Почему отступала Красная армия?
22 июня - день памяти и скорби. Памяти о тех, кто ушел на войну и не вернулся…
И день, когда невольно возникает вопрос, почему СССР оказался не готов к нападению Германии?
Почему уже к 9 июля 1941 года фронт проходил по линии Псков - Великие Луки - Витебск - Смоленск - Рогачев - Гомель?
Почему за семнадцать дней гитлеровцы заняли Прибалтику, Белоруссию, Западную Украину, подошли к Киеву?
Превосходство противника в живой силе и технике - это вранье.
На самом деле даже в 1941 году СССР произвел танков в два раза больше, чем Германия, а в 1942 году - уже в шесть раз больше. (Не считая тысяч танков и самолетов, поставляемых союзниками.) За всю войну мы потеряли 100 тысяч танков. Закончили войну, имея 35 тысяч танков.
Вот расклад сил к началу войны (все цифры - по данным ВНИИ документоведения и архивного дела):
Немецких танков - 4000. Наших - 14 000
Немецких самолетов - 5000. Наших - 10 000
Немецких орудий и минометов - 42 000. Наших - 59 000
Тем не менее, 11 декабря 1941 года Гитлер заявил в рейхстаге, что с 22 июня по 1 декабря на Восточном фронте германские войска взяли в плен 3 806 860 советских солдат и офицеров.
Что же происходило, если только пленных за полгода - почти четыре миллиона?
Вот воспоминания Василия Ефимовича Субботина, который встретил войну 22 июня 1941 года на западной границе, на посту башенного стрелка среднего танка, а закончил в Берлине:
«Наш полк стали бомбить в первые же минуты, мы ведь стояли у границы, - рассказывал Василий Ефимович. - Срочно покинули казармы и расположились в соседнем лесу. Отрыли окопы, замаскировали танки и машины ветками. Но никто еще не верил, что началась война. Замполиты повторяли одно слово: «Провокация».
Как мы догадывались, никакой связи с командованием и никаких приказов не было. Потому что стояли мы в том лесу три дня почти без единого выстрела. Над нами шли немецкие самолеты, ночами горизонт полыхал. Понятно было, что немцы обходят нас со всех сторон. На третий день в наш лес по проселочной дороге зарулила группа немецких мотоциклистов - первые гитлеровцы, которых мы увидели. Заблудились. Мы их ссадили, разоружили, все сбежались смотреть. Я до сих пор помню, как они себя вели. Они держались как хозяева, как будто ждали, что мы сейчас бросим оружие и всем полком сдадимся им в плен. Потом нас, солдат, отогнали командиры, особисты пришли, повели немцев на допрос.
Простояв в лесу три дня, мы колонной выдвинулись на дорогу к Тарнополю (с 1944 года город Тернополь. - С.Б.), надеялись, что там будет сборный пункт. Как только вышли из леса, начались бомбежки. Подошли - а Тарнополь уже горит, занят немцами. Пошли в обход. Но после Тарнополя, после бомбежек полка как боевой единицы не стало - отдельные группы бредущих в отступление людей. Мы попали в общий поток отступающих войск, таких же, как и мы, растерянных, ничего не понимающих. Шли под бомбежками, убитые оставались в канавах, на обочинах. Солнце палило нещадно. Шли без отдыха, без крошки хлеба во рту, со сбитыми в кровь ногами.
Меж собой говорили: вот дойдем до старой границы - и там остановимся, там дадим бой. Мы знали, что Шепетовка - старая граница. А старая граница была укреплена. Но выйти точно к Шепетовке не смогли, только видели вдали полыхающее зарево. Так и прошли старую границу, ничего не заметив. Вышли к Волочиску, а оттуда уже на Проскуров (с 1954 года город Хмельницкий. - С.Б.).
Но ведь пленных могло быть и больше. Был день, когда мы с немцами шли рядом. В одном направлении - на восток. Они шли по параллельной с нами дороге. Иногда можно было их видеть. Пехота двигалась колоннами. Много солдат ехало в машинах, впереди и сзади мотоциклисты. Отдельно - танки. Так они и прошли. На нас не обратили внимания. То есть понимали, убедились, что воевать, стрелять в них мы не будем.
С годами, вспоминая, я стал думать: почему мы отступали без боя? Ведь среди нас были командиры, но за дни отступления я их почти не видел и не слышал, офицерского командирского голоса не слышал.
Теперь мы знаем, что до войны командный состав нашей армии подвергся страшным репрессиям. От лейтенантов до маршалов. Значит, обстановка среди командного состава была такая, что люди были деморализованы. Они боялись не немцев, а собственного начальства. Боялись отдать какой-нибудь приказ самостоятельно, без приказа сверху. Никто не осмелился взять на себя ответственность и организовать на каком-нибудь рубеже оборону. Просто отступали».
