Глава 28. Нугра рядом...
Охотники спали, спрятавшись от ветра за невысоким валом из снега, укрывшись тонкой покрышкой из парусины. Ее выменяли у “носатых” из Нугры на три дюжины гусей прошлым летом.
Дозорных не ставили - ни с кем войны нет, к чему зря в темноту таращиться? Все равно, любой зверь, пусть даже и учуявший кровь - три оленя мертвыми лежат, мимо пройдет! Ведь к запаху крови мешается запах унаков, возвращающихся с охоты. А любой зверь знает, что для унака лишней добычи не бывает! Потому и мимо пройдет. А что зубами от ненависти к везучим клацнет, так то его дело!
Вот и спали все четверо. В снах жен видели. Кто свою, кто чужую, а кто и обеих сразу. Во сне все можно, никто нож в печенку не сунет!
Палонгу пришли под утро. В те часы, когда на земле темнота, словно ночь никогда не кончится. И спать хочется так, что и глаза не раскрыть... И сны самые сладкие, самые крепкие!
Неслышно ступая, окружили место ночевки, где унаки спали безмятежно, словно моржи в летний день. Окружив, подняли копья, нацелив туда, где под вытертым парусом, припорошенным снегом угадывались тела. Ударили одновременно, еще раз, еще, руки пошли в замах... Разогнались бить до тех пор, пока последняя капля жизни не покинет изуродованные тела, запятнав утоптанный снег.
- Хватит! - приказал вожак, который все это время стоял чуть поодаль. Скосил взгляд на шамана. Тот приплясывал от нетерпения. - Хватит!
Палонгу остановили удар. Все, кроме одного. Тот не удержался, ткнул напоследок.
- Идите! - шаман заверещал, будто крыса, которой зажали хвост и подвалили шерсть. - Быстрее!
Воины заворчали, но отошли от лежки. Из-под парусины текли тонкие струйки, тут же замерзая. Окружающая темнота делала красное черным.
- Идите, - повторил вожак, указав направление.
- И ты иди. Далеко иди! - не оборачиваясь, произнес шаман, застывший над трупами. Только ладони жили своей жизнью. На миг вождю показалось, что не пальцы - змеи! Он с трудом подавил желание схватится за топор и проломить череп под трехрогой короной. Судорога свела правое плечо. Вождь развернулся и пошел, догоняя воинов. Те же, почти бежали - никому не хотелось находиться рядом с местом, где шаман творит страшное...
Среди палонгу не было никого, кто мог бы назваться хорошим человеком. У каждого за спиной было то, что толкнуло на кривую тропу. Кто убил, кто украл, кто взял силой. Кто-то был с Круглого, кто-то с Гусиного, кто-то с других островов. Про это не вспоминали. Объединившая их грязь замазала все различия, сделав “палонгу”.
Конечно, никто из тех, кто когда-то был унаком, не имел вытянутой, словно падающая капля, головы. И руки у всех были с пятью пальцами, а не с двумя. И детей не воровали - почти, разумеется, потому что всякое случалось. А вот прилипло и все.
Кто первым предложил назваться так уже и не вспомнить. Давно было! Многие умерли. Кто в драке, кто на охоте, а кто и сам себе горло перерезав, не выдержав тяжести позора. И жизни, когда ты - сам по себе. За тобой нет рода, нет деревни, а только пара дюжин таких же изгнанников, как ты...
Вожак, от звуков, что прилетели со спины, споткнулся, чуть не упал. С трудом удержался, чтобы не посмотреть, что же там происходит. Но нет, лучше не знать, что делает с трупами остроглазый сухой старик, прибившийся к палонгу прошлой зимой. Лучше не знать!
*****
Ветер, идущий с побережья принес запах дыма. Близко деревня, близко! Шагавшие всю ночь и еще немного, палонгу, прибавили шаг. Впереди их ждал бой, который обещал смерть многим. А от страха не надо бежать, надо подходить к нему ближе. И бить топором по лбу. Палонгу, все же, в какой-то мере оставались унаками.
Идущий впереди Паканин поднял руку, остановился, прислушался.
Остальные тоже замерли.
- Идет кто-то, за сопкой. Двое-трое, шаги легкие. Парни. Или девки?
- Девки лучше, - облизал губы, будто змея жало высунула, Койвун, - девки слаще. И шире.
