Социализм как религия ненависти или Пацан к успеху шёл ©
Выдающийся русский мыслитель и экономист С.Ф. Шарапов ещё в 19076-м опубликовал статью «Социализм как религия ненависти». Суть в том, что идеология социализма фактически заменяла религию, то есть становилась новой квазирелигией, отвечающей религиозной потребности человека, удовлетворяемой здесь искусственным суррогатом.
Оказался пророком. И далеко не он один. Но у нас же нет пророка в своем Отечестве. Обезьяны убьются до смерти, гоняясь за фальшивыми «идеалами».
Черное они всегда называют «белым». Ложь как принцип бытия - придворные идеологи его даже не стесняются совсем. Полная противоположность социализма и христианства как духовных явлений!
По сути эта новая религия небытия помойного есть воплощение 7 смертных грехов:
- Гордыня (человекобожие, тщеславие и самолюбие, преклонение перед человеческим «авторитетом», «инженерия человеческих душ», безумный рост и неподсудность бюрократии как управляющего «класса»)
- Алчность (от тщеславия и гордыни - коррупция, воры в законе и благосостояние «по блату»)
- Зависть (безмозглое «равенство» в нищете, невозможность творческой самореализации, паразитизм и лень - «пусть государство даст!», доносы на ближнего своего)
- Гнев (внесудебные расправы, ненависть к успешным и независимым, бесконечные конфликты и мордобития среди самих адептов, резкий рост преступности, насилие над обществом путем самой дичайшей, жестокой и кровавой диктатуры)
- Блуд в любом виде (один раз живем! - аборты, порно, разрушение семьи и Таинства брака)
- Чревоугодие (от алчности, уныния, скотства и бессмысленности бытия)
- Уныние (диалектика материализма, детерменизм, самоубийства)
- Уныние (диалектика материализма, детерменизм, самоубийства)
В конечном итоге вся эта галиматья вылилась в формулу, которой руководствуются до сих пор: не государство для человека, а человек для государства. Жизнь человеческая не стала стоить и гроша.
"Вот что значит, когда отсутствует понятие греха" ©
Всё лучшее в советском - несоветское © И как русский народ, мы ещё существуем чудом - только благодаря Русской Православной Церкви.
Сталин наш любимый,
Сталин дорогой!
Ленин уже умер,
А ты еще живой...
Черт хохочет без оглядки
Пляшет с Сталиным вприсядки,
Ну и Сталин молодец!
Загубил ты Русь вконец!
30 декабря 1948 г.
- (...) .. доносы... фальсификация всего - истории, науки, литературы... даже до сказок добрались!
(...) Екатерина Николаевна Розанова рассказала нам страшные вещи. После финской войны, в момент обмена военнопленными, она работала в Выборге и ездила с поездами, возившими военнопленных.
По приезде к финской границе носилки покрывались чистыми простынями, санитарки одевали чистые халаты и несли раненых, здоровые шли пешком. Вдали на холме стояли толпы народа. Когда пленные переступали последнюю запретную черту, толпа бежала им навстречу, их обнимали, угощали, несли на руках.
После этого к поезду приближались наши русские, бывшие в плену в Финляндии. Их встречали гробовым молчанием. Всему медицинскому персоналу было запрещено с ними разговаривать, на них смотрели как на шпионов, военных преступников. «У меня слезы так и текли», - говорит Екатерина Николаевна.
Когда поезд отходил на некоторое расстояние от границы, военнопленных обыскивали, и выбрасывалось все, что у них было, даже хлеб, который им на дорогу дали финны. «Видеть эти глаза, ожидавшие встретить родных, своих, и увидевшие врагов, было невыносимо». «Доктор, куда нас везут? Нам говорили, что нас отвезут в концлагерь, но мы не хотели этому верить», - говорили Екатерине Николаевне больные. Финны уговаривали их остаться в Финляндии. Им не дали побывать дома и отправили всех, кроме тяжелораненых, в концлагерь. Екатерина Николаевна потихоньку взяла от этих несчастных открытки, письма, чтобы отправить родным.
