Владимир Осипов. Небесный причал. Пролог.
Небесный причал.
Пролог.
Всё дело, пожалуй, в том, что я родился мёртвым. В роддоме на меня махнули рукой. Только мама молилась. Да один врач минут пять боролся за мою жизнь. Бог всё видел и вновь вдохнул в мою бренную плоть бессмертную душу. Пожалел.
Позже, бывая на кладбище, мы с мамой всегда приходили на могилу к этому врачу, на тот участок еврейского кладбища, где покоятся крещёные евреи.
Когда мама умрёт, то её могила окажется рядом с границей этого участка, недалеко от могилы врача. А на её памятнике я оставлю свободное место, чтобы в своё время рядом с её именем и именами отца и брата выбили и моё. И даты. И тогда, даст Бог, мы снова окажемся рядом.
Вот такой он - пролог.
Какие страшные для меня пока что слова. И одновременно - мудрые.
Ещё тяжелее читать книгу Владимира Осипова, зная, что он уже умер.
Хоть и держал в руках свою книгу, дарил её и ставил свой автограф.
Но теперь уже умер.
Пролог.
Всё дело, пожалуй, в том, что я родился мёртвым. В роддоме на меня махнули рукой. Только мама молилась. Да один врач минут пять боролся за мою жизнь. Бог всё видел и вновь вдохнул в мою бренную плоть бессмертную душу. Пожалел.
Позже, бывая на кладбище, мы с мамой всегда приходили на могилу к этому врачу, на тот участок еврейского кладбища, где покоятся крещёные евреи.
Когда мама умрёт, то её могила окажется рядом с границей этого участка, недалеко от могилы врача. А на её памятнике я оставлю свободное место, чтобы в своё время рядом с её именем и именами отца и брата выбили и моё. И даты. И тогда, даст Бог, мы снова окажемся рядом.
Вот такой он - пролог.
Какие страшные для меня пока что слова. И одновременно - мудрые.
Ещё тяжелее читать книгу Владимира Осипова, зная, что он уже умер.
Хоть и держал в руках свою книгу, дарил её и ставил свой автограф.
Но теперь уже умер.