- Тихо! - оборвал мечты вожак. - Поймать надо, раз идут.
- Мысль есть! - потер ладони шаман - и откуда только взялся, вроде бы плелся где-то позади. - Ловите их! Чтоб одна живая была!
- А если парни? - переспросил Койвун, снова облизнувшись.
- Тоже один нужен, а второго себе заберешь! Только не всего.
Койвун тут же отвернулся. Очень уж мерзко скалился беззубым ртом шаман - будто опарыши в дохлятине ползают. Плюнул, почти на унты попав, и пошел за Пакатином, который уже был у самого гребня.
Вожак за разведчикам не пошел - сами справятся. Стоял на месте, смотрел на воинов, уводил взгляд от хихикающего шамана.
И не сказать же, что с ним хуже стало. Нет! И добыча сама в руки идет, и непогода обходит, и болезней не было. Но вот глянешь, и словно тухлятины объелся, а выблевать не можешь...
Койвун с Паканином вернулись быстро. С добычей. С двумя девками.
- Кто такие, куда шли? - спросил вожак, взяв одну за подбородок, заставил поднять лицо.
- В гости шли, - хлюпнув носом, ответила ее соседка. - Я - Лидик, она Мувчик, из Печкани мы.
Палонгу, стоящие вокруг, засмеялись.
- К нам в гости шли! Ай, хорошо шли!
- Отпустите! - попыталась вырваться Лидик. Но куда там! Койвун крепко держал за руки, зарывшись носом в воротник ее камлейки, громко принюхивался.
- Печкани зоветесь, а навагу* не несли с собой, - улыбнулся вожак. - Кто же так к палонгу в гости ходит? Не подготовились. Стыдно, девки, стыдно!
Девчонки забились еще сильнее. тут же получили по звонкой затрещине. Лидик повисла - удар вышиб дух. Мувчик трепыхаться перестала, только зыркала из-под разлетевшихся волос.
- Какая? - спросил вожак у шамана.
Тот замер, ткнул пальцем в Мувичк.
- Эту давай. Та как росомаха злая, быстрее добежит! А эта, она как улитка. Пока доползет, мы уснем.
Вожак выдернул нож, шагнул к висящей на руках Койвуна девчонке.
Тот отступил на шаг.
- Ты что? Моя же! Не дам! Я сперва!
- Целовать надумал? У “носатых” глупости подсмотрел? Мне только голова нужна, остальное - твое. Я не жадный.
- Так остынет!
- А ты быстренько.
Заверещала Мувчик, дернулась, не успев прийти в себя Лидик. Только и ахнула тихонько.... Фыркнула кровь. А там и нож по кости заскрипел, отделяя позвонок от позвонка...
*****
Пакан увидел девку, как только из-за сопки показалась. Шла неуверенно, спотыкаясь. Кухлянка кровью залита, в руках что-то несет - не разобрать стариковским глазам. И вроде говорит что-то, только тихо, тихо - тоже не видно, что на губах.
Бросив недорубленное полено - решил с утра, пока силы есть, лучин наколоть, бросился к ней. Миновал столб, на котором торчала объеденная чайками голова убийцы - с Круглого унаки принесли...
Подбежал, за плечи схватил - а она как шла вперед, так и шла.
- Стой! - гаркнул на ухо.
Остановилась, тут же начала заваливаться на спину, точно стрелой подбитая. Выпустила ношу из рук. По тропе покатилась отрезанная голова Лидик. Внучки.
Пакан начал оседать в сугроб, чувствуя, как невидимое копье ударило в сердце.
Окровавленная девчонка так и осталась лежать, глядя в небо. А посиневшие губы шептали:
- Мы придем на закате! Мы придем на закате!
*****
Когда унаки увидели первых палонгу, солнцу до моря оставалось пройти мужскую ладонь и палец. Пока те подошли на перестрел, да выстроились, ушло два пальца. Еще немного, и ночь опустится.
Ыкилак чувствовал, как по спине ползет струйка нехорошего пота. От страха, не от волнения. Ыкилак не был трусом. Он и на китов ходил, и Большого Белого по лбу дубинкой из моржового хера стучал. Да что там! В Нугре с Людоедом сходился на кулаках! Но вот исход нынешнего боя... Пугал. К тому же, напротив стояли не унаки, а палонгу, готовые даже в честном бою травить оружие и делать то, что не положено.
