Высокие отношения, Глава 23. Камни и цепи
- Режь его!
- Режь!
- Вали утырка!
- Косой, мы за тебя!
- Хосе! Хосе!
Все, кто был на тюремном дворе, сбежались в дальний угол. Там начиналось веселье! Хосе и Косой решили, наконец, выяснить, с кем будет ночевать Кармина. Выяснять договорились на ножах и полотенцах. Ножи в руки, полотенцем связаны левые ноги. По команде начнется смертоноснейший танец смерти - три-четыре движения, неуловимых непривычному взгляду. И все, один умрет, зажимая разваленный ловким ударом живот, второй, развязав тугой узел, пойдет вступать в свои законные права!
Кармина сидела на низенькой лавочке, грызла семечки, хлопала подведенными сажей глазами, подмигивала обоим поединщикам. Рыцарям, чье благородство не имеет границ! Чьи чувства подобны вулкану! Поэтам ножа и верным адептам Высокого Искусства!
Меж Хосе и Косым встал Старый.
- Так, парни! Чтобы все по правилам! Не пинаться, в глаза не тыкать, по яйцам не целить! Чтобы никакой хуйни! Ясно?!
- Ясно, - ответил Хосе, сверля ненавидящим взглядом человека напротив.
Косой молча кивнул, глядя куда-то в стороны.
Старый поднял платок…
- Итак, мастер Геольеро?.. - Руэ откинулся на стул, ухватил бокал с вином. Посмотрел сквозь него на пламя, бушующее в камине. Перевел взгляд на собеседника - невысокого курчавого толстяка со смуглой кожей уроженца Юга.
- Ваше предложение весьма заманчиво, - глава каторги поднял свой бокал, глянул сквозь хрусталь и вино на сиятельного рыцаря. Тот превратился в размытый силуэт. С кровавой каймой.
- Но?..
- Я опасаюсь последующих сложностей.
Руэ совершенно некуртуазно фыркнул.
- Дорогой мой Геольеро! Я предлагаю вам плату, что перекрывает ваше возможное жалование за двадцать лет. И всего-то, за отлучку полусотни отъявленных негодяев.
- Отлучку? - удивился тюремщик. - Вы думаете, они, надышавшись воздуха свободы, возжелают вернуться в наши гостеприимные, хоть и несколько тесноватые стены?
- Да вы поэт, друг мой!
- Певец камней, решеток и людей, сердца которых жаждою горят! - взмахнув руками, пропел Геольеро. - Моя крохотная слабость. Увы!
- Если не иметь слабостей, то можно сойти с ума, - понимающе кивнул Руэ.
- Ваша слабость - власть? - кротко спросил тюремщик.
- О, нет! - засмеялся рыцарь. - Власть, это всего лишь средство, чтобы получить нужное. Я всего лишь привык получать свое. Вот моя главная слабость.
- Весьма оригинально, - кивнул Геольеро, - весьма оригинально. Что ж…
- Двадцать фениксов сразу, и еще тридцать в течение года, после окончания процесса. И вы лишаетесь полусотни буйных гостей.
- Добавьте еще десяток золотых, и сможете забрать пару дюжин сверху. В конце-концов, тюремные бунты весьма кровавы!
- Куда вы спишете пропажу, мне совершенно не интересно, друг Геольеро! В конце-концов, в подобных делах, мастер вы, а не я. Можете хоть всех своих подопечных утопить в реке. Порубив в мелкие кусочки, для удобства речных обитателей.
- Насчет реки - прекрасная задумка! Но к чему тянуть? По рукам, друг Руэ!
- По рукам!
- Прекратить хуйню! - пронесся над двором отчаянный вопль Эль Дженеральо - начальника сегодняшней смены стражи.
Круг из зрителей тут же рассыпался. Каторжане будто тараканы разбежались, попрятались по щелям. Даже Хосе с Кривым предпочли убраться к стене, сделав вид, что ничего такого не планировалось. Никто не хотел дразнить Эль Дженеральо! Бывший наемник, после ухода из профессии, отожравший неохватное пузо, взамен приобрел любовь к сомнительному увлечению - смотреть, как людей забивают насмерть. И помощников себе подобрал соответствующих! Лучше уж на потом оставить. Все равно, не сбежать…
Служебная дверь открылась, и во двор вывалилось две дюжины надзирателей, с фонарными щитами и с окованными железными полосами палками. Следом, на растрескавшиеся плиты, истертые тысячами ног, ступил десяток воинов в полной броне, с мечами и копьями.
