Рудольф Штайнер. Миссия Истины. "Пандора" Гете в свете духовной науки. Часть II
Оригинал взят у philologist в Рудольф Штайнер. Миссия Истины. "Пандора" Гете в свете духовной науки. Часть II
Берлин, 22 октября 1909
Рудольф Штайнер. Миссия Истины. "Пандора" Гете в свете духовной науки. Часть I - http://philologist.livejournal.com/6631231.html
Все иначе в области доопытного мышления. Здесь человек находится в другом положении, здесь он продуктивен сам. Здесь он претворяет свои мысли в жизнь, здесь он сам действует по образцу творящей природы. В этом случае человек поднимается над простым наблюдением, он не только размышляет, но дает зародиться в своей душе тому, что не может быть дано простым наблюдением. Все истины духовной науки таковы, что усваивающая их душа должна быть продуктивной. Душа должна здесь мыслить доопытно. Всякое послеопытное мышление в этих истинах - от лукавого и ведет к заблуждению в отношении истин духовной науки. У истин же доопытных есть для нее кое-что другое. Человек в состоянии доопытно мыслить истину лишь в ограниченной области. В отношении творческой мудрости мира он может быть лишь, так сказать, дилетантом. Область послеопытных истин необъятна, а область, дающая нам возможность мыслить доопытные истины, очень ограниченна. Таким образом, сфера истин второго рода гораздо уже, но продуктивные способности в них выше; душа здесь все больше оживотворяется. Она, отображая в себе суть творческой, божественной деятельности в мире, сама становится все более божественной. Так противостоят друг другу в мире эти две истины: истина послеопытная и истина доопытная. Поэтому послеопытная истина, которая зиждется на исследовании только данного, только пережитого, всегда будет приводить к абстракциям; душа при этом будет становиться все суше и всегда будет испытывать голод. Но истина, не основанная на внешнем переживании, является творческой; своей силой она указывает человеку место во вселенной, где он содействовал бы зарождению вещей.
Прошедшее в подлинном смысле слова может быть помыслено лишь послеопытно. Доопытное же есть первый росток будущего. Так человек становится гражданином будущего, творит для будущего. Он, делая своим достоянием истины не только послеопытные, но и доопытные, направляет способности своего Я от настоящего к будущему. И кто сам участвует в поисках истины, вскоре убедится, насколько обедняет его одно послеопытное мышление; он поймет, что человек, мыслящий только так, становится все более пустым и абстрактным, а его дух заполняется паутиной бессодержательных понятий и бескровных абстракций. Ум, занятый такими истинами, способен засомневаться в том, в состоянии ли он вообще участвовать в миростроительстве. Подобно отверженному и приговоренному исключительно к потреблению истины почувствовует себя человек, предающийся одним лишь послеопытным истинам. Но доопытная истина, когда она предстает перед нами в жизни, согревает и наполняет душу, наполняет ее новыми силами на каждом этапе жизни. Человек вдохновляется, когда в состоянии постичь такие доопытные истины, а затем подходит к явлениям жизни, говоря себе: теперь я не только понимаю, в чем тут дело, но это дело становится теперь объяснимым, поскольку я знал об этом что-то и прежде.
Теперь, с истинами духовной науки, мы можем подойти и к человеку. Человек остался бы для нас непостижимым, если бы нам были известны только послеопытные истины. И наоборот, если мы обладаем истинами духовной науки, человек становится для нас все понятнее, и мы все больше и больше будем интересоваться миром, будем все больше и больше срастаться с ним. Мы, найдя подтверждение доопытных истин в действительности, почувствуем радость и удовлетворение. Истины духовной науки, поскольку они сначала должны быть познаны, а затем реализованы в жизни, благодаря чему человек и становится внутренне все богаче, приносят удовлетворение и воодушевляют. Имея дело с послеопытными истинами и культивируя в себе абстрактный мир идей, мы отдаляемся от мира; если же мы подходим к познанию мира с доопытными истинами, то получаем удовлетворение и становимся богаче. Благодаря этому мы начинаем переживать полную вовлеченность в явления, с которыми сливаемся. Мы все больше освобождаемся от самости, а благодаря послеопытным истинам становимся рафинированными эгоистами. Чтобы отыскать сами доопытные истины и подтвердить их, мы должны сначала ими овладеть, а для этого необходимо в поисках их применения в любой области жизни выйти из себя и вступить в жизнь. Таковы особенности доопытных истин, освобождающих нас от себя и до краев наполняющих нас тем, что несет в себе чувство истины.
Такие вещи чувствует каждый настоящий искатель истины. В глубине души Гете именно так понимал истину, выразив это понимание в прекрасных, значительных и все поясняющих словах: "Истинно только то, что плодотворно".
В глубине души Гете был убежден, что человек должен срастись с истиной, если вообще возможно взаимопонимание между людьми. Ничто так не отчуждает людей друг от друга, как их отдаление от поисков истины и от чувства Истины. И высказывание Гете: "Ложное учение опровергнуть невозможно, ибо оно основано на убеждении в том, что ложь является истиной!" тоже свидетельствует о таком понимании истины. Разумеется, кто-то сразу же возомнит, что ложь можно опровергнуть логическим путем. Но Гете думал иначе, он был убежден, что ложное воззрение не может быть опровергнуто логическими аргументами, полагая, что для человека в его поисках истины единственной путеводной нитью должно быть практическое и плодотворное применение истины в жизни. Гете в глубине души настолько сросся с истиной, что сделал набросок прекрасной драмы об истине, которую начал записывать в 1807 г. Эта драма, "Пандора", даже в виде фрагмента остается одним из значительнейших его произведений. Это самый зрелый и сладостный плод его богатого творчества. При знакомстве с этой поэмой видишь: хотя она и осталась фрагментом, каждая ее строка настолько величественна и значима, что можно сказать - это чистейшее и величайшее искусство. Попытайтесь вжиться в нее, дайте воздействовать на себя диалогам и обратите внимание на то, сколь своеобразно выражаются персонажи со страстным и деятельным характером и персонажи со сдержанным характером.
"Пандора" свидетельствует о том, что Гете был в состоянии приступить к осуществлению величайшей задачи, но затем отступил. Замысел был слишком грандиозен, чтобы быть доведенным до конца. Но даже этого фрагмента достаточно, чтобы почувствовать, сколь глубоко Гете проник в проблему воспитания души. Перед его душой предстало все, что ей необходимо преодолеть, чтобы возвыситься; перед его душой предстало все, что мы вчера узнали о гневе, о прикованном Прометее, а также и то, что мы сказали сегодня о другом элементе воспитания человеческой души - чувстве истины.