Их еще и в два раза больше! И одни воины. Взрослые. Матерые сволочи! Ыкилак в честной схватке мог убить каждого из палонгу. Но рядом с ним стояло только пятеро охотников. Остальные - дети и старики. Пусть даже в доспехах и с оружием... Но старики и молодняк, большинству из которых и пятнадцати зим не исполнилось. И может не исполнится...
За длинным строем палонгу, охватывающем края строя унаков, раздался утробный вой. Сами палонгу начали оборачиваться. Тут же по лицам тех, кто не укрылся за шлемом, пробегали ухмылки.
Ыкилак нахмурился, прогоняя плохие мысли. Неужели палонгу так глупы, что решили Большого Белого заковать в доспехи и привести на бой? Или это не совсем Большой Белый... Позвал, не оборачиваясь:
- Келин...
Сын шагнул ближе.
- Оставляй копье, снимай броню. И в Нугру.
- Зачем?
Сын никогда не перечил отцу. Но всегда спрашивал. И правильно. Лучше, когда знаешь, почему надо делать именно так, а не иначе.
- В Нугре - “носатые”. Они помогут.
- Круглый ближе! И там Красный Медведь есть! Он тоже нюча!
- Медведь силен, но он один. В Нугре таких - как горбуши в косяке. Скажешь Людоеду, что нас всех убили. Пусть отомстит. Или Батьке Руису скажи. Он тоже поймет.
- Убили?.. - испуганно оглянулся Келин. - Но... - Вокруг него стояли только живые. Ыкилак вдруг понял, что сын совсем еще мал
- Убьют, - качнул головой Ыкилак, надел шлем. Последние слова прозвучали глухо, - а ты живи. И убей их.
Отец отвернулся.
Келин уронил под ноги копье, дрожащими руками стянул через голову великоватый - от отца же и достался, доспех. Сбросил. И побежал.
Вслед ему никто не посмотрел.
Не успел Келин отбежать и на сотню шагов, как засвистели первые стрелы...
*****
Унаки и палонгу перестреливались недолго - все в доспехах, все с щитами - чего ради бестолку воздух дырявить?
Начали сходиться. Шаг за шагом. Не торопясь, не разрывая строй...
А потом, шагах в двадцати, палонгу вдруг разбежались в разные стороны. Но унаки обрадоваться не успели. Из-за спин врагов, на них кинулись два жутких создания. Медвежьи тела и головы, увенчанные оленьими рогами. Хвосты касаток, с привязанными ножами. На боках кровью нарисованные символы... Твари бежали, страшно рыча.
Ыкылак выдохнул. Такому Большому Белому по лбу моржовым хером не треснешь!
Лежащий на вершине сопки Келин, сунул в рот промерзшую рукавицу, чтобы не закричать от ужаса. Оттолкнулся и побежал. Чтобы не видеть того, чего не стоит.
Унаки опустили копья. Прыгай, тупилак, пробивай брюхо!
Но, не добежав нескольких шагов, тупилки подпрыгнули. С громким хлопком развернулись за их спинами крылья - огромные, кожистые - будто у летучей мыши!
Звери перелетели-перепрыгнули строй. Растопыренными лапами снесли трех унаков. Громко упали, оказавшись за спинами.
Ыкылак однажды видел, как бешеная росомаха попала в загородку к куропаткам. Только перья с кровью полетели. И даже объевшись тонких грибов, охотник не смог бы представить, что сам станет такой вот куропаткой.
Отлетело бесполезное копье, разломанное на несколько частей ударом лапы. Ыкилак выхватил нож, ударил тупилака в шею - но клинок скользнул по оленьему рогу. Занес руку, чтобы ударить еще раз...
Его толкнуло в спину, швырнуло на землю, сорвало шлем, да так, что чуть зубы не вылетело.. Ыкилак сумел перевернутся на спину. Только для того, чтобы вонючая пасть сомкнулась на голове...
*****
Голодные твари жрали громко - хруст стоял, будто ледоход начался. Кости так и лопались на клыках.
- Скажи тварям своим, чтобы прекратили.
Шаман провел рукой по талисманам, висящим на груди. те мелодично зазвенели.
- Если мои дети не съедят мертвых, они съедят живых. Хочешь, чтобы мои дети тебя съели? Только скажи! Даже просить не надо!
