Мемуары игрушечника
Ровно 10 лет назад, осенью 99-го года у меня было время, богатое бурными событиями. Где-то около того времени я стал ощущать, что наши дела и достижения лишь отчасти зависят от нас. Таинственные силы создают попутный ветер, раздувающий наши паруса; мы должны лишь поставить их правильным образом. А если мы идем на веслах, то многое зависит от того, по течению плывем или против.
...К этому времени я уже около года лепил из глины. Собственно, у меня с лепкой и в школьные годы были какие-то особые отношения. Сохранились фото, где я лет десяти держу только что слепленный здоровенный горшок. Лепил я их жгутиковым способом, который сам для себя открыл, не зная, что так делали древние люди эпохи неолита, а ныне делают памирские пастухи, а также индейцы. Обжигал я их в костре. Мои нынешние ученики ничего такого не могут и близко. Если я такого нашел бы вдруг, то счел бы за редкий феномен. Вот и думайте после этого о генетической памяти или прошлых жизнях.
О детских занятиях я вспомнил после известных событий 98-го года, когда цены на продукты в один прекрасный день выросли вчетверо. В то же время, моя зарплата методиста выросла лишь в полтора раза, и то с большим опозданием. Это было время картошки и чая с сухарями. Мне вспоминается об этом без особого ужаса, хотя тогда многие с ума сходили всяко-разно. Мне-то в конечном счете эти события принесли только хорошее, хотя и через некоторые испытания.
Итак, бросать насиженную работу не хотелось, да и не ощущал я себя годным для какой-то другой. А времени свободного хватало. Как методист станции юннатов, я должен был сидеть безвылазно в кабинете и часто ничего не делать, ожидая указаний начальства или бедолаг с кружковыми журналами и программами. Рядом ломали хрущевки, и свежераскопанная отличная глина лежала кучами в ближайшем дворе - набирай ведро и работай. Тем же можно было заниматься летом на даче, где, кстати, есть печь-голландка.
Будучи любителем поделок из глины, я знал, что обычный ходовой товар среди них -это фигурки-свистульки. И что они продаются в художественных салонах, в Доме художника
на Крымском валу и в кассе музея декоративно-прикладного искусства. Туда эти вещи при желании можно сдавать, будет какой-то приработок.
Помню, как я долго изучал купленные где-то свистульки и опытным путем пытался сделать подобное устройство. Упорство, вдохновение и некоторая привычка к материалу сделали свое дело, и мои поделки грубовато засвистели. Первые работы такого рода я делал у себя в методическом кабинете. Наверное, посетители слегка удивлялись, заставая меня за лепкой. Впрочем, у нас тогда много необычного было - так, из подвала, бывало, неслись грохот и завывания, это репетировали индейскую музыку. А на первом этаже самодеятельный клоун-пенсионер устроил хлев со свиньями и козой. Он их учил якобы плясать. На выступлениях он сам плясал вокруг них; этому они так и не научились, но воняли здорово. После долгих дрессировок вонял и хозяин.
Свои работы я хотел было относить обжигать в наш художественный отдел, где занимались керамикой и стояла производственная печь. Однако, я скоро понял, что был неправ. Завотдела пускал меня туда крайне неохотно, работы подолгу не обжигали и иногда перли. За услуги он еще обязывал меня лепить ему сувениры на тему его индейских заморочек.
Ища другие пути, я развел во дворе станции у мусорного контейнера костер из каких-то палок, взятых из подвала с разрешения сторожа. Эти палки, как потом оказалось, наш директор давно заначивал себе для дачи. И он высказал мне все то, что может сказать начальник, у которого какой-то раздолбай сжег любимый стройматериал. В общем, костры пришлось прекратить.
К счастью, станция юннатов была тогда богата на схожие придумки. И я пристроился обжигать работы в самодельной печке в другом отделе - палеонтологическом. Печка эта тайно стояла в подсобке у заведующего, занимавшегося опытами с керамикой, но позже перешедшего на гипс. Он и поныне торгует гипсовыми динозавриками, давно уже не будучи педагогом.
