Об особенностях православно-англиканских связей прежде и теперь
РI: 1 ноября 2016 года Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл в своем выступлении на Всемирном Русском Народном Соборе, наряду с размышлениями о глобальных угрозах, стоящих перед человечеством, уделил внимание развитию отношений Русской Православной Церкви с западными церквами и перспективам экуменического движения. Патриарх сказал, что наиболее трудным образом складывается взаимодействие с западным протестантизмом. Наш постоянный автор Максим Медоваров в своем очерке рассказывает о сложной истории контактов Русской Православной церкви с англиканами.
***
Контакты Русской Православной Церкви и других поместных Церквей, с неправославными конфессиями начались задолго до эры всесмесительного экуменизма, однако фактически речь шла лишь о богословском и каноническом диалоге с четырьмя деноминациями: с англиканами, монофизитами, несторианами и (после 1870 г.) старокатоликами. Диалог с римо-католиками был невозможен в силу диаметрально противоположных взглядов на верховенство и источник власти в Церкви, а также в силу многочисленных взаимных анафем; с лютеранами же, кальвинистами и иными протестантскими конфессиями православная Церковь не могла вступать в какие-либо осмысленные переговоры по той простой причине, что они отрицают таинство священства и апостольскую преемственность.
Таким образом, нет ничего удивительного в том, что во всей Западной Европе на протяжении почти двухсотлетнего периода от Петра I до Николая II почти единственным партнером по диалогу для Русской православной Церкви оказывались англикане. В этом году торжественно отмечается трехсотлетие русской посольской церкви в Лондоне - ныне кафедрального Успенского собора. Первые попытки открыть православный храм в английской столице относятся еще к 1680 и 1712 гг., но на постоянной основе он был основан именно в 1716 г. и стал фактически первым православным храмом на территории стран западного христианского ареала. Соответственно, и в Петербурге со временем появились англикане; в царствование Екатерины II священник Уильям Тик написал подробную историю России в восьми томах и краткую - в двух томах.
Разумеется, лишь после подлинного пробуждения самостоятельной русской богословской мысли в эпоху Николая I, прежде всего в лице славянофилов, но также и в лице академического богословия, от митрополита Филарета (Дроздова) до его противников включительно, были созданы условия для постановки вопроса по существу. Уже в конце 1830-х годов на фоне подъема «Оксфордского движения», направленного на возврат в англиканскую церковь ряда древних обрядов, монашества, икон и т.п., был прямо поставлен вопрос о возможности достижения догматического единства и общения в таинствах с православными Церквями.
Зная о культурном и политическом англофильстве Алексея Хомякова, не трудно понять, почему именно к нему обратился молодой Уильям Палмер (1811-1879), с 1840 по 1855 годы безуспешно пытавшийся не просто принять православие, но найти способ реального воссоединения двух Церквей. Столкнувшись с бюрократическими препонами со стороны петербургского Синода и Константинопольского патриархата, Палмер разочаровался в православии и в итоге перешел в католичество, однако плоды его диалога с русским православием, с митрополитом Филаретом, с Хомяковым не пропали даром. Все труды Палмера на протяжении последующих эпох часто использовались и православными, и римо-католиками, и англиканами в своей аргументации.
Для второй половины XIX века были очень характерны, во-первых, случаи с попытками англикан учредить православный приход с литургией западного обряда (проекты Джулиана Овербека (1821 - 1905), начиная с 1869 года, и Ньюджи, начиная с 1881 года - впрочем, в ту эпоху не осуществившиеся); во-вторых, серьезная и кропотливая работа духовенства обеих Церквей по поиску путей к сближению независимо от политической конъюнктуры. Навсегда вошла в историю духовной жизни как России, так и Англии поездка каноников Лиддона и Доджсона (более известного как Льюис Кэрролл) в Петербург, Москву и Нижний Новгород в 1867 году для переговоров с митрополитом Филаретом (Дроздовым), епископом Леонидом (Краснопевковым) и иными официальными лицами. Особенно интенсивными стали эти контакты уже в 90-е годы XIX века, когда была создана Синодальная богословская комиссия по контактам с англиканами, а архиепископ Антоний (Вадковский), в будущем - петербургский митрополит, посетил вместе с крупнейшим русским светским богословом Александром Киреевым предстоятеля англиканской Церкви архиепископа Кентерберийского в 1897 году. Наивысшего пика эти контакты достигли в 1910-е годы, когда Уильям Джон Биркбек (1859 - 1916) и Стивен Грэм (1884 - 1975) в своих многочисленных сочинениях воспели свои поездки по Святой Руси, а Сергий Булгаков отвечал не менее вдохновенными работами о «духовных корнях русско-английского союза».