Вожак плюнул себе под ноги, махнул воинам.
Палонгу обошли пирующих тупилаков по широкой дуге. Никому не хотелось, чтобы его коснулся взгляд лютого создания.
Перед ними открылась деревня. В которой не осталось ни одного мужчины - все лежали на снегу. Только женщины, да девки. Ай, хорошо!
Довольные улыбки начали наползать на лица, прогоняя мысли о том, какой ценой досталась победа. Их деревня, их добыча! Ай, хорошо!
*****
Силы давно кончились. Келин бежал только потому, что не мог остановиться - в ушах тут же слышался хруст, с которым лопнула голова его отца.
По тропе, сквозь кусты, по изломанному прибрежному льду, мимо торосов... Он бежал, думая только о том, что Нугра рядом. А там - отцов друг Людоед, батька Руис, другие “носатые”, которых как горбуши в косяке! И каждый в кольчуге, с длинным ножом, с луком, что пробивает человека насквозь.
Нугра рядом. Нугра рядом...
*****
Деревня будто вымерла. Ни звука! Только тихий плач, да стоны. Устали палонгу! Ночь шли, день шли... Хорошо, унаков быстро убили, устать не успели! Сберегли силы, чтобы вечер и ночь над деревней крик стоял!
Шаман, на котором из одежды имелась только вытертая шапка из головы сивуча, с кусочками переливающейся ракушки-перловицы вместо глаз, стоял меж спящих тупилаков, вымазанных в крови до загривков. Даже крылья, и те липкие.
Шаман, закрыв глаза, вспоминал холодными руками те крики, что стояли над деревней, когда воины палонгу вступали в свои права хозяев. Ай, молодцы, ай хорошо, ай поработали на славу! Сначала эта деревня, потом на Круглый, а там и до нюча дойдет!
Один из тупилаков, со свежей зарубкой на правом роге, поднял голову, прислушался. Снова положил морду на лапы, закрыл глаза.
Впереди много дел, нужно выспаться!
*”Название рода, которое произошло от названия рыбы. Печкани - род нивхов, живущих на полуострове Шмидта. В этом роду нивхи сами едят кривую навагу, а гостей угощают хорошей и вкусной навагой. Поэтому этот род стали так называть“
Дозорных не ставили - ни с кем войны нет, к чему зря в темноту таращиться? Все равно, любой зверь, пусть даже и учуявший кровь - три оленя мертвыми лежат, мимо пройдет! Ведь к запаху крови мешается запах унаков, возвращающихся с охоты. А любой зверь знает, что для унака лишней добычи не бывает! Потому и мимо пройдет. А что зубами от ненависти к везучим клацнет, так то его дело!
Вот и спали все четверо. В снах жен видели. Кто свою, кто чужую, а кто и обеих сразу. Во сне все можно, никто нож в печенку не сунет!
Палонгу пришли под утро. В те часы, когда на земле темнота, словно ночь никогда не кончится. И спать хочется так, что и глаза не раскрыть... И сны самые сладкие, самые крепкие!
Неслышно ступая, окружили место ночевки, где унаки спали безмятежно, словно моржи в летний день. Окружив, подняли копья, нацелив туда, где под вытертым парусом, припорошенным снегом угадывались тела. Ударили одновременно, еще раз, еще, руки пошли в замах... Разогнались бить до тех пор, пока последняя капля жизни не покинет изуродованные тела, запятнав утоптанный снег.
- Хватит! - приказал вожак, который все это время стоял чуть поодаль. Скосил взгляд на шамана. Тот приплясывал от нетерпения. - Хватит!
Палонгу остановили удар. Все, кроме одного. Тот не удержался, ткнул напоследок.
- Идите! - шаман заверещал, будто крыса, которой зажали хвост и подвалили шерсть. - Быстрее!
Воины заворчали, но отошли от лежки. Из-под парусины текли тонкие струйки, тут же замерзая. Окружающая темнота делала красное черным.
- Идите, - повторил вожак, указав направление.
- И ты иди. Далеко иди! - не оборачиваясь, произнес шаман, застывший над трупами. Только ладони жили своей жизнью. На миг вождю показалось, что не пальцы - змеи! Он с трудом подавил желание схватится за топор и проломить череп под трехрогой короной. Судорога свела правое плечо. Вождь развернулся и пошел, догоняя воинов. Те же, почти бежали - никому не хотелось находиться рядом с местом, где шаман творит страшное...