«…Связи с войсками не было, она сразу прервалась. Вот газета «Известия», письмо Марка Модестова, тоже танкиста, судя по всему, из комсостава. Он тоже встретил войну на западной границе, попал в окружение, в плен, в концлагеря. Модестов пишет: «Я видел в эти первые жуткие дни стреляющихся в висок командиров… В окружении, замкнутом пятью кольцами, нас непрерывно бомбили, но мы не видели ни одного своего самолета, который сбросил бы нам весточку: что нам делать, как поступить».
То есть тоже ждали приказа. Никакой приказ, если он и был, ни до кого не доходил. А самостоятельно, без приказа, командиры боялись хоть что-то сделать. И миллионы солдат отступали без боя.
А я уверен: если бы каждый командир приказал занять оборону, мы бы дали бой и не пустили немца так далеко. Брестская крепость целый месяц держалась! Сколько там немцев убили, какие силы она отвлекла! Потому что нашелся командир, который приказал: «Огонь по врагу!» И если бы нашлись везде такие командиры, каждый батальон мог стать Брестской крепостью. И не случилось бы того, что случилось, не откатился бы фронт до Днепра за какие-то две-три недели.
Что еще добавить? За десять дней отступления мы прошли три области - Львовскую, Тернопольскую и Хмельницкую. В Проскурове нас, танкистов, собрали, сформировали новую часть и эшелоном перебросили под Киев. И уже в те дни, может быть, в дороге или под Киевом, попалась мне газета с обращением Сталина: «Братья и сестры…» (отсюда)
С обращением к народу Сталин выступил 3 июля 1941 года. К этому моменту немцы взяли Минск....
Несколько цифр:
К 1940 г. сухопутные войска лишились 48773 человек, Военно-Воздушные силы - 5616 человек и Военно-Морской флот - свыше 3 тысяч человек командного состава. Репрессиям подверглась основная часть руководящего состава центральных управлений Наркомата обороны и военных округов, а также 27 командиров корпусов, 96 командиров дивизий, 184 командиров полка, 11 командующих ВВС округов и флотов, 12 командиров авиационных дивизий, 4 командующих флотами…. (отсюда)
Если бы к 1941 году во главе государства был более мудрый и менее маниакальный руководитель, глядишь и 22 июня 1941-го не было бы, и не было бы хаоса и растерянности, полной потери управления армией в первые месяцы войны...
Фотографии отсюда и отсюда
И день, когда невольно возникает вопрос, почему СССР оказался не готов к нападению Германии?
Почему уже к 9 июля 1941 года фронт проходил по линии Псков - Великие Луки - Витебск - Смоленск - Рогачев - Гомель?
Почему за семнадцать дней гитлеровцы заняли Прибалтику, Белоруссию, Западную Украину, подошли к Киеву?
Превосходство противника в живой силе и технике - это вранье.
На самом деле даже в 1941 году СССР произвел танков в два раза больше, чем Германия, а в 1942 году - уже в шесть раз больше. (Не считая тысяч танков и самолетов, поставляемых союзниками.) За всю войну мы потеряли 100 тысяч танков. Закончили войну, имея 35 тысяч танков.
Вот расклад сил к началу войны (все цифры - по данным ВНИИ документоведения и архивного дела):
Немецких танков - 4000. Наших - 14 000
Немецких самолетов - 5000. Наших - 10 000
Немецких орудий и минометов - 42 000. Наших - 59 000
Тем не менее, 11 декабря 1941 года Гитлер заявил в рейхстаге, что с 22 июня по 1 декабря на Восточном фронте германские войска взяли в плен 3 806 860 советских солдат и офицеров.
Что же происходило, если только пленных за полгода - почти четыре миллиона?
Вот воспоминания Василия Ефимовича Субботина, который встретил войну 22 июня 1941 года на западной границе, на посту башенного стрелка среднего танка, а закончил в Берлине:
«Наш полк стали бомбить в первые же минуты, мы ведь стояли у границы, - рассказывал Василий Ефимович. - Срочно покинули казармы и расположились в соседнем лесу. Отрыли окопы, замаскировали танки и машины ветками. Но никто еще не верил, что началась война. Замполиты повторяли одно слово: «Провокация».
Как мы догадывались, никакой связи с командованием и никаких приказов не было. Потому что стояли мы в том лесу три дня почти без единого выстрела. Над нами шли немецкие самолеты, ночами горизонт полыхал. Понятно было, что немцы обходят нас со всех сторон. На третий день в наш лес по проселочной дороге зарулила группа немецких мотоциклистов - первые гитлеровцы, которых мы увидели. Заблудились. Мы их ссадили, разоружили, все сбежались смотреть. Я до сих пор помню, как они себя вели. Они держались как хозяева, как будто ждали, что мы сейчас бросим оружие и всем полком сдадимся им в плен. Потом нас, солдат, отогнали командиры, особисты пришли, повели немцев на допрос.
