Рассказ. О старинных временах.
Оригинал взят у tt_762 в Рассказ. О старинных временах.
Рассказ к дате. Если есть ляпы и несоответствия, попрошу указать. Период истории мне малоизвестный, но поскольку о нем мало кто пишет, рискнул.
С наступающим праздником!
Не первый
23-е февраля 1918 года. Псков, Крестовское шоссе.
- Эй, вы чьих таких будете? Не иначе, как пластуны запечные? - окликнул солдат со второй двуколки.
- Второго красноармейского полка, - кратко ответил дядя Василий.
- А где ж ваш Первый?! - захохотал ездовой, понукая усталую кобылку.
- Те уж пятки показали, живехонько растараканились, ушлые, - немедля пояснил его любознательный попутчик.
Оба - и ездовой, и его сосед, вольготно разлегшийся на мешках - имели не по погоде румяный, веселый вид. Видать, повезло служивым, разговелись водочкой или тем жженым “ликером”, что латыши на обмен носят.
Дядя Василий в сердцах сплюнул в мокрое серо-желтое месиво снега на дороге.
- Ты похаркайся, похаркайся! - обернулись с повозки. - Германец прямехонько за нами прет. К вечеру ты у него и не так проплюешься. Бросайте повязки да тикайте до дому, дурни пскопские!
- Езжай, советчик, - побурчал в усы дядя Василий.
Обоз закончился, потянулась колонна истомленных стрелков, месила дорожную грязь сношенными разбухшими сапогами. У этих и спрашивать нечего - злы, усталы, да и нет среди них пулеметчиков.
Красноармейцы топтались у обочины. Задача понятна, выполняй ее, хоть кровь из носа. Да как?!
Дорога от поворота до спуска забита серой фронтовой толпой - уходят перепутавшиеся стрелковые роты. Час назад батарея трехдюймовок проволоклась. Куда вот драпают? Эх, до окраины Пскова полверсты, а в городе ни единой исправной пушки. Задержать бы батарею, развернуть, да где там! Обматюгают, а то и прикладом…
- Вон, глядь, опять двуколки. Может и пулеметные, - обнадежился Гришка.
- Глянем, - проворчал дядя Василий.
Третий член команды добытчиков - Пахмутьев - ссутулился и молчал. Вовсе сник агитатор. Все верно, это тебе не митинги в «Доме свободы» проводить. Фронтовые роты уж которую версту по слякоти маршируют - таких словесным напором да красноречием сходу не проймешь.
Фронта больше не было. Как третьего дня, внезапно прервав перемирие, надавил германец, так и покатился в тыл Северный фронт. Мимо города, и дальше, дальше, в тылы. А куда дальше? К Петрограду немца уводить? Авось устанет и не дойдет? Понятно, мерзнуть, обратно в окопы садиться и башку под пулю подставлять никому не охота.
Боец 2-го красноармейского Григорий Твердыкин войну с игрой в «казаки-разбойники» не путал. Не первый день на войне. Ну, второй день, да. В полку числился уже почти неделю, - влился с псковским рабочим пополнением. Давеча у Малохолмского моста в настоящем бою побывал. Не особо славный боевой путь? Так начинать с чего-то нужно.
Для своих четырнадцати лет Гришка был весьма трезвомыслящим и рассудительным парнем. За то и числился посыльным при штабе батальона - зачислен хоть и по знакомству, но не для безделья. Пусть ростом не вышел, зато плечи широкие, рабочие, -- винтовку с патронташем не хуже кого другого мог унести. Винтовки, правда, пока не имелось. Оружия в полку маловато, посыльным оно достается не в первую очередь. Что понятно, но слегка обидно. Впрочем, Гришка не из нервных гимназисток - помнил, что на обидчивых воду возят. И знал, что польза делу от товарища Гр. Твердыкина есть и будет.
Родной Псков знал юный боец как свои пять пальцев и даже лучше. В малолетстве - бегал то рыбу удить на реке Великой, то у Детинца и Плоской башни клады искать, а с десяти лет Гришку к делу приставили - когда удача улыбалась, так заказы от «Даберъ» разносил, а в негустые без-заказные дни ловчился корзину с рынка помочь доволочь, а то поленницу во дворе переложить. Отца еще в четырнадцатом году на фронт забрали, убит. Маманя…, эх…
Осиротели с малой сестрицей. Тетка не злая, не обижала, да только у нее своих трое мал-мала меньше. Ничего, революция грянула, обнадежились, вот только проклятая война никак подыхать не соглашалась.
- Точно говорю, пулеметная! - прошептал Гришка, наметанным взглядом оценивая приближающуюся двуколку.
Дядя Василий решительно шагнул к повозке, понизив голос, спросил:
- Служивые, часом не с пулеметной команды будете?
Солдат в нахлобученной почти на нос папахе что-то пробурчал. Дядя Василий зашагал рядом с повозкой, оскальзываясь в месиве…
У Гришки екнуло сердце - неужто выгорит?! Пружина нужна была позарез - в полку три пулемета, да два из них только на парад выкатывать - у одного ленту заедает, у другого возвратная пружина лопнутая. Вот вроде ерунда - подумаешь, пружина! А вот из-за такой хитрой загогулины ударная сила полка, считай, на треть слабеет.
Дядя Василий на обочину вернулся быстро и в сердцах сказал:
- Торгуется, сукин сын! Загнул, как за пять пудов муки. Тьфу! На что ему та пружина? Может и врет, стервец, нету у него ничего?