Сиедльцы, видя такую небывальщину, попытались вжаться в кирпич стен. Мало ли, к чему такое столпотворение? Как кинутся рубить направо - налево! Вон, рожи какие суровые! Истинно каторжные ряхи! Как таким только ворота открыли?!
Вслед за доспешными, во двор вышел господин Геольеро в сопровождении очередного рыцаря. Этот, впрочем, шлем надевать не стал. Высокий, черноволосый, взгляд острый… Духовитый, сообща решили молчаливые каторжане. И испугались еще сильнее. Точно, порубят, да в реку скинут, рыбу перед зимой подкормить. И раков.
Словно почуяв напряжение, плотной завесой накрывшее двор, бесшлемный рыцарь упер руки в бока и засмеялся. Добродушно и искренне.
Затем, вышел за кольцо охраны.
- Господа! Мне рекомендовали вашу каторгу, как место, населенное храбрейшими из храбрейших! Теми, кто готов бросить вызов кому угодно и когда угодно! Героями, можно сказать!
«Герои» запереглядывались. А ведь все верно говорит, парни! Мы такие!
- С чем пришел? - завопил Старый из толпы.
- С предложением, - оскалился рыцарь ухмылкой голодной гиены.
- Это с каким же? - снова из-за чужих спин, спросил Старый.
- Невидимка хуже судьи! - подмигнул рыцарь. - Выйди, раз ты тут главный!
- Главный тут я, - тихонько прошептал Геольеро.
- Разумеется, - наклонился к нему Руэ. - Но мы внутри, а не снаружи. Опять же, фениксы стоят немного терпения?
Тюремщик понимающе покивал.
Старого пропустили. Он вышел из строя на пару шагов и остановился.
- Родриго Диас Де Бевара, по прозвищу Старый. А как зовут тебя, пришедший с предложением?
Рыцарь снова улыбнулся, отстранил воина, попытавшегося преградить ему путь, и пошел к Старому. Подойдя, протянул руку, сняв перчатку.
- Сиятельный рыцарь Скарлетти ди Руэ.
- И что же ты предлагаешь, сиятельный рыцарь?
- Службу, свободу и мерк за два месяца в одно рыло. Тебе - три.
Старый помолчал немного, прищурился, внимательно разглядывая рыцаря. Тот молчал, не торопя с ответом.
- И что будем делать, сиятельный рыцарь?
- А сам как думаешь, друг Родриго?
- Диас. Для друзей я Диас. А вы мой друг, я это сразу понял! И думаю я, друг мой Скарлетти, что мы будем убивать, жечь и грабить. Возможно, насиловать.
- И что такой проницательный человек делает в такой дыре? - изумился Руэ. - Вот слово в слово! Только не возможно, а определенно!
- Определенно, дожидался тебя, о, наниматель!
Организационные сложности времени много не отняли. Диас оказался прирожденным командиром. Впрочем, он и так отходил несколько лет старшим в компании… К тому же, за четыре года проведенных на каторге, он знал всех и каждого.
И нужное количество подходящих бойцов набралось очень быстро.
Отобранная сотня шумно радовалась переменам, внутренне все же несколько волнуясь - как-то слишком неожиданными были перемены. Оставшиеся возмущались выбором Старого, но не слишком громко - никто не хотел получить ножом в печень. Да и судя по всему, сиятельный рыцарь Руэ еще не раз наведается в их гостеприимные, а теперь уже, и не такие тесные стены!
Кармина, которую оставили, кинулась сперва к Хосе, потом к Косому. Но первый сделал вид, что вообще с нею не знаком. Второй же, совсем недавно бывший столь нежным, посмотрел сквозь, а после дважды больно пнул в живот, произнеся:
- Ну и наглый же ты пидорас!
*****
В «яблочной» кладовой оказалось не так плохо, как Лукас успел себе напридумывать. Ни луж по углам, ни воды, стекающей по склизким кирпичам, даже крыс, ворующих последние соломинки из жалкой подстилки - и тех не было! Да и подстилка у стены оказалась весьма солидной! Ладони в три! Притом, его, мужские ладони. Если считать в Марселинских, тонких и изящных, то могло и все четыре выйти.
