Всю историю Средневековья на западе не было государства
Оригинал взят у victoriarossi в Всю историю Средневековья на западе не было государства
Суверенитет и сюзеренитет - проблема власти
Оригинал взят у smirnoff_v
Я тут давненько замыслил одну идейку и недавно прочитанная статья подтвердила мои мысли, в связи с чем решил поделиться. Суть в проблеме, чем же отличается история запада от истории всего мира.
Проблема состоит в том, что любые попытки изыскать какую-то особенность Запада натыкаются на тот факт, что никаких особых особенностей не было. Поземельные отношения, основанные на условном держании - было до них, феодальная лестница, - было, феодальная раздробленность - тоже было. В примеры можно привести парфянскую державу, персов, Индию раджпутов, Византию и Оттоманскую Порту.
Но я обнаружил одну особенность, правда, скорее в сфере идеального, в сфере общественного сознания и массовых убеждений. Речь идет о том, что всю историю Средневековья на западе не было государства.
Как же так, возразят мне. А как же французское и английское королевство, император и папа, короли и герцоги с графами - разве они не государство?
Как ни странно нет. Дело в том, что все эти короли и императоры обладали тем, что называется сюзеренитет, но вовсе не тем, что мы называем суверенитетом. Они не более чем сюзерены для своих баронов, но не суверены для государств. Суверенитет как принцип «переоткрывается» Западом только в новое время со становлением национальных государств, да и то в первую очередь в своем внешнеполитическом аспекте.
Он был не более чем сюзереном для определенного количества лиц (индивидуальных или коллективных), вступивших с ним в отношения вассалитета - взаимных прав и обязанностей. Ничего более крупного и значимого, что выражал бы король за спиной такого короля не стояло. Нет никакой абстрактной идеи, выражением которой был бы король.
Вернее сказать в наиболее напряжённые моменты что то такое проскальзывало, вроде идеи «La belle France» в эпоху столетней войны и походов Жанны д`Арк, но это был не более чем проблеск, тут же опять растворившийся в истории вплоть до решительного утверждения национальных государств в Европе.
Возникает вопрос, с чем связанно такое положение вещей на Западе. По моему мнению, причина отсутствия государства состоит в том, что Запад не признал в Средние века падения римской империи и, уверовав в несуществующее государство, не смог обосновать новое.
Хочу заметить, что «открытие» Западном принципа суверенитета, на самом деле есть открытие только для самого Запада. Сам принцип был скорее нормой осуществления государственной власти во всем мире, кроме Запада. Только поразительное нахальство и снобизм западной цивилизации позволили ему уверить сначала себя, а затем и весь мир, что принцип суверенитета есть достижение западной культуры.
Кстати нужно отметить, что отношения с принципом суверенитета на Руси тоже были неоднозначными. Дело в том, что в определенной, своеобразной форме, в виде идеи «украсно украшенной Русской земли» как источник суверенности над древнерусскими князьями и за их спиной стояла идея некого абстрактного единства - русской земли, а уж сами князья и их власть была отражением этого принципа (в эпоху персонификаций идея единства русской земли выражалась через право на власть всего разлапистого рода Рюриковичей - и только его).
Но вот в чем дело!
У конкретных русских князей были большие проблемы в отношении с княжествами, где эти князья сидели. Дело в том, что в отличие от германских варваров, завоевавших земли римской империи, Рюрик и его потомки Русь не завоевали, выступая всего лишь подобием кондотьеров, что выразилось в том, что они не сделались владельцами и хозяевами земельного фонда на Руси. Хозяевами остались роды со старшиной, постепенно эволюционирующей в известное нам боярство. Более подробно об этой коллизии я писал вот тут
Как бы там не было, князей эта ситуация, естественно не устраивала, особенно тогда, когда в результате прихода половцев и закрытия пути «из варяг в греки», доходы от торговли, на которых держалось могущество киевских князей, упали. И князья занялись колонизацией новых земель, где они были бы уже не пришлыми приживальцами, а полноценными хозяевами - в этом особенность колонизации северо-востока, она была в первую очередь княжеской.
Так постепенно появилась и укрепилась Северо-восточная Русь и конкретно в свой черед княжество Московское. Эти земли существовали уже на новых принципах. Князь был не кондотьером, но хозяином, а княжество - вотчиной его рода.
Конкретно московское княжество сделалось вотчиной, личной собственностью потомков Калиты. Примерно как двор, земля, корова и лошадь были собственностью мужика и передавались по наследству, ровно так же собственностью московских князей было московское княжество - об этом замечал еще Ключевский.
Но с укреплением княжества Московского и его претензией на власть над другими землями Руси, не входящими в наследуемый домен московских князей, принцип вотчины опять столкнулся с идеей суверенитета, основанной на некой высшей абстракции. Ведь узко-вотчинный принцип не предоставлял никаких оснований для легитимации власти московских князей на обширных русских территориях. Так столкнулись старомосковский принцип вотчиной власти и принцип царства, связанный не только с идеей единства земли русской (на ней базировались претензии московских царей на все русские земли), но и идеей вселенского imperium, воспринятого Москвой от Константинополя.
