Хазби Аликов - народный герой и народная песня, которые не вписываются в политику лжи и лизоблюдства
В нашей республике, как и во всей нашей стране, репрессировали людей /по делу и не по делу/; но вряд ли в какой другой - репрессировали народную песню. В Северо-Осетинской республике такая участь постигла одну из самых популярных песен - о Хазби Аликове.
По словам ныне покойного директора Северо-Осетинского научно-исследовательского института Х.С.Черджиева, областным комитетом партии было принято специальное постановление о том, чтобы /цитирую дословно/ "...текст песни о Хазби считать реакционным, музыку /вероятно, мелодию - Т.Х./ - прогрессивной".
Несмотря на это, я, занимаясь исследованием осетинского историко-песенного фольклора, не могла обойти молчанием цикл песен и сказаний о Хазби Аликове и посвятила ему один из разделов своей монографии "Историко-песенный фольклор осетин", подготовленной к изданию в 1971 году. Книга была издана только через два года. Издательство, осведомленное о вышеупомянутом постановлении, послало рукопись главы о Хазби в отдел пропаганды обкома КПСС зав.отделом, с которым у нас дважды происходили беседы по поводу этой главы. Мои доводы не были приняты во внимание. Рукопись была мне возвращена со следующей резолюцией первого секретаря обкома партии Б.Е.Кабалоева: Книга вышла без "крамольной" главы. Сегодня появилась возможность обнародовать ее и вынести на суд читателя, который, думается, без особого умственного напряжения поймет, что песня об Аликове Хазби была посвящена герою, погибшему в бою за независимость, что в 1830 году осетины воевали не с русским народом, а сопротивлялись карательной экспедиции.
С начала нового века мирный период отношений,' время взаимного изучения, узнавания друг друга окончилось. И если еще в 1796 г. русское правительство предписывало начальнику военного корпуса в Закавказье графу Зубову "не заниматься покорением народов, оружием неукротимых и от сотворения мира не признававших ничьей власти; неважные грабежи их презирать, против коих полезнее умножить собственные предосторожности и оными наказывать дерзающих, чем отмщать целому народу за грабежи нескольких хищников и возбудить против себя взаимно отмщение целого народа..., то менее чем за десять лет начинается период военных карательных экспедиций в разные районы Северного Кавказа. На Кавказе устанавливается русская административная власть, которая, не считаясь ни с вольным характером горцев, но с их веками устоявшимися обычаями, стремится подчинить горцев законам царского правительства.
Изменение политики царизма по отношению к осетинам выражено в приказе князя Цицианова тагаурским старшинам от 1804 г. "Не Кноррингово теперь время: не стану я с вами договор делать, у кого есть штыки, тому денег платить не следует. Клянусь Богом, в которого верую, что камня на камне у вас не оставлю и не генерала пришлю, а сам приду с войском".
Существо политики царизма хорошо выразил и Н.Н.Раевский в письме графу А.И.Чернышеву:
"Я здесь первый и один по сие время восстал против пагубных военных действий на Кавказе и от этого вынужден покинуть край. Наши действия на Кавказе напоминают все бедствия первоначального завоевания Америки испанцами; но я не вижу здесь, ни подвигов геройства, ни успехов завоеваний Пицара и Кортеца. Дай Бог, чтобы завоевание Кавказа не оставило в русской истории кровавого следа, подобного тому, какой оставили эти завоеватели в истории Испанской". Опасения Раевского сбылись: с воцарением Николая 1 колониальная политика на Северном Кавказе становится обнаженной. Так, в 1829 г., поздравляя ген. Паскевича, наместника Кавказа, с окончанием русско-турецкой войны, Николай 1 писал: "Кончив, таким образом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее - усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных".
В плане "покорения горцев" предусматривалась серия военно-политических экспедиций в Дагестан, Абхазию, Кабарду, Северную Осетию, Южную Осетию, Ингушетию, Чечню.
Особое место в плане отводилось Осетии, ибо кроме установления колониального режима, царизм преследовал здесь еще одну цель: "Укрепление позиций в важном военно-стратегическом районе, обеспечивавшем связь с Закавказьем. О стратегическом значении Военно-Грузинской дороги для царской России писал К.Маркс: "Кавказские горы отделяют южную Россию от богатейших провинций Грузии, Мигрелии, Имеретии и Гурии, отвоеванных московитами у мусульман. Таким образом, ноги гигантской империи отрезаны от туловища".
