(no subject)
Перегретый воздух был тяжелым, будто в парной. Только не было рядом двери, за которой ждал бассейн с холоднючей водой. И пива ледяного тоже не было. Была давным-давно степлившаяся вода в во фляжке и все. И то, воду ту пить совсем не хотелось. Мерзкий привкус люминия, он такой - все удовольствие перебивает.
До конца наряда оставалось ровным счетом пять часов. И они грозили растянуться на длинную, тягучую вечность. Сто раз правы те, кто утверждал, что нет ничего хуже, чем догонять и ждать. Хотя, догонять не так уж и плохо. Ломишься себе, подныривая под ветки, перепрыгивая через поваленные то ли ветром, то ли старостью, стволы. Ну и рожей в паутину влипаешь, как иначе? Хотя, паутина не помеха. Еёё с лица смахнул, и вперед. Туда, где маячит спина нарушителя, улепетывающего из-зо всех сил. Вот засада в три ствола - она куда опаснее. Но подобных засад за последние несколько лет как-то не припоминалось… Да и с погонями, как-то слабо. Повыдохся нарушитель нынче, слабоват стал. Чуть окрик слышит - сразу лапы в гору. И медвежья болезнь. Или у соседей профессионалы наконец-то кончились?
Ждать хуже. Сам по себе процесс ничегонеделания, он, в принципе, неплох. Но не когда длится по восемь-десять часов. И день в день. «Повышенная боевая готовность в связи с ухудшением международной обстановки». Даже в село выскочить времени нет, не говоря уже о посещении древнего городка _____, раскинувшегося в жалких десяти километрах строго на запад.
Тяжелее всего оказалось то, что ничего не происходило. Вообще ничего! Даже обычное по летнему времени шевеление лесной мелочи, и то происходило где-то вдалеке от сектора наблюдения. Конечно, можно было вылезти из неприметного пункта наблюдения, обустроенного на склоне холма среди кустов, и вдоволь насмотретсья по сторонам. Только по всемирному закону подлости, именно в это время, черезх границу перелезет зловредный диверсант. Или проверяющий нагрянет. И неизвестно что хуже.
С диверсантом можно устроить пострелушки, победитель в которых, в принципе, известен. При этой мысли, глаза сами-собой скосились на обмотанную тряпками для пущей маскировки, снайперскую винтовку. А вот после визита проверяющего, можно и к стенке стать. Ну или загреметь лет на много в дисциплинарную бригаду на Севере. То же, кстати, неизвестно, что хуже.
Оставалось ждать, борясь с желанием задремать и треснуть по затылку рядового____, тихо, но очень раздражающе бубнящего в углу НП. С другой стороны, человек в Академию готовиться, что уж тут. Пусть зубрит свои методички и прочие учебники.
Вдруг коротко, но довольно громко хлопнула крыльями какая-то птица. Судя по звуку - села на сосенку, простершую лапы над крышей их “погреба”.
Птица кукукнула, прочищая горло.
- Кукушка, кукушка, а сколько мне жить осталось? - сам собой вдруг прозвучал детский, даже чуть глуповатый вопрос.
- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!...
- Лет тридцать точно нагадала, - прокомментировал вдруг рядовой, что,казалось, с головой погрузился в учебник тактики. - Жить тебе, старшина, пока не надоест.
Жара выматывала. Нет! Она убивала. Не так быстро, как пули и осколки “черных”, но не менее надежно. Только гораздо более мучительно и долго. А еще, не было воды. Совсем. Вернее, вода была. Метрах в десяти, не больше. Много воды. Очень много! Правда, соленой, но очень много.
Считай, до горизонта, где изредка вспыхивали в темноте огни. Там, вдалеке, то ли работала артиллерия, поддерживая десант, посылая через пролив тяжелые “чемаданы” то ли в который раз хлестались катерники. Одни защищая конвой, другие страстно желая растерзать его, оставив недобитых в многодневной драке десантников без снабжения.
Старшина, получив в дневной рубке три осколка в живот, все равно не видел, кто там с кем воевал. Он вообще видел и хотел очень малого. Ему хотелось пить. И чтобы боль ушла. А та накатывала волнами. Туда-сюда, туда-сюда. И девятый вал, захлестывающий потерей сознания на несколько минут. А потом, когда раненный выкарабкивался из черноты омута, снова накрывала с головой.
Он выныривал, жадно глотая потрескавшимися губами раскаленный воздух, напильником рвущий горло, и снова уходил в темноту, что еще немного, и грозила стать блаженной.
Рядом хлопнула крылья. Старшина с трудом повернул голову. Рядом, пытливо склонив головку на плечо, перетаптывалась на валуне, покрытом соляными разводами, птица. Небольшая, похожая на какого-то мелкого ястреба. Серые крылья и хвост, грудка будто в тельняшке...
Старшина закусил губу - боль понемножку возвращалась. Стараясь удержаться здесь, он пытался вспомнить, что же за птица такая, которую занесло в прифронтовую полосу? Хотя, какая-там прифронтовая... От линии окопчиков, что еще не успели превратить в траншеи, раненных оттаскивали метров на четыреста. Дальше уже были воды пролива...
Кукушка, что ли?