Кризис эпохи Ивана Грозного, смена династии - все это предопределило поражение вотчинной идеи, ведь очевидно, новая династия не имела оснований претендовать на собственность потомков Калиты и получила власть, выражая другие, высшие государственные принципы.
Кстати, боюсь, вотчинные принципы в новом исполнении опять набирают силу на нашей земле, но это отдельный разговор.
Впрочем, я отвлекся от Запада, а ведь разговор в первую очередь о нем.
В первую очередь отсутствие государства на Западе привело к тому, что никому в голову не приходило заниматься государственным управлением в полном смысле слова, т.е. никому в голову не приходило, что государство имеет обязанности перед народом.
Я говорю об убеждении, что власть обязана управлять, регулировать отношения в обществе и делать это справедливо и правильно. Так вот средневековые короли Запада такой обязанности не имели. Короли как сеньоры имели ряд сеньоральных прав и обязанностей, но никакого отношения к регулированию отношений в обществе это не имело. Не только со своими вассалами король вступал в сеньорально-вассальные отношения. С городами, например, это тоже было, что-то вроде договора. В таком договоре, содержались обязанности и права города и короля по отношению друг к другу. Город должен был, например, поставлять столько то ополченцев королю в случае войны, содержать или не содержать столько то стражников королевского гарнизона и т.д. Так вот все правление короля заключалось в возможности увеличить или уменьшить (если король слаб) размер городских повинностей, и все. Тем более в отсутствии развитой административной системы власть короля была сильнее там, где он на данный момент присутствует и слабее там, где его нет.
Что бы было понятным, я попробую показать это на примерах. В социальной организации константинопольского периода римской империи (в литературе обычно называемого Византией) начиная со славянских воин и переселения славянских племен на территорию империи важнейшую роль играла крестьянская община. И примерно с VII века и до разгрома Константинополя европейскими варварами существовала более или менее острая коллизия, заключавшаяся в том, что сословие нобилей, или донатов, как они там назывались - т.е. людей богатых, имеющих и денежный и, как сегодня говорят, административный ресурс, желало в своих классовых интересах крестьянскую общину разрушить, ее земли приватизировать, а крестьян обратить в зависимых работников.
Так вот византийские императоры с тех же самых пор раз за разом с помощью законодательства ограничивали поползновения донатов и защищали общину. Тому был и простой государственный интерес - понятное дело без него многое пошло бы иначе, - ведь государство именно из общины черпало людские и материальные средства для поддержания своего могущества. Но нельзя отрицать и представлений императоров о справедливости, добре и зле, которыми они руководствовались в своей деятельности в рамках идеалов симфонии царства, церкви и народа.
В определенные годы донаты, пользуясь лазейкой в законе, а именно правом давности занятой земли в 40 лет, принялись отчуждать крестьянские земли. И тут же выходит закон, который начинался со следующих слов:
«С тех пор, как мы получили самодержавную власть и принялись разбирать дела между богатыми и бедными, мы увидели, что властели, болея страстью приобретения, находят явное поощрение своей страсти в сорокалетней давности и стараются то посредством подарков, то посредством присущей им силы и влияния миновать как-нибудь этот срок и затем получить уже полное право собственности над тем, что они дурным образом приобрели от убогих. Желая исправить такое зло, поставив в должные границы нынешних властелей, и воспрепятствовать будущим следовать по тому же пути, мы издаем настоящий закон».
Так вот западноевропейский король в принципе не мог написать таких строк. Для того, что бы их написать, нужно осознавать свое право и обязанность приводить в общество в соответствие с неким идеалом, нужно иметь абстрактную идею, стоящую над монархом - как правило, идею справедливого государства и общества и соответственно обязанность монарха этот справедливый порядок поддерживать и защищать. Западноевропейский король же имел только обязанности и права сеньора - пускай и самого крупного.
Если говорить византийскими терминами, то он был не более чем крупнейшим донатом. Сама идея о том, что монарх находится над обществом, над классами, выражая собой некий высший принцип, не могла быть понята европейскими королями, которые были не более чем первыми рыцарями королевства. Поэтому, кстати, община на Западе пала куда раньше при общей на многие века отсталости Запада по сравнению с Константинополем.
Каков же был результата такого положения вещей? По моему мнению, таких результатов было два. Во-первых безудержный социальный прогресс, а во вторых нескончаемые страдания людей.
Мы привыкли оценивать социальный прогресс с исключительно положительной точки зрения, хотя стоило бы усомниться в этом, учитывая сколько восстаний и бунтов происходило против приходящих социальных изменений.