Через Центральный Кавказ, в той части, которая населена осетинами Тагаурского ущелья, проходила единственная военно-стратегическая дорога, соединявшая Россию с Закавказьем. Поэтому вся сила военной карательной экспедиции Абхазова в Северную Осетию была направлена на Тагаурию.
Большинство тагаурских сел было сожжено дотла, боевые башни их взорваны. Историограф В.Чудинов, описавший экспедицию Абхазова и пытавшийся оправдать действия самодержавия в отношении осетин, не мог, однако, скрыть трагедию мирных жителей гор: дома жителей Генала "были преданы огню, а хлеб истреблен"; "обратили в пепел четыре села Куртатинского ущелья"; "разрушили сакли непокорных"; "деревня Кобан частью срыта до основания; находившиеся в ней шесть каменных башен, составлявшие ее оборону, взорваны на воздух" и т.д.
"Повторяю, подумайте, что вас ожидает не война с россиянами - нет, с вами воевать не будут: вас истребят, как непокорных подданых...", - объявил царский генерал Ренненкампф осетинам. Так в первой трети 19 в. обострился конфликт между правительством и осетинами, которые были, таким образом, вызваны на смертный бой. Осетины оказали ожесточенное сопротивление экспедиции.
Драматические события этого периода нашли отражение в цикле "Хазби", включающем многочисленные исторические сказания и песню с рядом вариантов /всего собрано 30 текстов/.
Цикл "Хазби" лишний раз подтверждает то положение, что исторический фольклор отражает народное восприятие событий, народное отношение к ним.
По письменным источникам, сопротивление в Тагаурии возглавили Беслан Шанаев с семью сыновьями, из которых один /Азо/, царский офицер, после подавления Тагаурии был предан военному суду; Бита Кануков, Хамурза Тлатов, братья Карсановы из Ламардона и др. жители Тагаурии. О Хазби известные нам источники молчат. Между тем, в народном творчестве героем события является он, а названные выше лица лишь упоминаются в сказаниях и в некоторых вариантах песни о Хазби. Специальных сказаний и песен о них нет. Исследователей, занимавшихся экспедицией Абхазова в Осетию, смущало подобное обстоятельство, и устно ими высказывались иногда сомнения в существовании личности Хазби или, во всяком случае, в той роли, которую ему приписывает устное народное творчество.
Однако подобное обстоятельство находит свое объяснение. Надо учитывать то, что все письменные источники о событиях 30-х годов - это официальные документы военной администрации, и в них нашли место фамилии тех лиц, которые непосредственно столкнулись с нею. В них упомянуты в основном старшины, которые вели переговоры с генералом Абхазовым, или те, кто был схвачен после разгрома и подвергнут каким-то наказаниям. Хазби Аликов не участвовал в переговорах. Он погиб в открытом бою с одним из царских отрядов и для официальных властей был одним из многих "дикарей", убитых в этой экспедиции.
Вторая причина, объясняющая подобную ситуацию, кроется в самом характере фольклора, в той особенности его, которую A.M.Горький определял следующим образом: "От глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории. У него свое мнение о деятельности Людовика ХI, Ивана Грозного, и это мнение резко различно с оценками истории, написанной специалистами...".
У народа не только свое собственное мнение о героях истории, у него часто, в отличие от официальных героев, свои собственные герои, о которых он складывал песни, сказания. Вследствие именно этой особенности народного сознания героем события 1830 г. в фольклоре выступил не Беслан Шанаев с семью сыновьями, которые фигурируют в официальных документах, а Хазби Аликов.
Сопротивлялась масса осетин, но создатели песни, желая возвеличить отличившегося и погибшего в бою героя, вождя, приписывают ему все подвиги, остальных, же участников забывают. И если сказания уделяют внимание и дерзкому ответу Шанаева генералу Абхазову, и подвигу братьев Карсановых в Ламардоне, то песня как бы полностью персонифицирует героизм народа, проявленный им в борьбе с карательной экспедицией, в образе Хазби Аликова.
