Закат эпохи мифа. Трансформация образа героя (Прометей - Ахиллес - Одиссей)... (2 из 3)
Оригинал взят у cultprosvet_mag в Закат эпохи мифа. Трансформация образа героя (Прометей - Ахиллес - Одиссей)... (2 из 3)
( начало)
Глобальные изменения жизни общества неизбежно отразились в образе культурного героя, “странная” трансформация которого, началась еще в преддверии катастрофы. Ведь в той или оной форме, духовный кризис начал охватывать культурные центры уже начиная со второй половины II тысячелетия до н.э. Людей повсеместно стало охватывать странное отчаянье и апатия от общего чувство несправедливости. Куда ни глянь, в обществе торжествовали недостойные люди, молитвы перестали помогать, а боги стали безучастными к человеческим бедам [1, 78-79].
Все более рациональным становилось мышление людей, все более логичным - поведение, но при этом в обществе возникало ощущение, что “небо” становилось все дальше, а старые правила и запреты переставали действовать. Эти процессы явственно отразились в “литературе” того времени. Например, поэма о Гильгамеше начиналась вполне в мифологическом духе, а оканчивалась уже, как первое литературное произведения, в современном смысле этого слова, где речь идет о зыбкости человеческого существования, о невозможности преодолеть физическую смертность, о принципиальной недостижимости “неба” и тщетности любых попыток его достичь. Человек начинает размышлять над смыслом своего существования, искать и не находить ответы. [1, 75-77]
В разных культурах эти нигилистические настроения отражались по-разному. Например, у одной из ведущих цивилизаций бронзового века, крито-микенской, героические сюжеты вообще исчезли из искусства. Их индоевропейские предки придя на территории современной Греции где-то на рубеже II тыс. до н.э. на протяжении нескольких веков вели достаточно замкнутый образ жизни, сосуществуя с автохтонным населением и господствуя над ним. Формировавшаяся в таких условиях культура глубоко в своем ядре имела героическую составляющую, что хорошо заметно по дошедшим до нас образцам раннемикенского искусства.
Золотое лезвие из Микен со сценой охоты на львов. XVI в. до н. э. Афины, Национальный археологический музей
Но позже, с усилением влияния крито-минойской культуры и развитием “дворцовой” цивилизации, героические образы начинают постепенно исчезать из микенского искусства. К финалу же, к так называемой катастрофе бронзового века, они полностью оказываются вытесненными из искусства формализованными религиозными и административно-бюрократическим символами [2, 592-641].
Львиные ворота Микенской цитадели
Дух героического мироощущения, позволивший микенской культуре в короткий исторический период перехватить лидерство в Эгейском мире, стать великой цивилизацией Древнего мира, контролировавшей мировую морскую торговлю всего региона, начинает стремительно угасать. А пришедший на его место культ грубой силы, в котором место героической составляющей заняла безличная гнетущая сила бюрократического государства оказался неспособным воодушевить население для ответа на вызовы разразившегося системного кризиса. В результате, момент подмены героического образа - рациональным, четко маркирует начало стремительного упадка микенской культуры, окончившегося ее полным исчезновением. [2, 630-641]
Фрески из Пилосского дворца с "холодным" изображением "резни" и отстутсвием образа героя (XIII-XII в. до н.э.)