В марксизме отрицательное отношение людей к изменениям вполне объясняется тем, что во-первых прогресс в рамках экономической формации есть движение по направлению ко все большему отчуждению людей друг от друга, от средств труда и от продукта своего труда, а во-вторых выгодополучателями от таких изменений, как минимум на ранних этапах, становится достаточно узкий круг людей, освоивших новые социальные практики.
Таким образом, для основной массы населения процесс нерегулируемых социальных изменений приводит к нескончаемым страданиям и обостряет социальное напряжение в обществе. Карл Поланьи в своей работе «Великая трансформация…» обосновывает взгляд, что именно социальное регулирование, сдерживание темпов социальных изменений позволило Англии выжить в процессах трансформации рождения Нового времени, и одновременно слишком высокий темп социальных изменений погубил Испанию, как великую державу.
С марксистской точки зрения оправдание прогресса лежит исключительно в будущем, в том, что прогресс ведет к коммунизму - подлинной истории человечества.
В результате того, что власть в мире европейского феодализма не была в полной мере государственной властью, не управляла обществом, все тенденции, в том числе и самые разрушительные, развивались в этом обществе беспрепятственно.
Даже тогда, когда в начале нового времени переоткрывается идея суверенитета, и государства начинают активнее вмешиваться, и это вмешательство решительным образом сдерживается идеологиями разделения властей, балансов и сдержек, «естественности» привычных общественных установлений - такая естественность получала легитимацию со стороны науки.
При этом государство на Западе все равно оставалось недостаточно суверенным - т.е. в куда большей степени, чем в незападном мире было инструментом господствующих классов. Не удивительно, что когда Ленин писал о монархии в России, он заметил, что «классовый характер царской монархии нисколько не устраняет громадной независимости и самостоятельности царской власти» - а ведь речь идет о вестернизированной политической культуре РИ начала XX века.
Впрочем, как я уже писал, и сама формулировка понятия «суверенитета» была однобокой, т.е. ставила акцент на внешнеполитическую независимость, а не независимость внутреннюю, независимость от интересов сословий, классов и фракций. Этот контекст господствует до сих пор, когда либерализм ратует за минимальное и безответственное государства. Странным образом минимальность государства остается лишь иллюзорной мечтой, а вот безответственность его не только провозглашается, но и реализуется на практике.
Именно вышеописанное качество европейского общества позволило Марксу увидеть и открыть материалистическое понимание истории на материале именно европейской истории. Это не значит, что неевропейская история не может быть понята материалистически, не подчиняется законам развития социума. Однако в неевропейской истории, и в первую очередь истории древней и средневековой, материалистическая подоплёка, экономические связи как базис общественного устройства, скрыты под паутиной личных связей и внеэкономических факторов, в результате чего требуется очень не простой и мудреный анализ для того, что бы обнаружить экономическую «подложку» социальных процессов в таком обществе.
Европейская же история дает достаточно очевидные примеры, обосновывающие и подтверждающие материалистическое виденье истории.
Существуют замечательные исследования, например, для Франции XII-XIII веков, демонстрирующие как нищают мелкие феодалы, как они уже не могут существовать со своего лена, и вынуждены служить королю (или иному крупному сеньору) сверх обязательных феодальных обязанностей за дополнительную оплату.
Одновременно начинаются крестьянские бунты, и крестьян возмущает не эксплуатация, как таковая, а нарушение обычая. Зачастую повышение платежей в денежной форме, на котором настаивал феодал вовсе не было усилением эксплуатации. Просто те 4 денье, который крестьянин платил 100 лет назад, сегодня были равны 20 денье. Но попробуй объяснить крестьянам механизм инфляции? Впрочем, как правило, хуже становилось и тем и другим, и феодалам и крестьянам.
Нужно понимать, что вот такие социальные изменения сопровождались массовыми страданиями людей - и дворян, у этих бедолаг доходило до того, что они реально недоедали, и такие феодальные права как право охоты из статусного права превратилось в источник выживания, и крестьян, которые, за исключением относительного меньшинства, превратившегося в крупных арендаторов - фермеров (бауэров), потеряв свои участки земли, сделались батраками или занимались деятельностью, не связанной с сельским хозяйством, а то и вовсе пополняли ряды бродяг и нищих. Вот это и есть «социальный прогресс».
Я описываю эту эволюцию потому, что в неевропейском царстве подобная «естественная» эволюция была сильно затруднена действиями власти. Правитель быстро бы обнаружил оскудение и военного сословия и сословия податного (а никакой феодальной лестницы с идеями «вассал моего вассала не мой вассал» там и быть не могло, ибо правитель - суверен) и полагал бы правом и обязанностью прервать подобную, в его глазах разрушительную эволюцию. Например, выкупать повинности было бы попросту запрещено и т.д.