Насколько близки эти две вещи в своем воздействии на человеческую душу, можно увидеть уже по выражениям лица, мимике, которую они вызывают. Попытайтесь представить себе охваченного гневом человека и человека, на которого действует истина, которого истина пронизывает подобно внутреннему свету. Ясно, что человек во гневе морщит лоб. Почему он это делает? Лоб морщится потому, что в душе действует избыточная, подобная яду сила, призванная подавить излишний эгоизм, намеревающийся уничтожить все, что не он сам, все, что не его самость. В сжатых кулаках гневающегося следует видеть замкнувшуюся в себе, не желающую выйти во внешний мир разъяренную самость. Сравните с этим выражение лица человека, ищущего истину. Если кто-то видит свет истины, он тоже морщит лоб, но в этих морщинах есть Нечто такое, благодаря чему Я расширяется. Эти морщины стремятся в беззаветной любви охватить весь мир, чтобы вобрать его в себя. У стремящихся разведать тайны мира могут светиться и глаза. Они рады охватить и объять все, что существует в мире вне нас. Тот, кто освобождается от себя, кто наполнен светом истины, не сжимает руки в кулаки, но простирает их; и этими простертыми руками он словно вбирает в себя сущность мира. Так физиогномически проявляется все различие между истиной и гневом. Если гнев, с одной стороны, уводит человека в самость, то, с другой стороны, стремление к истине ведет его к раскрытию себя и врастанию во внешний мир; И человек тем больше врастает во внешний мир, чем выше он воспаряет от послеопытных истин к доопытным. Поэтому Гете в "Пандоре" противопоставляет друг Другу образы, представляющие действующие в душе силы. Они должны как бы символически ввести в действие отдельные свойства и способности души.
Открыв "Пандору", Вы уже в самом начале заметите нечто весьма примечательное. Сразу же, в начале первой сцены, Ваше внимание привлечет нечто весьма и весьма значительное. Здесь, на стороне Прометея, дана сцена, заваленная орудиями, которые изготовил сам человек. повсюду видны результаты приложения человеческих способностей, но все это сделано как-то грубо и неумело. Этой сцене противопостоит сцена Эпиметея, другого титана. Здесь все в определенном отношении устроено совершенно - это не столько предметы, произведенные самим творцом-человеком, сколько все то, что уже произведено природой. Все здесь возникло как результат послеопытного мышления. Здесь перед нами - некий подбор и совокупность форм, симметричное распределение того, что существует в природе. Асимметрия и незавершенность у Прометея - благолепие и симметрия явлений и форм природы у Эпиметея. Сцену Эпиметея завершает вид чудесного ландшафта. Почему здесь все построено именно так? Чтобы понять это, стоит лишь обратиться к двум центральным образам: доопытно мыслящего Прометея и послеопытно мыслящего Эпиметея
Эти две действующие в душе способности Гете противопоставил друг другу в образах двух братьев-титанов. С одной стороны, в Прометее воплощено то, что стоит у человека под знаком доопытного мышления: способности человека здесь ограниченны и неуклюжи, но сам он продуктивен. Он еще не может создавать свои творения столь же совершенными, какими их творит природа. Он еще не может творить гармонично, но все его творение - результат его собственных способностей и орудий. Нет у него, однако, и склонности заглядываться на великие творения природы. На другой стороне, у обращенного мыслью вспять Эпиметея, мы видим симметрично упорядоченным то, что он произвел сам и что получил от прошлого. Но поскольку он обращен мыслью вспять, мы видим в его сцене на заднем плане прекрасный ландшафт, доставляющий своеобразное наслаждение.
Затем перед нами появляется Эпиметей, раскрывая своеобразие своего характера. Эпиметей говорит: он здесь для того, чтобы дать воздействовать на себя прошедшему и обращаться мыслью вспять, к тому, что уже свершилось и свершается теперь. Но в его словах иногда сказывается чувство неудовлетворенности. Он не ощущает разницы между днем и ночью. Коротко говоря, в Эпиметее перед нами доведенное до крайности послеопытное мышление. Затем появляется Прометей с факелом в руках, и за его спиной еще ночь. В его свите кузнецы, в руках у них произведенные самим человеком предметы, а сам Прометей говорит нечто для нас весьма важное, что, если мы правильно понимаем Гете, будет понято нами верно. Кузнецы славят ведущую к продуктивности деятельность. Они славят и разрушение, к которому иногда приходится прибегать человеку. Они односторонне славят огонь. Тот, кто мыслит исключительно послеопытно, не будет хвалить одно за счет другого. Он охватит взором целое. Но Прометей тотчас возражает:
Кто действенен, не любит беспристрастным быть.
Он славит именно тот факт, что для деятельности приходиться быть ограниченным. Нужное в природе выявляется благодаря тому, что разрушается ненужное. Прометей убедительно призывает кузнецов продолжать делать то, что они уже умеют. Он - вышедший из ночной тьмы, чтобы показать, как из глубины его души появляется его доопытная истина. Он, в отличие от Эпиметея, может различать день и ночь и не воспринимает весь мир как сновидение. Ибо душа его трудилась и в собственной тьме заранее постигала мысли, которые в ней возникают Сейчас. Это совсем не сновидения, но то, над чем душа Трудилась в поте лица. Благодаря этому она внедряется в мир и освобождается от самой себя. Но одновременно она подвергается опасности потерять себя. Хотя самому Прометею эта опасность еще не грозит, но если в мире возникнет нечто одностороннее, то это скажется на его преемниках. Сын Прометея, Филерот, уже склонен любить и наслаждаться тем, что сотворено, и желает это делать, тогда как отец, Прометей, еще всецело в средоточии созидательных сил жизни. В Филероте способность доопытного мышления сформирована односторонним образом. Он устремляется в жизнь, не зная, где сможет удовлетворить свою жажду наслаждений. Этот сын не наследует оплодотворяющей потенции той творческой мощи, которую несет в себе Прометей. Поэтому непонятным он кажется и Эпитемею, который, обладая богатым жизненным опытом, хочет дать наставления ему, ведущему столь бурную жизнь.
Далее перед нами в грандиозных образах разворачиваются последствия сугубо послеопытного мышления. Действие продолжается мифом, согласно которому Зевс, приказав приковать Прометея к скале, посылает к людям Пандору, "Всем одаренную".
Она, вседивная, всеодаренная
Пред изумленным встала, взор же спрашивал:
Ее, как тот брат строгий, не отвергну ли?
Но слишком способностей, но в сердце возбужден я был.
Невесту принял светлую, хмелен душой.