- Наверняка врет, - оживился Пахмутьев. - Идемте, товарищи, в штаб. Нет здесь пулеметчиков. А если и были, то все хозяйство при бегстве бросили. Сами взгляните - какие уж тут пружины?
Действительно, растянувшиеся серая колонна на армию не шибко походила. Частью стрелки и винтовок не имели, не иначе вещмешками от немцев обороняться рассчитывали.
Вообще-то изнутри война оказалась не совсем понятной. Вот вчера, к примеру. Только сгрузились из вагона, заняли окопы у насыпи. Гришка и успел в сумраке лишь мост рассмотреть, что охранять приказано: уже пуржило, темнело на глазах. Послали со вторым взводом связь установить. Тут крики, взблески выстрелов в белесой пелене, бойцы бегут обратно к насыпи. Столкнулся с незнакомым красногвардейцем Гришка, в заметенный окоп оба бухнулись, лед хрустит, вокруг бегут... Мешая друг другу, выбрались из мерзлого капкана - солдат орет, глаза аж вылазят:
- Немцы! Немцы!
Вот честное слово - не от криков и стрельбы, а от этих глаз безумных, сердце куда-то в сапог бухнулось, да там, в промокшем голенище, трепыхаясь, засело.
Птицей Гришка догнал бегущих. Только и мелькнула мысль, что хорошо в посыльной должности - без винтовки бегать куда как сподручнее. Все шире рассыпалась беспорядочная стрельба, глухо, из-за реки, должно быть, донеслась пулеметная дробь. Кто-то из бегущих вскинул винтовку, выпалил, не глядя, за спину. Истошно загудел паровоз, бойцы лезли на платформы, с перепугу спихивая товарищей и мешки с песком. Короткий эшелон набирал ход, спеша уйти от выстрелов. На платформах со стыдом и облегчением ругались...
Вот как понять: бой это был, или не бой? Да черт его знает, иначе чем скоропостижной Содомом и Гоморрой не обзовешь. Где свои, где чужие? Сперва казалось, что на платформе ни единой знакомой рожи - но, нет, разобрались - и свои, и из той роты, что мост до смены охраняла. Живенько все оттуда подхватились, этого не отнять.
Катил эшелон обратно к Пскову, дремал боец Твердыкин, прижавшись спиной к чьей-то костлявой спине. Мерзнуть не мерз - благо шинель «на вырост» досталось. Но тошно было. Мало понимал Гришка в военном деле, но получалось, что отдали мост германской разведке целеньким, с натопленной сторожкой, обжитыми окопами, да теплыми чайниками и котелками. А сколько там врага было, то как хочешь, так и считай.
Вот и сейчас - как же так? Столько амуниции и снаряжения мимо прется, а, поди, возьми. Странная у войны арифметика.
- Вовсе и материал сгнил, и нитки лопнули, - молвил дядя Василий, глядя под ноги проходящих солдат. - Нету армии. Заново кроить и сшивать нужно.
Гришка вздохнул. Дядя Василий - человек спокойный, рассудительный, да его опыт кожевника здесь разве к месту? Что тут кроить, если уходят и уходят? Чужой город Псков для этой серой живой ленты, не здешние они солдаты. Бессознательные. Они домой хотят, и плевать что Россия новая, свободная, рабоче-крестьянская, что здесь, что там, у поворота…
Заканчивался рваный серый хвост, тащилась санитарная фура, за ней еще группка солдат, несколько всадников. Офицеры… В смысле, граждане ротные начальники.
- Взгляните, Владимир, неужели почетный караул? - офицеры придержали лошадей.
Гришка знал, что на обочине бойцы 2-го красноармейского выглядят смешно. Неуклюжий дядя Василий в шинели и цивильной шляпе, Пахмутьев, на котором шинель вроде бы и щегольски подогнанная, новенькая, нынче потеряла всю свою пригожесть. Да и сам Гришка… Тут как не подпоясывайся, все равно в просторном и необмявшемся малость похож на мелкого дьячка, и еще хорошо что не на попадью.
- Наряд 2-го красноармейского полка, - сухо сказал дядя Василий, глядя на всадников снизу вверх. - Посланы к вам с требованием.
- С пламенно-революционным, сугубо кумачево-большевистским, бескомпромиссным требованием? - насмешливо уточнил высокий офицер в мохнатой папахе.
- Оно, требование, техническое, потому без партийной платформы, - сдержанно объяснил дядя Василий. - К городу подходят германцы…
- Да неужели?! - издеваясь, удивился офицер.
- Именно так, гражданин батальонный командир. Полк занял оборону, город мы защитим. Но у одного из пулеметов испорчена возвратная пружина. Можете помочь?
Офицер лишь цыкнул зубом, и всадники тронули коней.
- Понятно, - сказал им в спины дядя Василий, - до конца, значит, стухли-разложились? Гнилью от вас несет, пусть и белокостной, а гнилью! Погоны сняли, попрятали, да и совесть туда же прибрали. Схоронили в кружевной платочек, так, вашбродь?
- Рот закрой, дед, - не оглядываясь, приказал высокий, - в былое время я б тебя…
Дядя Василий лишь крепче сжал ремень винтовки.
Второй всадник в опутанной портупеей бекеше, оглянулся:
- В кружевной, говорите, гражданин красноповязочник? А то, что мы в окопах три года вшей кормили, не иначе лишь белизны тому платочку прибавляет, ферштейн?