Конечно, спорить с объективными социально-экономическими процессами и государям - суверенам было непросто, но в меру сил они старались. Это и определило специфику истории не западного мира, а вернее сказать, просто по масштабам явлений, наоборот - специфику истории мира западного. Отличие в том, что не западная история есть в куда большей степени продукт свободной человеческой воли, перманентно сопротивляющейся объективным процессам, диктуемым материальной эволюцией. И поэтому Маркс мог появиться именно на Западе, создавая свою теорию на материале именно западной истории.
Сегодня мы опять встретились с этой коллизией.
Всякие либертианцы (и дурачки, типа Розова), провозглашающие минимальное государство, думают, что они в этом деле первопроходцы. Им и в голову не приходит, что они идеализируют архитипичную для западного политического мышления модель.
В эпоху модерна государство в Европе попыталось появиться и тут же европейские интеллектуалы отчаянно взвыли и принялись камлать на тему сдержек и противовесов. Хотя в полной мере появиться государству в Европе так и не удалось - оно не смогло стать надклассовым субъектом хотя бы в некоторой степени и сделалось в полном смысле инструментом подавления правящих классов.
Занятно тут то, что опасность для своей приватной сферы эти граждане замечают исключительно со стороны государства - а никак со стороны других сограждан. В этом плане занимательна реакция русского человека, - человека государственной культуры, до того восхищавшегося западными идеями о правах индивидуума перед властью, когда он обнаружил реальное бесправие слабых перед сильными в отсутствии суверенного права и обязанности.
После подавления парижского восстания 1848 г. Герцен писал в Москву: "Дай бог, чтобы русские взяли Париж, пора окончить эту тупую Европу..." и далее "Вам хочется Францию и Европу в противоположность России, так, как христианам хотелось рая - в противоположность земле... Неужели вы поверите в возможность такого военного деспотизма и рабства... если б нравы и понятия не делали его вперед возможным?...Что всего страшнее, что ни один из французов не оскорблен тем, что делается".
Запад вообще не в состоянии теперь каким-либо способом возвратиться к по-настоящему суверенному государству: известные попытки выглядели как фашизм той или иной формы, как это было в годы германского и итальянского фашизма или эволюции современного фашизма в США.
Ну да ладно. В конечном счете, я хочу обратить внимание на модную сегодня идеологию борьбы с так называемым «государственным патернализмом».
Раз за разом слышу от коллег призывы прекратить в той или иной сфере деятельность государственных органов, ибо это, де, является проявлением патернализма, а рассчитывать нужно только на себя. Тут и идеи об упразднении государственной пенсионной системы, - де если каждый будет знать, что только от него зависит размер его пенсии, то он сам будет инвестировать, дабы в старости получать доход. Тут и о частной медицине -если каждый будет знать, что о его здоровье никто не позаботится, - вернее сказать, позаботятся только за деньги, то люди будут не только много и старательно работать, но и усиленно беречь здоровье. Ну и другая, тому подобная ахинея.
Вздорность подобных взглядов очевидна даже в западном мире, где действия, направленные на обеспечение старости, получение медицинской страховки или выплат на образование для детей есть вовсе не результат рационального выбора, а следствие системы статусных позиций с комплексом обязательных признаков.
В рамках же не западной, и конкретно отечественной политической культуры подобные либертианские экзерсисы скорее вызывают вопрос, а зачем нам такое государство, которое отказывается от своих функций - при том, что численность бюрократического аппарата вовсе не сокращается, а растёт, и государство, отказываясь от своих обязанностей, вовсе не собирается снижать свои аппетиты.
В рамках основополагающего политического мифа западной культуры минимальное государство обосновано тем, что естественный человек дик и враждебен другим, столь же диким людям, а задачей такого минимального государства является введение взаимной войны всех против всех в рамки «здоровой конкуренции».
Однако отечественная политическая культура вовсе не базируется на столь необычной идее, и государство, прямо отказывающее своим гражданам в исполнении «естественных» обязанностей, выглядит в глазах народа государством больным и ненормальным.
Ответ достаточно тривиален, а именно причина лежит в системе господства капитала, которая требует максимального увеличения прибылей, в том числе и за счет минимизации расходов и затрат.
В сфере общественных представлений эта нужда капитала выражается в принципиальном отказе элит от какой бы ни было ответственности перед обществом, от каких бы ни было обязательств перед ним. В своей существенной части идеологическая борьба сегодня, как, впрочем, и все надежды на В.В. Путина, сводятся к вопросу о том, как заставить элиты принять на себя хоть какие то обязательства перед обществом, и принципиальным нежеланием элит эти обязательства принимать.
Я лично полагаю, что заставить элиты, вкусившие «свободы» от общества, пойти на ограничение этой «свободы», уже не получится. Их нужно удалять целиком, но до этого народ дойдет только в ситуации грядущих глубочайших и унизительных внешнеполитических поражений, которые, как я полагаю, неизбежны. А пока, в свете остатков эйфории «Крым наш», российские элитарии еще немало смогут распродать в свою пользу.
http://smirnoff-v.livejournal.com/245754.html
http://smirnoff-v.livejournal.com/245496.html
.