Простояв в лесу три дня, мы колонной выдвинулись на дорогу к Тарнополю (с 1944 года город Тернополь. - С.Б.), надеялись, что там будет сборный пункт. Как только вышли из леса, начались бомбежки. Подошли - а Тарнополь уже горит, занят немцами. Пошли в обход. Но после Тарнополя, после бомбежек полка как боевой единицы не стало - отдельные группы бредущих в отступление людей. Мы попали в общий поток отступающих войск, таких же, как и мы, растерянных, ничего не понимающих. Шли под бомбежками, убитые оставались в канавах, на обочинах. Солнце палило нещадно. Шли без отдыха, без крошки хлеба во рту, со сбитыми в кровь ногами.
Меж собой говорили: вот дойдем до старой границы - и там остановимся, там дадим бой. Мы знали, что Шепетовка - старая граница. А старая граница была укреплена. Но выйти точно к Шепетовке не смогли, только видели вдали полыхающее зарево. Так и прошли старую границу, ничего не заметив. Вышли к Волочиску, а оттуда уже на Проскуров (с 1954 года город Хмельницкий. - С.Б.).
Но ведь пленных могло быть и больше. Был день, когда мы с немцами шли рядом. В одном направлении - на восток. Они шли по параллельной с нами дороге. Иногда можно было их видеть. Пехота двигалась колоннами. Много солдат ехало в машинах, впереди и сзади мотоциклисты. Отдельно - танки. Так они и прошли. На нас не обратили внимания. То есть понимали, убедились, что воевать, стрелять в них мы не будем.
С годами, вспоминая, я стал думать: почему мы отступали без боя? Ведь среди нас были командиры, но за дни отступления я их почти не видел и не слышал, офицерского командирского голоса не слышал.
Теперь мы знаем, что до войны командный состав нашей армии подвергся страшным репрессиям. От лейтенантов до маршалов. Значит, обстановка среди командного состава была такая, что люди были деморализованы. Они боялись не немцев, а собственного начальства. Боялись отдать какой-нибудь приказ самостоятельно, без приказа сверху. Никто не осмелился взять на себя ответственность и организовать на каком-нибудь рубеже оборону. Просто отступали».
«…Связи с войсками не было, она сразу прервалась. Вот газета «Известия», письмо Марка Модестова, тоже танкиста, судя по всему, из комсостава. Он тоже встретил войну на западной границе, попал в окружение, в плен, в концлагеря. Модестов пишет: «Я видел в эти первые жуткие дни стреляющихся в висок командиров… В окружении, замкнутом пятью кольцами, нас непрерывно бомбили, но мы не видели ни одного своего самолета, который сбросил бы нам весточку: что нам делать, как поступить».
То есть тоже ждали приказа. Никакой приказ, если он и был, ни до кого не доходил. А самостоятельно, без приказа, командиры боялись хоть что-то сделать. И миллионы солдат отступали без боя.
А я уверен: если бы каждый командир приказал занять оборону, мы бы дали бой и не пустили немца так далеко. Брестская крепость целый месяц держалась! Сколько там немцев убили, какие силы она отвлекла! Потому что нашелся командир, который приказал: «Огонь по врагу!» И если бы нашлись везде такие командиры, каждый батальон мог стать Брестской крепостью. И не случилось бы того, что случилось, не откатился бы фронт до Днепра за какие-то две-три недели.
Что еще добавить? За десять дней отступления мы прошли три области - Львовскую, Тернопольскую и Хмельницкую. В Проскурове нас, танкистов, собрали, сформировали новую часть и эшелоном перебросили под Киев. И уже в те дни, может быть, в дороге или под Киевом, попалась мне газета с обращением Сталина: «Братья и сестры…» (отсюда)
С обращением к народу Сталин выступил 3 июля 1941 года. К этому моменту немцы взяли Минск....
Несколько цифр:
К 1940 г. сухопутные войска лишились 48773 человек, Военно-Воздушные силы - 5616 человек и Военно-Морской флот - свыше 3 тысяч человек командного состава. Репрессиям подверглась основная часть руководящего состава центральных управлений Наркомата обороны и военных округов, а также 27 командиров корпусов, 96 командиров дивизий, 184 командиров полка, 11 командующих ВВС округов и флотов, 12 командиров авиационных дивизий, 4 командующих флотами…. (отсюда)
Если бы к 1941 году во главе государства был более мудрый и менее маниакальный руководитель, глядишь и 22 июня 1941-го не было бы, и не было бы хаоса и растерянности, полной потери управления армией в первые месяцы войны...
Фотографии отсюда и отсюда