В пятом или шестом классе я, помнится, хотел что-то придумать, чтобы во взрослом состоянии не ходить на работу и не иметь ответственности и начальства над собой. Я представлял себе, как поселюсь в заброшенной избушке и буду делать из глины игрушки на продажу, как сельские мастера. Спустя многие годы эта программа начала в какой-то мере осуществляться, только без избушки и с основной работой. Впоследствии мой опыт показал, что, ведя такую жизнь, можно на работу рано не вставать и в течение дня не работать подолгу. Так что я отчасти приблизился к своему идеалу.
Свои свистульки я тогда много куда носил. Они пришлись по вкусу в одном художественном салоне и в музейной кассе. В последней работала симпатичная бабушка, бравшая на продажу поделки много у кого. Детские экскурсии разбирали эти поделки быстро и охотно. Не столь велик был приработок, сколь велико моральное удовлетворение - мои работы кто-то покупает, я могу называться художником... Мне рисовались выставки, общение с себе подобными, клубы, концерты и разговоры об искусстве за пивом. Через небольшое время все это стало странным образом исполняться.
Как-то вечером мне позвонил С., организатор выставки народной игрушки и семинаров художников-прикладников с выездом в Серпухов на несколько дней. Он увидел мои произведения в музейном киоске и узнал у бабушки мой телефон. Я был несказанно рад и обещал участвовать.
То время было темным, сюрным и зловещим. За день до моего отъезда я слышал ночью раскаты грома, похожие на звук взрыва в карьере. Это и был взрыв - именно тогда террористы взорвали жилой дом в Печатниках, по ту сторону железной дороги от нас.
Незадолго после этих событий у нас в доме завели консьержек, а жильцы некоторое время собирались во дворе на ночные дежурства; ходил на них и я с термосом кофе.
Но это было потом, а тогда у меня было ощущение: весь мир кругом сошел с ума и летит в тартарары, а у меня тут творчество, позитив и праздник... Позже я узнал, что психологи и эзотерики называют такое состояние "туннелем реальности": каждый видит и получает то, о чем постоянно думает и то, что хочет видеть.
Утром в туристском автобусе с незнакомыми людьми я увидел телепередачу о том, что был взорван второй дом. Было чувство тревоги где-то на заднем плане, а в целом - ощущение нереальности всего происходящего как где-то там, во внешнем мире, так и со мной.
С работы меня отпустили как бы в командировку. С. написал мне для нашего директора очень солидное письмо. И директор убедился, что я все ж нечто большее, чем хулиган, жгущий костры под окнами станции.
Поселили нас в Серпухове в монастыре, в помещениях для паломников, женщин в одной большой комнате с койками, мужчин - в другой. Впрочем, хождение в гости не возбранялось. По утрам нас будило часов в шесть церковное пение за стеной. Кормили отлично и бесплатно (!) в столовой для городской администрации, куда возили на автобусе. На нем же возили потом на семинар, проходивший в храме, переделанном под краеведческий музей. В этом же храме была выставка игрушек.
На семинаре слушали лекции искусствоведов о народных промыслах глиняной игрушки и о работе известных школьных кружков керамики, тяготеющих к традиционному жанру. В перерывах продавали литературу, работы современных и старых игрушечников. Организаторы раздарили участникам по нескольку сельских игрушек. Некоторые художники выступали с докладами о собственной работе в традиционной области.
Я продал несколько своих работ и прикупил игрушки коллег по жанру. В программу семинара входил мастер-класс: художники-керамисты учили желающих грамотно делать свистульки в разных стилях. Одна мастерица из Суджи слепила свистульку за несколько минут с завязанными глазами. Показывали видеозаписи, как лепят сельские гончары.