Тайн полное, я получил приданое -
Сосуд из глины, наивысшей стройности.
Он замкнут был. <... >
Прометей увещевал своего брата Эпиметея не принимать этот дар богов. Но брат принял его. Сосуд был открыт, поскольку природа Эпиметея была иной, чем Прометея, и все человеческие беды вышли наружу, а внутри осталась только надежда. Что такое Пандора? Что следует понимать под этой всеодаренностью? Поистине, в ней скрыта мистерия человеческой души! Все, что осталось в мире для человека послеопытного, - лишь мертвый продукт, абстрактное отражение механических мыслей, выкованных Гефестом. Эта мудрость бессильна в сравнении с всесторонней творящей мудростью, которая дает произрасти из себя миру.
Что может это абстрактное отражение дать человеку? Мы видели, сколь неплодотворной может быть эта истина, как она опустошает человеческую душу; нам ясно, что из сосуда Пандоры вышли все человеческие беды - все, что действует на человеческую душу опустошающе. В Пандоре следует видеть бессильную в творческом отношении истину, послеопытную истину. Она представляет исключительно механическую мыслительную конструкцию, послеопытную истину, формирующую мыслительный механизм в творчески-живом мироздании. После-опытно мыслящему остается только одно. Если мыслящий доопытно связывает свое Я с будущим, освобождается от себя и вживается в будущее, то мыслящему послеопытно В отношении будущего остается только одно: надежда на то, что свершится. Поскольку он, в отличие от мыслящего доопытно, не воздействует на будущее, то ему остается только надежда. Гете до самого дна постиг смысл мифа: в его драме от брака Эпиметея и Пандоры рождаются двое детей. Первый ребенок - Надежда, Эльпора; другой - Эпимелия, Заботящаяся; она хранит то, что уже есть. И действительно, в душе человека есть два младенца, два отпрыска мертвой, абстрактной, механически постигнутой истины. Она неплодотворна и не воздействует на будущее, поскольку она - истина лишь послеопытная и может размышлять только о том, что уже есть, но не может быть творчески деятельной.
Такого рода люди могут надеяться только, что свершится то, что истинно. Этот факт Гете грандиозно и совершенно реалистично представил в образе Эльпоры, которая на вопрос, случится ли То или иное, всегда дает только один ответ: "Да! да!" Если бы прометеевский человек выступил публично с речью о будущем, то он сказал бы: "Я ни на что не надеюсь, но хочу всеми своими силами творчески воздействовать на будущее". Но если человек мыслит только Послеопытно, то он направляет свои мысли на то, что уже свершилось, а, с другой стороны, надеется на будущее, ибо на вопрос о том, случится ли то или это, Эльпора всегда отвечает: "Да, да!" Этот ответ мы слышим от нее постоянно. Это превосходно характеризует дочь после-опытного душевного склада, указывая на ее неплодотворность. Другая дочь этой душевной способности - та, что обязана следить, проявлять заботу о том, что уже существует. Она симметрично упорядочивает все сотворенное, но из своих способностей не может присоединить к тому, что уже существует благодаря творческой животворящей мудрости, ничего. Эту мертвую послеопытную мудрость Эпимелия производит просто потому, что обязана защищать от разрушения уже существующее. Но поскольку все, что не развивается, постоянно должно разрушаться, мы видим, как все растет забота, как благодаря сугубо послеопытной стихии в мир входит не плодотворное, а как раз разрушительное начало. Гете чудесно выражает это тем, что Филерот влюбляется в Эпимелию. Мы видим, как, сжигаемый ревностью, он преследует Эпимелию, которая спасается от него у братьев-титанов.
В то же время мы видим, как в результате возникают споры и разногласия. Появляется Эпимелия и заявляет, что именно тот, кого она любит, посягает на ее жизнь. Все дальнейшее показывает, сколь глубоко Гете проник в душевные тайны доопытного и послеопытного мышления. Мы видим, что Гете изумительно противопоставил мыслящих вперед кузнецов мыслящим вспять пастухам, т.е. тому, что пребывает в природе неизменным. Они берут то, что предлагает сама природа. Кузнецы же преобразуют ее. Поэтому Прометей говорит о пастухах, что те ищут покоя, но удовлетворения в душе не найдут:
"Ступайте с миром! Только мир далек от вас."
Ибо стремление только сохранить существующее ведет в природе к бесплодию.
Так в образах Прометея, Эпиметея и второстепенных действующих лиц Гете противопоставляет доопытную истину послеопытной. Они представляют те душевные способности, которые могут проистекать из слишком сильной и односторонней склонности к тому или иному роду человеческого стремления к истине. И лишь после того как это одностороннее действие в человеческой душе принесло несчастье, лишь после всех бед, которые принесло сугубо послеопытное или сугубо доопытное мышление, мы видим, как в конце концов появляется то единственное, что только и может принести избавление: взаимодействие братьев-титанов. Драма повествует о том, как во владениях Эпиметея начинается пожар. Прометей, намеревающийся уничтожить мешающие строения, советует брату поспешить туда и попытаться, пользуясь своей природной предрасположенностью, положить конец разрушениям. Но в Эпиметее уже заглохла всякая склонность К разрушению. Он вспоминает Пандору и полностью погружается в обращенное вспять размышление. Интересен уже сам по себе диалог Прометея и Эпиметея о Пандоре. Эпиметей мечтает о Пандоре.
Прометей:
Высокий стан из древней тьмы и мне предстал.
Создать вторично сам Гефест ее не мог.
Эпиметей:
И ты признал ее рожденья сказочность?
Божественен и древен сильный род ее:
Урана ветвь, сестрой ей Гера, братом Зевс.
Прометей:
Ее украсил все ж Гефест обдуманно,
Рукой он умной сетку сплел на голову,
Крутил, вязал златые нити всячески.
При этом в каждой фразе Эпиметея вновь сказывайся нечто механическое, абстрактное, созданное исключительно по образцу. Затем появляется Эос, утренняя заря. Она появляется перед восходом солнца. Она, возвещая о солнечном свете, и сама уже несет его в себе. Она не только творит из глубокой ночной тьмы, но и является переходом к тому, что преодолевает эту тьму. Появляется Прометей с факелом (ведь он выходит из ночи). Искусственный свет его факела говорит о том, что созидает он, выходя из ночи. Эпиметей, хотя он и удивляется солнечному свету, воспринимает все словно во сне. Он - душа, обращенная исключительно вспять. Прометей говорит при свете дня так, словно это ускользнуло от внимания его исключительно творческой души. Он говорит также, что его последователи призваны не только видеть свет и солнце, но и освещать. Тогда вперед выходит Эос, утренняя заря, "Аврора". Она призывает людей всегда поступать справедливо и быть деятельными. Филерот должен соединиться с силами, которые дадут ему возможность спастись после того, как он уже искал смерти. Рядом с кузнецами, совершающими одностороннюю работу, обращаясь мыслью вперед, рядом с пастухами, пользующимися тем, что дано природой, появляются рыбаки, имеющие дело со стихией воды. И вот мы видим, как Эос дает им совет:
То богов лишь дело. Им доверься.