В разных культурах трансформация образа культурного героя принимала разную форму. Вот, например, какими стали некоторые герои литературных произведений в период, предшествующий катастрофе Бронзового века в Древнем Египте и Междуречье:
Междуречье
«Поднимись на возвышения старых руин и пройди их вдоль и поперек, посмотри на людские черепа прошлых времен и нынешние: кто здесь злодей, а кто милостивый благодетель?» («Диалог хозяина и слуги»)[1, 78-79]
«Курит ли благородный лев, насытившись лучшим мясом, фимиам, чтобы утешить свою богиню?.. А я, разве я уклонялся от жертвоприношений? [Нет], я молился богам, я приносил положенные жертвы богиням… С самого детства этот добродетельный человек старался понять мысль бога, скромный и благочестивый, он внимал богине. Между тем, "бог дал мне вместо богатства скудость". И, наоборот, негодяй и безбожник разбогател. "Толпа прославляет слово знаменитости, поднаторевшей в преступлениях, но унижает существо скромное, не совершавшее насилия". "Злодей оправдан, а добродетельного преследуют. Разбойнику достается золото, а слабый тем временем голодает. Могущество дурного человека они укрепляют, а немощного губят, слабого сокрушают» («Диалоге о человеческом ничтожестве»)[1, 79]
Египет
«Боги, которые жили раньше (т. е. цари), покоились в своих пирамидах и блаженные покойники (т. е. знать), тоже похороненные в царских пирамидах - у них больше нет жилищ. Смотри, что с ними сделали!.. Их стены разрушены, и их домов больше нет - как будто никогда и не было!" Однако для автора поэмы все эти беззакония лишь еще раз подтверждают непроницаемую тайну смерти. "Нет никого, кто бы вернулся оттуда, кто бы мог рассказать о них, кто бы мог рассказать об их нуждах, кто бы мог успокоить наши сердца, прежде чем мы также отправимся туда, куда они ушли". И Арфист заключает: "Дай волю своим желаниям, пока жив… Не унывай сердцем!» ("Песнь Арфиста")[1, 97-98]
«С кем смогу я говорить сегодня? Близкие злы; вчерашние друзья превратились во врагов… Сердца стали жадными: каждый захватывает добро своего ближнего… Нет справедливых; страна отдана тем, кто поступает несправедливо… Греху на земле нет конца". Среди всего этого зла смерть кажется ему более чем желанной: она дарит ему редкостное или забытое чувство блаженства. "Смерть для меня сегодня - как выздоровление для больного… как благоухание мирта… как запах цветущего лотоса… как дух поля после дождя… как тоска по дому после долгого и тяжелого рабства…» («Совет отчаявшегося…» - диалог между человеком, охваченным отчаянием, и его душой (ба)»)[1, 98]
Бронзовый век подошел к своему трагическому финалу. Нигилизм, апатия и отчаянье, с одной стороны, гедонизм, своекорыстие и цинизм, с другой, в итоге привели к масштабной геополитической катастрофе почти полностью изменившей облик мира и ввергнувшей человечество в Тёмные века, в течение которых в значительной части Средиземноморья произошел общий регресс к предыдущей стадии развития, к временам позднего неолита.
Но перенесемся на время в современность и присмотримся к происходящему. Не обнаружим ли мы, часом, некоторых тревожных черт схожего мировоззренческого кризиса, нарастающего уже в наши дни?
( окончание следует)
Литература
( к оглавлению)
( начало)
Глобальные изменения жизни общества неизбежно отразились в образе культурного героя, “странная” трансформация которого, началась еще в преддверии катастрофы. Ведь в той или оной форме, духовный кризис начал охватывать культурные центры уже начиная со второй половины II тысячелетия до н.э. Людей повсеместно стало охватывать странное отчаянье и апатия от общего чувство несправедливости. Куда ни глянь, в обществе торжествовали недостойные люди, молитвы перестали помогать, а боги стали безучастными к человеческим бедам [1, 78-79].
Все более рациональным становилось мышление людей, все более логичным - поведение, но при этом в обществе возникало ощущение, что “небо” становилось все дальше, а старые правила и запреты переставали действовать. Эти процессы явственно отразились в “литературе” того времени. Например, поэма о Гильгамеше начиналась вполне в мифологическом духе, а оканчивалась уже, как первое литературное произведения, в современном смысле этого слова, где речь идет о зыбкости человеческого существования, о невозможности преодолеть физическую смертность, о принципиальной недостижимости “неба” и тщетности любых попыток его достичь. Человек начинает размышлять над смыслом своего существования, искать и не находить ответы. [1, 75-77]
В разных культурах эти нигилистические настроения отражались по-разному. Например, у одной из ведущих цивилизаций бронзового века, крито-микенской, героические сюжеты вообще исчезли из искусства. Их индоевропейские предки придя на территории современной Греции где-то на рубеже II тыс. до н.э. на протяжении нескольких веков вели достаточно замкнутый образ жизни, сосуществуя с автохтонным населением и господствуя над ним. Формировавшаяся в таких условиях культура глубоко в своем ядре имела героическую составляющую, что хорошо заметно по дошедшим до нас образцам раннемикенского искусства.
Золотое лезвие из Микен со сценой охоты на львов. XVI в. до н. э. Афины, Национальный археологический музей
Но позже, с усилением влияния крито-минойской культуры и развитием “дворцовой” цивилизации, героические образы начинают постепенно исчезать из микенского искусства. К финалу же, к так называемой катастрофе бронзового века, они полностью оказываются вытесненными из искусства формализованными религиозными и административно-бюрократическим символами [2, 592-641].