Усилиями о. Сергия Булгакова, о. Георгия Флоровского, Николая Зёрнова, Антона Карташёва, Николая Бердяева в 1927 - 1931 гг. было проведено пять православно-англиканских съездов и в 1928 г. создано Содружество св. Албания и преп. Сергия, существующее и по сей день, однако очень скоро выяснилось, что конкретных ощутимых плодов этот процесс не принес. Ни до катастрофы 1917 года, ни в эпоху расцвета русской эмиграции никакого реального богословского и тем более церковно-административного сближения между православием и англиканством не произошло (если не считать таковым обычные поздравительные и скорбные телеграммы иерархов двух церквей друг другу). И причины этого коренились не только и не столько в неповоротливости системы управления православной Церковью, сколько в самых коренных, «врожденных», системных свойствах англиканской Церкви.
Несомненно, что по ряду признаков она была весьма близка к православию: сохранение трех чинов священства и апостольской преемственности; допущение самой различной обрядности, включая фактически и восточно-православную; организация Церкви в виде независимых национальных Церквей Англии и Уэльса, Шотландии, Ирландии, Канады, епископальной Церкви США и так далее, что схоже с отношениями между автокефальными православными Церквями; отрицание власти папы римского.
В то же время камней преткновения на пути плодотворного диалога было куда больше, чем могло показаться вначале Палмеру или Хомякову.
Во-первых, формально все англикане обязаны признавать догматы, закрепленные в «39 статьях» - документе XVI века. Часть этих статей носит откровенно кальвинистский характер, а часть копирует положения старого католического катехизиса, включая утверждение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына (filioque). И то, и другое неприемлемо для православного сознания. На практике англиканам уже давно разрешено не полностью соглашаться с «39 статьями», но эта оговорка не имеет никакого значения для богословской позиции православной стороны, всегда ставившей условием intercommunion’a (общения в таинствах) полное догматическое единство.
Во-вторых, даже наиболее умеренные из русских богословов XIX века были готовы пойти на общение в таинствах лишь с High Church - фракцией «Высокой Церкви» внутри англиканства. Однако в административном плане ее приходы никак не отделены от приходов радикально-протестантских «Низкой Церкви» и «Широкой Церкви», не имеющих ничего общего с православием в своей догматике, обрядности и практике. Кроме того, любой англиканин фактически мог и вовсе не принадлежать формально ни к одной из этих группировок, а исповедовать свой собственный вариант англиканства (как поступали многие крупнейшие богословы и писатели, например, Джордж Макдональд в XIX веке и Клайв Льюис в XX веке - оба, кстати, особенно близкие к русскому православию в своей теологии). Столь широкая свобода внутреннего поведения в англиканской Церкви, противоречившая ее жесточайшей несвободе де-юре (формальное подчинение в догматических и канонических вопросах произволу британского монарха и парламента, среди членов которого были даже нехристиане!), всегда приводила в ужас даже русских славянофилов, не говоря уже об обер-прокуроре Синода Константине Победоносцеве, прекрасно знавшем все особенности жизни англикан изнутри, всю жизнь имевшего с ними теснейшие контакты и именно потому не питавшего никаких иллюзий о возможности реального intercommunion’a. Аналогичную позицию занимали и настоятели русской Успенской церкви в Лондоне, сменявшие друг друга на протяжении полутора веков, в 1780 - 1923 гг.: о. Иаков Смирнов, о. Евгений Попов, о. Василий Попов, о. Евгений Смирнов.