- Я службу уважаю, - угрюмо заверил дядя Василий, - да только немец с вашим ферштейном уж на подходе. Город бросаете, так хоть запчасть дайте, не злобствуйте.
- У нас приказ управарма-двенадцать, - поигрывая желваками обронил всадник, глянул на Пахмутьева, на Гришку, поморщился.
Вот это было обидно.
- А чего вы кривитесь? - хрипло спросил Гришка. - Какие есть. Ни фига не кавалергарды, ну! Вы кривитесь-кривитесь, чего уж вам. Лучше б наган мне отдали! Вам ремень косит, а я бы весь барабан по германцу точно высадил.
- У меня не наган, - усмехнулся углом рта офицер и взглянул на дядю Василия. - Слушайте, вы же человек немолодой, солидный, разумный. Заканчивайте эту клоунаду и ступайте по домам. Мальчишку пожалели бы. Немецкие разъезды в часе езды. Там летучие отряды с бронеавтомобилями. Наскочат, не разберут, что тут инвалидная команда.
- Паренек правду сказал - стоим какие есть, - отрезал дядя Василий. - Езжайте, вашбродь, догоняйте своих. Без вас как-нибудь обойдемся.
Офицер кивнул, достал портсигар, неспешно сунул в зубы папиросу и тронул коня.
- Контрреволюция и гниль, ничем их не проймешь, - покачал головой дядя Василий, сворачивая самокрутку, и глядя вслед колонне. - Мертвяки.
- Пойдемте, товарищи. Безнадежное же дело, - заныл Пахмутьев.
Шлепая по грязи, от колонны рысью возвращался коренастый солдат:
- Вы, что ли от пулеметчиков? Тю, дурни! Тикайте, немец на хвосте, скоро здесь будет. Вот - велено передать!
Дядя Василий с удивлением принял фанерный, с ременной ручкой, ящичек:
- Никак пружины? Офицерик, что ли смилостивился?
- «Офицерик»?! - возмутился солдат. - Язык-то подбери! Поручик двух «георгиев» имеет! Я под его началом год в разведывательной команде ходил. Эх, болтаете невесть что, деревня!
Возмущенно оглядываясь, разведчик побежал догонять колонну.
- Ишь ты, в смазке, в бумаге промасленной, прям как с завода, - дядя Василий закрыл ящичек. - Так, Гришка, теперь нам в полк, и лучше напрямки!
***
Провел Гришка добытчиков по первому разряду - напрямую к Иркутским казармам, хотя товарищи и накряхтелись, скатываясь по заснеженному склону оврага. Казармы были пусты, оказалось, свои заняли оборону на Гоголевской. Город опустел, улицы, людные еще утром, вымирали на глазах. Ветер носил над улицами листы сожженных штабных карт - кружились, что те вороны.
Безумный это оказался день. Мотался Гришка по городу, да почти тщетно. Опустела, едва начавшись возводиться баррикада у Ольгинского моста, исчезали заставы и заслоны. Понятно, на разложенную старую армию никто не надеялся, но имелся в городе крепкий костяк: и подразделения 2-го красноармейского, и авторота, и сознательные бойцы артиллерийских мастерских... Да та крепкость оказалась самую малость преувеличенной. Куда не кинься - пусто. Имущество разбросано, костры тухнут, а люди - тю-тю. А вроде сплошь свои оставались, проверенные. Удивительно. Ладно бы шалые дезертиры с фронта - третьего дня предисполкома прямо на митинге у Дома Свободы застрелили. Только и успел: «Товарищи, Отечество в опасности, а вы военную амуницию кому попало распродаете» -- и на - бабах в спину! Нет, верно, раз сгнило, то к совести призывать бессмысленно.
Впрочем, не имелось худа без добра - попались посыльному аж две винтовки, пришлось даже выбирать какая лучше. Лишнюю трехлинейку и все подсумки с новенькими пачками патронов упереть на себе не имелось никакой возможности. Гришка закинул лишнее богатство за забор. Подобралась еще и добротный солдатский картуз, но в морозец уши подороже щегольства будут. Со вздохом положил посыльный фуражку на чье-то крыльцо, поправил свой заячий треух, да припустил дальше.
С Товарной вернулся Гришка уж совсем не чуя ног. На углу Гоголевской свои еще были: стоял взявший на прицел улицу пулемет, теснились у костра красногвардейцы, хрипло орал товарищ Мартнюк. Гришка доложил, что у моста и станции никого из своих не нашел - не особо удивив командира, потом пропихался к огню, согрел озябшие руки.
- Ну что там, германца еще не видать? - спросил высокий солдат - его Гришка слегка знал - из охраны телефонной станции товарищ.
- Не-а, не видать. На Череха стреляли, но то скорее так, для мандража.
- Не удержимся, - вздохнул кто-то, - почти все драпанули, Дом Свободы нараспашку стоит.
- Сдрейфил? Броневик нам обещали в подмогу прислать. Собьем разведку, живо призадумается немец. Ему под пулеметы переть тоже никакой охоты…
Про стратегические мысли немцев Гришка ничего сказать не мог - собственная голова одним единственным было занята - жрать хотелось просто нестерпимо. Решив, что посыльные тоже люди, небось не старые времена чтобы голодом бойцов морить, вперся Гришка в штабной дом. Тут повезло - без разговоров дали едва начатую банку мясных консервов, краюху хлеба, кружку кипятка.
