистки, прокатившейся по центру России в 1921 г. Увеличение взяточничества подтверждают и судебные данные. Можно смело утверждать, что в 1920-х годах взяточничество буквально захлестнуло государственный аппарат. Только в начальный период нэпа (1921-1924 гг.), именуемый в те годы периодом «разбазаривания», основным субъектом дачи взятки стала значительная часть отечественных предпринимателей, стремившихся с помощью подкупа служащих аппарата государственного управления к быстрому «первоначальному накоплению капитала».
Согласно официальной статистике, максимальное число осужденных за взяточничество пришлось на 1925 г., но и тогда это не превысило 1,2% от общего числа осужденных. Впрочем, были и региональные особенности. В частности, пик преступлений по должности (среди которых взяточничество занимало одно из первых мест) в Симбирской губернии пришелся на конец 1922 - начало 1923 гг.
Но масштабы взяточничества определялись не только процентами, но и распространением его на все большее число сфер жизнедеятельности и вовлечением в коррупционные отношения все большего числа граждан. Так, крестьяне; не строя больших иллюзий относительного морального облика представителей новой власти, массово посылали ходоков, инструктируя их на случай «задабривания» совбуров.
Да и цифры осужденных - отнюдь не абсолютный показатель степени коррумпированности общества. Во-первых, по признанию лиц, призванных бороться с коррупцией, «уловить же эти факты чрезвычайно трудно, ибо о них только разговаривают, но никогда не сообщают и не сообщат». Во-вторых, часть уже выявленных взяточников осталась в учреждениях «по целому ряду известных причин, как-то: так называемое «кумовство» - родственная и другая связь, боязнь и, в конце концов, через посредство той же взятки во всех ее видах; как-то: угощение, подарки и т.п. лицам, которые дают о том или ином лице отзывы, характеристики и т.д. и т.п.». В Воронеже представитель ревтрибунала Юго-Восточной железной дороги признался, что взяточничество на железных дорогах носит повальный характер, но из 1000 случаев удается раскрыть всего 10. Документы показывают, что число уволенных в разы превышало привлеченных к судебной ответственности. То есть в отношении подавляющего большинства лиц, уволенных со службы, не удавалось доказать факт взяточничества. Увольнение в данном случае играло роль превентивной меры по очистке рядов от «неблагонадежных» чиновников. Отчасти здесь присутствовал и пропагандистский момент.
Взяточничество облекалось в разные формы: в виде медицинского совета и лечения за вознаграждение в бесплатной больнице, или совместительства, помогающего получить выгоду в ущерб государственным интересам. Самым мерзким видом взяточничества в эти годы считалось вымогательство взятки с безработного на биржах труда. В свою очередь, и предприниматели прибегали к различным уловкам, намекая на благодарность за предоставление мебели, содействие в аренде помещений и пр. Например, в милиции наиболее распространенным видом стала так называемая «благодарность» за какую-либо оказанную милиционерами услугу. В городе милиционеры пользовались обедами и закусками в столовых (некоторые даже с водкой), а в деревне «благодарность» выражалось в снабжении милиционеров продуктами. Тем не менее, наиболее распространенной сферой проявления взяточничества в годы нэпа оставалось использование служебного положения для организации или содействия нелегальной коммерческой деятельности.
Содержание параграфа 3 «Взяточник эпохи нэпа: правовые параметры и пропагандистские образы» показывает, что в набиравшей обороты кампании по борьбе с взяточничеством, принявшей «совершенно исключительные размеры», центральное место занимало создание образа взяточника. Масштабный поход против взяточничества открыла советская сатира, как в центре, так и.на местах. В целом в литературе и пропагандистских материалах отложились следующие образы взяточника: советский бюрократ, милиционер, агент уголовного розыска, судья, военком и инженер, хозяйственный работник. В свою очередь, центральную галерею взяткодателей составили образы нэпмана, мелкого спекулянта и дезертира, уклониста от армии.
В прессе всячески пропагандировались и случаи раскаяния взяточников. По мере развертывания кампании портрет раскаявшегося взяточника становился одним из центральных персонажей средств массовой информации и официальных документов. Подобный пропагандистский дискурс последних во многом был связан с неопределенностью понятия взяточничества «во всех его проявлениях».
Во второй главе «Отношение к коррупции в нэповском обществе» отмечено, что мздоимство и лихоимство всегда были практикой российской жизни. Речь идет, прежде всего, об одновременной ориентации разных групп интересов: государственно-общественных (в том числе служебных) и индивидуально-групповых. На отношение людей к взяточничеству влиял целый набор факторов. Во-первых, распространенность явления: чем чаще люди сталкивались с коррупцией, тем меньшим злом она казалась. Во-вторых, в какой степени коррупция выступала, стабилизирующим фактором не только для системы, но и для отдельного индивида, определяя возможности выживания, карьеры, социального статуса и пр.
Полностью http://afanarizm.livejournal.com/295719.html#cutid1
На совещании с делегатами съезда директоров ГОРТа в апреле 1932 г. Микоян сказал: «Воруют все вплоть до коммунистов. Коммунисту легче воровать, чем другому. Он забронирован партбилетом, на него меньше подозрений». Он привёл такие факты: проверка хлебных магазинов по Москве показала, что воруют по 12 вагонов в день (РГАЭ, ф. 8043, оп. 1, д. 72, л. 1).
В работе выделены следующие основные причины роста коррупции в 1920-е гг.: непомерное разрастание бюрократического аппарата; криминализация властных отношений; низкий уровень заработной платы госслужащих; отсутствие общественного контроля над деятельностью органов государственной власти; несовершенство законодательства, регулирующего отношения власти и частного капитала. В свою очередь, «узаконение» взяточничества (особенно мелкого) шло параллельно с превращением советского общества в подвластное население, обязанное платить некую дань вождю и его «слугам». В новом «формате» взятка постепенно переставала быть нарушением норм морали и права.
