Революционеры о революционерах. Портрет эпохи.
Горький… почти преступник. К нему сегодня пришла сестра этого несчастного Шингарева, а он ее выгнал. И сказал Ив. Ив-чу (с какими глазами?), что «вот если б Ленин был в этом положении, я бы помог, а Шингареву помогать не хочу». Очень серьезные проекты о смертной казни. Хотят начать со своего Шнеура (ловкий ход!), а потом уж нескольких кадет…
- Наш еврей-домовладелец, чтобы спасти себя, отдал свою квартиру в распоряжение Луначарского «для просветительных целей». Там поселился фактор большевиков Гржебин (прохвост), реквизировал себе два автомобиля, налепил на дверь карточку «Музей Минерва» - и зажил припеваючи. Сегодня к нему от Манухина пошел обедать Горький. Этот страдальческий кретин тоже малограмотен, тоже поверил «Правде»: нашли кадетский заговор! Ив. Ив. даже ужаснулся: «Ну, идите к Гржебину есть мародерские пироги!»
- Лирически настроенный, но бестолковый Луначарский навязывает пролетариату в качестве поэта Ясинского, писателя скверной репутации. Это значит - пачкать знамена рабочего класса, развращать пролетариат.
Пугать террором и погромами людей, которые не желают участвовать в бешеной пляске господина Троцкого над развалинами России - это позорно и преступно.
Ленин «вождь» и русский барин, не чуждый некоторых душевных свойств этого ушедшего в небытие сословия, а потому он считает себя вправе проделать с русским народом жестокий опыт, заранее обреченный на неудачу. Неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его приспешников - его рабов.
В одной из грязненьких уличных газет некто напечатал свои впечатления от поездки в Царское Село. В малограмотной статейке, предназначенной на потеху улицы и рассказывающей о том, как Николай Романов пилит дрова, как его дочери работают в огороде, - есть такое место: «Матрос подвозит в качалке Александру Федоровну. Она похудевшая, осунувшаяся, во всем черном. Медленно с помощью дочерей выходит из качалки и идет, сильно прихрамывая на левую ногу… »Гришку бы ей сюда, - хихикает кто-то в толпе: - Живо бы поздоровела». Звучит оглушительный хохот. Хохотать над больным и несчастным человеком - кто бы он ни был - занятие хамское и подленькое! Хохочут русские люди, те самые, которые пять месяцев тому назад относились к Романовым со страхом и трепетом, хотя и понимали - смутно - их роль в России. Но дело не в том, что веселые люди хохочут над несчастием женщины, а в том, что статейка подписана еврейским именем Иосиф Хейсин. Я считаю нужным - по условиям времени - указать, что нигде не требуется столько такта и морального чутья, как в отношении русского к еврею и еврея к явлениям русской жизни.
Одно время я бывал у Горьких (когда был председателем Совета по заведованию Народными домами с Андреевой - моей помощницей). Но теперь они злые враги нашего «режима, и я их избегаю.
Мною довольны. Пролетарско-солдатская аудитория признает и по-настоящему любит рядом с Троцким только меня. Интеллигенция же ненавидит Троцкого, а меня сильно выделяет из всех большевиков. В общем, у меня недурное положение. Но что ж так? Положение России ужасно и сердце болит все время за нее. С нею пропадаем мы все.
Жестокости сколько! Еще больше, впрочем, гнусности, образцом каковой я считаю Горького с его теперешними противубольшевистскими статьями. Дурак с изрядной примесью мерзавца. Но еще больший дурак читатель, который эту изворотливость и лицемерие принимает в святой серьез и пишет: «Великий писатель, наконец, не выдержал…» Ведь вспомнить только, что в течение всей революции «Новая Жизнь» усердно призывала к погрому буржуазии. К миру, к вражде к союзникам, к братанию. «Не травите Ленина!» - ведь это они писали. Троцкого и всех пломбированных они нежнейше приветствовали! И давно ли тот же социалистический «День» называл горьковскую «Жизнь» «презренной газетой». Конечно, Горький вылезет сух и чист, разве только бочок придется кое-где пообчистить, да высушить портянки - ловкач!
Даже Горький заговорил против большевицкого движения. В «Новой Жизни» его статья с предостережением об ужасах уличных выступлений. Такой же Алексей Михайлович в душе буржуй и мещанин, как мы, грешные, осмеиваемые и презираемые им. Встревожился за свой уголок, где у него есть близкие и приятные ему существа, красивые вещи, уют и т. д., и вот боится, как бы «товарищи» все это не переломали.
Вспоминаю, как 12 лет тому назад, 9 янв. 1905 г., мы (т. е. Зина, Дмитрий, я и некий Быховский) из Вольно-экономического общества, где был митинг, и Горький с бритым Гапоном кричали с хор о необходимости восстания («Пушки! Пушки нужны», - кричал хриплым голосом Гапон), ездили в Александринку прекращать какую-то пьесу Островского. К великому огорчению публики, это предприятие удалось.
Если то, что делают большевики с Россией - эксперимент, то для такого эксперимента я пожалел бы предоставить даже лягушку.
Я не вижу для себя возможным быть в одном деле с господином Горьким, участником и руководителем печатного органа, так неустанно и страстно работающего на гибель родины.
Никогда не призывайте ширмассы к свержению, чтобы самим не оказаться в роли кровавой жертвы