Банка оказалась вполне приличного объема - едва совладал. С кипятка, сытости и близости печки потянуло в сон…
Должно быть оттого, что который день бегал по улицам ошалевшей барбоской, город и приснился. Запсковье, пыльное, жаркое лето, знакомый забор фабрики Мейера. Едкие запахи, что над цехами неизменно клубятся. Сгубил тот льнотрепальный ад мамку, скоротечная чахотка сожгла в три месяца…
Проснулся Гришка в тоске и поту - какой-то дурень в печку поленьев насовал, припекало как в бане. В соседней комнате шел разговор:
…- А что я сделаю?! Какими коврижками и посулами людей привлеку?! Нас тут с гулькин нос осталось! Из Петрограда подкрепления нет, железнодорожники саботируют. Сдадим мы Псков, как не крути! - страшным полушепотом орал Иванов.
- Так и сдавайте, - нагло хмыкнул кто-то в ответ, - что толку на улице торчать? Столпились как бараны. Вы знаете, кто такие бараны, гражданин командир автороты?
- Знаю, гражданин бывший поручик. И что теперь? Бечь без оглядки?
- Все же у вас люди. А кровь людская - не вода!
- Город без боя сдать предлагаете? Так мы не полковники штабарма, чтоб сигарки покуривать, да ухмыляться свысока, в тыл на моторах отбывая. Наш это город!
- Желаете окропить кровью псковские улицы? Героично. Бог в помощь, да только не один вы здесь. Немцы остатки вашей автороты и этого, с позволения сказать, 2-го красноармейского, в пять минут положат. Нельзя же так бездарно, товарищ ротный! Рассредоточьте хотя бы своих стрелков. Или окончательно разбежится р-р-революционная гвардия?
- Слушай, вашбродь, а ведь у тебя у самого два штыка за спиной, да и у тех рожи злодейские, - злобно напомнил Иванов. - Ты бы батальон привел, потом насмехался.
- Увы. Стрелки со мной из охотников-разведчиков, иных желающих не нашлось. А что у вас, ротный, у самого в резерве есть? Поскольку эта скромная толпа, что на улице - вообще не в какие ворота. Просто смешно.
- Броневик должен подойти. Где-то латыши и ударный батальон, но хрен их знает….
Нашарив остывший чайник, Гришка выглянул из-за печки. Спину наглого офицера посыльный уже видел - очень знакомая спина, да и бекеша, перекрещенная ремнями, приметная. Не выдержал, значит, поручик, завернул в город глянуть, не потеряли ли его пружины.
- Артиллерией не порадуете? - покачивался на каблуках офицерик.
- Отчего ж. На складе аж с дюжину орудий насчитается. Только расчетов нет, часть орудийных замков в клозете на Иркутском плацу утоплена, а остальные вообще неизвестно куда испарились. Снарядов - не единого. Вчера, что успели в Петроград угнали, артмастерские тоже эвакуировали. Всё - паровозов нет, железнодорожники деру дали. Два товарных эшелона у Лопатино застряло, да еще вагоны у пироксилиновых складов бросили. Говорю же, саботаж наглейший. Имелась мысль рвануть, что не увезли…
- Ротный, ты не спеши, давай поподробнее, - оживился поручик.
- Саперы у вас есть, что ли? Да туда, к складам, уже не проскочишь. Немцы по путям прошли, мне сейчас со станции телефонировали.
- Вагоны далеко от станции?
Гришка отставил чайник и, не подходя к двери, сказал:
- Ежели надо, покажу.
- Тьфу, черт, что ты там пригрелся, да слушаешь втихомолку? - возмутился Иванов.
Повел Гришка отряд через Заглебские переулки. Шли в густеющих сумерках - проводник впереди, за ним пятеро, выстроились не табунком, а цепочкой, да еще настойчивый поручик велел дистанцию держать, к друг другу не жаться. Снегу в глухих огородных переулках было изрядно, Гришка упорно протаптывался, чуя как вновь набивается снег в голенища. Валенки так и не высохли, ноги стыли, зато вверху вообще запарился. Хорошо, винтовку приказали оставить. Гришка-то буркнул «еще чего», но на него этак глянули… В общем, да, без ружья сподручнее. Тем более, болтался на шее юного бойца медный провод, свернутый желтым тощим хомутом. Сейчас этот провод, может, и поважнее пулемета. Еще бы в горло не норовил кольнуть…
Остальные бойцы нагружены были изрядней: оружие, инструмент, батареи - черт его знает, что за батареи, зовутся «двойные элементы системы Попова», раньше Гришке такая электротехника и на глаза не попадалась. В общем, по снегу с таким грузом не особо побегаешь. Дядя Василий уж сопел вовсю, покашливал. Хотелось сбавить ходу, но поручик негромко, но резко подгонял в спину:
- Шире шаг, гражданин юнкер.
- Чего это я «юнкер»? Никакой я не юнкер!
- Виноват, товарищ вольноопределяющийся красный следопыт. Обидел по дореволюционной убогой привычке. Ты шагай поживее, опоздаем - напрасная прогулка получится.
Легко сказать «поживее». Тут уж хочется сесть в снег, да дух перевести. Может и напрасно окраиной повел, проскочили бы напрямую по улицам…
На улицу все равно пришлось выйти. Тянулись заборы, затаились темные дома. Сейчас перекресток, потом мимо «Галантереи Гиллера»…
- Стой!
Продолжение здесь http://samlib.ru/editors/w/walin_j_p/yakimanka-71941-45.shtml, ибо в ЖЖ не втиснулось.
