Хорошая, годная цитата
- Ну, так вот что, - объявил Джек. - Налей-ка мне ровно двадцать мартини. Ровно двадцать, так вот, казанг. По одному за каждый месяц, что я был в завязке, и стаканчик для кайфа. Можешь это сделать, а? Ты не слишком занят?
Ллойд сказал, что вовсе не занят.
- Молодчина. Выстроишь этих марсиан вдоль стойки, а я всех прикончу по очереди. Бремя белого человека, Ллойд, дружище.
...
- Ллойд, ты просто чудо, - сказал Джек. - Уже готово! Твоя проворность уступает лишь одухотворенной красоте твоих неаполитанских глаз. Салют.
Джек задумчиво рассматривал двадцать воображаемых порций. Сверкающие каплями влаги бокалы с мартини. В каждом - соломинка, воткнутая в пухлую зеленую оливку. В воздухе прямо-таки висел запах джина.
- Завязка… - сказал Джек. - Был ты когда-нибудь знаком с джентльменом, который вдруг раз - и завязал?
Ллойд позволил себе заметить, что время от времени такие джентльмены встречаются.
- А приходилось тебе возобновлять знакомство с таким человеком после того, как он развяжет?
Честное слово, Ллойд затруднялся припомнить.
- Стало быть, с тобой такого не бывало, - объявил Джек. Обхватив ладонью первый бокал, он поднес кулак к раскрытому рту и вздернул кверху. Сделав глоток, Джек выкинул воображаемый стакан через плечо. Снова появились люди, только что с маскарада; они разглядывали его, тайком посмеиваясь. Он ощущал их присутствие. Будь за стойкой бара вместо дурацких пустых полок зеркало, Джек мог бы их увидеть. Ладно, пяльтесь. Мать вашу так. Пяльтесь все, кому охота.
- Нет, не бывало, - сказал он Ллойду. - Мало кто развязывает эту легендарную Завязку, но рассказы тех, кто оказался способен на это и вернулся, ужасают. Когда завяжешь, кажется, что чище и светлее быть не может - словно плывешь на повозке в десяти футах над землей, над сточными канавами, где валяются все пьяницы со своими коричневыми пакетами, в которых спрятан «Буревестник» или «Бурбон папаши Флэша „Лопни башка“. ТЫ удалился от всех, кто бросает на тебя мерзкие взгляды и велит либо исправляться, либо сваливать в другой городишко. Из канавы кажется, что лучше этой повозки ты в жизни не видел, Ллойд, мальчик мой. Все обвешано флажками, а впереди - духовой оркестр и по три мажоретки с каждой стороны - они размахивают жезлами, аж трусики сверкают. Мужик, готово дело - тебе приспичило попасть туда, подальше от алкашни, которая шныряет по помойкам за бычками - всего-то пол-дюйма от фильтра! - и тянет из жестянок горячительное, чтоб опять забалдеть.
Джек осушил еще два воображаемых бокала и перебросил их через плечо. Он прямо-таки слышал, как они вдребезги разлетелись на полу. И черт его возьми, если он не начал чувствовать, что на взводе. Это все экседрин.
- Вот ты и забираешься в нее, - сказал он Ллойду, - и как же ты рад! Господи боже мой, да я клянусь в этом. Повозка - самая большая и красивая на параде, на улицах полно народу, все выстроились вдоль мостовой, хлопают, подбадривают, машут, и все - в твою честь. Только алкашам, отрубившимся в канавах, наплевать на это. Ты дружил с ними, но это осталось позади.
- Потом, Ллойди - мальчик мой, начинаешь кое-что понимать. Чего не видно из канавы. Например, дно твоей повозки - просто прямые сосновые доски, такие свежие, что еще течет смола и стоит снять ботинки, как наберешься заноз. А еще - сидеть негде, кроме длинных скамеек без подушек и с высокими спинками, и скамейки эти на самом-то деле церковные, а через каждые пять футов или около того разложены сборники псалмов. И сидят в повозке на этих скамьях, оказывается, одни только плоскогрудые «эль бирдос» в длинных платьях с маленькими кружевными воротничками, и волосы у них стянуты на затылке в пучок так туго, что просто слышишь, как они пищат. Лица у всех плоские, бледные, осиянные и все они поют: «Соберемся мы у реки, у прекрасной, прекрасной ре-е-е-ки», а перед ними играет на органе вонючая светловолосая сука и велит петь погромче, погромче. Тут кто-нибудь сует тебе в руки молитвенник и говорит: «Пой с нами, брат. Если хочешь остаться на Повозке, придется петь утро, день и ночь напролет. Особенно ночь». Тогда-то и понимаешь, что такое эта повозка на самом деле, Ллойд. Это храм с решетками на окнах - храм для баб и тюрьма для тебя.
