Офелия
Офелия
В мировой поэзии, рожденной еще не начавшимся или уже значившимся на календаре XX веком, вдруг проявляется внимание к несчастной жертве любви - Офелии (А. Рембо "Офелия", Г. Гейм "Офелия", Б. Брехт "Об утонувшей девушке"). Символом нового времени становится не рассуждающий Гамлет, а невинная девушка-невеста, сметенная судьбой. Но темная тень этой незаметной жертвы словно покрывает большие города скорбным пророчеством. Поэтам не дает покоя причина ее гибели, причина, которая залегает глубже формальной и общеизвестной.
По "версии" Артюра Рембо - это таинственный зов природы:
Офелия, белей и лучезарней снега,
Ты юной умерла, унесена рекой:
Не потому ль, что ветр норвежских гор с разбега
О терпкой вольности шептаться стал с тобой?...
(А. Рембо "Офелия", перевод Б. Лившица)
Ему вторит и немецкий поэт-экспрессионист Георг Гейм (Georg Heym "Ophelia"), описывая эскорт Офелии, плывущий по реке сквозь девственный тенистый лес, там: испуганные ветром летучие мыши с намокшими крыльями - словно ночное облако, водяные крысы, запутавшиеся в волосах Офелии, юркнувший по груди длинный белый угорь и светлячок, сияющий во лбу. И ива, как у Рембо ("Плакучая над ней рыдает молча ива,/ К мечтательному лбу склоняется тростник"), прощается с Офелией Георга Гейма: "Und eine Weide weint/ Das Laub auf sie und ihre stumme Qual" ("Листвой оплакивает ива ее немую боль"). И дальше, в красном полуденном зное, скользит Офелия по тихому миру полей среди уснувших желтых ветров:
Im dichten Röhricht steht der Wind. Er scheucht
Wie eine Hand die Fledermäuse auf.
Mit dunklem Fittich, von dem Wasser feucht,
Stehn sie wie Rauch im dunklen Wasserlauf,
Wie Nachtgewölk. Ein langer weißer Aal
Schlüpft über ihre Brust. Ein Glühwurm scheint
Auf ihrer Stirn. Und eine Weide weint
Das Laub auf sie und ihre stumme Qual.
Korn. Saaten. Und des Mittags roter Schweiß.
Der Felder gelbe Winde schlafen still.
Sie kommt, ein Vogel, der entschlafen will.
Der Schwäne Fittich überdacht sie weiß.
Не задерживаясь, проплывает эта траурная процессия мимо блеска шумных городов. Нервный вскрик ("Vorbei! Vorbei!") в контексте стихотворения звучит как: "Прочь! Прочь!" Город для поэтов-экспрессионистов (особенно у Гейма) является олицетворением мертвой механики каждодневности. Это - могущественный тиран с тяжелым черным лбом, молох, вокруг которого толпятся коленопреклоненные черные же слуги. Здесь над речным потоком протянулись тяжелым бременем мосты, подобно грубым цепям пытаясь удержать его живое движение:
...Mit schwarzer Stirn, ein mächtiger Tyrann,
Ein Moloch, drum die schwarzen Knechte knien.
Last schwerer Brücken, die darüber ziehn
Wie Ketten auf dem Strom, und harter Bann.
Жестоким противопоставлением естественной для Офелии водной стихии (даже руки ее, захваченные потоком, подобны плавникам) - образ заката в городе, где он угрожающе зависает в наглухо закрытых окнах, и кран с огромной стрелою на этом фоне - как символ цивилизации - усиливает чувство ужаса и незащищенности человека:
...Hall voller Straßen. Glocken und Geläut.
Maschinenkreischen. Kampf. Wo westlich droht
In blinde Scheiben dumpfes Abendrot,
In dem ein Kran mit Riesenarmen dräut...
Противопоставленная этому "тирану", смерть Офелии кажется живой и светлой. А река, принявшая утопленницу, становится у Георга Гейма рекой времени.
Вниз по реке времени уходит Офелия в вечность, отсветами которой - полыхающий вдали горизонт:
Der Strom trägt weit sie fort, die untertaucht,
Durch manchen Winters trauervollen Port.
Die Zeit hinab. Durch Ewigkeiten fort,
Davon der Horizont wie Feuer raucht.