Нет, это не русская черта.
Лягушки, просившие и получившие царя.
12 июня 1949 год.
- Говоря о Пушкине, «хозяин» Союза писателей Дементьев еще сказал, что речь Достоевского на открытии памятника Пушкина в 1880 году - пасквиль, в котором он старается стащить Пушкина в болото христианства!
Нюша, прислуга Анны Петровны, ездила весной в деревню к матери в Тверскую губернию. Говорит, что тихо стало в деревне. Мужчин почти не осталось, все перебиты, остались одни женщины и мальчишки-подростки, которых скоро в армию должны призвать. Гонят самогон, управы на них никакой нет, царит поножовщина. На Пасху в округе их деревни было убито 32 человека. Расстрела нет, убийц сажают в тюрьму, что освобождает от военной службы!
Вот что значит, когда отсутствует понятие греха.
21 февраля 1950 год.
- Вчера у меня была Наталья Васильевна (прим. - Крандиевская-Толстая) и очень юмористически описывала предвыборное собрание в Союзе писателей. Перевыборы в Верховный Совет. Она очень хорошо, всегда в лицах, рассказывает. Повторение такого же заседания, как по случаю 70-летия Сталина, на котором я присутствовала. Аплодисменты, вставания и еще аплодисменты. «Смотрела я на этих писателей и думала: где же люди с “взыскующей” совестью, как бывало? Нету их». - «Вероятно, они среди тех двадцати миллионов, которые населяют наши лагеря», - ответила я.
Она ушла, а часу в десятом зашла Анна Андреевна. Она пробыла три недели в Москве, возила передачу сыну. «Да, он у нас», - как, это услышав, она обе руки прижала к груди. «Так все не отдаешь себе отчета, не веришь, и только тогда все ясно становится, как услышишь эти слова: он у нас».
А.А. предполагает, что его взяли и вышлют без всякого дела и нового обвинения, а только потому, что он был уже однажды «репрессирован» (слово, которое официально употребляется).
Он был уже однажды выслан, из Сибири пошел добровольцем на фронт, брал Берлин, имеет медаль «За взятие Берлина», был реабилитирован, защитил диссертацию, и когда погрузился в новую интересную работу, тут-то кошка и цапнула. Комнату его не запечатали, следовательно, дело несерьезное, казалось бы.
Какое у А.А. красивое благородное лицо.
1 марта 1951 год.
- (...) Много обысков и арестов. Арестован поэт Сергей Спасский, писательница Наппельбаум. На днях доктор Екатерина Николаевна Розанова. Перед этим за неделю или за десять дней у нее был обыск. Взяли Вл. Соловьева, книгу об Иоанне Кронштадтском. У нее бывала богомолка, которая сообщила какому-то священнику, что у Екатерины Николаевны много духовных книг. После этого последовал обыск. Так говорят.
Екатерина Николаевна прекрасный доктор и большая умница. Когда Анна Петровна читала нам третий том своих записок, самые умные и острые замечания и указания делала Екатерина Николаевна.
Анна Петровна ее очень ценила. Она была всей душой предана делу, личной жизни у нее не было. В финскую кампанию она работала на фронте, ездила в поезде. Блокаду провела здесь и работала дни и ночи. Была очень религиозна, комната ее походила на келию. За что можно арестовать такого кристального человека, такого горячего патриота? Это ужасно. Понадобился бесплатный врач, вероятно. Она очень много помогала. А.П. давала ей 200 рублей в месяц, которые она целиком отдавала. Я не удивлюсь, если меня арестуют. Как говорят, ищут связи с заграницей. Я никогда не скрывала в анкетах, что у меня там братья. Этого уже достаточно вполне, хотя в апреле будет ровно 4 года, как я получила последнюю Васину открытку. Какая жестокость. И притом ненужная и вредная для них же.
Кругом болезни и скоропостижные смерти. Вавилов, Крачковский, еще целый ряд профессоров, переводчица Ксанина (Пасынкова). Ей было всего 52 года. Я ее знала еще по Петрозаводску, где она играла на сцене. Она преподавала в Институте языков и очень много переводила.