Дневный цвет, румянец юный
К вам, сюда, прекрасней ныне,
Я несу из океанской Неисследованной глуби.
Отряжайте сон проворней
Вы, живущие у моря,
В бухте, между скал отвесных,
Рыбаки, бодрее с ложа!
Приступайте к ремеслу!
Расправляйте ваши сети,
Ставьте круг в знакомых водах.
К вам я веру в лов удачный
Ободрительно зову.
Вплавь, пловец!
Ныряй, ныряльщик!
Следопыт, следи на скалах!
Берег пусть кипит, как воды,
Пусть кипит земным трудом!
Затем мы видим, каким удивительным образом спасается в волнах сын Прометея, соединяя свои силы с силой Молы. В этом спасении творческие способности Филерота соединяются с творящими силами природы. Деятельный, творческий элемент его природы вступает в действенное сочетание с творящей и жизнетворной стихией Природы. Таким образом примиряются стихии Прометея И Эпиметея.
Обнадеживающее решение представлялось Гете следующим образом: то, что послеопытное мышление извлекает из природы, получает продуктивный импульс благодаря элементу мышления доопытного. Последний получает свою подлинную силу благодаря искреннему приятию того, "что сверху дается Богами".
Что желать, то знаете вы, долу,
Что давать, то знаем мы на горних.
Начинают доблестно Титаны,
Но вести к Прекрасному, к Благому
То богов лишь дело. Им доверься.
Из союза Прометея и Эпиметея в человеческой душе возникнет то, что приведет к спасению обоих, к спасению человечества. Вся драма была задумана, чтобы показать, что всестороннее постижение истины принесет удовлетворение не только отдельным людям, но и всему человеческому роду. Гете хотел представить людям как раз именно подлинную сущность истины, чтобы показать, что истина существует не для отдельных личностей, но должна удовлетворить и объединить весь человеческий род, ибо благодаря ей среди людей воцарятся любовь и мир. Тогда в нашей душе преобразуется и надежда, которая поначалу может только соглашаться, но не в состоянии свершать. Эта поэма должна, стало быть, завершиться появлением преображенной Эльпоры, Elpore thraseia, которая говорит, что больше не будет пророчицей, но растворится в человеческой душе, чтобы человек не только питал надежду на будущее, но и обладал силой работать вместе и претворять в жизнь то, что может созидать в себе благодаря продуктивной способности. Подумайте о том, что истина делает с душой - но только полная, совершенная истина, примиряющая Прометея и Эпиметея.
Естественно, эти краткие указания лишь слегка затрагивают то, что вообще можно извлечь из этой поэмы. Глубокую истину, извлекшую этот фрагмент из души Гете, найдет только тот, кто подойдет к этой поэме, основываясь на духовнонаучном образе мышления. И тогда к нему устремятся силы, действующие освобождающе, насыщающе и оживляюще.
Следует, однако, упомянуть и еще кое о чем, что может научить нас многому. Гете в своей "Пандоре" сказал примечательно прекрасные слова: он сказал, что должны взаимодействовать исходящая сверху божественная мудрость мира и то, чего мы в состоянии сами достичь нашей прометеевской способностью - доопытным мышлением. Говорящее нам о том, что есть мудрость и что мы находим в мире, он называет Словом. Но с тем, что живет в душе, со Словом, с задней мыслью Эпиметея, должно соединиться Дело Прометея. И вот мы видим, как из союза Логоса, или Слова, с Делом рождается тот идеал, который Гете хотел представить нам в "Пандоре" как плод своего богатого жизненного опыта. Прометей в конце поэмы говорит примечательные слова: "Мужчинам настоящим в деле - празднество". Эта истина недоступна послеопытному элементу души.
Восприняв поэму полностью, мы получим представление о великом и героическом стремлении к развитию, проявившемся у таких людей, как Гете, и об их великой скромности: они не считали, что следует останавливаться ни достигнутом, не думали, будто не нужно идти дальше. Гете всегда был учеником жизни и всегда был убежден, что для расширения опыта необходимо преодолевать то, что прежде считалось верным. Когда молодой Гете, приступая к работе над "Фаустом", переводил Библию, он считал, что фраза: "В начале было Слово" должна звучать Иначе: "В начале было Дело" . В молодости Гете написал также фрагмент о Прометее. Мы видим в молодом Гете исключительно деятельного, сугубо прометеевского человека, считавшего, что способности могут развиваться одни, без оплодотворяющей их мирской мудрости. Зрелый Гете, основываясь на жизненном опыте, понял, что было бы неверно умалять ценность Слова, что Слово должно соединиться с Делом. И действительно, Гете переписал "Фауста" как раз тогда, когда создал "Пандору". Так следует понимать Гете на вершине его становления, но мы сможем это сделать, лишь постигнув, что есть истина во всех ее формах.
В любом случае полезно усвоить представление, что Истина может быть постигнута отнюдь не сразу. И потому Тем более будет полезно, если человек станет всесторонним, честным и подлинным искателем истины, если он Осознает, что, найдя ту или иную истину, он призван самым энергичным образом воплощать ее в жизнь: ведь нет Никаких оснований кичиться этой однажды найденной Истиной. Нет никаких оснований всегда придерживаться уже познанного; а такое познание, к которому мы пришли во вчерашнем и сегодняшнем докладах, есть знание о том, что человек, правда, обязан твердо стоять на почве достигнутой истины и защищать ее, но время от времени должен отступать вглубь своей личности, как это делал Гете. Человек, отступая в себя, благодаря всем силам, родившимся из сознания достигнутой истины, вновь обретет то, что дает правильную меру и обращает к той точке зрения, которую он и должен принять. От возвышенного истиной сознания мы постоянно должны возвращаться в себя, говоря вместе с Гете: многое из того, что мы однажды исследовали как истину, сегодня стало сном или сноподобным воспоминанием, а то, над чем мы размышляем сегодня, ни в коем случае не устоит, если копнуть глубже. Так и Гете всегда повторял слова, сказанные им о собственных честных исканиях истины, и так должен говорить себе каждый человек в часы одиночества: "Я всего лишь бедный малый. Мои мечты не сбываются, а мысли неудачны" .