Но в ее ладонях мерить не выходило - девушка пребывала в добротной отключке. Похоже, что сотрясение мозгов. Бывает такое в драках, когда прилетает в голову табурет или лавка… Или самого головой втыкают в стену…
Оставив ее в покое, Лукас обследовал их новое пристанище. Сухо, относительно тепло - по сравнению с тем, что за спиной, разумеется! Свежий воздух сочится сквозь пару керамических труб в потолке и небольшого окошка под самым потолком. Допрыгнув, Лукас вцепился в толстые прутья. Что ж, не судьба! Да и бежать в одиночку - совсем не дело.
Кладовая велика - шагов десять в ширину, и пятнадцать с мелочью в длину.
Еще в кладовой стояло превеликое множество частых полок, застеленных мешковиной, и заваленных душистым сеном - Изморозь даже расчихался малость. И тут, по-прежнему, пахло яблоками. И даже несколько штук нашлось. Вялых, мягких, но чертовки вкусных!
Не успел Лукас доесть одну из находок и размять руки - следы на запястьях грозили остаться надолго - бесовски болючие ссадины, как за дверью послышались шаги, а затем загремел засов…
Изморозь тут же уселся на соломенный матрас, всем видом изобразил страдание.
Его актерские потуги остались без должного внимания публики. Про аплодисменты и речи не могло быть!
В кладовую ввалились три монаха. Уронили на Лукаса ворох пыльных одеял, прогрохотали по каменному полу четырехлапой жаровней. Рядом с ней свалили вязанку дров - настоящих, колотых! - не похабного хвороста. Поставили кувшин и пару глиняных чашек.
- Мне бы огниво! - попросил Изморозь, не поднимая взгляда. - И миску какую, побольше.
- Миска зачем? - спросил один из монахов.
«В кувшине плавать, блядь!» - хотел было рявкнуть Лукас, но вовремя себя одернул.
- Кто-то из ваших ее по голове ударил. Очнется, начнет блевать. Оно вам надо тут убирать?
- Тебе это не надо! - сурово ответил разговорчивый - похоже, что именно та скотина, что любил бить женщин.
- У меня тут нет ни ведра, ни воды, ни тряпки, чтобы вымыть пол. - Лукас поднялся на ноги, отбросив одеяла, чуть наклонился. Левая нога сама чуть выдвинулась вперед… Нож-то, отобрать не сумели - не нашли потайной карман, рукожопые уроды! Шансов у него нет. Но их нет и у этого выблядка!
- Принесу, - внезапно сгорбился монах. - Найду и принесу.
Изморозь молча кивнул. Садиться обратно не спешил. Дождался, пока снова не загремит засов на дверях. Разобрал одеяла, укрыв девушку. Кое-как, ругаясь и чихая - к сену добавилась и принесенная пыль - разжег жаровню. Присел, протянул руки. Почувствовал, как уходит недавнее лютое напряжение.
Лукаса вдруг скрутило, он чуть не стукнулся лбом о пол - спасли ладони. Изморозь почувствовал, как льются слезы. Непривычно горячие и не остановимые. Перехватило дыхание…
Это продолжалось недолго - тридцать-сорок ударов сердца. Ледяные объятья, сжимавшие грудь распались, словно и не было их.
Изморозь вытер лицо, шмыгнул носом. Стало удивительно легко. Ему про такое рассказывали бывалые люди. Да и читывал. Долгое напряжение погони - когда гонят тебя - сменяется поражением. И начинается странное. Поймали тебя, впереди неизвестность, скорее всего, мучительная. Но становится легче. Нет неопределенности «догонят-не догонят», «поймают-не поймают». Догнали и поймали. Все, выдыхай.
От окна раздался непонятный звук… Лукас подскочил, словно ему шило в зад вогнали. Ухватил распотрошенную связку дров, чуть не перевернув жаровню. Подтащил к окну. Встал на носочки, балансируя на шатком основании и держась за решетку.
Со стороны двора ему в лицо ткнулась усатая мордочка мяура.
- Привет, бродяга, - прошептал Лукас, - все так быстро произошло, думал, ты потерялся. И нас далеко же завезли, как найти сумел?
Ответом ему стал долгое переливчатое мурлыкание, в котором ясно слышалось «дурак ты, дядя, и нос у тебя холодный!»
- Ты не поверишь, пушистый, как я рад!
Мяур ткнулся в руку глупого человека, снова замурчал, мол, все хорошо, не переживай. Я тут, я рядом.
Снова послышались шаги. Одиночные. Похоже, возвращался тот монах. Хорошо бы с обещанной миской, а не щитом и палкой.