Среди палонгу не было никого, кто мог бы назваться хорошим человеком. У каждого за спиной было то, что толкнуло на кривую тропу. Кто убил, кто украл, кто взял силой. Кто-то был с Круглого, кто-то с Гусиного, кто-то с других островов. Про это не вспоминали. Объединившая их грязь замазала все различия, сделав “палонгу”.
Конечно, никто из тех, кто когда-то был унаком, не имел вытянутой, словно падающая капля, головы. И руки у всех были с пятью пальцами, а не с двумя. И детей не воровали - почти, разумеется, потому что всякое случалось. А вот прилипло и все.
Кто первым предложил назваться так уже и не вспомнить. Давно было! Многие умерли. Кто в драке, кто на охоте, а кто и сам себе горло перерезав, не выдержав тяжести позора. И жизни, когда ты - сам по себе. За тобой нет рода, нет деревни, а только пара дюжин таких же изгнанников, как ты...
Вожак, от звуков, что прилетели со спины, споткнулся, чуть не упал. С трудом удержался, чтобы не посмотреть, что же там происходит. Но нет, лучше не знать, что делает с трупами остроглазый сухой старик, прибившийся к палонгу прошлой зимой. Лучше не знать!
*****
Ветер, идущий с побережья принес запах дыма. Близко деревня, близко! Шагавшие всю ночь и еще немного, палонгу, прибавили шаг. Впереди их ждал бой, который обещал смерть многим. А от страха не надо бежать, надо подходить к нему ближе. И бить топором по лбу. Палонгу, все же, в какой-то мере оставались унаками.
Идущий впереди Паканин поднял руку, остановился, прислушался.
Остальные тоже замерли.
- Идет кто-то, за сопкой. Двое-трое, шаги легкие. Парни. Или девки?
- Девки лучше, - облизал губы, будто змея жало высунула, Койвун, - девки слаще. И шире.
- Тихо! - оборвал мечты вожак. - Поймать надо, раз идут.
- Мысль есть! - потер ладони шаман - и откуда только взялся, вроде бы плелся где-то позади. - Ловите их! Чтоб одна живая была!
- А если парни? - переспросил Койвун, снова облизнувшись.
- Тоже один нужен, а второго себе заберешь! Только не всего.
Койвун тут же отвернулся. Очень уж мерзко скалился беззубым ртом шаман - будто опарыши в дохлятине ползают. Плюнул, почти на унты попав, и пошел за Пакатином, который уже был у самого гребня.
Вожак за разведчикам не пошел - сами справятся. Стоял на месте, смотрел на воинов, уводил взгляд от хихикающего шамана.
И не сказать же, что с ним хуже стало. Нет! И добыча сама в руки идет, и непогода обходит, и болезней не было. Но вот глянешь, и словно тухлятины объелся, а выблевать не можешь...
Койвун с Паканином вернулись быстро. С добычей. С двумя девками.
- Кто такие, куда шли? - спросил вожак, взяв одну за подбородок, заставил поднять лицо.
- В гости шли, - хлюпнув носом, ответила ее соседка. - Я - Лидик, она Мувчик, из Печкани мы.
Палонгу, стоящие вокруг, засмеялись.
- К нам в гости шли! Ай, хорошо шли!
- Отпустите! - попыталась вырваться Лидик. Но куда там! Койвун крепко держал за руки, зарывшись носом в воротник ее камлейки, громко принюхивался.
- Печкани зоветесь, а навагу* не несли с собой, - улыбнулся вожак. - Кто же так к палонгу в гости ходит? Не подготовились. Стыдно, девки, стыдно!
Девчонки забились еще сильнее. тут же получили по звонкой затрещине. Лидик повисла - удар вышиб дух. Мувчик трепыхаться перестала, только зыркала из-под разлетевшихся волос.
- Какая? - спросил вожак у шамана.
Тот замер, ткнул пальцем в Мувичк.
- Эту давай. Та как росомаха злая, быстрее добежит! А эта, она как улитка. Пока доползет, мы уснем.
Вожак выдернул нож, шагнул к висящей на руках Койвуна девчонке.
Тот отступил на шаг.
