про детство
Утро из детства - чистый лист. «Вчера» уже не существует. За стеной играет музыка из «Санта-Барбары», значит, уже 11 утра, бабушка сходила за молоком, мама ушла на работу, и мне совсем не одиноко без папы, уехавшего в Антарктиду. Вечером мы пойдём отправлять ему мою картину с пингвинами. Этим летом мне исполнится три года. Я буду говорить всем, что мне скоро семь - и показывать на пальцах. Я мечтаю носить коричневое школьное платье с фартуком, тяжело заболеть, перенести операцию и показать всем, какая я смелая. Мама придёт с работы только вечером - а до вечера - какая-то пропасть, вязкое, липкое, длящееся пространство. Часы молчат, часы немы - я не понимаю их знаков, поэтому времени пока ещё нет, к моим ногам без-временье. Бабушка хорошая, но бабушка не умеет со мной играть и говорить так, как надо. Бабушка будет здороваться с соседкой, которая прокалывала мне уши. («Ты что, не могла пройти мимо, как я? она мне делала больно, не здоровайся с ней!»). Разбросанные кубики, куклы, крышка от пуфика - всё скучно, я тоскую. Бабушки на крылечке слушают, как я читаю «Мойдодыра» и угощают зефиром. Тётя Вера приглашает домой посмотреть на черепашку. Собака Булька лает на прохожих и нужно успеть сказать им, что он не кусается, иначе его ударят камнем, и он будет страшно кричать, как в прошлый раз. По радио начинается детская передача «Заячий остров», нелюбимая, скучная, но пусть хотя бы это. Пусть это, если оно поможет отвлечься до маминого возвращения. И начинаешь каждый день радоваться «Заячьему острову», потому что его начало - знак, сигнал, островок между уходом мамы и её возвращением.
. . .
Вспоминать о детстве приятнее, чем жить в нём. Впрочем, это касается всего: папка «избранное» в голове.
Мне всегда казалось, что люди, для которых детство не видится безоблачно-светлым - именно эти люди имеют чудесную способность с детством не прощаться. Они не унижают свои детские беды до статуса «несерьёзных». Они ещё могут вернуться туда и не просто вспомнить, а прожить какие-то моменты заново.
Главной чертой детства я бы назвала «незастревание» на случившемся. Если час назад была трагедия - то сейчас совсем не обязательно лежать на диване и предаваться рефлексии - можно испытывать счастье, если для него настало время. И в этих сменах чувств, таких искренних и часто жестоких, заключается то, что я могу назвать детством. По крайней мере утрата этой способности переключаться - единственное, что внутренне меня нынешнюю отличает от той, прошедшей.
Ахматова писала, что дети не могут быть счастливыми или несчастными, потому что им не с чем сравнивать. Мне наоборот всегда казалось, что таким несчастным или таким счастливым как ребёнок не может быть никто. Взрослые, радуясь, не могут полностью выкинуть из души и головы всех бед и забот. А в грусти они утешают себя тем, что радость ещё придёт. Мы разбавляем себе жизнь до удобоваримой смеси. Дети принимают её такой, какой она к ним явилась.
Всё начинает всплывать потом. Когда в 11 лет что-то резанёт по сердцу - и ты находишь отголоски этого в прошлом, какие-то акцентуации характера, комплексы и острые кризисы. Детство всё это вбирает и уносит вперёд. Хотела сказать - самоочищается, но нет, получается, наоборот. Детство не может себя пережить и осмыслить. Оно нам оставлено на осмысление нынешнего. Оно просто есть.
. . .
Вспоминать о детстве приятнее, чем жить в нём. Впрочем, это касается всего: папка «избранное» в голове.
Мне всегда казалось, что люди, для которых детство не видится безоблачно-светлым - именно эти люди имеют чудесную способность с детством не прощаться. Они не унижают свои детские беды до статуса «несерьёзных». Они ещё могут вернуться туда и не просто вспомнить, а прожить какие-то моменты заново.
Главной чертой детства я бы назвала «незастревание» на случившемся. Если час назад была трагедия - то сейчас совсем не обязательно лежать на диване и предаваться рефлексии - можно испытывать счастье, если для него настало время. И в этих сменах чувств, таких искренних и часто жестоких, заключается то, что я могу назвать детством. По крайней мере утрата этой способности переключаться - единственное, что внутренне меня нынешнюю отличает от той, прошедшей.
Ахматова писала, что дети не могут быть счастливыми или несчастными, потому что им не с чем сравнивать. Мне наоборот всегда казалось, что таким несчастным или таким счастливым как ребёнок не может быть никто. Взрослые, радуясь, не могут полностью выкинуть из души и головы всех бед и забот. А в грусти они утешают себя тем, что радость ещё придёт. Мы разбавляем себе жизнь до удобоваримой смеси. Дети принимают её такой, какой она к ним явилась.
Всё начинает всплывать потом. Когда в 11 лет что-то резанёт по сердцу - и ты находишь отголоски этого в прошлом, какие-то акцентуации характера, комплексы и острые кризисы. Детство всё это вбирает и уносит вперёд. Хотела сказать - самоочищается, но нет, получается, наоборот. Детство не может себя пережить и осмыслить. Оно нам оставлено на осмысление нынешнего. Оно просто есть.