В этой песне меньше всего чувствуется местный характер. Она, подобно песне о Чермене, общенародна, поскольку выразила желание всего народа бороться против царизма, желание населения всех ущелий любой ценой сохранить свою свободу. Репрессиям подверглись и соседние ущелья, сопротивлялись Абхазову не только кобанцы, однако песня была составлена одна, она выражала реакцию всех осетин на данное событие, ее слова были одинаково близки и дороги и тагаурцу, и алагирцу, и куртатинцу, и дигорцу.
Хазби не только тот, кто возглавил сопротивление своего ущелья отряду царских войск, кто кликнул клич в остальные ущелья, кто, истребив немало врагов, сложил свою голову в бою, а и тот, в чьи уста народ вложил самое сокровенное свое чувство, издавна жившее в нем, - чувство независимости, протест против насилия.
При разнообразии вариантов текст песни устойчив, зачины ее близки, все начинается с обращения певца к Хазби, как к защитнику отчизны.
Ой, Хазби, нӕ комы дымӕгмӕ Фӕдис фӕцыд, хъазуаты фӕдис,
Лӕджы заман, хъазуатлӕджы заман!
Ой, фыдбоны афон, ой!
Дыууӕдоны астӕу, ой, уынгӕг тохы
Бон, ой!
Ой, Хазби, в конце нашего ущелья тревога!
Боевая тревога (газават)!
Время мужчины, храброго мужчины,(время мужчин газавата) наступило!
В Междуречье боевая битва закипела!
Ой, Хазби, комы нарӕджы
Джиауыртӕ ӕрбацӕуынц, уӕдӕ,
Уой, сӕ фӕндаг сын сыхгӕнӕм,
Кӕннод худинаг куы кӕнӕм.
Ой, Хазби, в узком месте ущелья
Появились гяуры, закроем им вход к нам,
Иначе опозоримся!
Узнав о приближении врага, Хазби обращается к кобанцам:
"Идти нам надо по тревоге и повернуть их обратно.
А если нет; то придут войска гяуров и наших жен
И девушек заберут;
А молодых людей сделают солдатами,
Пойдемте и отгоним их.
Иначе вольную жизнь поменяем на рабство.
А в рабстве жить мы не сможем"
Чувствуя, что ему не справиться своими силами с необыкновенным войском, которое "пиками разрушало скалы", Хазби посылает в соседние ущелья гонцов с призывом совместно отразить врага. Но беззаботные санибанцы Ответили гонцу, что "празднуют Реком и им недосуг идти по тревоге"; Слоновы из Дарьяльского ущелья притворились больными. Лишь куртатинцы откликнулись на тревогу и прислали несколько всадников, да Шанаев Беслан, "подобно горному орлу с семью орлятами, прибыл с семью сыновьями из Кани".
Ой, Аликов доблестный Хазби!
Ты один у своей матери,
И в бой тебе идти одному с несколькими товарищами.
Исторически это соответствовало действительности, оно свидетельствовало о разрозненности сил разных ущелий, о неумении создать организованный отпор врагу. Одновременно это и художественный прием певца, средство показать необычный героизм человека, сражавшегося с горсткой храбрецов против регулярного войска.
С куртатинской молодежью
Против войск Абхаза
Мужественно сражался,
Из войска царского многих убил.
Поэтическим ядром песни является чудесный сон Хазби и его разгадка матерью. Мотив "вещего сна", традиционный в осетинском фольклоре /стержневой в сказаниях и сказках об Одиноком/, способствует созданию сюжета песни, является "общим местом" во всех ее вариантах. Независимо от места его в сюжете, сон Хазби способствует созданию трагической настроенности песни, раскрывает обреченность героя. А то, как реагирует Хазби на отгадку сна, подчеркивает его мужество, непреклонность в решении биться с врагами, хотя сон предсказывает ему гибель и поражение. Вот Хазби говорит
"Ой, нана, ночью я видел чудесные сны.
Говорят, старые люди умеют разгадывать сны.
Как будто в узком входе ущелья полил мелкий дождь,
А с вершины башни в нашу сторону полетели два красивых
Голубя, выщипывая друг у друга перья.
Наша черная корова побежала ко входу ущелья
С ярмом на шее и дико мычала.
Что это за сны, что это за чудо, нана? -
Пусть нана станет твоей жертвой!
