Скорбная беспомощность
- Имейте в виду, я памперсы вам менять не буду. Я считаю, что будет справедливо, если ваше говно будут убирать ваши дети. Ведь когда они были маленькими, вы за ними убирали, а теперь наступила их очередь. Вот они пусть приходят и ухаживают за вами. Это справедливо. А когда за вами ухаживают чужие руки - это не справедливо.
Пожилая санитарка убеждённо рассуждала о справедливости. В крохотной больничной палате. Перед женщиной, лежащей на кровати в кислородной маске, с бледным лицом и полузакрытыми глазами.
Женщина не шевелилась. Только дышала со свистом. Выслушивая монолог о справедливости.
Санитарка замолчала, требуя ответа. Женщина поняла это и с трудом просипела сквозь маску.
- Вам ничего не придётся делать. Скоро придет моя сестра, она всё сделает.
Санитарка развернулась и ушла. Через несколько часов она снова заглянула в палату и снова потребовала справедливости.
- Ну и где ваша сестра? Что-то она не приходит.
Женщина еле открыла глаза.
- Скоро придёт.
- Скоро? Да вы знаете, сколько сейчас времени? Не знаете? Сейчас полдвенадцатого ночи! Никто уже не придёт.
Санитарка удовлетворённо развернулась и вышла из палаты. Унося в больничный коридор свою непоколебимую справедливость. Оставив в палате скорбную беспомощность.
29 декабря, после полутора месяцев пребывания моей сестры в ковид отделении, я впервые услышала её хриплый свистящий голос по телефону. Запутанно и слабо она просила принести свои тёплые вещи, потому что её переводят в терапевтическое отделение.
Я так обрадовалась, что толком ничего не поняла, но собрав сумку, рванула в ковидарий, где мне сообщили, что ковид у сестры вылечили, ну а на ноги её поставят в терапевтическом отделении, куда её отправили утром.
- Как отправили, - удивилась я, - у неё же нет теплых вещей?
- А её на носилках унесли, - тётенька в защитном скафандре поставила передо мной большой пакет. - В одеяло закутали и унесли. Кстати, вот её личные вещи, заберите, мы ей только телефон положили.
Я схватила пакет и понеслась в стационар, на седьмом этаже которого теперь была моя старшая сестра.
Я была очень рада! Полтора месяца мы прожили в страхе и ужасе перед болезнью сестры. Три недели в реанимации на ИВЛ, никакой надежды и только вера в чудо. Чудо произошло! Она осталась жива. Всё остальное казалось мне совсем не существенным…
В стационаре, несмотря на запрет посещения больных, меня сразу пустили в отделение и показали палату в конце коридора, за огромной пластиковой занавеской.
Я распахнула дверь и увидела родное лицо... Родное и одновременно чужое, незнакомое.
Кислородная маска на распухшей бледной коже, усталые равнодушные глаза… Беспомощность. Скорбная беспомощность.
Я рванулась к ней, болтая ерунду.
Сестра молчала, потом хриплым голосом попросила меня открыть форточку, в палате было душно. Я подошла к окну. Старые деревянные рамы были наглухо забиты и затыканы полосками грязноватого поролона.
- Я не могу открыть окно, рамы забиты!
- Позови врача, мне плохо, - едва просипела сестра.
Я побежала к медсестрам на посту, они позвали врача.
Врач пришла немедленно, а я малодушно осталась в коридоре. Мне вдруг стало страшно. Дождалась врача, бросилась за ней в ординаторскую.
Врач мне понравилась. Спокойным уверенным голосом она сказала мне, что состояние сестры обычное для человека после ковида и трёх недель лежания на ИВЛ. Восстановление уже идет, но надо запастись терпением, потому что процесс этот долгий и медленный.
- А есть ли в палате кнопка вызова медсестры? - поинтересовалась я. - Она лежит одна, вставать не может, а если ей станет плохо? Палата расположена так далеко от поста, что можно до утра кричать - никто не услышит. А у неё и голоса нет.
- Зачем кнопка? У нас санитарки и медсестры постоянно там ходят. И кнопка не нужна.