Рассказ к дате. Если есть ляпы и несоответствия, попрошу указать. Период истории мне малоизвестный, но поскольку о нем мало кто пишет, рискнул.
С наступающим праздником!
Не первый
23-е февраля 1918 года. Псков, Крестовское шоссе.
- Эй, вы чьих таких будете? Не иначе, как пластуны запечные? - окликнул солдат со второй двуколки.
- Второго красноармейского полка, - кратко ответил дядя Василий.
- А где ж ваш Первый?! - захохотал ездовой, понукая усталую кобылку.
- Те уж пятки показали, живехонько растараканились, ушлые, - немедля пояснил его любознательный попутчик.
Оба - и ездовой, и его сосед, вольготно разлегшийся на мешках - имели не по погоде румяный, веселый вид. Видать, повезло служивым, разговелись водочкой или тем жженым “ликером”, что латыши на обмен носят.
Дядя Василий в сердцах сплюнул в мокрое серо-желтое месиво снега на дороге.
- Ты похаркайся, похаркайся! - обернулись с повозки. - Германец прямехонько за нами прет. К вечеру ты у него и не так проплюешься. Бросайте повязки да тикайте до дому, дурни пскопские!
- Езжай, советчик, - побурчал в усы дядя Василий.
Обоз закончился, потянулась колонна истомленных стрелков, месила дорожную грязь сношенными разбухшими сапогами. У этих и спрашивать нечего - злы, усталы, да и нет среди них пулеметчиков.
Красноармейцы топтались у обочины. Задача понятна, выполняй ее, хоть кровь из носа. Да как?!
Дорога от поворота до спуска забита серой фронтовой толпой - уходят перепутавшиеся стрелковые роты. Час назад батарея трехдюймовок проволоклась. Куда вот драпают? Эх, до окраины Пскова полверсты, а в городе ни единой исправной пушки. Задержать бы батарею, развернуть, да где там! Обматюгают, а то и прикладом…
- Вон, глядь, опять двуколки. Может и пулеметные, - обнадежился Гришка.
- Глянем, - проворчал дядя Василий.
Третий член команды добытчиков - Пахмутьев - ссутулился и молчал. Вовсе сник агитатор. Все верно, это тебе не митинги в «Доме свободы» проводить. Фронтовые роты уж которую версту по слякоти маршируют - таких словесным напором да красноречием сходу не проймешь.
Фронта больше не было. Как третьего дня, внезапно прервав перемирие, надавил германец, так и покатился в тыл Северный фронт. Мимо города, и дальше, дальше, в тылы. А куда дальше? К Петрограду немца уводить? Авось устанет и не дойдет? Понятно, мерзнуть, обратно в окопы садиться и башку под пулю подставлять никому не охота.
Боец 2-го красноармейского Григорий Твердыкин войну с игрой в «казаки-разбойники» не путал. Не первый день на войне. Ну, второй день, да. В полку числился уже почти неделю, - влился с псковским рабочим пополнением. Давеча у Малохолмского моста в настоящем бою побывал. Не особо славный боевой путь? Так начинать с чего-то нужно.
Для своих четырнадцати лет Гришка был весьма трезвомыслящим и рассудительным парнем. За то и числился посыльным при штабе батальона - зачислен хоть и по знакомству, но не для безделья. Пусть ростом не вышел, зато плечи широкие, рабочие, -- винтовку с патронташем не хуже кого другого мог унести. Винтовки, правда, пока не имелось. Оружия в полку маловато, посыльным оно достается не в первую очередь. Что понятно, но слегка обидно. Впрочем, Гришка не из нервных гимназисток - помнил, что на обидчивых воду возят. И знал, что польза делу от товарища Гр. Твердыкина есть и будет.
Родной Псков знал юный боец как свои пять пальцев и даже лучше. В малолетстве - бегал то рыбу удить на реке Великой, то у Детинца и Плоской башни клады искать, а с десяти лет Гришку к делу приставили - когда удача улыбалась, так заказы от «Даберъ» разносил, а в негустые без-заказные дни ловчился корзину с рынка помочь доволочь, а то поленницу во дворе переложить. Отца еще в четырнадцатом году на фронт забрали, убит. Маманя…, эх…
Осиротели с малой сестрицей. Тетка не злая, не обижала, да только у нее своих трое мал-мала меньше. Ничего, революция грянула, обнадежились, вот только проклятая война никак подыхать не соглашалась.
- Точно говорю, пулеметная! - прошептал Гришка, наметанным взглядом оценивая приближающуюся двуколку.
Дядя Василий решительно шагнул к повозке, понизив голос, спросил:
- Служивые, часом не с пулеметной команды будете?
Солдат в нахлобученной почти на нос папахе что-то пробурчал. Дядя Василий зашагал рядом с повозкой, оскальзываясь в месиве…
У Гришки екнуло сердце - неужто выгорит?! Пружина нужна была позарез - в полку три пулемета, да два из них только на парад выкатывать - у одного ленту заедает, у другого возвратная пружина лопнутая. Вот вроде ерунда - подумаешь, пружина! А вот из-за такой хитрой загогулины ударная сила полка, считай, на треть слабеет.
Дядя Василий на обочину вернулся быстро и в сердцах сказал:
- Торгуется, сукин сын! Загнул, как за пять пудов муки. Тьфу! На что ему та пружина? Может и врет, стервец, нету у него ничего?