Плохие сны ты увидел, Хазби, плохие.
Сегодня суббота, в следующую субботу
У входа ущелья гяуры появятся и убьют тебя.
Обе твои сестры выйдут к тебе, будут рвать волосы
Друг у друга на голове.
А твоя старая мать с очажной черной цепью на
Шее пойдет к тебе, делая иронвандаг.
Каждый певец варьирует детали ответа и реакции Хазби на разгадку сна матерью. Но содержание их устойчиво: Хазби не думает уклоняться от участия в бою с врагами, а сам возглавляет сопротивление, хотя уже знает о том, что неминуемо погибнет в бою.
В кадагах и сказаниях, где повествовательность развита больше, певец создает картину прощания героя с матерью, приготовление к решающему смертному бою. Когда мать рассказала смысл его сна, Хазби вышел и стал смотреть в сторону Междуречья и увидел он необычных людей. В это время примчался всадник и рассказал Хазби о том, что у входа в ущелье засели люди, "с низкими шапками и короткополые; носком сапога крошат камни, а дыханием перевалы разрушают. В Междуречье костры разожгли, белые флаги подняли".
Утром позвал он свою жену, дочь Слоновых - Хамбечер и сказал: "Сегодня - мой последний день на этом свете.
Мое белое боевое одеяние мне принеси. Я сегодня свою жизнь меняю на бессмертие". К своей старой матери Кошер-хан он пришел:
"Пусть твое молоко мне будет на пользу,
Моя старая мать!
Вон к нам пришли войска гяуров
Нашу прекрасную отчизну уничтожить,
Наши крепкие горы, отцовские башни;
Скалы уничтожить.
Не горюй обо мне, моя родная мать:
Чем позор - лучше смерть!"
В переводе песня теряет свой боевой, мужественный характер. Между тем, она воспринималась и воспринимается как песня о национальном герое, отдавшем жизнь в сражении с царскими колонизаторскими войсками, обрекавшими горские народы на двойной гнет.
И неслучайно композитор Мамулов писал об этой песне: "Не скроется от наблюдательного взгляда то серьезное внимание, с которым народ осетинский слушает эту песню /"Хазби" - Т.Х./. Проявляется какое-то религиозное уважение к песне, какое-то бережное, теплое отношение к ней, как к одушевленному предмету".
Хамицаева Т.А.
По словам ныне покойного директора Северо-Осетинского научно-исследовательского института Х.С.Черджиева, областным комитетом партии было принято специальное постановление о том, чтобы /цитирую дословно/ "...текст песни о Хазби считать реакционным, музыку /вероятно, мелодию - Т.Х./ - прогрессивной".
Несмотря на это, я, занимаясь исследованием осетинского историко-песенного фольклора, не могла обойти молчанием цикл песен и сказаний о Хазби Аликове и посвятила ему один из разделов своей монографии "Историко-песенный фольклор осетин", подготовленной к изданию в 1971 году. Книга была издана только через два года. Издательство, осведомленное о вышеупомянутом постановлении, послало рукопись главы о Хазби в отдел пропаганды обкома КПСС зав.отделом, с которым у нас дважды происходили беседы по поводу этой главы. Мои доводы не были приняты во внимание. Рукопись была мне возвращена со следующей резолюцией первого секретаря обкома партии Б.Е.Кабалоева: Книга вышла без "крамольной" главы. Сегодня появилась возможность обнародовать ее и вынести на суд читателя, который, думается, без особого умственного напряжения поймет, что песня об Аликове Хазби была посвящена герою, погибшему в бою за независимость, что в 1830 году осетины воевали не с русским народом, а сопротивлялись карательной экспедиции.
С начала нового века мирный период отношений,' время взаимного изучения, узнавания друг друга окончилось. И если еще в 1796 г. русское правительство предписывало начальнику военного корпуса в Закавказье графу Зубову "не заниматься покорением народов, оружием неукротимых и от сотворения мира не признававших ничьей власти; неважные грабежи их презирать, против коих полезнее умножить собственные предосторожности и оными наказывать дерзающих, чем отмщать целому народу за грабежи нескольких хищников и возбудить против себя взаимно отмщение целого народа..., то менее чем за десять лет начинается период военных карательных экспедиций в разные районы Северного Кавказа. На Кавказе устанавливается русская административная власть, которая, не считаясь ни с вольным характером горцев, но с их веками устоявшимися обычаями, стремится подчинить горцев законам царского правительства.