- Ты что? Моя же! Не дам! Я сперва!
- Целовать надумал? У “носатых” глупости подсмотрел? Мне только голова нужна, остальное - твое. Я не жадный.
- Так остынет!
- А ты быстренько.
Заверещала Мувчик, дернулась, не успев прийти в себя Лидик. Только и ахнула тихонько.... Фыркнула кровь. А там и нож по кости заскрипел, отделяя позвонок от позвонка...
*****
Пакан увидел девку, как только из-за сопки показалась. Шла неуверенно, спотыкаясь. Кухлянка кровью залита, в руках что-то несет - не разобрать стариковским глазам. И вроде говорит что-то, только тихо, тихо - тоже не видно, что на губах.
Бросив недорубленное полено - решил с утра, пока силы есть, лучин наколоть, бросился к ней. Миновал столб, на котором торчала объеденная чайками голова убийцы - с Круглого унаки принесли...
Подбежал, за плечи схватил - а она как шла вперед, так и шла.
- Стой! - гаркнул на ухо.
Остановилась, тут же начала заваливаться на спину, точно стрелой подбитая. Выпустила ношу из рук. По тропе покатилась отрезанная голова Лидик. Внучки.
Пакан начал оседать в сугроб, чувствуя, как невидимое копье ударило в сердце.
Окровавленная девчонка так и осталась лежать, глядя в небо. А посиневшие губы шептали:
- Мы придем на закате! Мы придем на закате!
*****
Когда унаки увидели первых палонгу, солнцу до моря оставалось пройти мужскую ладонь и палец. Пока те подошли на перестрел, да выстроились, ушло два пальца. Еще немного, и ночь опустится.
Ыкилак чувствовал, как по спине ползет струйка нехорошего пота. От страха, не от волнения. Ыкилак не был трусом. Он и на китов ходил, и Большого Белого по лбу дубинкой из моржового хера стучал. Да что там! В Нугре с Людоедом сходился на кулаках! Но вот исход нынешнего боя... Пугал. К тому же, напротив стояли не унаки, а палонгу, готовые даже в честном бою травить оружие и делать то, что не положено.
Их еще и в два раза больше! И одни воины. Взрослые. Матерые сволочи! Ыкилак в честной схватке мог убить каждого из палонгу. Но рядом с ним стояло только пятеро охотников. Остальные - дети и старики. Пусть даже в доспехах и с оружием... Но старики и молодняк, большинству из которых и пятнадцати зим не исполнилось. И может не исполнится...
За длинным строем палонгу, охватывающем края строя унаков, раздался утробный вой. Сами палонгу начали оборачиваться. Тут же по лицам тех, кто не укрылся за шлемом, пробегали ухмылки.
Ыкилак нахмурился, прогоняя плохие мысли. Неужели палонгу так глупы, что решили Большого Белого заковать в доспехи и привести на бой? Или это не совсем Большой Белый... Позвал, не оборачиваясь:
- Келин...
Сын шагнул ближе.
- Оставляй копье, снимай броню. И в Нугру.
- Зачем?
Сын никогда не перечил отцу. Но всегда спрашивал. И правильно. Лучше, когда знаешь, почему надо делать именно так, а не иначе.
- В Нугре - “носатые”. Они помогут.
- Круглый ближе! И там Красный Медведь есть! Он тоже нюча!
- Медведь силен, но он один. В Нугре таких - как горбуши в косяке. Скажешь Людоеду, что нас всех убили. Пусть отомстит. Или Батьке Руису скажи. Он тоже поймет.
- Убили?.. - испуганно оглянулся Келин. - Но... - Вокруг него стояли только живые. Ыкилак вдруг понял, что сын совсем еще мал
- Убьют, - качнул головой Ыкилак, надел шлем. Последние слова прозвучали глухо, - а ты живи. И убей их.
Отец отвернулся.
Келин уронил под ноги копье, дрожащими руками стянул через голову великоватый - от отца же и достался, доспех. Сбросил. И побежал.
Вслед ему никто не посмотрел.
Не успел Келин отбежать и на сотню шагов, как засвистели первые стрелы...
*****
Унаки и палонгу перестреливались недолго - все в доспехах, все с щитами - чего ради бестолку воздух дырявить?
Начали сходиться. Шаг за шагом. Не торопясь, не разрывая строй...