Те же, кто, подобно Кирееву, допускал осуществление воссоединения англикан с православием в весьма отдаленном будущем, требовали в качестве его непременного условия проведение в Англии disestablishment’a, то есть юридического отделения Церкви Англии от короны и парламента, а Высокой Церкви - от Низкой и Широкой. Разумеется, на такой вариант никто никогда бы не пошел. Степень допустимого разномыслия в англиканстве и по сей день на порядок превосходит не только возможности свободного выражения мнений в православии и католицизме, но даже и в лютеранстве или кальвинизме. Строго говоря, в христианстве вообще нельзя найти другую столь же рыхлую конфессию с широчайшим спектром различных догматических и канонических взглядов, какой является англиканство.
Даже в наши дни один российский религиовед, попав на богословскую конференцию англикан, столкнулся с шокировавшим его явлением. Выступавшие ораторы не только противоречили друг другу, но подчас в своих речах покушались на самые основы христианства как такового, отрицая всякие догматы. Публика аплодировала и тем, и другим. Взбешенный российский оратор выскочил на трибуну и заявил, что немыслимо высказывать прямо противоположные мнения внутри одной Церкви и встречать их овациями - после чего и сам он был немедленно вознагражден столь же бурными аплодисментами…
Впрочем, данная тенденция, в конечном счете, сыграла плохую шутку с англиканством. Если в середине - второй половине XX века интенсивность православно-англиканского диалога, в том числе на высшем уровне (между патриархами Московскими и всея Руси и митрополитами Крутицкими и Коломенскими, с одной стороны, и архиепископами Кентерберийским и Йоркским, с другой стороны) вновь достигла дореволюционного уровня, то трагические события конца XX - начала XXI веков оборвали этот диалог, по-видимому, уже навсегда. Введение сначала женского священства, а в последние два года также женского епископата и священства для гомосексуалистов, с точки зрения православных, полностью разрушило апостольскую преемственность в англиканской Церкви. Поэтому сейчас все канонические контакты на официальном уровне с нею заморожены.
Часть англикан, не принявшая нововведений, ушла в своеобразный раскол с не вполне ясным каноническим статусом, остальные поспешили перейти напрямую в католицизм или православие. К настоящему моменту, если не брать статистику по США, Канаде, Австралии и т.д., то в Великобритании религиозность англиканского населения упала до недопустимо низкой отметки. Формально англикан в стране в десять раз больше, чем римо-католиков, но количество реально посещающих церковь прихожан у тех и других одинаково, т.е. фактически верующими являются лишь 5% записных англикан по сравнению с 50% паствы у католиков.
Разумеется, даже внутри реформированной англиканской Церкви и сейчас остаются отдельные выдающиеся личности, в том числе священники, рукоположенные до нововведений, которые играют активную и плодотворную роль в духовном общении с православием. Достаточно назвать имя священника, поэта, композитора, литературоведа Малкольма Гайта, или вспомнить о той роли, которую принц Чарльз играет на Афоне. Однако сам по себе тот факт, что даже такие люди не считают нужным формально рвать с реформированным англиканством и не воспринимают это как серьезную проблему, весьма тревожен.
15 - 18 октября 2016 г. состоялся официальный визит Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Великобританию, приуроченный к 300-летию открытия первого русского православного храма в Лондоне. Не останавливаясь подробно на всей программе визита, отметим особенность переговоров Патриарха с королевой Елизаветой II как главой англиканской Церкви и с ее примасом, архиепископом Кентерберийским Джастином Уэлби, который известен активным лоббированием интересов гомосексуалистов. (Заметим, что и его предшественник, архиепископ Роуэн Уильямс, в юности желавший перейти в Русскую Православную Церковь, также в дальнейшем превратился в либерально-экуменического теолога и сторонника гомосексуального «епископата».) Эти переговоры носили характер политико-дипломатический и были посвящены русско-британским отношениям и проблемам христиан в исламском мире. Никакие богословские вопросы не затрагивались, а Елизавета II демонстративно подарила Патриарху Кириллу вместо религиозных реликвий свой портрет, портрет своего мужа и выращенного ею лично щенка, что лишний раз свидетельствует о нерелигиозном характере данных переговоров.