Если мы сможем почувствовать это, то у нас будет правильное отношение к нашему высшему идеалу, к истине!
Берлин, 22 октября 1909
Рудольф Штайнер. Миссия Истины. "Пандора" Гете в свете духовной науки. Часть I - http://philologist.livejournal.com/6631231.html
Все иначе в области доопытного мышления. Здесь человек находится в другом положении, здесь он продуктивен сам. Здесь он претворяет свои мысли в жизнь, здесь он сам действует по образцу творящей природы. В этом случае человек поднимается над простым наблюдением, он не только размышляет, но дает зародиться в своей душе тому, что не может быть дано простым наблюдением. Все истины духовной науки таковы, что усваивающая их душа должна быть продуктивной. Душа должна здесь мыслить доопытно. Всякое послеопытное мышление в этих истинах - от лукавого и ведет к заблуждению в отношении истин духовной науки. У истин же доопытных есть для нее кое-что другое. Человек в состоянии доопытно мыслить истину лишь в ограниченной области. В отношении творческой мудрости мира он может быть лишь, так сказать, дилетантом. Область послеопытных истин необъятна, а область, дающая нам возможность мыслить доопытные истины, очень ограниченна. Таким образом, сфера истин второго рода гораздо уже, но продуктивные способности в них выше; душа здесь все больше оживотворяется. Она, отображая в себе суть творческой, божественной деятельности в мире, сама становится все более божественной. Так противостоят друг другу в мире эти две истины: истина послеопытная и истина доопытная. Поэтому послеопытная истина, которая зиждется на исследовании только данного, только пережитого, всегда будет приводить к абстракциям; душа при этом будет становиться все суше и всегда будет испытывать голод. Но истина, не основанная на внешнем переживании, является творческой; своей силой она указывает человеку место во вселенной, где он содействовал бы зарождению вещей.
Прошедшее в подлинном смысле слова может быть помыслено лишь послеопытно. Доопытное же есть первый росток будущего. Так человек становится гражданином будущего, творит для будущего. Он, делая своим достоянием истины не только послеопытные, но и доопытные, направляет способности своего Я от настоящего к будущему. И кто сам участвует в поисках истины, вскоре убедится, насколько обедняет его одно послеопытное мышление; он поймет, что человек, мыслящий только так, становится все более пустым и абстрактным, а его дух заполняется паутиной бессодержательных понятий и бескровных абстракций. Ум, занятый такими истинами, способен засомневаться в том, в состоянии ли он вообще участвовать в миростроительстве. Подобно отверженному и приговоренному исключительно к потреблению истины почувствовует себя человек, предающийся одним лишь послеопытным истинам. Но доопытная истина, когда она предстает перед нами в жизни, согревает и наполняет душу, наполняет ее новыми силами на каждом этапе жизни. Человек вдохновляется, когда в состоянии постичь такие доопытные истины, а затем подходит к явлениям жизни, говоря себе: теперь я не только понимаю, в чем тут дело, но это дело становится теперь объяснимым, поскольку я знал об этом что-то и прежде.
Теперь, с истинами духовной науки, мы можем подойти и к человеку. Человек остался бы для нас непостижимым, если бы нам были известны только послеопытные истины. И наоборот, если мы обладаем истинами духовной науки, человек становится для нас все понятнее, и мы все больше и больше будем интересоваться миром, будем все больше и больше срастаться с ним. Мы, найдя подтверждение доопытных истин в действительности, почувствуем радость и удовлетворение. Истины духовной науки, поскольку они сначала должны быть познаны, а затем реализованы в жизни, благодаря чему человек и становится внутренне все богаче, приносят удовлетворение и воодушевляют. Имея дело с послеопытными истинами и культивируя в себе абстрактный мир идей, мы отдаляемся от мира; если же мы подходим к познанию мира с доопытными истинами, то получаем удовлетворение и становимся богаче. Благодаря этому мы начинаем переживать полную вовлеченность в явления, с которыми сливаемся. Мы все больше освобождаемся от самости, а благодаря послеопытным истинам становимся рафинированными эгоистами. Чтобы отыскать сами доопытные истины и подтвердить их, мы должны сначала ими овладеть, а для этого необходимо в поисках их применения в любой области жизни выйти из себя и вступить в жизнь. Таковы особенности доопытных истин, освобождающих нас от себя и до краев наполняющих нас тем, что несет в себе чувство истины.
Такие вещи чувствует каждый настоящий искатель истины. В глубине души Гете именно так понимал истину, выразив это понимание в прекрасных, значительных и все поясняющих словах: "Истинно только то, что плодотворно".
В глубине души Гете был убежден, что человек должен срастись с истиной, если вообще возможно взаимопонимание между людьми. Ничто так не отчуждает людей друг от друга, как их отдаление от поисков истины и от чувства Истины. И высказывание Гете: "Ложное учение опровергнуть невозможно, ибо оно основано на убеждении в том, что ложь является истиной!" тоже свидетельствует о таком понимании истины. Разумеется, кто-то сразу же возомнит, что ложь можно опровергнуть логическим путем. Но Гете думал иначе, он был убежден, что ложное воззрение не может быть опровергнуто логическими аргументами, полагая, что для человека в его поисках истины единственной путеводной нитью должно быть практическое и плодотворное применение истины в жизни. Гете в глубине души настолько сросся с истиной, что сделал набросок прекрасной драмы об истине, которую начал записывать в 1807 г. Эта драма, "Пандора", даже в виде фрагмента остается одним из значительнейших его произведений. Это самый зрелый и сладостный плод его богатого творчества. При знакомстве с этой поэмой видишь: хотя она и осталась фрагментом, каждая ее строка настолько величественна и значима, что можно сказать - это чистейшее и величайшее искусство. Попытайтесь вжиться в нее, дайте воздействовать на себя диалогам и обратите внимание на то, сколь своеобразно выражаются персонажи со страстным и деятельным характером и персонажи со сдержанным характером.
"Пандора" свидетельствует о том, что Гете был в состоянии приступить к осуществлению величайшей задачи, но затем отступил. Замысел был слишком грандиозен, чтобы быть доведенным до конца. Но даже этого фрагмента достаточно, чтобы почувствовать, сколь глубоко Гете проник в проблему воспитания души. Перед его душой предстало все, что ей необходимо преодолеть, чтобы возвыситься; перед его душой предстало все, что мы вчера узнали о гневе, о прикованном Прометее, а также и то, что мы сказали сегодня о другом элементе воспитания человеческой души - чувстве истины.