Словно прочитав его мысли, птица мелко, чуть заметно кивнула...
- Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить осталось? - кое-как выдавил старшина.
- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..
Он умер, так и не узнав, что его обманули.
До конца наряда оставалось ровным счетом пять часов. И они грозили растянуться на длинную, тягучую вечность. Сто раз правы те, кто утверждал, что нет ничего хуже, чем догонять и ждать. Хотя, догонять не так уж и плохо. Ломишься себе, подныривая под ветки, перепрыгивая через поваленные то ли ветром, то ли старостью, стволы. Ну и рожей в паутину влипаешь, как иначе? Хотя, паутина не помеха. Еёё с лица смахнул, и вперед. Туда, где маячит спина нарушителя, улепетывающего из-зо всех сил. Вот засада в три ствола - она куда опаснее. Но подобных засад за последние несколько лет как-то не припоминалось… Да и с погонями, как-то слабо. Повыдохся нарушитель нынче, слабоват стал. Чуть окрик слышит - сразу лапы в гору. И медвежья болезнь. Или у соседей профессионалы наконец-то кончились?
Ждать хуже. Сам по себе процесс ничегонеделания, он, в принципе, неплох. Но не когда длится по восемь-десять часов. И день в день. «Повышенная боевая готовность в связи с ухудшением международной обстановки». Даже в село выскочить времени нет, не говоря уже о посещении древнего городка _____, раскинувшегося в жалких десяти километрах строго на запад.
Тяжелее всего оказалось то, что ничего не происходило. Вообще ничего! Даже обычное по летнему времени шевеление лесной мелочи, и то происходило где-то вдалеке от сектора наблюдения. Конечно, можно было вылезти из неприметного пункта наблюдения, обустроенного на склоне холма среди кустов, и вдоволь насмотретсья по сторонам. Только по всемирному закону подлости, именно в это время, черезх границу перелезет зловредный диверсант. Или проверяющий нагрянет. И неизвестно что хуже.
С диверсантом можно устроить пострелушки, победитель в которых, в принципе, известен. При этой мысли, глаза сами-собой скосились на обмотанную тряпками для пущей маскировки, снайперскую винтовку. А вот после визита проверяющего, можно и к стенке стать. Ну или загреметь лет на много в дисциплинарную бригаду на Севере. То же, кстати, неизвестно, что хуже.
Оставалось ждать, борясь с желанием задремать и треснуть по затылку рядового____, тихо, но очень раздражающе бубнящего в углу НП. С другой стороны, человек в Академию готовиться, что уж тут. Пусть зубрит свои методички и прочие учебники.
Вдруг коротко, но довольно громко хлопнула крыльями какая-то птица. Судя по звуку - села на сосенку, простершую лапы над крышей их “погреба”.
Птица кукукнула, прочищая горло.
- Кукушка, кукушка, а сколько мне жить осталось? - сам собой вдруг прозвучал детский, даже чуть глуповатый вопрос.
- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!...
- Лет тридцать точно нагадала, - прокомментировал вдруг рядовой, что,казалось, с головой погрузился в учебник тактики. - Жить тебе, старшина, пока не надоест.
Жара выматывала. Нет! Она убивала. Не так быстро, как пули и осколки “черных”, но не менее надежно. Только гораздо более мучительно и долго. А еще, не было воды. Совсем. Вернее, вода была. Метрах в десяти, не больше. Много воды. Очень много! Правда, соленой, но очень много.
Считай, до горизонта, где изредка вспыхивали в темноте огни. Там, вдалеке, то ли работала артиллерия, поддерживая десант, посылая через пролив тяжелые “чемаданы” то ли в который раз хлестались катерники. Одни защищая конвой, другие страстно желая растерзать его, оставив недобитых в многодневной драке десантников без снабжения.
Старшина, получив в дневной рубке три осколка в живот, все равно не видел, кто там с кем воевал. Он вообще видел и хотел очень малого. Ему хотелось пить. И чтобы боль ушла. А та накатывала волнами. Туда-сюда, туда-сюда. И девятый вал, захлестывающий потерей сознания на несколько минут. А потом, когда раненный выкарабкивался из черноты омута, снова накрывала с головой.
Он выныривал, жадно глотая потрескавшимися губами раскаленный воздух, напильником рвущий горло, и снова уходил в темноту, что еще немного, и грозила стать блаженной.
Рядом хлопнула крылья. Старшина с трудом повернул голову. Рядом, пытливо склонив головку на плечо, перетаптывалась на валуне, покрытом соляными разводами, птица. Небольшая, похожая на какого-то мелкого ястреба. Серые крылья и хвост, грудка будто в тельняшке...
Старшина закусил губу - боль понемножку возвращалась. Стараясь удержаться здесь, он пытался вспомнить, что же за птица такая, которую занесло в прифронтовую полосу? Хотя, какая-там прифронтовая... От линии окопчиков, что еще не успели превратить в траншеи, раненных оттаскивали метров на четыреста. Дальше уже были воды пролива...
Кукушка, что ли?
Словно прочитав его мысли, птица мелко, чуть заметно кивнула...
- Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить осталось? - кое-как выдавил старшина.
- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..
Он умер, так и не узнав, что его обманули.