Главных организаторов мероприятия было двое. Более главный - искусствовед и кинорежиссер П., был энтузиастом традиционной жизни и русской деревни, славянофилом. Он был довольно худ, страстен и фанатичен, все призывал нас работать за идею возрождения традиций, не думать о деньгах и личном успехе и быть частью народа. Его заместитель по хозяйственным вопросам С., пригласивший меня на семинар, был полной противоположностью, типичным коммерсантом с одутловатым квадратным лицом в очках. Он видел везде бизнес, и я удивлялся, как они с П. вместе участвуют в одном общем деле. По слухам, П. не хотел заниматься хозяйством, бюрократией и бумажками и очень витал в облаках, из-за чего С. и был ему нужен.
В течение семинара я познакомился с керамистами из Липецка и Суджи, а также с московским фольклористом и коллекционером. С одной липецкой художницей мы хорошо нашли общий язык и много порассказали друг другу о том, кто как живет и работает с глиной. Она рассказала, что преподает в своем городе в пединституте, а когда они были студентами, то их возили на практику к Гункину, местной знаменитости и потомственному деревенскому мастеру, на тот момент недавно умершему. Я приобрел работы этой художницы, взял у нее урок лепки, а по возвращении в Москву помог ей сдать остальную ее продукцию в салончик при ЦДХ.
В день перед отъездом нас хорошо сводили на серпуховской пивоваренный завод. Экскурсия окончилась в погребке при заводе, где на длинных столах стояло множество полных пивных кружек и тарелки с чипсами. Весь вечер пили за народное искусство и танцевали. В обратный автобус пришли не все участники семинара. Некоторые зависли в погребке на всю ночь, чтобы допить оставшееся пиво. Под утро они с трудом добрались до общежития монастыря в крайне тяжелом состоянии.
Уезжал я в Серпухов начинающим способным самоучкой, мало что еще умевшим, но весьма самоуверенным. Возвращался я куда большим знатоком предмета, усвоившим уроки лепки, привезшим книги, конспекты, небольшую коллекцию игрушек и имевшим целый ряд полезных связей и знакомств.
После этого мои необычные приключения, связанные с лепкой, продолжались. Хотя это уже другая тема - просто коротко скажу, что началась во всех отношениях новая жизнь.
А с выставкой все кончилось совсем плохо. С. и П. потом провели совместную выставку в музее на Делегатской - в том, где кассирша продавала мои вещицы. Там они оба вдрызг разругались, дело даже дошло до взаимного рукоприкладства. Говорят, что на этой выставке С. очень увлекся коммерцией, чего П. потерпеть никак не мог. Потом были суд и раздел организации… С. быстро собрал себе новую коллекцию игрушек для выставки и, по словам П., прибрал к рукам и часть его экспозиции. П. звонил всем участникам семинара, и мне в том числе, убеждая не общаться с С., потому что он жулик. То же самое он долго повторял на разных мероприятиях по игрушке в Москве. К вражде между П. и С. я отнесся спокойно, видя крайности у обоих.
Последний раз я видел П. лет пять назад, он зашел в салон на Пятницкой и устроил небольшой шумный скандал, возмущаясь тем, что в салоне якобы продают поддельные работы знаменитого деревенского мастера Кондрашова. Типа, в них есть отход от правильного стиля и канона, а значит, они не настоящие. Увы, я точно знал, что салон закупил их именно у того мастера. Старый гончар решил разнообразить традиционный стиль и допустил в нем вольности. Но я дипломатично помалкивал, посмеиваясь про себя.
А С. долго и успешно устраивал выставки и продажи игрушек, которые я посещал, делая покупки и выполняя собственные небольшие заказы. Мне-то как раз нечего было с ним делить.
В музее из-за репрессий начальства уже ничего не продают. Зато появилось много новых выставок и ярмарок, хотя ничего подобного тому выезду в Серпухов я не наблюдал. Хочешь ехать на выставку в Тверь - добирайся своим ходом, живи в гостинице и плати. Я и не езжу. Другие времена, другие песни.