Львиные ворота Микенской цитадели
Дух героического мироощущения, позволивший микенской культуре в короткий исторический период перехватить лидерство в Эгейском мире, стать великой цивилизацией Древнего мира, контролировавшей мировую морскую торговлю всего региона, начинает стремительно угасать. А пришедший на его место культ грубой силы, в котором место героической составляющей заняла безличная гнетущая сила бюрократического государства оказался неспособным воодушевить население для ответа на вызовы разразившегося системного кризиса. В результате, момент подмены героического образа - рациональным, четко маркирует начало стремительного упадка микенской культуры, окончившегося ее полным исчезновением. [2, 630-641]
Фрески из Пилосского дворца с "холодным" изображением "резни" и отстутсвием образа героя (XIII-XII в. до н.э.)
В разных культурах трансформация образа культурного героя принимала разную форму. Вот, например, какими стали некоторые герои литературных произведений в период, предшествующий катастрофе Бронзового века в Древнем Египте и Междуречье:
Междуречье
«Поднимись на возвышения старых руин и пройди их вдоль и поперек, посмотри на людские черепа прошлых времен и нынешние: кто здесь злодей, а кто милостивый благодетель?» («Диалог хозяина и слуги»)[1, 78-79]
«Курит ли благородный лев, насытившись лучшим мясом, фимиам, чтобы утешить свою богиню?.. А я, разве я уклонялся от жертвоприношений? [Нет], я молился богам, я приносил положенные жертвы богиням… С самого детства этот добродетельный человек старался понять мысль бога, скромный и благочестивый, он внимал богине. Между тем, "бог дал мне вместо богатства скудость". И, наоборот, негодяй и безбожник разбогател. "Толпа прославляет слово знаменитости, поднаторевшей в преступлениях, но унижает существо скромное, не совершавшее насилия". "Злодей оправдан, а добродетельного преследуют. Разбойнику достается золото, а слабый тем временем голодает. Могущество дурного человека они укрепляют, а немощного губят, слабого сокрушают» («Диалоге о человеческом ничтожестве»)[1, 79]
Египет
«Боги, которые жили раньше (т. е. цари), покоились в своих пирамидах и блаженные покойники (т. е. знать), тоже похороненные в царских пирамидах - у них больше нет жилищ. Смотри, что с ними сделали!.. Их стены разрушены, и их домов больше нет - как будто никогда и не было!" Однако для автора поэмы все эти беззакония лишь еще раз подтверждают непроницаемую тайну смерти. "Нет никого, кто бы вернулся оттуда, кто бы мог рассказать о них, кто бы мог рассказать об их нуждах, кто бы мог успокоить наши сердца, прежде чем мы также отправимся туда, куда они ушли". И Арфист заключает: "Дай волю своим желаниям, пока жив… Не унывай сердцем!» ("Песнь Арфиста")[1, 97-98]
«С кем смогу я говорить сегодня? Близкие злы; вчерашние друзья превратились во врагов… Сердца стали жадными: каждый захватывает добро своего ближнего… Нет справедливых; страна отдана тем, кто поступает несправедливо… Греху на земле нет конца". Среди всего этого зла смерть кажется ему более чем желанной: она дарит ему редкостное или забытое чувство блаженства. "Смерть для меня сегодня - как выздоровление для больного… как благоухание мирта… как запах цветущего лотоса… как дух поля после дождя… как тоска по дому после долгого и тяжелого рабства…» («Совет отчаявшегося…» - диалог между человеком, охваченным отчаянием, и его душой (ба)»)[1, 98]
Бронзовый век подошел к своему трагическому финалу. Нигилизм, апатия и отчаянье, с одной стороны, гедонизм, своекорыстие и цинизм, с другой, в итоге привели к масштабной геополитической катастрофе почти полностью изменившей облик мира и ввергнувшей человечество в Тёмные века, в течение которых в значительной части Средиземноморья произошел общий регресс к предыдущей стадии развития, к временам позднего неолита.
Но перенесемся на время в современность и присмотримся к происходящему. Не обнаружим ли мы, часом, некоторых тревожных черт схожего мировоззренческого кризиса, нарастающего уже в наши дни?
( окончание следует)
Литература
- Элиаде М. - История веры и религиозных идей. Том I. Перев. с фр. - М., Критерион, 2001.-464 с. ISBN 5-901337-02-6 ISBN 5-901337-03-4 (том I) {13}
- Андреев Ю.В. От Евразии к Европе. Крит и Эгейский мир в эпоху бронзы и раннего железа (III-начало I тыс. до н.э.). С.-Петербург 2002 {2}
- Элиаде М. Аспекты мифа / Пер. с фр. В.П. Большакова. - 4-е изд. - М.: Академический Проект, 2010. - 251 с. ISBN 978-5-8291-1125-0 {12}
( к оглавлению)