- Будь острожен, пушистый!
Лукас мог поклясться, что мяур ему подмигнул. Только хвост мелькнул, и нет пушистого. Изморозь улыбнулся. Вот кому хорошо! Его-то никто не обидит. И да, надо бы поименовать как-то! А то «пушистый», да «пушистый»… Обидится еще!
Дверь распахнулась.
В кладовую сперва вошел огромный монах. Вроде его зовут Келпи? Тот, язвительный, что так и подкалывал «охотников». Монах осмотрел все вокруг, особое внимание уделив Лукасу - Изморозь понял, что его нож замечен, учтен и сочтен неопасным.
У Келпи в руках был маленький стульчик - полотно, натянутое на деревянную раму. Развернув, он поставил хитроумную мебель у матраса, на котором лежала Марселин - только нос из-под одеяла торчал.
На стульчик присел местный настоятель - до того, он умудрился быть невидимым на фоне громилы-подручного. Присев, старик сложил руки на коленях, внимательно посмотрел на Лукаса.
- Что ж, мальчик, - проговорил он старчески-дребезжащим голосом, в котором, однако, слышалась воля и немалая решительность. - Я вижу, что ни ты, ни твои спутницы, никоим образом не относятся к разбойному племени, что будто стервятники вьются вокруг монастыря.
Изморозь молча кивнул, попытался придать себе вид посолиднее. Получалось плохо, и он тут же оставил бессмысленное занятие. Старый монах видел его насквозь.
- Так что, присядь, мальчик, и расскажи, что с вами произошло, и какие ветры занесли в ту несчастную деревню. Можешь врать, можешь сочинять - это твое право. Но лучше говори как есть. Я старый человек, и привык даже к самой грязной правде.
- А я ужасную хочу, чтоб обосраться с перепугу, упасть на жопу и завыть! - подняла голову Марселин, пристально глядя на старика.
- Признавайтесь, отец Вертекс, что задумали. Не только вы привыкли к настоящей правде.
Настоятель улыбнулся, повернулся к молчащему Келпи, подмигнул ему.
- Я ведь говорил, друг Келпи, что среди грязи и кучи устриц, мы наткнулись на россыпь жемчуга!
- Режь!
- Вали утырка!
- Косой, мы за тебя!
- Хосе! Хосе!
Все, кто был на тюремном дворе, сбежались в дальний угол. Там начиналось веселье! Хосе и Косой решили, наконец, выяснить, с кем будет ночевать Кармина. Выяснять договорились на ножах и полотенцах. Ножи в руки, полотенцем связаны левые ноги. По команде начнется смертоноснейший танец смерти - три-четыре движения, неуловимых непривычному взгляду. И все, один умрет, зажимая разваленный ловким ударом живот, второй, развязав тугой узел, пойдет вступать в свои законные права!
Кармина сидела на низенькой лавочке, грызла семечки, хлопала подведенными сажей глазами, подмигивала обоим поединщикам. Рыцарям, чье благородство не имеет границ! Чьи чувства подобны вулкану! Поэтам ножа и верным адептам Высокого Искусства!
Меж Хосе и Косым встал Старый.
- Так, парни! Чтобы все по правилам! Не пинаться, в глаза не тыкать, по яйцам не целить! Чтобы никакой хуйни! Ясно?!
- Ясно, - ответил Хосе, сверля ненавидящим взглядом человека напротив.
Косой молча кивнул, глядя куда-то в стороны.
Старый поднял платок…
- Итак, мастер Геольеро?.. - Руэ откинулся на стул, ухватил бокал с вином. Посмотрел сквозь него на пламя, бушующее в камине. Перевел взгляд на собеседника - невысокого курчавого толстяка со смуглой кожей уроженца Юга.
- Ваше предложение весьма заманчиво, - глава каторги поднял свой бокал, глянул сквозь хрусталь и вино на сиятельного рыцаря. Тот превратился в размытый силуэт. С кровавой каймой.
- Но?..
- Я опасаюсь последующих сложностей.
Руэ совершенно некуртуазно фыркнул.
- Дорогой мой Геольеро! Я предлагаю вам плату, что перекрывает ваше возможное жалование за двадцать лет. И всего-то, за отлучку полусотни отъявленных негодяев.
- Отлучку? - удивился тюремщик. - Вы думаете, они, надышавшись воздуха свободы, возжелают вернуться в наши гостеприимные, хоть и несколько тесноватые стены?