Я, вдруг и не к месту, вспомнила рассказ одного старичка, который пару лет назад лежал в хирургии после операции и ночью никак не мог дозваться санитара. Кричал-кричал и всё без толку.
А старичок был очень деятельный и у него в мобильнике имелся телефон дежурного по городу. Есть у нас такая должность в мэрии. Так вот, рассерженный старичок позвонил дежурному по городу и через 15 минут к нему не только санитар, но и врач примчался перепуганный…
Но я отогнала я от себя гнусные мысли, уверовала в лучшее и попросила телефон для связи, важно пообещав, что непременно буду звонить и справляться о самочувствии больной.
Потом снова зашла к сестре. Она лежала на спине, беспомощная, равнодушная, усталая.
- Мне на работу надо, - сказала я тихо, - я сейчас пойду на работу, а завтра точно приду к тебе.
Сестра не ответила и я, подумав, что она спит, вышла из маленькой палаты.
В холле больницы случайно встретилась с подругой, которая узнав, что в терапии лежит моя сестра, озабоченно спросила:
- А вода у неё есть?
- Не знаю, - честно призналась я. - А что в отделении воды нет?
- Откуда? - усмехнулась подруга, хорошо знающая больничные порядки - У них нет кулеров. Да если бы даже и были - кто ей принесёт? Она же одна в палате и не встаёт.
- Ну… а что, ни санитарки, ни медсестры не дадут воды попить?
Подруга жалостливо посмотрела на меня.
- Ты в больнице давно не лежала?
Здесь необходимо признаться, что я вообще никогда не лежала в больнице, если не считать родильного дома.
И бабушек своих я досматривала у себя в квартире, поэтому больничный быт мне совершенно не знаком.
Правда, десять лет назад мне пришлось провести месяц в больничной палате, ухаживая за подругой-инвалидом, которой вставили титановый каркас в позвоночник. Но было это в Хельсинки, в клинике Ортон. Там кулеры стояли в каждой палате.
Слова подруги меня озадачили, и я бросилась к аптечному киоску за водой.
- И выпиши пропуск на посещение, - крикнула мне вдогонку подруга. - Сейчас же пойди и выпиши.
Я купила воды, отнесла бутылочки сестре, которая так и лежала с закрытыми глазами. Выписала пропуск. Металась по огромному зданию стационара, боясь заблудиться и что-нибудь забыть.
По больничным коридорам ходил Дед Мороз и Снегурочка, откуда-то доносился смех, врачи и медсестры оживленно сновали по кабинетам. Новогодние праздники наступали.
Весь вечер я провела в переговорах с племянниками - сыновьями сестры. Мы обсуждали, кого нанять и кому заплатить за качественный больничный уход.
На другой день, 30 декабря, я пришла в больницу в 10 часов утра. Сестра все ещё лежала на спине, словно за всю ночь ни разу не пошевелилась и я подскочила к ней с улыбкой бодрости и оптимизма.
- Поменяй памперс, не могу уже, - слабо прошелестела она.
- Конечно, сейчас, это я быстро!
Менять памперсы это я запросто. Это я вам за минуту. Два года назад я похоронила маму. Год назад - тётю. Бабушки уходили из этого мира тяжело. И я хорошо научилась менять памперсы.
Я помогла сестре повернуться на бок и осторожно отстегнула застежки…
Хорошо, что у меня нет нервов. Очень хорошо. Когда у человека нет нервов, ему нечего бояться. Потому что нечем. Нервов-то нету….
То, что я увидела под памперсом, было похоже на кадр из фильма ужасов. На пояснице кожи не было. Бледно-розовая плоть с отекшими вздутыми краями белого цвета. И две дыры, глубокие, наполненные темной массой, в которой белели какие-то отростки. Кости? Она сгнила до кости?
Я остолбенело смотрела в эти полости не понимая, как с такими ранами человек может жить в сознании?
О том, что у сестры пролежни, мне сказали ещё в ковидарии, но я не предполагала, что пролежни могут быть дырами в теле …
Рана была покрыта слоями слипшейся сетки и марли, которые в свою очередь были покрыты калом. Памперс был переполнен. Его не меняли давно. Очень давно.