- Наверняка врет, - оживился Пахмутьев. - Идемте, товарищи, в штаб. Нет здесь пулеметчиков. А если и были, то все хозяйство при бегстве бросили. Сами взгляните - какие уж тут пружины?
Действительно, растянувшиеся серая колонна на армию не шибко походила. Частью стрелки и винтовок не имели, не иначе вещмешками от немцев обороняться рассчитывали.
Вообще-то изнутри война оказалась не совсем понятной. Вот вчера, к примеру. Только сгрузились из вагона, заняли окопы у насыпи. Гришка и успел в сумраке лишь мост рассмотреть, что охранять приказано: уже пуржило, темнело на глазах. Послали со вторым взводом связь установить. Тут крики, взблески выстрелов в белесой пелене, бойцы бегут обратно к насыпи. Столкнулся с незнакомым красногвардейцем Гришка, в заметенный окоп оба бухнулись, лед хрустит, вокруг бегут... Мешая друг другу, выбрались из мерзлого капкана - солдат орет, глаза аж вылазят:
- Немцы! Немцы!
Вот честное слово - не от криков и стрельбы, а от этих глаз безумных, сердце куда-то в сапог бухнулось, да там, в промокшем голенище, трепыхаясь, засело.
Птицей Гришка догнал бегущих. Только и мелькнула мысль, что хорошо в посыльной должности - без винтовки бегать куда как сподручнее. Все шире рассыпалась беспорядочная стрельба, глухо, из-за реки, должно быть, донеслась пулеметная дробь. Кто-то из бегущих вскинул винтовку, выпалил, не глядя, за спину. Истошно загудел паровоз, бойцы лезли на платформы, с перепугу спихивая товарищей и мешки с песком. Короткий эшелон набирал ход, спеша уйти от выстрелов. На платформах со стыдом и облегчением ругались...
Вот как понять: бой это был, или не бой? Да черт его знает, иначе чем скоропостижной Содомом и Гоморрой не обзовешь. Где свои, где чужие? Сперва казалось, что на платформе ни единой знакомой рожи - но, нет, разобрались - и свои, и из той роты, что мост до смены охраняла. Живенько все оттуда подхватились, этого не отнять.
Катил эшелон обратно к Пскову, дремал боец Твердыкин, прижавшись спиной к чьей-то костлявой спине. Мерзнуть не мерз - благо шинель «на вырост» досталось. Но тошно было. Мало понимал Гришка в военном деле, но получалось, что отдали мост германской разведке целеньким, с натопленной сторожкой, обжитыми окопами, да теплыми чайниками и котелками. А сколько там врага было, то как хочешь, так и считай.
Вот и сейчас - как же так? Столько амуниции и снаряжения мимо прется, а, поди, возьми. Странная у войны арифметика.
- Вовсе и материал сгнил, и нитки лопнули, - молвил дядя Василий, глядя под ноги проходящих солдат. - Нету армии. Заново кроить и сшивать нужно.
Гришка вздохнул. Дядя Василий - человек спокойный, рассудительный, да его опыт кожевника здесь разве к месту? Что тут кроить, если уходят и уходят? Чужой город Псков для этой серой живой ленты, не здешние они солдаты. Бессознательные. Они домой хотят, и плевать что Россия новая, свободная, рабоче-крестьянская, что здесь, что там, у поворота…
Заканчивался рваный серый хвост, тащилась санитарная фура, за ней еще группка солдат, несколько всадников. Офицеры… В смысле, граждане ротные начальники.
- Взгляните, Владимир, неужели почетный караул? - офицеры придержали лошадей.
Гришка знал, что на обочине бойцы 2-го красноармейского выглядят смешно. Неуклюжий дядя Василий в шинели и цивильной шляпе, Пахмутьев, на котором шинель вроде бы и щегольски подогнанная, новенькая, нынче потеряла всю свою пригожесть. Да и сам Гришка… Тут как не подпоясывайся, все равно в просторном и необмявшемся малость похож на мелкого дьячка, и еще хорошо что не на попадью.
- Наряд 2-го красноармейского полка, - сухо сказал дядя Василий, глядя на всадников снизу вверх. - Посланы к вам с требованием.
- С пламенно-революционным, сугубо кумачево-большевистским, бескомпромиссным требованием? - насмешливо уточнил высокий офицер в мохнатой папахе.
- Оно, требование, техническое, потому без партийной платформы, - сдержанно объяснил дядя Василий. - К городу подходят германцы…
- Да неужели?! - издеваясь, удивился офицер.
- Именно так, гражданин батальонный командир. Полк занял оборону, город мы защитим. Но у одного из пулеметов испорчена возвратная пружина. Можете помочь?
Офицер лишь цыкнул зубом, и всадники тронули коней.
- Понятно, - сказал им в спины дядя Василий, - до конца, значит, стухли-разложились? Гнилью от вас несет, пусть и белокостной, а гнилью! Погоны сняли, попрятали, да и совесть туда же прибрали. Схоронили в кружевной платочек, так, вашбродь?
- Рот закрой, дед, - не оглядываясь, приказал высокий, - в былое время я б тебя…
Дядя Василий лишь крепче сжал ремень винтовки.
Второй всадник в опутанной портупеей бекеше, оглянулся:
- В кружевной, говорите, гражданин красноповязочник? А то, что мы в окопах три года вшей кормили, не иначе лишь белизны тому платочку прибавляет, ферштейн?