Суверенитет и сюзеренитет - проблема власти
Оригинал взят у smirnoff_v
Я тут давненько замыслил одну идейку и недавно прочитанная статья подтвердила мои мысли, в связи с чем решил поделиться. Суть в проблеме, чем же отличается история запада от истории всего мира.
Проблема состоит в том, что любые попытки изыскать какую-то особенность Запада натыкаются на тот факт, что никаких особых особенностей не было. Поземельные отношения, основанные на условном держании - было до них, феодальная лестница, - было, феодальная раздробленность - тоже было. В примеры можно привести парфянскую державу, персов, Индию раджпутов, Византию и Оттоманскую Порту.
Но я обнаружил одну особенность, правда, скорее в сфере идеального, в сфере общественного сознания и массовых убеждений. Речь идет о том, что всю историю Средневековья на западе не было государства.
Как же так, возразят мне. А как же французское и английское королевство, император и папа, короли и герцоги с графами - разве они не государство?
Как ни странно нет. Дело в том, что все эти короли и императоры обладали тем, что называется сюзеренитет, но вовсе не тем, что мы называем суверенитетом. Они не более чем сюзерены для своих баронов, но не суверены для государств. Суверенитет как принцип «переоткрывается» Западом только в новое время со становлением национальных государств, да и то в первую очередь в своем внешнеполитическом аспекте.
Он был не более чем сюзереном для определенного количества лиц (индивидуальных или коллективных), вступивших с ним в отношения вассалитета - взаимных прав и обязанностей. Ничего более крупного и значимого, что выражал бы король за спиной такого короля не стояло. Нет никакой абстрактной идеи, выражением которой был бы король.
Вернее сказать в наиболее напряжённые моменты что то такое проскальзывало, вроде идеи «La belle France» в эпоху столетней войны и походов Жанны д`Арк, но это был не более чем проблеск, тут же опять растворившийся в истории вплоть до решительного утверждения национальных государств в Европе.
Возникает вопрос, с чем связанно такое положение вещей на Западе. По моему мнению, причина отсутствия государства состоит в том, что Запад не признал в Средние века падения римской империи и, уверовав в несуществующее государство, не смог обосновать новое.
Хочу заметить, что «открытие» Западном принципа суверенитета, на самом деле есть открытие только для самого Запада. Сам принцип был скорее нормой осуществления государственной власти во всем мире, кроме Запада. Только поразительное нахальство и снобизм западной цивилизации позволили ему уверить сначала себя, а затем и весь мир, что принцип суверенитета есть достижение западной культуры.
Кстати нужно отметить, что отношения с принципом суверенитета на Руси тоже были неоднозначными. Дело в том, что в определенной, своеобразной форме, в виде идеи «украсно украшенной Русской земли» как источник суверенности над древнерусскими князьями и за их спиной стояла идея некого абстрактного единства - русской земли, а уж сами князья и их власть была отражением этого принципа (в эпоху персонификаций идея единства русской земли выражалась через право на власть всего разлапистого рода Рюриковичей - и только его).
Но вот в чем дело!
У конкретных русских князей были большие проблемы в отношении с княжествами, где эти князья сидели. Дело в том, что в отличие от германских варваров, завоевавших земли римской империи, Рюрик и его потомки Русь не завоевали, выступая всего лишь подобием кондотьеров, что выразилось в том, что они не сделались владельцами и хозяевами земельного фонда на Руси. Хозяевами остались роды со старшиной, постепенно эволюционирующей в известное нам боярство. Более подробно об этой коллизии я писал вот тут
Как бы там не было, князей эта ситуация, естественно не устраивала, особенно тогда, когда в результате прихода половцев и закрытия пути «из варяг в греки», доходы от торговли, на которых держалось могущество киевских князей, упали. И князья занялись колонизацией новых земель, где они были бы уже не пришлыми приживальцами, а полноценными хозяевами - в этом особенность колонизации северо-востока, она была в первую очередь княжеской.
Так постепенно появилась и укрепилась Северо-восточная Русь и конкретно в свой черед княжество Московское. Эти земли существовали уже на новых принципах. Князь был не кондотьером, но хозяином, а княжество - вотчиной его рода.
Конкретно московское княжество сделалось вотчиной, личной собственностью потомков Калиты. Примерно как двор, земля, корова и лошадь были собственностью мужика и передавались по наследству, ровно так же собственностью московских князей было московское княжество - об этом замечал еще Ключевский.
Но с укреплением княжества Московского и его претензией на власть над другими землями Руси, не входящими в наследуемый домен московских князей, принцип вотчины опять столкнулся с идеей суверенитета, основанной на некой высшей абстракции. Ведь узко-вотчинный принцип не предоставлял никаких оснований для легитимации власти московских князей на обширных русских территориях. Так столкнулись старомосковский принцип вотчиной власти и принцип царства, связанный не только с идеей единства земли русской (на ней базировались претензии московских царей на все русские земли), но и идеей вселенского imperium, воспринятого Москвой от Константинополя.