Изменение политики царизма по отношению к осетинам выражено в приказе князя Цицианова тагаурским старшинам от 1804 г. "Не Кноррингово теперь время: не стану я с вами договор делать, у кого есть штыки, тому денег платить не следует. Клянусь Богом, в которого верую, что камня на камне у вас не оставлю и не генерала пришлю, а сам приду с войском".
Существо политики царизма хорошо выразил и Н.Н.Раевский в письме графу А.И.Чернышеву:
"Я здесь первый и один по сие время восстал против пагубных военных действий на Кавказе и от этого вынужден покинуть край. Наши действия на Кавказе напоминают все бедствия первоначального завоевания Америки испанцами; но я не вижу здесь, ни подвигов геройства, ни успехов завоеваний Пицара и Кортеца. Дай Бог, чтобы завоевание Кавказа не оставило в русской истории кровавого следа, подобного тому, какой оставили эти завоеватели в истории Испанской". Опасения Раевского сбылись: с воцарением Николая 1 колониальная политика на Северном Кавказе становится обнаженной. Так, в 1829 г., поздравляя ген. Паскевича, наместника Кавказа, с окончанием русско-турецкой войны, Николай 1 писал: "Кончив, таким образом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее - усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных".
В плане "покорения горцев" предусматривалась серия военно-политических экспедиций в Дагестан, Абхазию, Кабарду, Северную Осетию, Южную Осетию, Ингушетию, Чечню.
Особое место в плане отводилось Осетии, ибо кроме установления колониального режима, царизм преследовал здесь еще одну цель: "Укрепление позиций в важном военно-стратегическом районе, обеспечивавшем связь с Закавказьем. О стратегическом значении Военно-Грузинской дороги для царской России писал К.Маркс: "Кавказские горы отделяют южную Россию от богатейших провинций Грузии, Мигрелии, Имеретии и Гурии, отвоеванных московитами у мусульман. Таким образом, ноги гигантской империи отрезаны от туловища".
Через Центральный Кавказ, в той части, которая населена осетинами Тагаурского ущелья, проходила единственная военно-стратегическая дорога, соединявшая Россию с Закавказьем. Поэтому вся сила военной карательной экспедиции Абхазова в Северную Осетию была направлена на Тагаурию.
Большинство тагаурских сел было сожжено дотла, боевые башни их взорваны. Историограф В.Чудинов, описавший экспедицию Абхазова и пытавшийся оправдать действия самодержавия в отношении осетин, не мог, однако, скрыть трагедию мирных жителей гор: дома жителей Генала "были преданы огню, а хлеб истреблен"; "обратили в пепел четыре села Куртатинского ущелья"; "разрушили сакли непокорных"; "деревня Кобан частью срыта до основания; находившиеся в ней шесть каменных башен, составлявшие ее оборону, взорваны на воздух" и т.д.
"Повторяю, подумайте, что вас ожидает не война с россиянами - нет, с вами воевать не будут: вас истребят, как непокорных подданых...", - объявил царский генерал Ренненкампф осетинам. Так в первой трети 19 в. обострился конфликт между правительством и осетинами, которые были, таким образом, вызваны на смертный бой. Осетины оказали ожесточенное сопротивление экспедиции.
Драматические события этого периода нашли отражение в цикле "Хазби", включающем многочисленные исторические сказания и песню с рядом вариантов /всего собрано 30 текстов/.
Цикл "Хазби" лишний раз подтверждает то положение, что исторический фольклор отражает народное восприятие событий, народное отношение к ним.
По письменным источникам, сопротивление в Тагаурии возглавили Беслан Шанаев с семью сыновьями, из которых один /Азо/, царский офицер, после подавления Тагаурии был предан военному суду; Бита Кануков, Хамурза Тлатов, братья Карсановы из Ламардона и др. жители Тагаурии. О Хазби известные нам источники молчат. Между тем, в народном творчестве героем события является он, а названные выше лица лишь упоминаются в сказаниях и в некоторых вариантах песни о Хазби. Специальных сказаний и песен о них нет. Исследователей, занимавшихся экспедицией Абхазова в Осетию, смущало подобное обстоятельство, и устно ими высказывались иногда сомнения в существовании личности Хазби или, во всяком случае, в той роли, которую ему приписывает устное народное творчество.