Да и странно было бы ожидать иного подхода от Патриарха Кирилла и его ближайших соратников, включая митрополита Илариона, известного своими симпатиями к католицизму и негативным отношением к англиканству. Фактически было подтверждено, что Московский Патриархат готов разговаривать с англиканами на тех же условиях, на каких ведется диалог по текущим вопросам с мусульманами и иудеями, лютеранами и даже езидами (чья делегация не так давно посещала митрополита Илариона в Москве). При нынешнем состоянии дел в англиканской Церкви иной формат диалога с православными, действительно, стал объективно невозможен. Что касается фактов совместного поочередного использования храмов англиканами и представителями Румынской Православной Церкви, то каноническая оценка таким действиям, безусловно, должна быть дана.
Всё сказанное не означает, что двухсотлетний (а в каком-то смысле и трехсотлетний, ведь еще в царствование Петра I произошел первый обмен богословскими сочинениями между нашими Церквами) православно-англиканский диалог на уровне как церковных иерархов, так и мирян-богословов, был бесполезен. Его нынешний провал в значительной степени компенсируется тем, что было достигнуто на протяжении XIX и XX веков. А это и мощнейшие культурные влияния, определившие облик бессмертных творений Хомякова и Победоносцева, Кэрролла и митрополита Филарета, Николая Зёрнова и Клайва Льюиса, и блестящие прорывы богословской мысли с обеих сторон, и - last but not least - невероятно успешное распространение православия в Англии и англоязычных странах. Сегодня количество приходов как Русской, так и иных поместных православных Церквей на Британских островах потрясает воображение. И этот итог никогда не стал бы возможен без предшествующего диалога с англиканами, со всеми его взлетами и провалами - диалога, вызвавшего немало разочарований, но позволившего узнать друг друга ближе и пожать богатую жатву.
Максим Медоваров, историк, кандидат исторических наук, старший преподаватель Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского
Источник: "Русская Idea"
***
Контакты Русской Православной Церкви и других поместных Церквей, с неправославными конфессиями начались задолго до эры всесмесительного экуменизма, однако фактически речь шла лишь о богословском и каноническом диалоге с четырьмя деноминациями: с англиканами, монофизитами, несторианами и (после 1870 г.) старокатоликами. Диалог с римо-католиками был невозможен в силу диаметрально противоположных взглядов на верховенство и источник власти в Церкви, а также в силу многочисленных взаимных анафем; с лютеранами же, кальвинистами и иными протестантскими конфессиями православная Церковь не могла вступать в какие-либо осмысленные переговоры по той простой причине, что они отрицают таинство священства и апостольскую преемственность.
Таким образом, нет ничего удивительного в том, что во всей Западной Европе на протяжении почти двухсотлетнего периода от Петра I до Николая II почти единственным партнером по диалогу для Русской православной Церкви оказывались англикане. В этом году торжественно отмечается трехсотлетие русской посольской церкви в Лондоне - ныне кафедрального Успенского собора. Первые попытки открыть православный храм в английской столице относятся еще к 1680 и 1712 гг., но на постоянной основе он был основан именно в 1716 г. и стал фактически первым православным храмом на территории стран западного христианского ареала. Соответственно, и в Петербурге со временем появились англикане; в царствование Екатерины II священник Уильям Тик написал подробную историю России в восьми томах и краткую - в двух томах.
Разумеется, лишь после подлинного пробуждения самостоятельной русской богословской мысли в эпоху Николая I, прежде всего в лице славянофилов, но также и в лице академического богословия, от митрополита Филарета (Дроздова) до его противников включительно, были созданы условия для постановки вопроса по существу. Уже в конце 1830-х годов на фоне подъема «Оксфордского движения», направленного на возврат в англиканскую церковь ряда древних обрядов, монашества, икон и т.п., был прямо поставлен вопрос о возможности достижения догматического единства и общения в таинствах с православными Церквями.