А потом, шагах в двадцати, палонгу вдруг разбежались в разные стороны. Но унаки обрадоваться не успели. Из-за спин врагов, на них кинулись два жутких создания. Медвежьи тела и головы, увенчанные оленьими рогами. Хвосты касаток, с привязанными ножами. На боках кровью нарисованные символы... Твари бежали, страшно рыча.
Ыкылак выдохнул. Такому Большому Белому по лбу моржовым хером не треснешь!
Лежащий на вершине сопки Келин, сунул в рот промерзшую рукавицу, чтобы не закричать от ужаса. Оттолкнулся и побежал. Чтобы не видеть того, чего не стоит.
Унаки опустили копья. Прыгай, тупилак, пробивай брюхо!
Но, не добежав нескольких шагов, тупилки подпрыгнули. С громким хлопком развернулись за их спинами крылья - огромные, кожистые - будто у летучей мыши!
Звери перелетели-перепрыгнули строй. Растопыренными лапами снесли трех унаков. Громко упали, оказавшись за спинами.
Ыкылак однажды видел, как бешеная росомаха попала в загородку к куропаткам. Только перья с кровью полетели. И даже объевшись тонких грибов, охотник не смог бы представить, что сам станет такой вот куропаткой.
Отлетело бесполезное копье, разломанное на несколько частей ударом лапы. Ыкилак выхватил нож, ударил тупилака в шею - но клинок скользнул по оленьему рогу. Занес руку, чтобы ударить еще раз...
Его толкнуло в спину, швырнуло на землю, сорвало шлем, да так, что чуть зубы не вылетело.. Ыкилак сумел перевернутся на спину. Только для того, чтобы вонючая пасть сомкнулась на голове...
*****
Голодные твари жрали громко - хруст стоял, будто ледоход начался. Кости так и лопались на клыках.
- Скажи тварям своим, чтобы прекратили.
Шаман провел рукой по талисманам, висящим на груди. те мелодично зазвенели.
- Если мои дети не съедят мертвых, они съедят живых. Хочешь, чтобы мои дети тебя съели? Только скажи! Даже просить не надо!
Вожак плюнул себе под ноги, махнул воинам.
Палонгу обошли пирующих тупилаков по широкой дуге. Никому не хотелось, чтобы его коснулся взгляд лютого создания.
Перед ними открылась деревня. В которой не осталось ни одного мужчины - все лежали на снегу. Только женщины, да девки. Ай, хорошо!
Довольные улыбки начали наползать на лица, прогоняя мысли о том, какой ценой досталась победа. Их деревня, их добыча! Ай, хорошо!
*****
Силы давно кончились. Келин бежал только потому, что не мог остановиться - в ушах тут же слышался хруст, с которым лопнула голова его отца.
По тропе, сквозь кусты, по изломанному прибрежному льду, мимо торосов... Он бежал, думая только о том, что Нугра рядом. А там - отцов друг Людоед, батька Руис, другие “носатые”, которых как горбуши в косяке! И каждый в кольчуге, с длинным ножом, с луком, что пробивает человека насквозь.
Нугра рядом. Нугра рядом...
*****
Деревня будто вымерла. Ни звука! Только тихий плач, да стоны. Устали палонгу! Ночь шли, день шли... Хорошо, унаков быстро убили, устать не успели! Сберегли силы, чтобы вечер и ночь над деревней крик стоял!
Шаман, на котором из одежды имелась только вытертая шапка из головы сивуча, с кусочками переливающейся ракушки-перловицы вместо глаз, стоял меж спящих тупилаков, вымазанных в крови до загривков. Даже крылья, и те липкие.
Шаман, закрыв глаза, вспоминал холодными руками те крики, что стояли над деревней, когда воины палонгу вступали в свои права хозяев. Ай, молодцы, ай хорошо, ай поработали на славу! Сначала эта деревня, потом на Круглый, а там и до нюча дойдет!
Один из тупилаков, со свежей зарубкой на правом роге, поднял голову, прислушался. Снова положил морду на лапы, закрыл глаза.
Впереди много дел, нужно выспаться!
*”Название рода, которое произошло от названия рыбы. Печкани - род нивхов, живущих на полуострове Шмидта. В этом роду нивхи сами едят кривую навагу, а гостей угощают хорошей и вкусной навагой. Поэтому этот род стали так называть“