Aug 14, 2007 22:34
Вот давно замечено, что врачи-кардиологи, например, запросто могут заболеть каким-нибудь серьезным кардиологическим заболеванием, да и у хирургов частенько бывает что-нибудь, да не в порядке. Про психиатров я уж и не говорю. Говорят, что это происходит оттого, что человек часто как бы принимает на себя часть переживаний пациента, а ещё и как бы берет на себя часть болезни своих подопечных. Наверное, уж слишком тесно они общаются с людьми.
Учителя в их числе. Сидели мы как-то после экзамена, пили чай, стали обсуждать, какие необратимые изменения происходят в мозге у человека, который много лет проработал в школе.
Каждая из коллег рассказала, что чуднóго с ней за последнее время произошло.
Начала я, вот с какой истории.
Пошли мы с Андреем в магазин. Вижу я, скачет передо мной голубь, и, главное, странный какой-то, непохожий на остальных. Сразу видно, какой-то больной. Я иду, сумкой размахиваю, и говорю: «Посмотри-ка, Андрей, на эту птичку. Бедный голубок: ноги есть, а рук нет, видно, кто-то выдрал». Я имела ввиду кошек, или злых людей. Андрей даже остановился, странно так посмотрел на меня и спросил:
- А что, Ирочек, ничего сильнодействующего у вас в туалетах не продают?
Тут только до меня дошло, что у голубей в принципе рук нет. С тех пор Андрей замучил меня совсем: увольняйся да увольняйся.
Вот такая историйка.
- Это что, - сказала Мухина. - Со мной еще не такое было.
И начала рассказ про повязки. Люди посвященные знают, что проверка наличия ватно-марлевых повязок на случай пожара в нашей школе может задолбать кого угодно.
В каждом классе должна лежать целая стопка ватно-марлевых изделий, а у каждого ребенка в портфеле должна быть своя повязка в полиэтиленовом пакете. Как только звучит пожарная сирена, все должны кинуться к двери, встать ровными рядами, в затылок друг другу, надеть ватно-марлевые повязки, взяться за руки и дружно, по указанию дежурного регулировщика, покинуть задымленное помещение.
Учения по эвакуации происходят настолько часто, что кажется, случись настоящий пожар, все будут радоваться, что хоть раз эта самая повязка пригодилась.
Повязки всё время пропадают. Нерадивые дети забывают их сшить, а если и шьют, то не так.
В мухинском классе дети тоже сшили повязки, и принесли показать.
Мухина повязки увидела и чуть в обморок не упала: завтра учения, а повязки чёрти какие, совсем неправильные, тонкие, без ватки, синие почему-то и с красной буквой «р» посредине. Мухина разоралась:
- Дети, вы чего вообще-то? - спросила она. - Сколько раз вам говорить. Завтра учения. А вы что принесли? Хотите, чтобы мне из-за вас опять выговор дали? Что это за фигня? - потрясая повязками, спрашивала она. - Сколько раз я вам говорила: должно быть пять слоев марли, а между ними ватка, и завязки длинные, чтоб на любую голову налезло. А у вас что? Платочек носовой? А завязки? Как их завязать? Они не достают.
Мухина тщетно пыталась завязать повязку на лице, ленточки были безнадежно короткими.
- И что значит ваше «эр»? Что это? Рот, что ли? Вы нормальные или нет? Ненормальные, - сама себе ответила Мухина.
Балбес Скалкин неожиданно сказал:
- Мы-то нормальные. Эти повязки на руку повязывают. А «рэ» - это значит, регулировщик.
Все училки заржали. Уж больно смешно Мухина показала, как она пыталась завязать повязку на лице.
А Елена Рудольфовна с грустью заметила:
- Это фигня. Вот что со мною было! Дело было в июне, - сказала она. - До пяти вечера писала я в школе аттестаты. Глаза на лоб. Идем мы вместе с Настей из школы. Смотрю, на перекрестке муж мой в машине сидит, и рукой мне машет. Приехал из школы встретить.
Я к Насте поворачиваюсь и говорю: «Ну ладно, Настя, спасибо, что мне помогла! До свиданья. А за мною муж приехал». Ну и пошла к машине-то. А Настя так недоуменно смотрит на меня, и спрашивает:
- Мам, а мне что, пешком, что ли, идти?
Во, что творится.
Все опять засмеялись, а Калинина заметила:
- Девчонки, ни днем ни ночью от школы покою нету. Я вам прикол этот со сном своим рассказывала? Слушайте.
Сил нет, устала, в отпуск хочу, и бессонница замучила.
Как-то только под утро задремала, и снится мне сон.
Подхожу к Сокрутиному кабинету, а оттуда музыка слышна, оркестр играет. Мне так интересно стало. Открывается дверь, а из класса выходит Сокрута нарядная, в бледно-розовом свадебном платье, в руках свадебный букет, маленький такой, изящными лентами украшен, а за Сокрутой стоит Коркин из 9-ого «В» в костюме. Он типа жених. Я смотрю, удивляюсь: «Сокрута, ты зачем за него замуж выходишь, у него ж восемь двоек в году». Коркин стоит, глазки потупил. А Сокрута строго так отвечает:
- Нин, а кто ещё протянет ему руку помощи? И мне даже странно, что ты удивляешься. Это моя обязанность.
А я тогда её спрашиваю:
- А что ты не за Зуйкова-то замуж выходишь? У него вообще девять двоек.
А Сокрута мне объясняет:
- Понимаешь, Нина, Зуйков человек конченный, и морально-нравственные качества у него не те. А Коркина, если постараться, можно ещё спасти, ведь у него вся жизнь впереди. Ну ладно, некогда мне, Нин, с тобой разговаривать. Народу чё-то никого нету, а мне надо букет невесты кидать.
Я смотрю, а весь коридор пустой, никогошеньки: двери все плотно закрыты.
Думаю: «Правда.Нехорошо как-то. У людей свадьба, а все попрятались». Побежала я по коридору, двери классов открываю и кричу:
- Невеста букет кидает! Выходите, пора!
И стали все наши училки из классов выходить.
- Ну, и кто поймал? - спросила я у Калининой.
- Если б знать, - ответила она. -Тут-то я и проснулась.
РЕЦЕПТ
Стол «Экзаменационный». Если у вас на экзамене сидит Семядоля, конфеты только «Красный Октябрь», вино - только рябиновая на коньяке, котлеты - только куриные, розы - только белые. Накрыть стол, закрыть класс, отдать ключ Семядоле, самим уйти. Она не любит, когда кто-то смотрит, как она ест.
Избегать встречи с ней до конца экзаменов. С остальными - нормально.