Зная о культурном и политическом англофильстве Алексея Хомякова, не трудно понять, почему именно к нему обратился молодой Уильям Палмер (1811-1879), с 1840 по 1855 годы безуспешно пытавшийся не просто принять православие, но найти способ реального воссоединения двух Церквей. Столкнувшись с бюрократическими препонами со стороны петербургского Синода и Константинопольского патриархата, Палмер разочаровался в православии и в итоге перешел в католичество, однако плоды его диалога с русским православием, с митрополитом Филаретом, с Хомяковым не пропали даром. Все труды Палмера на протяжении последующих эпох часто использовались и православными, и римо-католиками, и англиканами в своей аргументации.
Для второй половины XIX века были очень характерны, во-первых, случаи с попытками англикан учредить православный приход с литургией западного обряда (проекты Джулиана Овербека (1821 - 1905), начиная с 1869 года, и Ньюджи, начиная с 1881 года - впрочем, в ту эпоху не осуществившиеся); во-вторых, серьезная и кропотливая работа духовенства обеих Церквей по поиску путей к сближению независимо от политической конъюнктуры. Навсегда вошла в историю духовной жизни как России, так и Англии поездка каноников Лиддона и Доджсона (более известного как Льюис Кэрролл) в Петербург, Москву и Нижний Новгород в 1867 году для переговоров с митрополитом Филаретом (Дроздовым), епископом Леонидом (Краснопевковым) и иными официальными лицами. Особенно интенсивными стали эти контакты уже в 90-е годы XIX века, когда была создана Синодальная богословская комиссия по контактам с англиканами, а архиепископ Антоний (Вадковский), в будущем - петербургский митрополит, посетил вместе с крупнейшим русским светским богословом Александром Киреевым предстоятеля англиканской Церкви архиепископа Кентерберийского в 1897 году. Наивысшего пика эти контакты достигли в 1910-е годы, когда Уильям Джон Биркбек (1859 - 1916) и Стивен Грэм (1884 - 1975) в своих многочисленных сочинениях воспели свои поездки по Святой Руси, а Сергий Булгаков отвечал не менее вдохновенными работами о «духовных корнях русско-английского союза».
Усилиями о. Сергия Булгакова, о. Георгия Флоровского, Николая Зёрнова, Антона Карташёва, Николая Бердяева в 1927 - 1931 гг. было проведено пять православно-англиканских съездов и в 1928 г. создано Содружество св. Албания и преп. Сергия, существующее и по сей день, однако очень скоро выяснилось, что конкретных ощутимых плодов этот процесс не принес. Ни до катастрофы 1917 года, ни в эпоху расцвета русской эмиграции никакого реального богословского и тем более церковно-административного сближения между православием и англиканством не произошло (если не считать таковым обычные поздравительные и скорбные телеграммы иерархов двух церквей друг другу). И причины этого коренились не только и не столько в неповоротливости системы управления православной Церковью, сколько в самых коренных, «врожденных», системных свойствах англиканской Церкви.
Несомненно, что по ряду признаков она была весьма близка к православию: сохранение трех чинов священства и апостольской преемственности; допущение самой различной обрядности, включая фактически и восточно-православную; организация Церкви в виде независимых национальных Церквей Англии и Уэльса, Шотландии, Ирландии, Канады, епископальной Церкви США и так далее, что схоже с отношениями между автокефальными православными Церквями; отрицание власти папы римского.
В то же время камней преткновения на пути плодотворного диалога было куда больше, чем могло показаться вначале Палмеру или Хомякову.