Как это возможно, тупо размышляла я, осторожно снимая, протирая, выбрасывая.. Как это возможно так долго не менять памперс при таком поражении кожи? Наверное, я что-то путаю, наверное, я что-то не понимаю…
Я аккуратно всё отчистила, отмыла, оставила сестру лежать на боку и помчалась к медсестре.
На посту сидела какая-то молодая женщина и сосредоточенно смотрела в экран компьютера.
- Скажите, пожалуйста, а как пролежни надо обрабатывать? - спросила я очень вежливо. Нервов-то у меня нет.
- А зелёнкой полейте, - не повернув головы, отвечала медсестра. - Зелёнка при пролежнях самое лучшее средство.
- Прямо всё полить? - уточнила я.
- Да. Всё и поливайте.
- А, может быть, вы пойдете и посмотрите на них? - я была очень спокойна.
- Вы думаете? - медсестра, наконец, оторвалась от компьютера и равнодушно посмотрела на меня.
- Уверена. Пойдемте.
Сестра нехотя встала и пошла за мной. В палате она остолбенело уставилась на спину сестры, потом куда-то убежала, потом прибежала с врачом, и с ещё с кем-то, потом пришёл хирург, который рассказал, как надо накладывать повязку с сеткой от пролежней и даже подарил мне остатки противопролежневой мази и пачку стерильных салфеток. Медсестра прибежала с пузырьком зелёнки и с пластырем. Сетку принесла я, так как врач из ковидария заранее велел мне её купить в аптеке.
Медсестра сделала повязку, санитарка принесла памперс и в четыре руки они запаковали мою страдалицу в белый панцирь. Потом принесли противопролежневый матрас, переложили сестру, поменяли простынь…
Я смотрела на эту суету и думала, а если бы я не пришла?
Сколько бы времени она лежала, продолжая гнить в грязном памперсе и повязке?
Выходя из палаты, кто-то удивленно спросил - а в отделении знали, что у неё такие пролежни?
И тут до меня стало доходить, что никто не знал.
Сутки сестра пролежала на спине. Медсестра давала таблетки и ставила капельницы, но менять памперсы - обязанность санитарки. А у санитарки случился острый приступ поиска справедливости. А про пролежни никто не знал. Или забыл. Не знаю. Мне уже ничего не хотелось знать.
Я поняла, что санитарка права - в чужие руки я сестру не отдам. И дело не в справедливости. Это опасно для её жизни. Она чудом выжила в ковидарии не для того, чтобы гнить в терапии. И я решила ухаживать за сестрой сама.
И потянулись длинные однообразные дни.
Я приезжала в больницу утром, уходила вечером. Меняла памперсы, кормила, обрабатывала рану, делала перевязки. Сначала думала, что мне не разрешат обрабатывать пролежни, но медперсоналу на это было решительно наплевать. И я все делала сама, только первые дни просила помочь поменять памперс. Этот процесс усложнялся пролежнями и катетером с мочеприемником. Мне было сложно делать это одной. И я бежала за помощью к медсестрам.
Кстати, первое время я отчаянно путалась в мед. персонале отделения. Дело в том, что врачи, медсестры и санитарки были одеты странно для лечебного учреждения - какие-то цветные штаны, футболки, кофты, рубашки в клетку. Только наш лечащий врач носила традиционный белый халат. Остальной персонал одевался, как попало, и я иногда не могла отличить медсестру от больного.
Когда я привыкла к людям и лицам, я поняла, что на две «добрые» дежурные смены приходится одна «злая». Сотрудники этой смены ужасали злобой и откровенным равнодушием. Санитарка, декларирующая принципы справедливости перед тяжелобольным человеком, медсестры, ленивые и наглые до безобразия. На мою просьбу о помощи только они ответили дружным отказом, да ещё прочитали мне мораль о том, что я мешаю им работать. Сидеть на посту.
Признаться честно, я была этим очень удивлена.
Меня не удивило, что в отделении нет пластыря и салфеток для перевязки, что уходя на новогодние праздники, сестра-хозяйка заперла шкаф с памперсами. Это нормально. Это всё можно купить в аптеке.