- Да вы поэт, друг мой!
- Певец камней, решеток и людей, сердца которых жаждою горят! - взмахнув руками, пропел Геольеро. - Моя крохотная слабость. Увы!
- Если не иметь слабостей, то можно сойти с ума, - понимающе кивнул Руэ.
- Ваша слабость - власть? - кротко спросил тюремщик.
- О, нет! - засмеялся рыцарь. - Власть, это всего лишь средство, чтобы получить нужное. Я всего лишь привык получать свое. Вот моя главная слабость.
- Весьма оригинально, - кивнул Геольеро, - весьма оригинально. Что ж…
- Двадцать фениксов сразу, и еще тридцать в течение года, после окончания процесса. И вы лишаетесь полусотни буйных гостей.
- Добавьте еще десяток золотых, и сможете забрать пару дюжин сверху. В конце-концов, тюремные бунты весьма кровавы!
- Куда вы спишете пропажу, мне совершенно не интересно, друг Геольеро! В конце-концов, в подобных делах, мастер вы, а не я. Можете хоть всех своих подопечных утопить в реке. Порубив в мелкие кусочки, для удобства речных обитателей.
- Насчет реки - прекрасная задумка! Но к чему тянуть? По рукам, друг Руэ!
- По рукам!
- Прекратить хуйню! - пронесся над двором отчаянный вопль Эль Дженеральо - начальника сегодняшней смены стражи.
Круг из зрителей тут же рассыпался. Каторжане будто тараканы разбежались, попрятались по щелям. Даже Хосе с Кривым предпочли убраться к стене, сделав вид, что ничего такого не планировалось. Никто не хотел дразнить Эль Дженеральо! Бывший наемник, после ухода из профессии, отожравший неохватное пузо, взамен приобрел любовь к сомнительному увлечению - смотреть, как людей забивают насмерть. И помощников себе подобрал соответствующих! Лучше уж на потом оставить. Все равно, не сбежать…
Служебная дверь открылась, и во двор вывалилось две дюжины надзирателей, с фонарными щитами и с окованными железными полосами палками. Следом, на растрескавшиеся плиты, истертые тысячами ног, ступил десяток воинов в полной броне, с мечами и копьями.
Сиедльцы, видя такую небывальщину, попытались вжаться в кирпич стен. Мало ли, к чему такое столпотворение? Как кинутся рубить направо - налево! Вон, рожи какие суровые! Истинно каторжные ряхи! Как таким только ворота открыли?!
Вслед за доспешными, во двор вышел господин Геольеро в сопровождении очередного рыцаря. Этот, впрочем, шлем надевать не стал. Высокий, черноволосый, взгляд острый… Духовитый, сообща решили молчаливые каторжане. И испугались еще сильнее. Точно, порубят, да в реку скинут, рыбу перед зимой подкормить. И раков.
Словно почуяв напряжение, плотной завесой накрывшее двор, бесшлемный рыцарь упер руки в бока и засмеялся. Добродушно и искренне.
Затем, вышел за кольцо охраны.
- Господа! Мне рекомендовали вашу каторгу, как место, населенное храбрейшими из храбрейших! Теми, кто готов бросить вызов кому угодно и когда угодно! Героями, можно сказать!
«Герои» запереглядывались. А ведь все верно говорит, парни! Мы такие!
- С чем пришел? - завопил Старый из толпы.
- С предложением, - оскалился рыцарь ухмылкой голодной гиены.
- Это с каким же? - снова из-за чужих спин, спросил Старый.
- Невидимка хуже судьи! - подмигнул рыцарь. - Выйди, раз ты тут главный!
- Главный тут я, - тихонько прошептал Геольеро.
- Разумеется, - наклонился к нему Руэ. - Но мы внутри, а не снаружи. Опять же, фениксы стоят немного терпения?
Тюремщик понимающе покивал.
Старого пропустили. Он вышел из строя на пару шагов и остановился.
- Родриго Диас Де Бевара, по прозвищу Старый. А как зовут тебя, пришедший с предложением?
Рыцарь снова улыбнулся, отстранил воина, попытавшегося преградить ему путь, и пошел к Старому. Подойдя, протянул руку, сняв перчатку.
- Сиятельный рыцарь Скарлетти ди Руэ.
- И что же ты предлагаешь, сиятельный рыцарь?