Как же мое предполагаемое зарабатывание денег? Похоже, оно было только предлогом для всей этой деятельности, а к серьезным результатам не привело. Но я не жалею, главное, жизнь интересная, а деньги, что ж - Бог иногда посылает, в том числе и через глину.
И уж конечно, теперь можно не работать методистом.
...К этому времени я уже около года лепил из глины. Собственно, у меня с лепкой и в школьные годы были какие-то особые отношения. Сохранились фото, где я лет десяти держу только что слепленный здоровенный горшок. Лепил я их жгутиковым способом, который сам для себя открыл, не зная, что так делали древние люди эпохи неолита, а ныне делают памирские пастухи, а также индейцы. Обжигал я их в костре. Мои нынешние ученики ничего такого не могут и близко. Если я такого нашел бы вдруг, то счел бы за редкий феномен. Вот и думайте после этого о генетической памяти или прошлых жизнях.
О детских занятиях я вспомнил после известных событий 98-го года, когда цены на продукты в один прекрасный день выросли вчетверо. В то же время, моя зарплата методиста выросла лишь в полтора раза, и то с большим опозданием. Это было время картошки и чая с сухарями. Мне вспоминается об этом без особого ужаса, хотя тогда многие с ума сходили всяко-разно. Мне-то в конечном счете эти события принесли только хорошее, хотя и через некоторые испытания.
Итак, бросать насиженную работу не хотелось, да и не ощущал я себя годным для какой-то другой. А времени свободного хватало. Как методист станции юннатов, я должен был сидеть безвылазно в кабинете и часто ничего не делать, ожидая указаний начальства или бедолаг с кружковыми журналами и программами. Рядом ломали хрущевки, и свежераскопанная отличная глина лежала кучами в ближайшем дворе - набирай ведро и работай. Тем же можно было заниматься летом на даче, где, кстати, есть печь-голландка.
Будучи любителем поделок из глины, я знал, что обычный ходовой товар среди них -это фигурки-свистульки. И что они продаются в художественных салонах, в Доме художника
на Крымском валу и в кассе музея декоративно-прикладного искусства. Туда эти вещи при желании можно сдавать, будет какой-то приработок.
Помню, как я долго изучал купленные где-то свистульки и опытным путем пытался сделать подобное устройство. Упорство, вдохновение и некоторая привычка к материалу сделали свое дело, и мои поделки грубовато засвистели. Первые работы такого рода я делал у себя в методическом кабинете. Наверное, посетители слегка удивлялись, заставая меня за лепкой. Впрочем, у нас тогда много необычного было - так, из подвала, бывало, неслись грохот и завывания, это репетировали индейскую музыку. А на первом этаже самодеятельный клоун-пенсионер устроил хлев со свиньями и козой. Он их учил якобы плясать. На выступлениях он сам плясал вокруг них; этому они так и не научились, но воняли здорово. После долгих дрессировок вонял и хозяин.
Свои работы я хотел было относить обжигать в наш художественный отдел, где занимались керамикой и стояла производственная печь. Однако, я скоро понял, что был неправ. Завотдела пускал меня туда крайне неохотно, работы подолгу не обжигали и иногда перли. За услуги он еще обязывал меня лепить ему сувениры на тему его индейских заморочек.
Ища другие пути, я развел во дворе станции у мусорного контейнера костер из каких-то палок, взятых из подвала с разрешения сторожа. Эти палки, как потом оказалось, наш директор давно заначивал себе для дачи. И он высказал мне все то, что может сказать начальник, у которого какой-то раздолбай сжег любимый стройматериал. В общем, костры пришлось прекратить.
К счастью, станция юннатов была тогда богата на схожие придумки. И я пристроился обжигать работы в самодельной печке в другом отделе - палеонтологическом. Печка эта тайно стояла в подсобке у заведующего, занимавшегося опытами с керамикой, но позже перешедшего на гипс. Он и поныне торгует гипсовыми динозавриками, давно уже не будучи педагогом.