- Я службу уважаю, - угрюмо заверил дядя Василий, - да только немец с вашим ферштейном уж на подходе. Город бросаете, так хоть запчасть дайте, не злобствуйте.
- У нас приказ управарма-двенадцать, - поигрывая желваками обронил всадник, глянул на Пахмутьева, на Гришку, поморщился.
Вот это было обидно.
- А чего вы кривитесь? - хрипло спросил Гришка. - Какие есть. Ни фига не кавалергарды, ну! Вы кривитесь-кривитесь, чего уж вам. Лучше б наган мне отдали! Вам ремень косит, а я бы весь барабан по германцу точно высадил.
- У меня не наган, - усмехнулся углом рта офицер и взглянул на дядю Василия. - Слушайте, вы же человек немолодой, солидный, разумный. Заканчивайте эту клоунаду и ступайте по домам. Мальчишку пожалели бы. Немецкие разъезды в часе езды. Там летучие отряды с бронеавтомобилями. Наскочат, не разберут, что тут инвалидная команда.
- Паренек правду сказал - стоим какие есть, - отрезал дядя Василий. - Езжайте, вашбродь, догоняйте своих. Без вас как-нибудь обойдемся.
Офицер кивнул, достал портсигар, неспешно сунул в зубы папиросу и тронул коня.
- Контрреволюция и гниль, ничем их не проймешь, - покачал головой дядя Василий, сворачивая самокрутку, и глядя вслед колонне. - Мертвяки.
- Пойдемте, товарищи. Безнадежное же дело, - заныл Пахмутьев.
Шлепая по грязи, от колонны рысью возвращался коренастый солдат:
- Вы, что ли от пулеметчиков? Тю, дурни! Тикайте, немец на хвосте, скоро здесь будет. Вот - велено передать!
Дядя Василий с удивлением принял фанерный, с ременной ручкой, ящичек:
- Никак пружины? Офицерик, что ли смилостивился?
- «Офицерик»?! - возмутился солдат. - Язык-то подбери! Поручик двух «георгиев» имеет! Я под его началом год в разведывательной команде ходил. Эх, болтаете невесть что, деревня!
Возмущенно оглядываясь, разведчик побежал догонять колонну.
- Ишь ты, в смазке, в бумаге промасленной, прям как с завода, - дядя Василий закрыл ящичек. - Так, Гришка, теперь нам в полк, и лучше напрямки!
***
Провел Гришка добытчиков по первому разряду - напрямую к Иркутским казармам, хотя товарищи и накряхтелись, скатываясь по заснеженному склону оврага. Казармы были пусты, оказалось, свои заняли оборону на Гоголевской. Город опустел, улицы, людные еще утром, вымирали на глазах. Ветер носил над улицами листы сожженных штабных карт - кружились, что те вороны.
Безумный это оказался день. Мотался Гришка по городу, да почти тщетно. Опустела, едва начавшись возводиться баррикада у Ольгинского моста, исчезали заставы и заслоны. Понятно, на разложенную старую армию никто не надеялся, но имелся в городе крепкий костяк: и подразделения 2-го красноармейского, и авторота, и сознательные бойцы артиллерийских мастерских... Да та крепкость оказалась самую малость преувеличенной. Куда не кинься - пусто. Имущество разбросано, костры тухнут, а люди - тю-тю. А вроде сплошь свои оставались, проверенные. Удивительно. Ладно бы шалые дезертиры с фронта - третьего дня предисполкома прямо на митинге у Дома Свободы застрелили. Только и успел: «Товарищи, Отечество в опасности, а вы военную амуницию кому попало распродаете» -- и на - бабах в спину! Нет, верно, раз сгнило, то к совести призывать бессмысленно.
Впрочем, не имелось худа без добра - попались посыльному аж две винтовки, пришлось даже выбирать какая лучше. Лишнюю трехлинейку и все подсумки с новенькими пачками патронов упереть на себе не имелось никакой возможности. Гришка закинул лишнее богатство за забор. Подобралась еще и добротный солдатский картуз, но в морозец уши подороже щегольства будут. Со вздохом положил посыльный фуражку на чье-то крыльцо, поправил свой заячий треух, да припустил дальше.
С Товарной вернулся Гришка уж совсем не чуя ног. На углу Гоголевской свои еще были: стоял взявший на прицел улицу пулемет, теснились у костра красногвардейцы, хрипло орал товарищ Мартнюк. Гришка доложил, что у моста и станции никого из своих не нашел - не особо удивив командира, потом пропихался к огню, согрел озябшие руки.
- Ну что там, германца еще не видать? - спросил высокий солдат - его Гришка слегка знал - из охраны телефонной станции товарищ.
- Не-а, не видать. На Череха стреляли, но то скорее так, для мандража.
- Не удержимся, - вздохнул кто-то, - почти все драпанули, Дом Свободы нараспашку стоит.
- Сдрейфил? Броневик нам обещали в подмогу прислать. Собьем разведку, живо призадумается немец. Ему под пулеметы переть тоже никакой охоты…
Про стратегические мысли немцев Гришка ничего сказать не мог - собственная голова одним единственным было занята - жрать хотелось просто нестерпимо. Решив, что посыльные тоже люди, небось не старые времена чтобы голодом бойцов морить, вперся Гришка в штабной дом. Тут повезло - без разговоров дали едва начатую банку мясных консервов, краюху хлеба, кружку кипятка.