- Службу, свободу и мерк за два месяца в одно рыло. Тебе - три.
Старый помолчал немного, прищурился, внимательно разглядывая рыцаря. Тот молчал, не торопя с ответом.
- И что будем делать, сиятельный рыцарь?
- А сам как думаешь, друг Родриго?
- Диас. Для друзей я Диас. А вы мой друг, я это сразу понял! И думаю я, друг мой Скарлетти, что мы будем убивать, жечь и грабить. Возможно, насиловать.
- И что такой проницательный человек делает в такой дыре? - изумился Руэ. - Вот слово в слово! Только не возможно, а определенно!
- Определенно, дожидался тебя, о, наниматель!
Организационные сложности времени много не отняли. Диас оказался прирожденным командиром. Впрочем, он и так отходил несколько лет старшим в компании… К тому же, за четыре года проведенных на каторге, он знал всех и каждого.
И нужное количество подходящих бойцов набралось очень быстро.
Отобранная сотня шумно радовалась переменам, внутренне все же несколько волнуясь - как-то слишком неожиданными были перемены. Оставшиеся возмущались выбором Старого, но не слишком громко - никто не хотел получить ножом в печень. Да и судя по всему, сиятельный рыцарь Руэ еще не раз наведается в их гостеприимные, а теперь уже, и не такие тесные стены!
Кармина, которую оставили, кинулась сперва к Хосе, потом к Косому. Но первый сделал вид, что вообще с нею не знаком. Второй же, совсем недавно бывший столь нежным, посмотрел сквозь, а после дважды больно пнул в живот, произнеся:
- Ну и наглый же ты пидорас!
*****
В «яблочной» кладовой оказалось не так плохо, как Лукас успел себе напридумывать. Ни луж по углам, ни воды, стекающей по склизким кирпичам, даже крыс, ворующих последние соломинки из жалкой подстилки - и тех не было! Да и подстилка у стены оказалась весьма солидной! Ладони в три! Притом, его, мужские ладони. Если считать в Марселинских, тонких и изящных, то могло и все четыре выйти.
Но в ее ладонях мерить не выходило - девушка пребывала в добротной отключке. Похоже, что сотрясение мозгов. Бывает такое в драках, когда прилетает в голову табурет или лавка… Или самого головой втыкают в стену…
Оставив ее в покое, Лукас обследовал их новое пристанище. Сухо, относительно тепло - по сравнению с тем, что за спиной, разумеется! Свежий воздух сочится сквозь пару керамических труб в потолке и небольшого окошка под самым потолком. Допрыгнув, Лукас вцепился в толстые прутья. Что ж, не судьба! Да и бежать в одиночку - совсем не дело.
Кладовая велика - шагов десять в ширину, и пятнадцать с мелочью в длину.
Еще в кладовой стояло превеликое множество частых полок, застеленных мешковиной, и заваленных душистым сеном - Изморозь даже расчихался малость. И тут, по-прежнему, пахло яблоками. И даже несколько штук нашлось. Вялых, мягких, но чертовки вкусных!
Не успел Лукас доесть одну из находок и размять руки - следы на запястьях грозили остаться надолго - бесовски болючие ссадины, как за дверью послышались шаги, а затем загремел засов…
Изморозь тут же уселся на соломенный матрас, всем видом изобразил страдание.
Его актерские потуги остались без должного внимания публики. Про аплодисменты и речи не могло быть!
В кладовую ввалились три монаха. Уронили на Лукаса ворох пыльных одеял, прогрохотали по каменному полу четырехлапой жаровней. Рядом с ней свалили вязанку дров - настоящих, колотых! - не похабного хвороста. Поставили кувшин и пару глиняных чашек.
- Мне бы огниво! - попросил Изморозь, не поднимая взгляда. - И миску какую, побольше.
- Миска зачем? - спросил один из монахов.
«В кувшине плавать, блядь!» - хотел было рявкнуть Лукас, но вовремя себя одернул.
- Кто-то из ваших ее по голове ударил. Очнется, начнет блевать. Оно вам надо тут убирать?
- Тебе это не надо! - сурово ответил разговорчивый - похоже, что именно та скотина, что любил бить женщин.
- У меня тут нет ни ведра, ни воды, ни тряпки, чтобы вымыть пол. - Лукас поднялся на ноги, отбросив одеяла, чуть наклонился. Левая нога сама чуть выдвинулась вперед… Нож-то, отобрать не сумели - не нашли потайной карман, рукожопые уроды! Шансов у него нет. Но их нет и у этого выблядка!