Во-первых, формально все англикане обязаны признавать догматы, закрепленные в «39 статьях» - документе XVI века. Часть этих статей носит откровенно кальвинистский характер, а часть копирует положения старого католического катехизиса, включая утверждение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына (filioque). И то, и другое неприемлемо для православного сознания. На практике англиканам уже давно разрешено не полностью соглашаться с «39 статьями», но эта оговорка не имеет никакого значения для богословской позиции православной стороны, всегда ставившей условием intercommunion’a (общения в таинствах) полное догматическое единство.
Во-вторых, даже наиболее умеренные из русских богословов XIX века были готовы пойти на общение в таинствах лишь с High Church - фракцией «Высокой Церкви» внутри англиканства. Однако в административном плане ее приходы никак не отделены от приходов радикально-протестантских «Низкой Церкви» и «Широкой Церкви», не имеющих ничего общего с православием в своей догматике, обрядности и практике. Кроме того, любой англиканин фактически мог и вовсе не принадлежать формально ни к одной из этих группировок, а исповедовать свой собственный вариант англиканства (как поступали многие крупнейшие богословы и писатели, например, Джордж Макдональд в XIX веке и Клайв Льюис в XX веке - оба, кстати, особенно близкие к русскому православию в своей теологии). Столь широкая свобода внутреннего поведения в англиканской Церкви, противоречившая ее жесточайшей несвободе де-юре (формальное подчинение в догматических и канонических вопросах произволу британского монарха и парламента, среди членов которого были даже нехристиане!), всегда приводила в ужас даже русских славянофилов, не говоря уже об обер-прокуроре Синода Константине Победоносцеве, прекрасно знавшем все особенности жизни англикан изнутри, всю жизнь имевшего с ними теснейшие контакты и именно потому не питавшего никаких иллюзий о возможности реального intercommunion’a. Аналогичную позицию занимали и настоятели русской Успенской церкви в Лондоне, сменявшие друг друга на протяжении полутора веков, в 1780 - 1923 гг.: о. Иаков Смирнов, о. Евгений Попов, о. Василий Попов, о. Евгений Смирнов.
Те же, кто, подобно Кирееву, допускал осуществление воссоединения англикан с православием в весьма отдаленном будущем, требовали в качестве его непременного условия проведение в Англии disestablishment’a, то есть юридического отделения Церкви Англии от короны и парламента, а Высокой Церкви - от Низкой и Широкой. Разумеется, на такой вариант никто никогда бы не пошел. Степень допустимого разномыслия в англиканстве и по сей день на порядок превосходит не только возможности свободного выражения мнений в православии и католицизме, но даже и в лютеранстве или кальвинизме. Строго говоря, в христианстве вообще нельзя найти другую столь же рыхлую конфессию с широчайшим спектром различных догматических и канонических взглядов, какой является англиканство.
Даже в наши дни один российский религиовед, попав на богословскую конференцию англикан, столкнулся с шокировавшим его явлением. Выступавшие ораторы не только противоречили друг другу, но подчас в своих речах покушались на самые основы христианства как такового, отрицая всякие догматы. Публика аплодировала и тем, и другим. Взбешенный российский оратор выскочил на трибуну и заявил, что немыслимо высказывать прямо противоположные мнения внутри одной Церкви и встречать их овациями - после чего и сам он был немедленно вознагражден столь же бурными аплодисментами…
Впрочем, данная тенденция, в конечном счете, сыграла плохую шутку с англиканством. Если в середине - второй половине XX века интенсивность православно-англиканского диалога, в том числе на высшем уровне (между патриархами Московскими и всея Руси и митрополитами Крутицкими и Коломенскими, с одной стороны, и архиепископами Кентерберийским и Йоркским, с другой стороны) вновь достигла дореволюционного уровня, то трагические события конца XX - начала XXI веков оборвали этот диалог, по-видимому, уже навсегда. Введение сначала женского священства, а в последние два года также женского епископата и священства для гомосексуалистов, с точки зрения православных, полностью разрушило апостольскую преемственность в англиканской Церкви. Поэтому сейчас все канонические контакты на официальном уровне с нею заморожены.