Насколько близки эти две вещи в своем воздействии на человеческую душу, можно увидеть уже по выражениям лица, мимике, которую они вызывают. Попытайтесь представить себе охваченного гневом человека и человека, на которого действует истина, которого истина пронизывает подобно внутреннему свету. Ясно, что человек во гневе морщит лоб. Почему он это делает? Лоб морщится потому, что в душе действует избыточная, подобная яду сила, призванная подавить излишний эгоизм, намеревающийся уничтожить все, что не он сам, все, что не его самость. В сжатых кулаках гневающегося следует видеть замкнувшуюся в себе, не желающую выйти во внешний мир разъяренную самость. Сравните с этим выражение лица человека, ищущего истину. Если кто-то видит свет истины, он тоже морщит лоб, но в этих морщинах есть Нечто такое, благодаря чему Я расширяется. Эти морщины стремятся в беззаветной любви охватить весь мир, чтобы вобрать его в себя. У стремящихся разведать тайны мира могут светиться и глаза. Они рады охватить и объять все, что существует в мире вне нас. Тот, кто освобождается от себя, кто наполнен светом истины, не сжимает руки в кулаки, но простирает их; и этими простертыми руками он словно вбирает в себя сущность мира. Так физиогномически проявляется все различие между истиной и гневом. Если гнев, с одной стороны, уводит человека в самость, то, с другой стороны, стремление к истине ведет его к раскрытию себя и врастанию во внешний мир; И человек тем больше врастает во внешний мир, чем выше он воспаряет от послеопытных истин к доопытным. Поэтому Гете в "Пандоре" противопоставляет друг Другу образы, представляющие действующие в душе силы. Они должны как бы символически ввести в действие отдельные свойства и способности души.
Открыв "Пандору", Вы уже в самом начале заметите нечто весьма примечательное. Сразу же, в начале первой сцены, Ваше внимание привлечет нечто весьма и весьма значительное. Здесь, на стороне Прометея, дана сцена, заваленная орудиями, которые изготовил сам человек. повсюду видны результаты приложения человеческих способностей, но все это сделано как-то грубо и неумело. Этой сцене противопостоит сцена Эпиметея, другого титана. Здесь все в определенном отношении устроено совершенно - это не столько предметы, произведенные самим творцом-человеком, сколько все то, что уже произведено природой. Все здесь возникло как результат послеопытного мышления. Здесь перед нами - некий подбор и совокупность форм, симметричное распределение того, что существует в природе. Асимметрия и незавершенность у Прометея - благолепие и симметрия явлений и форм природы у Эпиметея. Сцену Эпиметея завершает вид чудесного ландшафта. Почему здесь все построено именно так? Чтобы понять это, стоит лишь обратиться к двум центральным образам: доопытно мыслящего Прометея и послеопытно мыслящего Эпиметея
Эти две действующие в душе способности Гете противопоставил друг другу в образах двух братьев-титанов. С одной стороны, в Прометее воплощено то, что стоит у человека под знаком доопытного мышления: способности человека здесь ограниченны и неуклюжи, но сам он продуктивен. Он еще не может создавать свои творения столь же совершенными, какими их творит природа. Он еще не может творить гармонично, но все его творение - результат его собственных способностей и орудий. Нет у него, однако, и склонности заглядываться на великие творения природы. На другой стороне, у обращенного мыслью вспять Эпиметея, мы видим симметрично упорядоченным то, что он произвел сам и что получил от прошлого. Но поскольку он обращен мыслью вспять, мы видим в его сцене на заднем плане прекрасный ландшафт, доставляющий своеобразное наслаждение.
Затем перед нами появляется Эпиметей, раскрывая своеобразие своего характера. Эпиметей говорит: он здесь для того, чтобы дать воздействовать на себя прошедшему и обращаться мыслью вспять, к тому, что уже свершилось и свершается теперь. Но в его словах иногда сказывается чувство неудовлетворенности. Он не ощущает разницы между днем и ночью. Коротко говоря, в Эпиметее перед нами доведенное до крайности послеопытное мышление. Затем появляется Прометей с факелом в руках, и за его спиной еще ночь. В его свите кузнецы, в руках у них произведенные самим человеком предметы, а сам Прометей говорит нечто для нас весьма важное, что, если мы правильно понимаем Гете, будет понято нами верно. Кузнецы славят ведущую к продуктивности деятельность. Они славят и разрушение, к которому иногда приходится прибегать человеку. Они односторонне славят огонь. Тот, кто мыслит исключительно послеопытно, не будет хвалить одно за счет другого. Он охватит взором целое. Но Прометей тотчас возражает:
Кто действенен, не любит беспристрастным быть.
Он славит именно тот факт, что для деятельности приходиться быть ограниченным. Нужное в природе выявляется благодаря тому, что разрушается ненужное. Прометей убедительно призывает кузнецов продолжать делать то, что они уже умеют. Он - вышедший из ночной тьмы, чтобы показать, как из глубины его души появляется его доопытная истина. Он, в отличие от Эпиметея, может различать день и ночь и не воспринимает весь мир как сновидение. Ибо душа его трудилась и в собственной тьме заранее постигала мысли, которые в ней возникают Сейчас. Это совсем не сновидения, но то, над чем душа Трудилась в поте лица. Благодаря этому она внедряется в мир и освобождается от самой себя. Но одновременно она подвергается опасности потерять себя. Хотя самому Прометею эта опасность еще не грозит, но если в мире возникнет нечто одностороннее, то это скажется на его преемниках. Сын Прометея, Филерот, уже склонен любить и наслаждаться тем, что сотворено, и желает это делать, тогда как отец, Прометей, еще всецело в средоточии созидательных сил жизни. В Филероте способность доопытного мышления сформирована односторонним образом. Он устремляется в жизнь, не зная, где сможет удовлетворить свою жажду наслаждений. Этот сын не наследует оплодотворяющей потенции той творческой мощи, которую несет в себе Прометей. Поэтому непонятным он кажется и Эпитемею, который, обладая богатым жизненным опытом, хочет дать наставления ему, ведущему столь бурную жизнь.
Далее перед нами в грандиозных образах разворачиваются последствия сугубо послеопытного мышления. Действие продолжается мифом, согласно которому Зевс, приказав приковать Прометея к скале, посылает к людям Пандору, "Всем одаренную".
Она, вседивная, всеодаренная
Пред изумленным встала, взор же спрашивал:
Ее, как тот брат строгий, не отвергну ли?
Но слишком способностей, но в сердце возбужден я был.
Невесту принял светлую, хмелен душой.
Тайн полное, я получил приданое -
Сосуд из глины, наивысшей стройности.
