loneliness
Каждый вечер я сажусь по-турецки на ковёр и зажигаю свечи. Это неприличное одиночество сжигает меня, как сжигает пламя от чиркнувшей спички фитиль свечи.
Это стало своего рода обычаем.
Я скучаю по прошлому. Скучать - всё равно, что ворошить палкой костёр, чтобы он скорее догорел и остались угли, разбивать палкой ещё не сожжёные огнём дрова, ворошить их, перекидывая с места на место, ловя взглядом движение огня, поглощающего мелкие щепки и крупные деревяшки.
Грусть, съеденная на завтрак, не проходит, а, наоборот, усиливается. Но к радикальным мерам прибегать пока не хочется. Скорее всего это временный синдром, и скоро он улетучится.
Мои сказки потеряли своё волшебство.
Это стало своего рода обычаем.
Я скучаю по прошлому. Скучать - всё равно, что ворошить палкой костёр, чтобы он скорее догорел и остались угли, разбивать палкой ещё не сожжёные огнём дрова, ворошить их, перекидывая с места на место, ловя взглядом движение огня, поглощающего мелкие щепки и крупные деревяшки.
Грусть, съеденная на завтрак, не проходит, а, наоборот, усиливается. Но к радикальным мерам прибегать пока не хочется. Скорее всего это временный синдром, и скоро он улетучится.
Мои сказки потеряли своё волшебство.