Часть англикан, не принявшая нововведений, ушла в своеобразный раскол с не вполне ясным каноническим статусом, остальные поспешили перейти напрямую в католицизм или православие. К настоящему моменту, если не брать статистику по США, Канаде, Австралии и т.д., то в Великобритании религиозность англиканского населения упала до недопустимо низкой отметки. Формально англикан в стране в десять раз больше, чем римо-католиков, но количество реально посещающих церковь прихожан у тех и других одинаково, т.е. фактически верующими являются лишь 5% записных англикан по сравнению с 50% паствы у католиков.
Разумеется, даже внутри реформированной англиканской Церкви и сейчас остаются отдельные выдающиеся личности, в том числе священники, рукоположенные до нововведений, которые играют активную и плодотворную роль в духовном общении с православием. Достаточно назвать имя священника, поэта, композитора, литературоведа Малкольма Гайта, или вспомнить о той роли, которую принц Чарльз играет на Афоне. Однако сам по себе тот факт, что даже такие люди не считают нужным формально рвать с реформированным англиканством и не воспринимают это как серьезную проблему, весьма тревожен.
15 - 18 октября 2016 г. состоялся официальный визит Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Великобританию, приуроченный к 300-летию открытия первого русского православного храма в Лондоне. Не останавливаясь подробно на всей программе визита, отметим особенность переговоров Патриарха с королевой Елизаветой II как главой англиканской Церкви и с ее примасом, архиепископом Кентерберийским Джастином Уэлби, который известен активным лоббированием интересов гомосексуалистов. (Заметим, что и его предшественник, архиепископ Роуэн Уильямс, в юности желавший перейти в Русскую Православную Церковь, также в дальнейшем превратился в либерально-экуменического теолога и сторонника гомосексуального «епископата».) Эти переговоры носили характер политико-дипломатический и были посвящены русско-британским отношениям и проблемам христиан в исламском мире. Никакие богословские вопросы не затрагивались, а Елизавета II демонстративно подарила Патриарху Кириллу вместо религиозных реликвий свой портрет, портрет своего мужа и выращенного ею лично щенка, что лишний раз свидетельствует о нерелигиозном характере данных переговоров.
Да и странно было бы ожидать иного подхода от Патриарха Кирилла и его ближайших соратников, включая митрополита Илариона, известного своими симпатиями к католицизму и негативным отношением к англиканству. Фактически было подтверждено, что Московский Патриархат готов разговаривать с англиканами на тех же условиях, на каких ведется диалог по текущим вопросам с мусульманами и иудеями, лютеранами и даже езидами (чья делегация не так давно посещала митрополита Илариона в Москве). При нынешнем состоянии дел в англиканской Церкви иной формат диалога с православными, действительно, стал объективно невозможен. Что касается фактов совместного поочередного использования храмов англиканами и представителями Румынской Православной Церкви, то каноническая оценка таким действиям, безусловно, должна быть дана.
Всё сказанное не означает, что двухсотлетний (а в каком-то смысле и трехсотлетний, ведь еще в царствование Петра I произошел первый обмен богословскими сочинениями между нашими Церквами) православно-англиканский диалог на уровне как церковных иерархов, так и мирян-богословов, был бесполезен. Его нынешний провал в значительной степени компенсируется тем, что было достигнуто на протяжении XIX и XX веков. А это и мощнейшие культурные влияния, определившие облик бессмертных творений Хомякова и Победоносцева, Кэрролла и митрополита Филарета, Николая Зёрнова и Клайва Льюиса, и блестящие прорывы богословской мысли с обеих сторон, и - last but not least - невероятно успешное распространение православия в Англии и англоязычных странах. Сегодня количество приходов как Русской, так и иных поместных православных Церквей на Британских островах потрясает воображение. И этот итог никогда не стал бы возможен без предшествующего диалога с англиканами, со всеми его взлетами и провалами - диалога, вызвавшего немало разочарований, но позволившего узнать друг друга ближе и пожать богатую жатву.
Максим Медоваров, историк, кандидат исторических наук, старший преподаватель Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского
Источник: "Русская Idea"