6 марта.
- Сегодня ночью думала о смерти. Не с духовной стороны - смерть меня не пугает, я верю в вечность духа. А о смерти в советски-житейском плане. Это вот ужас, до которого еще нигде не додумались. Скажем, я сегодня умираю. Мою смерть регистрируют, и тотчас же жилотдел дает ордер на мою комнату какому-нибудь давно ждущему и стоящему на очереди лицу. Наташа с детьми вселяются в одну комнату. Слабенькая Соня теперь спит со мной, она ходит в школу в вечернюю смену, ей необходимо высыпаться по утрам. Куда поставить всю мебель? После выноса тела приходят новые хозяева с ордером, требуют, чтобы освободили комнату, грозят, что выкинут все на улицу. Дети испуганно жмутся в угол, может быть, Соня плачет. Те кричат, Наташа кричит, безудержно и радостно звонит по телефону, сзывает всех подруг и мелких жидков, и начинается разгром. Сжигают весь мой «архив», все письма, рисунки, всю мою жизнь. Тащат книги продавать, звонят в комиссионные магазины, все продается, дарится, через месяц-два ничего нету, дети, как и раньше, ободранные и голодные, Наташа хлещет Соню по щекам, у Сони истерика, с сердцем все хуже и хуже…
Веселая картина.
Квартиры оставляют вдовам знаменитостей, Аствацатуровой, Петровой-Водкиной, а мы простые смертные, за людей не почитаемся.
Какое мучительное чувство - не иметь возможности обеспечить своих детей, внуков.
На этом ведь зиждется культура.
Предполагают, что Екатерина Николаевна арестована по подозрению в том, что она была монахиней. А если монахиня, значит, есть организация. А это недопустимо.
Я вспоминаю, когда мы жили в Вильно, прислуги были обычно католички, литвинки или польки. Большинство из них были «терциарки» (tiersordre), т. е. мирские монахини, или правильнее - монахини в миру. Это была католическая организация, но ее никто не боялся, наоборот, зная, что религиозный человек честен и добросовестен.
...
14 марта.
- Предательство стало у нас таким заурядным, обыденным явлением, что никто не задает себе подобных вопросов и celui qui trahit les amis (тот, кто предает друзей) и не догадывается, что он une loque и что la mort vaut cent fois mieux (что такое безумие и что смерть в сто раз лучше). Ему все подают руку, хотя и знают, что он предатель и подлец, что он une loque, а он, предатель, сияет, будучи убежден, что никто не догадывается и что ему так ловко удается всех обмануть. Сколько их! Как ни придешь в Союз писателей, узнаешь о новом аресте. Теперь Боронина.
Кто на них доносит, кто оговаривает? Мне кажется, ни один писатель даже помыслить не смеет оппозиционно, не то что «озвучить» подобную мысль.
Ведь мог же Бенедикт Лифшиц оклеветать в 1938 году Е.М. Тагер и взвести на нее обвинение в терроризме!! И этому могли поверить.
21 апреля.
- Была у Анны Петровны (прим. Остроумовой-Лебедевой). (...). Ей прислали из Москвы гранки ее третьей части автобиографических записок. «Прислали обсосанный леденец моей книги. Все сохранено, даже Коктебель, из-за которого Пикулев, главный редактор издательства Академии художеств, выдержал длительный бой с Горлитом, но все обсосано». Все похвалы Александру Яковлеву убраны, и издевательство над Пикассо также. У Пикассо на выставке в 1926 году была такая картина: холст был посыпан какой-то крупой, покрыт каретным лаком и к нему приклеена голубая дощечка. «Я над ним издевалась, - сказала А.П., - и эти насмешки изъяты». - «Да ведь он коммунист, - объяснил Костенко, - и получил премию за “Голубя мира”». Все понятно. «И все же я довольна, - сказала А.П., - и нахожу, что появление моей книги в данный момент - явление вполне аморальное», - она расхохоталась, и мы тоже. Она чудно смеется, у нее столько юмора.