Он замкнут был. <... >
Прометей увещевал своего брата Эпиметея не принимать этот дар богов. Но брат принял его. Сосуд был открыт, поскольку природа Эпиметея была иной, чем Прометея, и все человеческие беды вышли наружу, а внутри осталась только надежда. Что такое Пандора? Что следует понимать под этой всеодаренностью? Поистине, в ней скрыта мистерия человеческой души! Все, что осталось в мире для человека послеопытного, - лишь мертвый продукт, абстрактное отражение механических мыслей, выкованных Гефестом. Эта мудрость бессильна в сравнении с всесторонней творящей мудростью, которая дает произрасти из себя миру.
Что может это абстрактное отражение дать человеку? Мы видели, сколь неплодотворной может быть эта истина, как она опустошает человеческую душу; нам ясно, что из сосуда Пандоры вышли все человеческие беды - все, что действует на человеческую душу опустошающе. В Пандоре следует видеть бессильную в творческом отношении истину, послеопытную истину. Она представляет исключительно механическую мыслительную конструкцию, послеопытную истину, формирующую мыслительный механизм в творчески-живом мироздании. После-опытно мыслящему остается только одно. Если мыслящий доопытно связывает свое Я с будущим, освобождается от себя и вживается в будущее, то мыслящему послеопытно В отношении будущего остается только одно: надежда на то, что свершится. Поскольку он, в отличие от мыслящего доопытно, не воздействует на будущее, то ему остается только надежда. Гете до самого дна постиг смысл мифа: в его драме от брака Эпиметея и Пандоры рождаются двое детей. Первый ребенок - Надежда, Эльпора; другой - Эпимелия, Заботящаяся; она хранит то, что уже есть. И действительно, в душе человека есть два младенца, два отпрыска мертвой, абстрактной, механически постигнутой истины. Она неплодотворна и не воздействует на будущее, поскольку она - истина лишь послеопытная и может размышлять только о том, что уже есть, но не может быть творчески деятельной.
Такого рода люди могут надеяться только, что свершится то, что истинно. Этот факт Гете грандиозно и совершенно реалистично представил в образе Эльпоры, которая на вопрос, случится ли То или иное, всегда дает только один ответ: "Да! да!" Если бы прометеевский человек выступил публично с речью о будущем, то он сказал бы: "Я ни на что не надеюсь, но хочу всеми своими силами творчески воздействовать на будущее". Но если человек мыслит только Послеопытно, то он направляет свои мысли на то, что уже свершилось, а, с другой стороны, надеется на будущее, ибо на вопрос о том, случится ли то или это, Эльпора всегда отвечает: "Да, да!" Этот ответ мы слышим от нее постоянно. Это превосходно характеризует дочь после-опытного душевного склада, указывая на ее неплодотворность. Другая дочь этой душевной способности - та, что обязана следить, проявлять заботу о том, что уже существует. Она симметрично упорядочивает все сотворенное, но из своих способностей не может присоединить к тому, что уже существует благодаря творческой животворящей мудрости, ничего. Эту мертвую послеопытную мудрость Эпимелия производит просто потому, что обязана защищать от разрушения уже существующее. Но поскольку все, что не развивается, постоянно должно разрушаться, мы видим, как все растет забота, как благодаря сугубо послеопытной стихии в мир входит не плодотворное, а как раз разрушительное начало. Гете чудесно выражает это тем, что Филерот влюбляется в Эпимелию. Мы видим, как, сжигаемый ревностью, он преследует Эпимелию, которая спасается от него у братьев-титанов.
В то же время мы видим, как в результате возникают споры и разногласия. Появляется Эпимелия и заявляет, что именно тот, кого она любит, посягает на ее жизнь. Все дальнейшее показывает, сколь глубоко Гете проник в душевные тайны доопытного и послеопытного мышления. Мы видим, что Гете изумительно противопоставил мыслящих вперед кузнецов мыслящим вспять пастухам, т.е. тому, что пребывает в природе неизменным. Они берут то, что предлагает сама природа. Кузнецы же преобразуют ее. Поэтому Прометей говорит о пастухах, что те ищут покоя, но удовлетворения в душе не найдут:
"Ступайте с миром! Только мир далек от вас."
Ибо стремление только сохранить существующее ведет в природе к бесплодию.
Так в образах Прометея, Эпиметея и второстепенных действующих лиц Гете противопоставляет доопытную истину послеопытной. Они представляют те душевные способности, которые могут проистекать из слишком сильной и односторонней склонности к тому или иному роду человеческого стремления к истине. И лишь после того как это одностороннее действие в человеческой душе принесло несчастье, лишь после всех бед, которые принесло сугубо послеопытное или сугубо доопытное мышление, мы видим, как в конце концов появляется то единственное, что только и может принести избавление: взаимодействие братьев-титанов. Драма повествует о том, как во владениях Эпиметея начинается пожар. Прометей, намеревающийся уничтожить мешающие строения, советует брату поспешить туда и попытаться, пользуясь своей природной предрасположенностью, положить конец разрушениям. Но в Эпиметее уже заглохла всякая склонность К разрушению. Он вспоминает Пандору и полностью погружается в обращенное вспять размышление. Интересен уже сам по себе диалог Прометея и Эпиметея о Пандоре. Эпиметей мечтает о Пандоре.
Прометей:
Высокий стан из древней тьмы и мне предстал.
Создать вторично сам Гефест ее не мог.
Эпиметей:
И ты признал ее рожденья сказочность?
Божественен и древен сильный род ее:
Урана ветвь, сестрой ей Гера, братом Зевс.
Прометей:
Ее украсил все ж Гефест обдуманно,
Рукой он умной сетку сплел на голову,
Крутил, вязал златые нити всячески.
При этом в каждой фразе Эпиметея вновь сказывайся нечто механическое, абстрактное, созданное исключительно по образцу. Затем появляется Эос, утренняя заря. Она появляется перед восходом солнца. Она, возвещая о солнечном свете, и сама уже несет его в себе. Она не только творит из глубокой ночной тьмы, но и является переходом к тому, что преодолевает эту тьму. Появляется Прометей с факелом (ведь он выходит из ночи). Искусственный свет его факела говорит о том, что созидает он, выходя из ночи. Эпиметей, хотя он и удивляется солнечному свету, воспринимает все словно во сне. Он - душа, обращенная исключительно вспять. Прометей говорит при свете дня так, словно это ускользнуло от внимания его исключительно творческой души. Он говорит также, что его последователи призваны не только видеть свет и солнце, но и освещать. Тогда вперед выходит Эос, утренняя заря, "Аврора". Она призывает людей всегда поступать справедливо и быть деятельными. Филерот должен соединиться с силами, которые дадут ему возможность спастись после того, как он уже искал смерти. Рядом с кузнецами, совершающими одностороннюю работу, обращаясь мыслью вперед, рядом с пастухами, пользующимися тем, что дано природой, появляются рыбаки, имеющие дело со стихией воды. И вот мы видим, как Эос дает им совет:
То богов лишь дело. Им доверься.