Однако подобное обстоятельство находит свое объяснение. Надо учитывать то, что все письменные источники о событиях 30-х годов - это официальные документы военной администрации, и в них нашли место фамилии тех лиц, которые непосредственно столкнулись с нею. В них упомянуты в основном старшины, которые вели переговоры с генералом Абхазовым, или те, кто был схвачен после разгрома и подвергнут каким-то наказаниям. Хазби Аликов не участвовал в переговорах. Он погиб в открытом бою с одним из царских отрядов и для официальных властей был одним из многих "дикарей", убитых в этой экспедиции.
Вторая причина, объясняющая подобную ситуацию, кроется в самом характере фольклора, в той особенности его, которую A.M.Горький определял следующим образом: "От глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории. У него свое мнение о деятельности Людовика ХI, Ивана Грозного, и это мнение резко различно с оценками истории, написанной специалистами...".
У народа не только свое собственное мнение о героях истории, у него часто, в отличие от официальных героев, свои собственные герои, о которых он складывал песни, сказания. Вследствие именно этой особенности народного сознания героем события 1830 г. в фольклоре выступил не Беслан Шанаев с семью сыновьями, которые фигурируют в официальных документах, а Хазби Аликов.
Сопротивлялась масса осетин, но создатели песни, желая возвеличить отличившегося и погибшего в бою героя, вождя, приписывают ему все подвиги, остальных, же участников забывают. И если сказания уделяют внимание и дерзкому ответу Шанаева генералу Абхазову, и подвигу братьев Карсановых в Ламардоне, то песня как бы полностью персонифицирует героизм народа, проявленный им в борьбе с карательной экспедицией, в образе Хазби Аликова.
В этой песне меньше всего чувствуется местный характер. Она, подобно песне о Чермене, общенародна, поскольку выразила желание всего народа бороться против царизма, желание населения всех ущелий любой ценой сохранить свою свободу. Репрессиям подверглись и соседние ущелья, сопротивлялись Абхазову не только кобанцы, однако песня была составлена одна, она выражала реакцию всех осетин на данное событие, ее слова были одинаково близки и дороги и тагаурцу, и алагирцу, и куртатинцу, и дигорцу.
Хазби не только тот, кто возглавил сопротивление своего ущелья отряду царских войск, кто кликнул клич в остальные ущелья, кто, истребив немало врагов, сложил свою голову в бою, а и тот, в чьи уста народ вложил самое сокровенное свое чувство, издавна жившее в нем, - чувство независимости, протест против насилия.
При разнообразии вариантов текст песни устойчив, зачины ее близки, все начинается с обращения певца к Хазби, как к защитнику отчизны.
Ой, Хазби, нӕ комы дымӕгмӕ Фӕдис фӕцыд, хъазуаты фӕдис,
Лӕджы заман, хъазуатлӕджы заман!
Ой, фыдбоны афон, ой!
Дыууӕдоны астӕу, ой, уынгӕг тохы
Бон, ой!
Ой, Хазби, в конце нашего ущелья тревога!
Боевая тревога (газават)!
Время мужчины, храброго мужчины,(время мужчин газавата) наступило!
В Междуречье боевая битва закипела!
Ой, Хазби, комы нарӕджы
Джиауыртӕ ӕрбацӕуынц, уӕдӕ,
Уой, сӕ фӕндаг сын сыхгӕнӕм,
Кӕннод худинаг куы кӕнӕм.
Ой, Хазби, в узком месте ущелья
Появились гяуры, закроем им вход к нам,
Иначе опозоримся!
Узнав о приближении врага, Хазби обращается к кобанцам:
"Идти нам надо по тревоге и повернуть их обратно.
А если нет; то придут войска гяуров и наших жен
И девушек заберут;
А молодых людей сделают солдатами,
Пойдемте и отгоним их.
Иначе вольную жизнь поменяем на рабство.
