Портрет Д.
О, это по-настоящему сложный вопрос, - говорил он, если вопрос ему нравился. И со своим легким, как бы извиняющимся заиканием принимался еще не отвечать, но осматривать окружающее семантическое пространство, чтобы можно было развернуть ответ каким-то особенным, только для него характерным образом.
Однако спрашивали его редко. Было не много желающих на те простые, с точки зрения авторов, вопросы, получать такие развернутые, разветвленные, избыточные ответы, с отступлениями, комментариями и пояснениями, и, главное, совершенно неожиданные. Ведь люди главным образом хотят подтвердить свою догадку или мнение, а не услышать что-то такое, чего они не знали - если, конечно, не иметь в виду справочный материал. Ведь каждого интересует только он сам и никто не хочет иметь конкурента. При такой изощренности ума он был по детски наивен в том, что ему не нравилось или выходило за круг его интересов. С другой стороны, он искренне не понимал, почему некоторые вопросы, совершенно очевидные и простые с его точки зрения, не понятны окружающим. Для себя он объяснял это так, что они либо ленятся, либо хотят получить удовольствие от того, что кто-то будет думать за них - примерно так, как он получал удовольствие от редких, и я бы даже сказала, скорее теоретических, походов в ресторан, в то время как ту еду, которую ему подавали, в принципе он мог приготовить и сам. Его дикое, необузданное занудство, с хватанием за пуговицу и тяжелым шепотом проговариванием скороговоркой ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ ВЕЩЕЙ имело и дивную сторону - неожиданный поворот мысли, блеск ума, свежесть незашоренного привычным мне способом восприятия. Кроме того, любой разговор представлял для него часть его сложной жизни - со всеми ее атрибутами, неразрывно связанный с ее самыми разными сторонами - он умудрялся вплетать в разговор и его рассуждения о том, как он выстраивает свои отношения с женой, и какие отношения вообще у всех должны быть в идеале, и о том, как учат в современных школах, и почему теория эволюции занимает такое, а не иное место в умах современников и еще так много всякого другого, что не всегда было понятно о чем он вообще говорит. Но попытки вернуть его к исходной теме показывали, что он о ней хорошо помнит, и, по его словам, не отклоняется от темы, а только приводит эти все рассуждения для более точного и полного ответа. Дикое и дивное.
Часто говорить с ним было невозможно, нужен был достаточный интервал между разговорами, должно было вызреть что-то - в нем ли, или во мне, накопиться для того, чтобы среди всех этих объяснений и пояснений было достаточно того нового и свежего, что, собственно, и заставляло меня поддерживать с ним отношения. Более частые разговоры можно было сравнить с игрой с автоматом, когда нужно угадать выигрышную комбинацию цифр, чтоб получить приз, и пока станет ясно, угадал ли, все крутится, вертится, картинки мелькают и бренчат. Не знаю, много ли было в нем того, что было бы мне интересно услышать, но самые содержательные ответы я получала на вопросы, о которых не подозревала, что они могут быть сложными. Да, нужно было еще угадать, какой вопрос для него будет интересным - иначе он начинал морщиться, нервно подергивая лицом, и вываливал на тебя все, что знал по этом поводу - и тут-то его занудство не знало предела, и вступить в диалог уже было невозможно, а только приходилось ждать, проверяя возможности своего терпения, когда он, наконец, иссякнет, и замолкнет, глядя на тебя честными глазами человека, исполнившего свой долг в полной мере.
При всем при том, его можно было назвать гением банальности - согласно выражению, что «истина рождается как ересь …» Самые замечательные его догадки показывали простое, очевидное и незамысловатое решение там, где проблема казалась особенно сложной, где полет мысли силился найти что-то эдакое, и где годами сталкивались лбами непримиримые противники.
Он несколько раз женился и разводился и, наверное, остался бы холостяком, если бы ему не сосватали девушку, воспитанную в южнорусских традициях - то есть одержимую желанием выйти замуж во что бы то ни стало, ибо незамужняя девушка в тех местах после определенного возраста воспринимается как неудачница, уродина, никчемный и вообще даже опасный человек.
Жена тут же взяла верх в семье, и, отменив все его маленькие холостяцкие удовольствия, принялась за его воспитание, что выражалось в том, что он иногда стал приходить на работу с синяками на лице, шокируя окружающих, впрочем, он воспринимал все это как должное, как часть супружеской жизни. Она быстро родила ему сына, и он тут же стал думать о том, какое образование ему надо будет дать и на какое будущее ориентировать - разумеется, лучшее, чем у него самого.