Кризис эпохи Ивана Грозного, смена династии - все это предопределило поражение вотчинной идеи, ведь очевидно, новая династия не имела оснований претендовать на собственность потомков Калиты и получила власть, выражая другие, высшие государственные принципы.
Кстати, боюсь, вотчинные принципы в новом исполнении опять набирают силу на нашей земле, но это отдельный разговор.
Впрочем, я отвлекся от Запада, а ведь разговор в первую очередь о нем.
В первую очередь отсутствие государства на Западе привело к тому, что никому в голову не приходило заниматься государственным управлением в полном смысле слова, т.е. никому в голову не приходило, что государство имеет обязанности перед народом.
Я говорю об убеждении, что власть обязана управлять, регулировать отношения в обществе и делать это справедливо и правильно. Так вот средневековые короли Запада такой обязанности не имели. Короли как сеньоры имели ряд сеньоральных прав и обязанностей, но никакого отношения к регулированию отношений в обществе это не имело. Не только со своими вассалами король вступал в сеньорально-вассальные отношения. С городами, например, это тоже было, что-то вроде договора. В таком договоре, содержались обязанности и права города и короля по отношению друг к другу. Город должен был, например, поставлять столько то ополченцев королю в случае войны, содержать или не содержать столько то стражников королевского гарнизона и т.д. Так вот все правление короля заключалось в возможности увеличить или уменьшить (если король слаб) размер городских повинностей, и все. Тем более в отсутствии развитой административной системы власть короля была сильнее там, где он на данный момент присутствует и слабее там, где его нет.
Что бы было понятным, я попробую показать это на примерах. В социальной организации константинопольского периода римской империи (в литературе обычно называемого Византией) начиная со славянских воин и переселения славянских племен на территорию империи важнейшую роль играла крестьянская община. И примерно с VII века и до разгрома Константинополя европейскими варварами существовала более или менее острая коллизия, заключавшаяся в том, что сословие нобилей, или донатов, как они там назывались - т.е. людей богатых, имеющих и денежный и, как сегодня говорят, административный ресурс, желало в своих классовых интересах крестьянскую общину разрушить, ее земли приватизировать, а крестьян обратить в зависимых работников.
Так вот византийские императоры с тех же самых пор раз за разом с помощью законодательства ограничивали поползновения донатов и защищали общину. Тому был и простой государственный интерес - понятное дело без него многое пошло бы иначе, - ведь государство именно из общины черпало людские и материальные средства для поддержания своего могущества. Но нельзя отрицать и представлений императоров о справедливости, добре и зле, которыми они руководствовались в своей деятельности в рамках идеалов симфонии царства, церкви и народа.
В определенные годы донаты, пользуясь лазейкой в законе, а именно правом давности занятой земли в 40 лет, принялись отчуждать крестьянские земли. И тут же выходит закон, который начинался со следующих слов:
«С тех пор, как мы получили самодержавную власть и принялись разбирать дела между богатыми и бедными, мы увидели, что властели, болея страстью приобретения, находят явное поощрение своей страсти в сорокалетней давности и стараются то посредством подарков, то посредством присущей им силы и влияния миновать как-нибудь этот срок и затем получить уже полное право собственности над тем, что они дурным образом приобрели от убогих. Желая исправить такое зло, поставив в должные границы нынешних властелей, и воспрепятствовать будущим следовать по тому же пути, мы издаем настоящий закон».
Так вот западноевропейский король в принципе не мог написать таких строк. Для того, что бы их написать, нужно осознавать свое право и обязанность приводить в общество в соответствие с неким идеалом, нужно иметь абстрактную идею, стоящую над монархом - как правило, идею справедливого государства и общества и соответственно обязанность монарха этот справедливый порядок поддерживать и защищать. Западноевропейский король же имел только обязанности и права сеньора - пускай и самого крупного.
Если говорить византийскими терминами, то он был не более чем крупнейшим донатом. Сама идея о том, что монарх находится над обществом, над классами, выражая собой некий высший принцип, не могла быть понята европейскими королями, которые были не более чем первыми рыцарями королевства. Поэтому, кстати, община на Западе пала куда раньше при общей на многие века отсталости Запада по сравнению с Константинополем.
Каков же был результата такого положения вещей? По моему мнению, таких результатов было два. Во-первых безудержный социальный прогресс, а во вторых нескончаемые страдания людей.
Мы привыкли оценивать социальный прогресс с исключительно положительной точки зрения, хотя стоило бы усомниться в этом, учитывая сколько восстаний и бунтов происходило против приходящих социальных изменений.