Банка оказалась вполне приличного объема - едва совладал. С кипятка, сытости и близости печки потянуло в сон…
Должно быть оттого, что который день бегал по улицам ошалевшей барбоской, город и приснился. Запсковье, пыльное, жаркое лето, знакомый забор фабрики Мейера. Едкие запахи, что над цехами неизменно клубятся. Сгубил тот льнотрепальный ад мамку, скоротечная чахотка сожгла в три месяца…
Проснулся Гришка в тоске и поту - какой-то дурень в печку поленьев насовал, припекало как в бане. В соседней комнате шел разговор:
…- А что я сделаю?! Какими коврижками и посулами людей привлеку?! Нас тут с гулькин нос осталось! Из Петрограда подкрепления нет, железнодорожники саботируют. Сдадим мы Псков, как не крути! - страшным полушепотом орал Иванов.
- Так и сдавайте, - нагло хмыкнул кто-то в ответ, - что толку на улице торчать? Столпились как бараны. Вы знаете, кто такие бараны, гражданин командир автороты?
- Знаю, гражданин бывший поручик. И что теперь? Бечь без оглядки?
- Все же у вас люди. А кровь людская - не вода!
- Город без боя сдать предлагаете? Так мы не полковники штабарма, чтоб сигарки покуривать, да ухмыляться свысока, в тыл на моторах отбывая. Наш это город!
- Желаете окропить кровью псковские улицы? Героично. Бог в помощь, да только не один вы здесь. Немцы остатки вашей автороты и этого, с позволения сказать, 2-го красноармейского, в пять минут положат. Нельзя же так бездарно, товарищ ротный! Рассредоточьте хотя бы своих стрелков. Или окончательно разбежится р-р-революционная гвардия?
- Слушай, вашбродь, а ведь у тебя у самого два штыка за спиной, да и у тех рожи злодейские, - злобно напомнил Иванов. - Ты бы батальон привел, потом насмехался.
- Увы. Стрелки со мной из охотников-разведчиков, иных желающих не нашлось. А что у вас, ротный, у самого в резерве есть? Поскольку эта скромная толпа, что на улице - вообще не в какие ворота. Просто смешно.
- Броневик должен подойти. Где-то латыши и ударный батальон, но хрен их знает….
Нашарив остывший чайник, Гришка выглянул из-за печки. Спину наглого офицера посыльный уже видел - очень знакомая спина, да и бекеша, перекрещенная ремнями, приметная. Не выдержал, значит, поручик, завернул в город глянуть, не потеряли ли его пружины.
- Артиллерией не порадуете? - покачивался на каблуках офицерик.
- Отчего ж. На складе аж с дюжину орудий насчитается. Только расчетов нет, часть орудийных замков в клозете на Иркутском плацу утоплена, а остальные вообще неизвестно куда испарились. Снарядов - не единого. Вчера, что успели в Петроград угнали, артмастерские тоже эвакуировали. Всё - паровозов нет, железнодорожники деру дали. Два товарных эшелона у Лопатино застряло, да еще вагоны у пироксилиновых складов бросили. Говорю же, саботаж наглейший. Имелась мысль рвануть, что не увезли…
- Ротный, ты не спеши, давай поподробнее, - оживился поручик.
- Саперы у вас есть, что ли? Да туда, к складам, уже не проскочишь. Немцы по путям прошли, мне сейчас со станции телефонировали.
- Вагоны далеко от станции?
Гришка отставил чайник и, не подходя к двери, сказал:
- Ежели надо, покажу.
- Тьфу, черт, что ты там пригрелся, да слушаешь втихомолку? - возмутился Иванов.
Повел Гришка отряд через Заглебские переулки. Шли в густеющих сумерках - проводник впереди, за ним пятеро, выстроились не табунком, а цепочкой, да еще настойчивый поручик велел дистанцию держать, к друг другу не жаться. Снегу в глухих огородных переулках было изрядно, Гришка упорно протаптывался, чуя как вновь набивается снег в голенища. Валенки так и не высохли, ноги стыли, зато вверху вообще запарился. Хорошо, винтовку приказали оставить. Гришка-то буркнул «еще чего», но на него этак глянули… В общем, да, без ружья сподручнее. Тем более, болтался на шее юного бойца медный провод, свернутый желтым тощим хомутом. Сейчас этот провод, может, и поважнее пулемета. Еще бы в горло не норовил кольнуть…
Остальные бойцы нагружены были изрядней: оружие, инструмент, батареи - черт его знает, что за батареи, зовутся «двойные элементы системы Попова», раньше Гришке такая электротехника и на глаза не попадалась. В общем, по снегу с таким грузом не особо побегаешь. Дядя Василий уж сопел вовсю, покашливал. Хотелось сбавить ходу, но поручик негромко, но резко подгонял в спину:
- Шире шаг, гражданин юнкер.
- Чего это я «юнкер»? Никакой я не юнкер!
- Виноват, товарищ вольноопределяющийся красный следопыт. Обидел по дореволюционной убогой привычке. Ты шагай поживее, опоздаем - напрасная прогулка получится.
Легко сказать «поживее». Тут уж хочется сесть в снег, да дух перевести. Может и напрасно окраиной повел, проскочили бы напрямую по улицам…
На улицу все равно пришлось выйти. Тянулись заборы, затаились темные дома. Сейчас перекресток, потом мимо «Галантереи Гиллера»…
- Стой!
Продолжение здесь http://samlib.ru/editors/w/walin_j_p/yakimanka-71941-45.shtml, ибо в ЖЖ не втиснулось.