А в рабстве жить мы не сможем"
Чувствуя, что ему не справиться своими силами с необыкновенным войском, которое "пиками разрушало скалы", Хазби посылает в соседние ущелья гонцов с призывом совместно отразить врага. Но беззаботные санибанцы Ответили гонцу, что "празднуют Реком и им недосуг идти по тревоге"; Слоновы из Дарьяльского ущелья притворились больными. Лишь куртатинцы откликнулись на тревогу и прислали несколько всадников, да Шанаев Беслан, "подобно горному орлу с семью орлятами, прибыл с семью сыновьями из Кани".
Ой, Аликов доблестный Хазби!
Ты один у своей матери,
И в бой тебе идти одному с несколькими товарищами.
Исторически это соответствовало действительности, оно свидетельствовало о разрозненности сил разных ущелий, о неумении создать организованный отпор врагу. Одновременно это и художественный прием певца, средство показать необычный героизм человека, сражавшегося с горсткой храбрецов против регулярного войска.
С куртатинской молодежью
Против войск Абхаза
Мужественно сражался,
Из войска царского многих убил.
Поэтическим ядром песни является чудесный сон Хазби и его разгадка матерью. Мотив "вещего сна", традиционный в осетинском фольклоре /стержневой в сказаниях и сказках об Одиноком/, способствует созданию сюжета песни, является "общим местом" во всех ее вариантах. Независимо от места его в сюжете, сон Хазби способствует созданию трагической настроенности песни, раскрывает обреченность героя. А то, как реагирует Хазби на отгадку сна, подчеркивает его мужество, непреклонность в решении биться с врагами, хотя сон предсказывает ему гибель и поражение. Вот Хазби говорит
"Ой, нана, ночью я видел чудесные сны.
Говорят, старые люди умеют разгадывать сны.
Как будто в узком входе ущелья полил мелкий дождь,
А с вершины башни в нашу сторону полетели два красивых
Голубя, выщипывая друг у друга перья.
Наша черная корова побежала ко входу ущелья
С ярмом на шее и дико мычала.
Что это за сны, что это за чудо, нана? -
Пусть нана станет твоей жертвой!
Плохие сны ты увидел, Хазби, плохие.
Сегодня суббота, в следующую субботу
У входа ущелья гяуры появятся и убьют тебя.
Обе твои сестры выйдут к тебе, будут рвать волосы
Друг у друга на голове.
А твоя старая мать с очажной черной цепью на
Шее пойдет к тебе, делая иронвандаг.
Каждый певец варьирует детали ответа и реакции Хазби на разгадку сна матерью. Но содержание их устойчиво: Хазби не думает уклоняться от участия в бою с врагами, а сам возглавляет сопротивление, хотя уже знает о том, что неминуемо погибнет в бою.
В кадагах и сказаниях, где повествовательность развита больше, певец создает картину прощания героя с матерью, приготовление к решающему смертному бою. Когда мать рассказала смысл его сна, Хазби вышел и стал смотреть в сторону Междуречья и увидел он необычных людей. В это время примчался всадник и рассказал Хазби о том, что у входа в ущелье засели люди, "с низкими шапками и короткополые; носком сапога крошат камни, а дыханием перевалы разрушают. В Междуречье костры разожгли, белые флаги подняли".
Утром позвал он свою жену, дочь Слоновых - Хамбечер и сказал: "Сегодня - мой последний день на этом свете.
Мое белое боевое одеяние мне принеси. Я сегодня свою жизнь меняю на бессмертие". К своей старой матери Кошер-хан он пришел:
"Пусть твое молоко мне будет на пользу,
Моя старая мать!
Вон к нам пришли войска гяуров
Нашу прекрасную отчизну уничтожить,
Наши крепкие горы, отцовские башни;
Скалы уничтожить.
Не горюй обо мне, моя родная мать:
Чем позор - лучше смерть!"
В переводе песня теряет свой боевой, мужественный характер. Между тем, она воспринималась и воспринимается как песня о национальном герое, отдавшем жизнь в сражении с царскими колонизаторскими войсками, обрекавшими горские народы на двойной гнет.
И неслучайно композитор Мамулов писал об этой песне: "Не скроется от наблюдательного взгляда то серьезное внимание, с которым народ осетинский слушает эту песню /"Хазби" - Т.Х./. Проявляется какое-то религиозное уважение к песне, какое-то бережное, теплое отношение к ней, как к одушевленному предмету".
Хамицаева Т.А.