- Принесу, - внезапно сгорбился монах. - Найду и принесу.
Изморозь молча кивнул. Садиться обратно не спешил. Дождался, пока снова не загремит засов на дверях. Разобрал одеяла, укрыв девушку. Кое-как, ругаясь и чихая - к сену добавилась и принесенная пыль - разжег жаровню. Присел, протянул руки. Почувствовал, как уходит недавнее лютое напряжение.
Лукаса вдруг скрутило, он чуть не стукнулся лбом о пол - спасли ладони. Изморозь почувствовал, как льются слезы. Непривычно горячие и не остановимые. Перехватило дыхание…
Это продолжалось недолго - тридцать-сорок ударов сердца. Ледяные объятья, сжимавшие грудь распались, словно и не было их.
Изморозь вытер лицо, шмыгнул носом. Стало удивительно легко. Ему про такое рассказывали бывалые люди. Да и читывал. Долгое напряжение погони - когда гонят тебя - сменяется поражением. И начинается странное. Поймали тебя, впереди неизвестность, скорее всего, мучительная. Но становится легче. Нет неопределенности «догонят-не догонят», «поймают-не поймают». Догнали и поймали. Все, выдыхай.
От окна раздался непонятный звук… Лукас подскочил, словно ему шило в зад вогнали. Ухватил распотрошенную связку дров, чуть не перевернув жаровню. Подтащил к окну. Встал на носочки, балансируя на шатком основании и держась за решетку.
Со стороны двора ему в лицо ткнулась усатая мордочка мяура.
- Привет, бродяга, - прошептал Лукас, - все так быстро произошло, думал, ты потерялся. И нас далеко же завезли, как найти сумел?
Ответом ему стал долгое переливчатое мурлыкание, в котором ясно слышалось «дурак ты, дядя, и нос у тебя холодный!»
- Ты не поверишь, пушистый, как я рад!
Мяур ткнулся в руку глупого человека, снова замурчал, мол, все хорошо, не переживай. Я тут, я рядом.
Снова послышались шаги. Одиночные. Похоже, возвращался тот монах. Хорошо бы с обещанной миской, а не щитом и палкой.
- Будь острожен, пушистый!
Лукас мог поклясться, что мяур ему подмигнул. Только хвост мелькнул, и нет пушистого. Изморозь улыбнулся. Вот кому хорошо! Его-то никто не обидит. И да, надо бы поименовать как-то! А то «пушистый», да «пушистый»… Обидится еще!
Дверь распахнулась.
В кладовую сперва вошел огромный монах. Вроде его зовут Келпи? Тот, язвительный, что так и подкалывал «охотников». Монах осмотрел все вокруг, особое внимание уделив Лукасу - Изморозь понял, что его нож замечен, учтен и сочтен неопасным.
У Келпи в руках был маленький стульчик - полотно, натянутое на деревянную раму. Развернув, он поставил хитроумную мебель у матраса, на котором лежала Марселин - только нос из-под одеяла торчал.
На стульчик присел местный настоятель - до того, он умудрился быть невидимым на фоне громилы-подручного. Присев, старик сложил руки на коленях, внимательно посмотрел на Лукаса.
- Что ж, мальчик, - проговорил он старчески-дребезжащим голосом, в котором, однако, слышалась воля и немалая решительность. - Я вижу, что ни ты, ни твои спутницы, никоим образом не относятся к разбойному племени, что будто стервятники вьются вокруг монастыря.
Изморозь молча кивнул, попытался придать себе вид посолиднее. Получалось плохо, и он тут же оставил бессмысленное занятие. Старый монах видел его насквозь.
- Так что, присядь, мальчик, и расскажи, что с вами произошло, и какие ветры занесли в ту несчастную деревню. Можешь врать, можешь сочинять - это твое право. Но лучше говори как есть. Я старый человек, и привык даже к самой грязной правде.
- А я ужасную хочу, чтоб обосраться с перепугу, упасть на жопу и завыть! - подняла голову Марселин, пристально глядя на старика.
- Признавайтесь, отец Вертекс, что задумали. Не только вы привыкли к настоящей правде.
Настоятель улыбнулся, повернулся к молчащему Келпи, подмигнул ему.
- Я ведь говорил, друг Келпи, что среди грязи и кучи устриц, мы наткнулись на россыпь жемчуга!