В марксизме отрицательное отношение людей к изменениям вполне объясняется тем, что во-первых прогресс в рамках экономической формации есть движение по направлению ко все большему отчуждению людей друг от друга, от средств труда и от продукта своего труда, а во-вторых выгодополучателями от таких изменений, как минимум на ранних этапах, становится достаточно узкий круг людей, освоивших новые социальные практики.
Таким образом, для основной массы населения процесс нерегулируемых социальных изменений приводит к нескончаемым страданиям и обостряет социальное напряжение в обществе. Карл Поланьи в своей работе «Великая трансформация…» обосновывает взгляд, что именно социальное регулирование, сдерживание темпов социальных изменений позволило Англии выжить в процессах трансформации рождения Нового времени, и одновременно слишком высокий темп социальных изменений погубил Испанию, как великую державу.
С марксистской точки зрения оправдание прогресса лежит исключительно в будущем, в том, что прогресс ведет к коммунизму - подлинной истории человечества.
В результате того, что власть в мире европейского феодализма не была в полной мере государственной властью, не управляла обществом, все тенденции, в том числе и самые разрушительные, развивались в этом обществе беспрепятственно.
Даже тогда, когда в начале нового времени переоткрывается идея суверенитета, и государства начинают активнее вмешиваться, и это вмешательство решительным образом сдерживается идеологиями разделения властей, балансов и сдержек, «естественности» привычных общественных установлений - такая естественность получала легитимацию со стороны науки.
При этом государство на Западе все равно оставалось недостаточно суверенным - т.е. в куда большей степени, чем в незападном мире было инструментом господствующих классов. Не удивительно, что когда Ленин писал о монархии в России, он заметил, что «классовый характер царской монархии нисколько не устраняет громадной независимости и самостоятельности царской власти» - а ведь речь идет о вестернизированной политической культуре РИ начала XX века.
Впрочем, как я уже писал, и сама формулировка понятия «суверенитета» была однобокой, т.е. ставила акцент на внешнеполитическую независимость, а не независимость внутреннюю, независимость от интересов сословий, классов и фракций. Этот контекст господствует до сих пор, когда либерализм ратует за минимальное и безответственное государства. Странным образом минимальность государства остается лишь иллюзорной мечтой, а вот безответственность его не только провозглашается, но и реализуется на практике.
Именно вышеописанное качество европейского общества позволило Марксу увидеть и открыть материалистическое понимание истории на материале именно европейской истории. Это не значит, что неевропейская история не может быть понята материалистически, не подчиняется законам развития социума. Однако в неевропейской истории, и в первую очередь истории древней и средневековой, материалистическая подоплёка, экономические связи как базис общественного устройства, скрыты под паутиной личных связей и внеэкономических факторов, в результате чего требуется очень не простой и мудреный анализ для того, что бы обнаружить экономическую «подложку» социальных процессов в таком обществе.
Европейская же история дает достаточно очевидные примеры, обосновывающие и подтверждающие материалистическое виденье истории.
Существуют замечательные исследования, например, для Франции XII-XIII веков, демонстрирующие как нищают мелкие феодалы, как они уже не могут существовать со своего лена, и вынуждены служить королю (или иному крупному сеньору) сверх обязательных феодальных обязанностей за дополнительную оплату.
Одновременно начинаются крестьянские бунты, и крестьян возмущает не эксплуатация, как таковая, а нарушение обычая. Зачастую повышение платежей в денежной форме, на котором настаивал феодал вовсе не было усилением эксплуатации. Просто те 4 денье, который крестьянин платил 100 лет назад, сегодня были равны 20 денье. Но попробуй объяснить крестьянам механизм инфляции? Впрочем, как правило, хуже становилось и тем и другим, и феодалам и крестьянам.
Нужно понимать, что вот такие социальные изменения сопровождались массовыми страданиями людей - и дворян, у этих бедолаг доходило до того, что они реально недоедали, и такие феодальные права как право охоты из статусного права превратилось в источник выживания, и крестьян, которые, за исключением относительного меньшинства, превратившегося в крупных арендаторов - фермеров (бауэров), потеряв свои участки земли, сделались батраками или занимались деятельностью, не связанной с сельским хозяйством, а то и вовсе пополняли ряды бродяг и нищих. Вот это и есть «социальный прогресс».
Я описываю эту эволюцию потому, что в неевропейском царстве подобная «естественная» эволюция была сильно затруднена действиями власти. Правитель быстро бы обнаружил оскудение и военного сословия и сословия податного (а никакой феодальной лестницы с идеями «вассал моего вассала не мой вассал» там и быть не могло, ибо правитель - суверен) и полагал бы правом и обязанностью прервать подобную, в его глазах разрушительную эволюцию. Например, выкупать повинности было бы попросту запрещено и т.д.
Конечно, спорить с объективными социально-экономическими процессами и государям - суверенам было непросто, но в меру сил они старались. Это и определило специфику истории не западного мира, а вернее сказать, просто по масштабам явлений, наоборот - специфику истории мира западного. Отличие в том, что не западная история есть в куда большей степени продукт свободной человеческой воли, перманентно сопротивляющейся объективным процессам, диктуемым материальной эволюцией. И поэтому Маркс мог появиться именно на Западе, создавая свою теорию на материале именно западной истории.