В пятом или шестом классе я, помнится, хотел что-то придумать, чтобы во взрослом состоянии не ходить на работу и не иметь ответственности и начальства над собой. Я представлял себе, как поселюсь в заброшенной избушке и буду делать из глины игрушки на продажу, как сельские мастера. Спустя многие годы эта программа начала в какой-то мере осуществляться, только без избушки и с основной работой. Впоследствии мой опыт показал, что, ведя такую жизнь, можно на работу рано не вставать и в течение дня не работать подолгу. Так что я отчасти приблизился к своему идеалу.
Свои свистульки я тогда много куда носил. Они пришлись по вкусу в одном художественном салоне и в музейной кассе. В последней работала симпатичная бабушка, бравшая на продажу поделки много у кого. Детские экскурсии разбирали эти поделки быстро и охотно. Не столь велик был приработок, сколь велико моральное удовлетворение - мои работы кто-то покупает, я могу называться художником... Мне рисовались выставки, общение с себе подобными, клубы, концерты и разговоры об искусстве за пивом. Через небольшое время все это стало странным образом исполняться.
Как-то вечером мне позвонил С., организатор выставки народной игрушки и семинаров художников-прикладников с выездом в Серпухов на несколько дней. Он увидел мои произведения в музейном киоске и узнал у бабушки мой телефон. Я был несказанно рад и обещал участвовать.
То время было темным, сюрным и зловещим. За день до моего отъезда я слышал ночью раскаты грома, похожие на звук взрыва в карьере. Это и был взрыв - именно тогда террористы взорвали жилой дом в Печатниках, по ту сторону железной дороги от нас.
Незадолго после этих событий у нас в доме завели консьержек, а жильцы некоторое время собирались во дворе на ночные дежурства; ходил на них и я с термосом кофе.
Но это было потом, а тогда у меня было ощущение: весь мир кругом сошел с ума и летит в тартарары, а у меня тут творчество, позитив и праздник... Позже я узнал, что психологи и эзотерики называют такое состояние "туннелем реальности": каждый видит и получает то, о чем постоянно думает и то, что хочет видеть.
Утром в туристском автобусе с незнакомыми людьми я увидел телепередачу о том, что был взорван второй дом. Было чувство тревоги где-то на заднем плане, а в целом - ощущение нереальности всего происходящего как где-то там, во внешнем мире, так и со мной.
С работы меня отпустили как бы в командировку. С. написал мне для нашего директора очень солидное письмо. И директор убедился, что я все ж нечто большее, чем хулиган, жгущий костры под окнами станции.
Поселили нас в Серпухове в монастыре, в помещениях для паломников, женщин в одной большой комнате с койками, мужчин - в другой. Впрочем, хождение в гости не возбранялось. По утрам нас будило часов в шесть церковное пение за стеной. Кормили отлично и бесплатно (!) в столовой для городской администрации, куда возили на автобусе. На нем же возили потом на семинар, проходивший в храме, переделанном под краеведческий музей. В этом же храме была выставка игрушек.
На семинаре слушали лекции искусствоведов о народных промыслах глиняной игрушки и о работе известных школьных кружков керамики, тяготеющих к традиционному жанру. В перерывах продавали литературу, работы современных и старых игрушечников. Организаторы раздарили участникам по нескольку сельских игрушек. Некоторые художники выступали с докладами о собственной работе в традиционной области.
Я продал несколько своих работ и прикупил игрушки коллег по жанру. В программу семинара входил мастер-класс: художники-керамисты учили желающих грамотно делать свистульки в разных стилях. Одна мастерица из Суджи слепила свистульку за несколько минут с завязанными глазами. Показывали видеозаписи, как лепят сельские гончары.
Главных организаторов мероприятия было двое. Более главный - искусствовед и кинорежиссер П., был энтузиастом традиционной жизни и русской деревни, славянофилом. Он был довольно худ, страстен и фанатичен, все призывал нас работать за идею возрождения традиций, не думать о деньгах и личном успехе и быть частью народа. Его заместитель по хозяйственным вопросам С., пригласивший меня на семинар, был полной противоположностью, типичным коммерсантом с одутловатым квадратным лицом в очках. Он видел везде бизнес, и я удивлялся, как они с П. вместе участвуют в одном общем деле. По слухам, П. не хотел заниматься хозяйством, бюрократией и бумажками и очень витал в облаках, из-за чего С. и был ему нужен.
