Эрмитаж - Кураж
Левитина разгромили брехтоведы, которых он сам созвал на собеседование после премьеры "Кураж" (видимо, жаждал острых ощущений. Ну, не комплиментов же, в самом деле!).
И представилась мне фантастическая ситуация. Если б Брехт вдруг ожил, спустился на землю и встретился с брехтоведами, даже не по поводу данного спектакля, а просто пообщаться, то он услышал бы о себе и своем творчестве много нового.
Брехтоведы поведали бы писателю, о чём именно он писал, почему его вклад в литературу и историю так весом, с какой стати надо, как он и велел, следить за чистотой его воплощения на театральных подмостках или в иных сферах жизни. Почему они так рьяно и отстаивают его интересы, придираясь к малейшим сокращениям текста, едва подмеченному искажению сюжетной линии, не авторской трактовке персонажей. В общем, к любому режиссёрскому своеволию. На что, мне почему-то думается, Брехт сильно удивлялся бы: да с чего вы взяли, что я завещал именно это? Они же в один голос твердили бы: да с того, что мы посвятили изучению вас всю жизнь! На что он ещё больше удивлялся бы: но я же Брехт и мне самому непонятно ваше упорство, вы что, даже мне не верите, когда я говорю, что подразумевал совсем иное? Да, - заявляли бы брехтоведы. - Как мы вас поняли, так и действуем, во что сами уверовали, то и внедряем, и ваше частное авторское мнение нас уже не поколеблет, что ж нам из-за такой мелочи свое вероисповедание переделывать!?
Примерно такая же ситуация мне представляется с Львом Толстым, если б он встретился с толстоведами, хотя бы теми, которые сидели в телестудии Александра Гордона на показе «Последнего воскресения» и уверяли потомков писателя, что те заблуждаются даже по поводу портного, у которого шил рубашки их предок, что лишь толстоведы в курсе, кто делал тот стежок или пришивал эту пуговицу. Иначе все их биографии (как собственные, так и «толстовские») насмарку. Кто ж стерпит перечёркивание долгих лет жизни!
И тут ещё один момент. Моё личное доверие к тому или иному «исказителю». А это доверие возникает по ходу просмотра. Я либо совпадаю с увиденным, улавливаю заложенный посыл, и думаю-чувствую в унисон, тогда и принимаю. Либо нет, но не отвергаю право творца использовать чужое творение. Пьесы написаны для театра. Там им место. Если мне не нравится результат, я вправе сказать: не моё. И попытаться объяснить почему. Но не заявлять: вы не смеете браться за это, это святое, на это автором наложен запрет, либо выдвинуты определённые условия. Хочется уточнить за режиссёра: а вы уверены, что правильно эти условия прочитали? Если постановка (по мнению брехтоведов или толстоведов) не соответствует замыслу писателя, то почему же она возвращает мне как зрителю интерес к этому писателю, почему я вслушиваюсь в авторский текст и мечтаю его перечитать. Надо же учитывать, что каждое время диктует свой язык. У театра есть уникальная возможность - не искажая старинные слова, подобрать им такую форму, которая делает содержание современным. Для этого ещё надо точно угадать (учуять) момент для постановки. И осознать по-режиссёрски, что ты хочешь сказать сейчас тем, что берёшься за Брехта или Толстого.
И представилась мне фантастическая ситуация. Если б Брехт вдруг ожил, спустился на землю и встретился с брехтоведами, даже не по поводу данного спектакля, а просто пообщаться, то он услышал бы о себе и своем творчестве много нового.
Брехтоведы поведали бы писателю, о чём именно он писал, почему его вклад в литературу и историю так весом, с какой стати надо, как он и велел, следить за чистотой его воплощения на театральных подмостках или в иных сферах жизни. Почему они так рьяно и отстаивают его интересы, придираясь к малейшим сокращениям текста, едва подмеченному искажению сюжетной линии, не авторской трактовке персонажей. В общем, к любому режиссёрскому своеволию. На что, мне почему-то думается, Брехт сильно удивлялся бы: да с чего вы взяли, что я завещал именно это? Они же в один голос твердили бы: да с того, что мы посвятили изучению вас всю жизнь! На что он ещё больше удивлялся бы: но я же Брехт и мне самому непонятно ваше упорство, вы что, даже мне не верите, когда я говорю, что подразумевал совсем иное? Да, - заявляли бы брехтоведы. - Как мы вас поняли, так и действуем, во что сами уверовали, то и внедряем, и ваше частное авторское мнение нас уже не поколеблет, что ж нам из-за такой мелочи свое вероисповедание переделывать!?
Примерно такая же ситуация мне представляется с Львом Толстым, если б он встретился с толстоведами, хотя бы теми, которые сидели в телестудии Александра Гордона на показе «Последнего воскресения» и уверяли потомков писателя, что те заблуждаются даже по поводу портного, у которого шил рубашки их предок, что лишь толстоведы в курсе, кто делал тот стежок или пришивал эту пуговицу. Иначе все их биографии (как собственные, так и «толстовские») насмарку. Кто ж стерпит перечёркивание долгих лет жизни!
И тут ещё один момент. Моё личное доверие к тому или иному «исказителю». А это доверие возникает по ходу просмотра. Я либо совпадаю с увиденным, улавливаю заложенный посыл, и думаю-чувствую в унисон, тогда и принимаю. Либо нет, но не отвергаю право творца использовать чужое творение. Пьесы написаны для театра. Там им место. Если мне не нравится результат, я вправе сказать: не моё. И попытаться объяснить почему. Но не заявлять: вы не смеете браться за это, это святое, на это автором наложен запрет, либо выдвинуты определённые условия. Хочется уточнить за режиссёра: а вы уверены, что правильно эти условия прочитали? Если постановка (по мнению брехтоведов или толстоведов) не соответствует замыслу писателя, то почему же она возвращает мне как зрителю интерес к этому писателю, почему я вслушиваюсь в авторский текст и мечтаю его перечитать. Надо же учитывать, что каждое время диктует свой язык. У театра есть уникальная возможность - не искажая старинные слова, подобрать им такую форму, которая делает содержание современным. Для этого ещё надо точно угадать (учуять) момент для постановки. И осознать по-режиссёрски, что ты хочешь сказать сейчас тем, что берёшься за Брехта или Толстого.