Сегодня мы опять встретились с этой коллизией.
Всякие либертианцы (и дурачки, типа Розова), провозглашающие минимальное государство, думают, что они в этом деле первопроходцы. Им и в голову не приходит, что они идеализируют архитипичную для западного политического мышления модель.
В эпоху модерна государство в Европе попыталось появиться и тут же европейские интеллектуалы отчаянно взвыли и принялись камлать на тему сдержек и противовесов. Хотя в полной мере появиться государству в Европе так и не удалось - оно не смогло стать надклассовым субъектом хотя бы в некоторой степени и сделалось в полном смысле инструментом подавления правящих классов.
Занятно тут то, что опасность для своей приватной сферы эти граждане замечают исключительно со стороны государства - а никак со стороны других сограждан. В этом плане занимательна реакция русского человека, - человека государственной культуры, до того восхищавшегося западными идеями о правах индивидуума перед властью, когда он обнаружил реальное бесправие слабых перед сильными в отсутствии суверенного права и обязанности.
После подавления парижского восстания 1848 г. Герцен писал в Москву: "Дай бог, чтобы русские взяли Париж, пора окончить эту тупую Европу..." и далее "Вам хочется Францию и Европу в противоположность России, так, как христианам хотелось рая - в противоположность земле... Неужели вы поверите в возможность такого военного деспотизма и рабства... если б нравы и понятия не делали его вперед возможным?...Что всего страшнее, что ни один из французов не оскорблен тем, что делается".
Запад вообще не в состоянии теперь каким-либо способом возвратиться к по-настоящему суверенному государству: известные попытки выглядели как фашизм той или иной формы, как это было в годы германского и итальянского фашизма или эволюции современного фашизма в США.
Ну да ладно. В конечном счете, я хочу обратить внимание на модную сегодня идеологию борьбы с так называемым «государственным патернализмом».
Раз за разом слышу от коллег призывы прекратить в той или иной сфере деятельность государственных органов, ибо это, де, является проявлением патернализма, а рассчитывать нужно только на себя. Тут и идеи об упразднении государственной пенсионной системы, - де если каждый будет знать, что только от него зависит размер его пенсии, то он сам будет инвестировать, дабы в старости получать доход. Тут и о частной медицине -если каждый будет знать, что о его здоровье никто не позаботится, - вернее сказать, позаботятся только за деньги, то люди будут не только много и старательно работать, но и усиленно беречь здоровье. Ну и другая, тому подобная ахинея.
Вздорность подобных взглядов очевидна даже в западном мире, где действия, направленные на обеспечение старости, получение медицинской страховки или выплат на образование для детей есть вовсе не результат рационального выбора, а следствие системы статусных позиций с комплексом обязательных признаков.
В рамках же не западной, и конкретно отечественной политической культуры подобные либертианские экзерсисы скорее вызывают вопрос, а зачем нам такое государство, которое отказывается от своих функций - при том, что численность бюрократического аппарата вовсе не сокращается, а растёт, и государство, отказываясь от своих обязанностей, вовсе не собирается снижать свои аппетиты.
В рамках основополагающего политического мифа западной культуры минимальное государство обосновано тем, что естественный человек дик и враждебен другим, столь же диким людям, а задачей такого минимального государства является введение взаимной войны всех против всех в рамки «здоровой конкуренции».
Однако отечественная политическая культура вовсе не базируется на столь необычной идее, и государство, прямо отказывающее своим гражданам в исполнении «естественных» обязанностей, выглядит в глазах народа государством больным и ненормальным.
Ответ достаточно тривиален, а именно причина лежит в системе господства капитала, которая требует максимального увеличения прибылей, в том числе и за счет минимизации расходов и затрат.
В сфере общественных представлений эта нужда капитала выражается в принципиальном отказе элит от какой бы ни было ответственности перед обществом, от каких бы ни было обязательств перед ним. В своей существенной части идеологическая борьба сегодня, как, впрочем, и все надежды на В.В. Путина, сводятся к вопросу о том, как заставить элиты принять на себя хоть какие то обязательства перед обществом, и принципиальным нежеланием элит эти обязательства принимать.
Я лично полагаю, что заставить элиты, вкусившие «свободы» от общества, пойти на ограничение этой «свободы», уже не получится. Их нужно удалять целиком, но до этого народ дойдет только в ситуации грядущих глубочайших и унизительных внешнеполитических поражений, которые, как я полагаю, неизбежны. А пока, в свете остатков эйфории «Крым наш», российские элитарии еще немало смогут распродать в свою пользу.
http://smirnoff-v.livejournal.com/245754.html
http://smirnoff-v.livejournal.com/245496.html
.