В течение семинара я познакомился с керамистами из Липецка и Суджи, а также с московским фольклористом и коллекционером. С одной липецкой художницей мы хорошо нашли общий язык и много порассказали друг другу о том, кто как живет и работает с глиной. Она рассказала, что преподает в своем городе в пединституте, а когда они были студентами, то их возили на практику к Гункину, местной знаменитости и потомственному деревенскому мастеру, на тот момент недавно умершему. Я приобрел работы этой художницы, взял у нее урок лепки, а по возвращении в Москву помог ей сдать остальную ее продукцию в салончик при ЦДХ.
В день перед отъездом нас хорошо сводили на серпуховской пивоваренный завод. Экскурсия окончилась в погребке при заводе, где на длинных столах стояло множество полных пивных кружек и тарелки с чипсами. Весь вечер пили за народное искусство и танцевали. В обратный автобус пришли не все участники семинара. Некоторые зависли в погребке на всю ночь, чтобы допить оставшееся пиво. Под утро они с трудом добрались до общежития монастыря в крайне тяжелом состоянии.
Уезжал я в Серпухов начинающим способным самоучкой, мало что еще умевшим, но весьма самоуверенным. Возвращался я куда большим знатоком предмета, усвоившим уроки лепки, привезшим книги, конспекты, небольшую коллекцию игрушек и имевшим целый ряд полезных связей и знакомств.
После этого мои необычные приключения, связанные с лепкой, продолжались. Хотя это уже другая тема - просто коротко скажу, что началась во всех отношениях новая жизнь.
А с выставкой все кончилось совсем плохо. С. и П. потом провели совместную выставку в музее на Делегатской - в том, где кассирша продавала мои вещицы. Там они оба вдрызг разругались, дело даже дошло до взаимного рукоприкладства. Говорят, что на этой выставке С. очень увлекся коммерцией, чего П. потерпеть никак не мог. Потом были суд и раздел организации… С. быстро собрал себе новую коллекцию игрушек для выставки и, по словам П., прибрал к рукам и часть его экспозиции. П. звонил всем участникам семинара, и мне в том числе, убеждая не общаться с С., потому что он жулик. То же самое он долго повторял на разных мероприятиях по игрушке в Москве. К вражде между П. и С. я отнесся спокойно, видя крайности у обоих.
Последний раз я видел П. лет пять назад, он зашел в салон на Пятницкой и устроил небольшой шумный скандал, возмущаясь тем, что в салоне якобы продают поддельные работы знаменитого деревенского мастера Кондрашова. Типа, в них есть отход от правильного стиля и канона, а значит, они не настоящие. Увы, я точно знал, что салон закупил их именно у того мастера. Старый гончар решил разнообразить традиционный стиль и допустил в нем вольности. Но я дипломатично помалкивал, посмеиваясь про себя.
А С. долго и успешно устраивал выставки и продажи игрушек, которые я посещал, делая покупки и выполняя собственные небольшие заказы. Мне-то как раз нечего было с ним делить.
В музее из-за репрессий начальства уже ничего не продают. Зато появилось много новых выставок и ярмарок, хотя ничего подобного тому выезду в Серпухов я не наблюдал. Хочешь ехать на выставку в Тверь - добирайся своим ходом, живи в гостинице и плати. Я и не езжу. Другие времена, другие песни.
Как же мое предполагаемое зарабатывание денег? Похоже, оно было только предлогом для всей этой деятельности, а к серьезным результатам не привело. Но я не жалею, главное, жизнь интересная, а деньги, что ж - Бог иногда посылает, в том числе и через глину.
И уж конечно, теперь можно не работать методистом.