Дневный цвет, румянец юный
К вам, сюда, прекрасней ныне,
Я несу из океанской Неисследованной глуби.
Отряжайте сон проворней
Вы, живущие у моря,
В бухте, между скал отвесных,
Рыбаки, бодрее с ложа!
Приступайте к ремеслу!
Расправляйте ваши сети,
Ставьте круг в знакомых водах.
К вам я веру в лов удачный
Ободрительно зову.
Вплавь, пловец!
Ныряй, ныряльщик!
Следопыт, следи на скалах!
Берег пусть кипит, как воды,
Пусть кипит земным трудом!
Затем мы видим, каким удивительным образом спасается в волнах сын Прометея, соединяя свои силы с силой Молы. В этом спасении творческие способности Филерота соединяются с творящими силами природы. Деятельный, творческий элемент его природы вступает в действенное сочетание с творящей и жизнетворной стихией Природы. Таким образом примиряются стихии Прометея И Эпиметея.
Обнадеживающее решение представлялось Гете следующим образом: то, что послеопытное мышление извлекает из природы, получает продуктивный импульс благодаря элементу мышления доопытного. Последний получает свою подлинную силу благодаря искреннему приятию того, "что сверху дается Богами".
Что желать, то знаете вы, долу,
Что давать, то знаем мы на горних.
Начинают доблестно Титаны,
Но вести к Прекрасному, к Благому
То богов лишь дело. Им доверься.
Из союза Прометея и Эпиметея в человеческой душе возникнет то, что приведет к спасению обоих, к спасению человечества. Вся драма была задумана, чтобы показать, что всестороннее постижение истины принесет удовлетворение не только отдельным людям, но и всему человеческому роду. Гете хотел представить людям как раз именно подлинную сущность истины, чтобы показать, что истина существует не для отдельных личностей, но должна удовлетворить и объединить весь человеческий род, ибо благодаря ей среди людей воцарятся любовь и мир. Тогда в нашей душе преобразуется и надежда, которая поначалу может только соглашаться, но не в состоянии свершать. Эта поэма должна, стало быть, завершиться появлением преображенной Эльпоры, Elpore thraseia, которая говорит, что больше не будет пророчицей, но растворится в человеческой душе, чтобы человек не только питал надежду на будущее, но и обладал силой работать вместе и претворять в жизнь то, что может созидать в себе благодаря продуктивной способности. Подумайте о том, что истина делает с душой - но только полная, совершенная истина, примиряющая Прометея и Эпиметея.
Естественно, эти краткие указания лишь слегка затрагивают то, что вообще можно извлечь из этой поэмы. Глубокую истину, извлекшую этот фрагмент из души Гете, найдет только тот, кто подойдет к этой поэме, основываясь на духовнонаучном образе мышления. И тогда к нему устремятся силы, действующие освобождающе, насыщающе и оживляюще.
Следует, однако, упомянуть и еще кое о чем, что может научить нас многому. Гете в своей "Пандоре" сказал примечательно прекрасные слова: он сказал, что должны взаимодействовать исходящая сверху божественная мудрость мира и то, чего мы в состоянии сами достичь нашей прометеевской способностью - доопытным мышлением. Говорящее нам о том, что есть мудрость и что мы находим в мире, он называет Словом. Но с тем, что живет в душе, со Словом, с задней мыслью Эпиметея, должно соединиться Дело Прометея. И вот мы видим, как из союза Логоса, или Слова, с Делом рождается тот идеал, который Гете хотел представить нам в "Пандоре" как плод своего богатого жизненного опыта. Прометей в конце поэмы говорит примечательные слова: "Мужчинам настоящим в деле - празднество". Эта истина недоступна послеопытному элементу души.
Восприняв поэму полностью, мы получим представление о великом и героическом стремлении к развитию, проявившемся у таких людей, как Гете, и об их великой скромности: они не считали, что следует останавливаться ни достигнутом, не думали, будто не нужно идти дальше. Гете всегда был учеником жизни и всегда был убежден, что для расширения опыта необходимо преодолевать то, что прежде считалось верным. Когда молодой Гете, приступая к работе над "Фаустом", переводил Библию, он считал, что фраза: "В начале было Слово" должна звучать Иначе: "В начале было Дело" . В молодости Гете написал также фрагмент о Прометее. Мы видим в молодом Гете исключительно деятельного, сугубо прометеевского человека, считавшего, что способности могут развиваться одни, без оплодотворяющей их мирской мудрости. Зрелый Гете, основываясь на жизненном опыте, понял, что было бы неверно умалять ценность Слова, что Слово должно соединиться с Делом. И действительно, Гете переписал "Фауста" как раз тогда, когда создал "Пандору". Так следует понимать Гете на вершине его становления, но мы сможем это сделать, лишь постигнув, что есть истина во всех ее формах.
В любом случае полезно усвоить представление, что Истина может быть постигнута отнюдь не сразу. И потому Тем более будет полезно, если человек станет всесторонним, честным и подлинным искателем истины, если он Осознает, что, найдя ту или иную истину, он призван самым энергичным образом воплощать ее в жизнь: ведь нет Никаких оснований кичиться этой однажды найденной Истиной. Нет никаких оснований всегда придерживаться уже познанного; а такое познание, к которому мы пришли во вчерашнем и сегодняшнем докладах, есть знание о том, что человек, правда, обязан твердо стоять на почве достигнутой истины и защищать ее, но время от времени должен отступать вглубь своей личности, как это делал Гете. Человек, отступая в себя, благодаря всем силам, родившимся из сознания достигнутой истины, вновь обретет то, что дает правильную меру и обращает к той точке зрения, которую он и должен принять. От возвышенного истиной сознания мы постоянно должны возвращаться в себя, говоря вместе с Гете: многое из того, что мы однажды исследовали как истину, сегодня стало сном или сноподобным воспоминанием, а то, над чем мы размышляем сегодня, ни в коем случае не устоит, если копнуть глубже. Так и Гете всегда повторял слова, сказанные им о собственных честных исканиях истины, и так должен говорить себе каждый человек в часы одиночества: "Я всего лишь бедный малый. Мои мечты не сбываются, а мысли неудачны" .
Если мы сможем почувствовать это, то у нас будет правильное отношение к нашему высшему идеалу, к истине!