Меня удивила неприкрытая злость медсестер и санитарки к беспомощным людям, находящимся в их власти. Зачем работать в больнице, если так ненавидишь больных? Ради чего? Денег платят мало… Энергетический вампиризм? Чувство глубоко самоудовлетворения, растущее от вида чужих страданий?
Это расчеловечивание представителей самой гуманной профессии ужасает. Я могу купить пластырь, но я не могу купить сострадание медперсонала к немощному человеку. Даже если заплачу за персональный уход. Такие люди деньги возьмут, но милостивей не станут.
Справедливости ради необходимо отметить, что остальные две смены медсестер и санитарок были хорошими. Они охотно помогали мне. И словом и делом. Первые дни нового года больных в отделении было мало. В коридоре царила сонная тишь.
Я ухаживала за сестрой и работала над собой.
Находиться по девять часов ежедневно в палате с тяжело больным человеком непросто.
Необходимо исключить всякое, даже самое маленькое душевное раздражение, нетерпение и жалость к себе.
Необходимо отключить чувство времени, не ждать выходных, праздников, измеряя день только приемами пищи, обработкой раны, перевязками, дорогой домой и сном.
Необходимо свести жизнь к абсолютному автоматизму, чётко определить свои действия и выполнять их без размышлений.
Необходимо включить режим энергосбережения - не тратить жизненную энергию на разговоры, на эмоции, на интернет. Всё силы отдавать больному. И себе немного. На дорогу домой и из дома.
Поэтому я не выходила в интернет и не отвечала на телефонные звонки. Сил на это не было. Больница забирает всё.
Последние два дня в соседней палате громко стонал мужчина. А потом умер. Буднично. Запросто. И его увезли на старой каталке, которая стояла в женском туалете, рядом с нашей палатой.
Я всякий раз, глядя на каталку, недоумевала, зачем хранят этот музейный экспонат? Даже сфотографировала его зачем-то... Оказалось, для перевозки трупов.
Чтобы мозг не взорвался от непривычного режима существования, я загрузила его чтением романа в пяти частях «Масоны» А. Ф. Писемского. Выбрала самый потрёпанный том из собрания сочинений, справедливо рассудив, что мой дедушка, любивший Писемского, читал его несколько раз.
Потрёпанный том оказался романом «Масоны». История русских масонов одного маленького губернского городишки в 1835 году оказалась весьма интересной, философской и поучительной.
А ещё я любила смотреть в окно. Среди тёмных сосен виднелся золотой купол и крест нашего собора. Я цеплялась за него взглядом и «висела» сколько могла. Потому что больше мне «повиснуть» было не на чем.
Однажды, в первые дни нашего пребывания в стационаре, за окном распахнулось такое прекрасное розовое утро, что я, сделав фотографию на память через грязноватое окно женского туалета, подумала - а ведь всё будет хорошо!
Мы провели в больнице ровно две недели. В минувший вторник сестру выписали.
Домой нас везли на машине «Скорой помощи». Сестра, укутанная в одеяла, лежала на каталке и боялась, что на повороте она свалится на пол. Санитар, молодой узбек, успокоительно бормотал:
- Не бойся, не бойся…
- У вас случаи падения с каталки были? - спросила я санитара.
Он удивлённо задумался, а потом просиял.
- А, понял, у вас несчастные случаи на стройке были?
Парень захохотал и стал вспоминать бессмертные приключения Шурика.
- Мы в Узбекистане всегда смотрели этот фильм, - объяснил он мне. - Такое хорошее доброе кино!
И вот мы три дня дома. У меня дома. Я забрала сестру к себе, мне так легче ухаживать за ней и ставить её на ноги. Буквально. Потому что пока она может только сидеть. По 15 минут. Три раза в день. Но после всего пережитого, после угрозы смерти и оцепенелой беспомощности, я уверена, что она встанет и пойдёт.
Друзья, спасибо всем за тревогу, сочувствие, звонки и сообщения. Я всё видела, но отвечать не могла - берегла силы. Я ведь как на войне побывала…