В параграфе 2 «Взяточничество в 1920-е годы: масштабы и формы» реконструируются количественные параметры и приемы взяточничества. Обильную почву для развития взяточничества создал переход к нэпу. Отчасти это показали итоги партийной чистки, прокатившейся по центру России в 1921 г. Увеличение взяточничества подтверждают и судебные данные. Можно смело утверждать, что в 1920-х годах взяточничество буквально захлестнуло государственный аппарат. Только в начальный период нэпа (1921-1924 гг.), именуемый в те годы периодом «разбазаривания», основным субъектом дачи взятки стала значительная часть отечественных предпринимателей, стремившихся с помощью подкупа служащих аппарата государственного управления к быстрому «первоначальному накоплению капитала».
Согласно официальной статистике, максимальное число осужденных за взяточничество пришлось на 1925 г., но и тогда это не превысило 1,2% от общего числа осужденных. Впрочем, были и региональные особенности. В частности, пик преступлений по должности (среди которых взяточничество занимало одно из первых мест) в Симбирской губернии пришелся на конец 1922 - начало 1923 гг.
Но масштабы взяточничества определялись не только процентами, но и распространением его на все большее число сфер жизнедеятельности и вовлечением в коррупционные отношения все большего числа граждан. Так, крестьяне; не строя больших иллюзий относительного морального облика представителей новой власти, массово посылали ходоков, инструктируя их на случай «задабривания» совбуров.
Да и цифры осужденных - отнюдь не абсолютный показатель степени коррумпированности общества. Во-первых, по признанию лиц, призванных бороться с коррупцией, «уловить же эти факты чрезвычайно трудно, ибо о них только разговаривают, но никогда не сообщают и не сообщат». Во-вторых, часть уже выявленных взяточников осталась в учреждениях «по целому ряду известных причин, как-то: так называемое «кумовство» - родственная и другая связь, боязнь и, в конце концов, через посредство той же взятки во всех ее видах; как-то: угощение, подарки и т.п. лицам, которые дают о том или ином лице отзывы, характеристики и т.д. и т.п.». В Воронеже представитель ревтрибунала Юго-Восточной железной дороги признался, что взяточничество на железных дорогах носит повальный характер, но из 1000 случаев удается раскрыть всего 10. Документы показывают, что число уволенных в разы превышало привлеченных к судебной ответственности. То есть в отношении подавляющего большинства лиц, уволенных со службы, не удавалось доказать факт взяточничества. Увольнение в данном случае играло роль превентивной меры по очистке рядов от «неблагонадежных» чиновников. Отчасти здесь присутствовал и пропагандистский момент.
Взяточничество облекалось в разные формы: в виде медицинского совета и лечения за вознаграждение в бесплатной больнице, или совместительства, помогающего получить выгоду в ущерб государственным интересам. Самым мерзким видом взяточничества в эти годы считалось вымогательство взятки с безработного на биржах труда. В свою очередь, и предприниматели прибегали к различным уловкам, намекая на благодарность за предоставление мебели, содействие в аренде помещений и пр. Например, в милиции наиболее распространенным видом стала так называемая «благодарность» за какую-либо оказанную милиционерами услугу. В городе милиционеры пользовались обедами и закусками в столовых (некоторые даже с водкой), а в деревне «благодарность» выражалось в снабжении милиционеров продуктами. Тем не менее, наиболее распространенной сферой проявления взяточничества в годы нэпа оставалось использование служебного положения для организации или содействия нелегальной коммерческой деятельности.
Содержание параграфа 3 «Взяточник эпохи нэпа: правовые параметры и пропагандистские образы» показывает, что в набиравшей обороты кампании по борьбе с взяточничеством, принявшей «совершенно исключительные размеры», центральное место занимало создание образа взяточника. Масштабный поход против взяточничества открыла советская сатира, как в центре, так и.на местах. В целом в литературе и пропагандистских материалах отложились следующие образы взяточника: советский бюрократ, милиционер, агент уголовного розыска, судья, военком и инженер, хозяйственный работник. В свою очередь, центральную галерею взяткодателей составили образы нэпмана, мелкого спекулянта и дезертира, уклониста от армии.
В прессе всячески пропагандировались и случаи раскаяния взяточников. По мере развертывания кампании портрет раскаявшегося взяточника становился одним из центральных персонажей средств массовой информации и официальных документов. Подобный пропагандистский дискурс последних во многом был связан с неопределенностью понятия взяточничества «во всех его проявлениях».
Во второй главе «Отношение к коррупции в нэповском обществе» отмечено, что мздоимство и лихоимство всегда были практикой российской жизни. Речь идет, прежде всего, об одновременной ориентации разных групп интересов: государственно-общественных (в том числе служебных) и индивидуально-групповых. На отношение людей к взяточничеству влиял целый набор факторов. Во-первых, распространенность явления: чем чаще люди сталкивались с коррупцией, тем меньшим злом она казалась. Во-вторых, в какой степени коррупция выступала, стабилизирующим фактором не только для системы, но и для отдельного индивида, определяя возможности выживания, карьеры, социального статуса и пр.
Полностью http://afanarizm.livejournal.com/295719.html#cutid1
На совещании с делегатами съезда директоров ГОРТа в апреле 1932 г. Микоян сказал: «Воруют все вплоть до коммунистов. Коммунисту легче воровать, чем другому. Он забронирован партбилетом, на него меньше подозрений». Он привёл такие факты: проверка хлебных магазинов по Москве показала, что воруют по 12 вагонов в день (РГАЭ, ф. 8043, оп. 1, д. 72, л. 1).