Он умолк. Ллойда не было. Хуже того, он тут с самого начала не появлялся. Не появлялась и выпивка.
Стивен Кинг, "Сияющий"
Ллойд сказал, что вовсе не занят.
- Молодчина. Выстроишь этих марсиан вдоль стойки, а я всех прикончу по очереди. Бремя белого человека, Ллойд, дружище.
...
- Ллойд, ты просто чудо, - сказал Джек. - Уже готово! Твоя проворность уступает лишь одухотворенной красоте твоих неаполитанских глаз. Салют.
Джек задумчиво рассматривал двадцать воображаемых порций. Сверкающие каплями влаги бокалы с мартини. В каждом - соломинка, воткнутая в пухлую зеленую оливку. В воздухе прямо-таки висел запах джина.
- Завязка… - сказал Джек. - Был ты когда-нибудь знаком с джентльменом, который вдруг раз - и завязал?
Ллойд позволил себе заметить, что время от времени такие джентльмены встречаются.
- А приходилось тебе возобновлять знакомство с таким человеком после того, как он развяжет?
Честное слово, Ллойд затруднялся припомнить.
- Стало быть, с тобой такого не бывало, - объявил Джек. Обхватив ладонью первый бокал, он поднес кулак к раскрытому рту и вздернул кверху. Сделав глоток, Джек выкинул воображаемый стакан через плечо. Снова появились люди, только что с маскарада; они разглядывали его, тайком посмеиваясь. Он ощущал их присутствие. Будь за стойкой бара вместо дурацких пустых полок зеркало, Джек мог бы их увидеть. Ладно, пяльтесь. Мать вашу так. Пяльтесь все, кому охота.
- Нет, не бывало, - сказал он Ллойду. - Мало кто развязывает эту легендарную Завязку, но рассказы тех, кто оказался способен на это и вернулся, ужасают. Когда завяжешь, кажется, что чище и светлее быть не может - словно плывешь на повозке в десяти футах над землей, над сточными канавами, где валяются все пьяницы со своими коричневыми пакетами, в которых спрятан «Буревестник» или «Бурбон папаши Флэша „Лопни башка“. ТЫ удалился от всех, кто бросает на тебя мерзкие взгляды и велит либо исправляться, либо сваливать в другой городишко. Из канавы кажется, что лучше этой повозки ты в жизни не видел, Ллойд, мальчик мой. Все обвешано флажками, а впереди - духовой оркестр и по три мажоретки с каждой стороны - они размахивают жезлами, аж трусики сверкают. Мужик, готово дело - тебе приспичило попасть туда, подальше от алкашни, которая шныряет по помойкам за бычками - всего-то пол-дюйма от фильтра! - и тянет из жестянок горячительное, чтоб опять забалдеть.
Джек осушил еще два воображаемых бокала и перебросил их через плечо. Он прямо-таки слышал, как они вдребезги разлетелись на полу. И черт его возьми, если он не начал чувствовать, что на взводе. Это все экседрин.
- Вот ты и забираешься в нее, - сказал он Ллойду, - и как же ты рад! Господи боже мой, да я клянусь в этом. Повозка - самая большая и красивая на параде, на улицах полно народу, все выстроились вдоль мостовой, хлопают, подбадривают, машут, и все - в твою честь. Только алкашам, отрубившимся в канавах, наплевать на это. Ты дружил с ними, но это осталось позади.
- Потом, Ллойди - мальчик мой, начинаешь кое-что понимать. Чего не видно из канавы. Например, дно твоей повозки - просто прямые сосновые доски, такие свежие, что еще течет смола и стоит снять ботинки, как наберешься заноз. А еще - сидеть негде, кроме длинных скамеек без подушек и с высокими спинками, и скамейки эти на самом-то деле церковные, а через каждые пять футов или около того разложены сборники псалмов. И сидят в повозке на этих скамьях, оказывается, одни только плоскогрудые «эль бирдос» в длинных платьях с маленькими кружевными воротничками, и волосы у них стянуты на затылке в пучок так туго, что просто слышишь, как они пищат. Лица у всех плоские, бледные, осиянные и все они поют: «Соберемся мы у реки, у прекрасной, прекрасной ре-е-е-ки», а перед ними играет на органе вонючая светловолосая сука и велит петь погромче, погромче. Тут кто-нибудь сует тебе в руки молитвенник и говорит: «Пой с нами, брат. Если хочешь остаться на Повозке, придется петь утро, день и ночь напролет. Особенно ночь». Тогда-то и понимаешь, что такое эта повозка на самом деле, Ллойд. Это храм с решетками на окнах - храм для баб и тюрьма для тебя.
Он умолк. Ллойда не было. Хуже того, он тут с самого начала не появлялся. Не появлялась и выпивка.
Стивен Кинг, "Сияющий"