Русская Церковь и русская революция
Во второй половине XIX века в российской империи были приняты реформы о земском самоуправлении, судебная реформа (введение открытого суда с присяжными по европейскому образцу). Однако на местах все оставалось по-прежнему. Чиновники брали взятки, суды осуждали безвинных, Церковь была бессильна, и теряла свой авторитет, крестьянин-кормилец - разорялся, пополняя ряды пролетариев, интеллигенция была разочарована, молодежь, студенчество проникалось нигилизмом и революционными идеями. Наступало время народнического террора, суть которого показал в «Бесах» Достоевский. «Просвещением» народа также стали заниматься народники. Народнические настроения в обществе все больше отождествлялись с антицерковными настроениями. Будучи далекими от понимания трагедии Церкви народники-социалисты видят в ней и в духовенстве только полицейский институт подавления народных чаяний и поддержания самодержавия. В среде народников были откровенные атеисты. К примеру, Бакунин говорил так: «Если Бог есть, то человек - раб. А человек должен и может быть свободным. Следовательно, Бог не существует». Не удивительно, что в это время у молодежи пользовался огромным успехом роман Чернышевского «Что делать?» Автор предлагает читателям увидеть прекрасное общество будущего, где люди живут в прозрачных зданиях, за них все делают машины, они проводят время в развлечениях, пожилых людей мало. Из теории разумного эгоизма выходит, что необходимое - это то, что приносит пользу, в том числе и в нравственных и моральных вопросах. О Боге, о вере молодое поколение нигилистов-революционеров уже не задумывается.
В конце столетия мы четко видим проблему расхождения русского православного образа жизни с образом жизни светского человека. Если на Руси всегда строго соблюдались церковные праздники, чтились воскресные дни, время, когда совершалось богослужение, то во второй половине ХIХ века эти вековые порядки явственно нарушаются. Общество, до этого следовавшее хотя бы внешним обрядам и традициям, теперь открыто их попирает. Раздвоенность, противоречивость, следование за новыми кумирами времени ( наука, прогресс, новые социальные теории,, «освобождение» женщины)- все это и многое другое сделало Х1Х век последним веком уходящей в прошлое монархической, «деревянной», «ситцевой» России. Общественный раскол и проведенные реформы подтолкнули Церковь к тому, что она захотела быть услышанной. Но было поздно. На 70- 80-е годы приходится расцвет Оптиной пустыни и ее старчества. Но их духовная мощь также была не в состоянии остановить процесс отпадения русского народа от Церкви, то есть от всего того, что почиталось незыблемым и святым. В народе все больше распространяется обычное суеверие и обрядоверие. Статьи священников, направленные против эмансипации, теории Дарвина, против нигилизма и коммунистических идей уже не смогли вернуть отпавшую часть паствы и погасить зачатки революционных потрясений, так ярко проявившиеся в ХIХ веке.
Убийство народовольцами Александра II ясно показало, что в России монархия в смертельной опасности. Удивительно, что в таком случае питало иллюзии священства по поводу «свободной» Церкви, ведь было понятно, что революционеры так ненавидевшие монархию, не замедлят следующие свои шаги направить против второго реального своего врага - Церкви.
В 1890-е годы утраивается промышленное производство, складывается мощная плеяда российских промышленников. На промышленные предприятия поступает все больше крестьян с центральных районов России, где малоземелье и перенаселенность вынуждала людей идти на заработок в город. Резко обозначились противоречия между новыми способами производства и устаревшими формами управления, что порождало различные социальные проблемы.
Рыночные - буржуазные отношения, которые стали развиваться в России, продолжали убивать в людях христианское отношение друг к другу. Эту губительную мощь капитала понимали многие мыслящие люди, но не всем хватало разума видеть ее истинные причины, а именно: безверие, служение маммоне, а не ближним. Предвестия будущих социальных взрывов проявляются особенно заметно в голодные 1891-1892 гг., когда становится очевидной задача срочно и радикально решить аграрный вопрос в России. «Освобождение» крестьян не дало ощутимых результатов, в день коронования государя Александра III волостные старшины от народа спрашивали у царя о том, будет ли какая еще новая воля и новые наделы земли, а выкуп земель прекратился только при Николае II. Терпение и смирение народное были на пределе.
Идеология народничества, политический террор не принесли ожидаемых для революционеров результатов. Их методы борьбы с государственной системой были несущественны. Тем не менее, они давали ход революционному движению, которое то ослабевало в годы реакции, то усиливалось, но не прекращалось. Студенчество, рабочая молодежь, бывшие семинаристы - одним словом , молодое поколение России продолжало жить с желанием изменить жизнь и существующий порядок., но места для Бога и христианства в их системе ценностей не оказалось. Изменить мир нужно было при помощи насилия, и ради счастья и благополучия большинства вполне принималось истребление неугодного меньшинства.
С. Франк пытаясь ответить на вопрос: «Какую роль сыграла во всем этом движении интеллигенция и усвоенное ею атеистически-революционное социалистическое миросозерцание?» - объясняет: «Когда мы говорим о роковом влиянии интеллигенции и ее верований в судьбе России, то надо, прежде всего уяснить себе, что такое была сама «интеллигенция», откуда она взялась и как объяснима исключительная влиятельность ее идей, которые 25 лет тому назад самой этой интеллигенции казались почти бессильными перед лицом коренных, органических верований и навыков народных масс…Русская радикально-революционная интеллигенция … стала фактором новейшей политической истории России именно потому, что она возникла из недр русской жизни, была симптомом и выражением одновременно и коренного сдвига народных пластов, и заболевания народной души. Это - авангард народных масс, с годами все растущая и накопляющаяся группа смельчаков и зачинателей… Русский радикальный интеллигент-«разночинец» по происхождению обычно, в подавляющем большинстве, был семинарист, попович… По своему социальному, бытовому и образовательному уровню она стояла ближе к низшим слоям, чем к господствующему классу. И потому она первая подняла знамя бунта… В основе революционного настроения интеллигенции лежало то же основное чувство социальной, бытовой и культурной «обиды», та же ненависть к образованному, господствующему, владеющему материальными и духовными благами «барскому сословию», та же глухая злоба к носителям власти…, которое жило и в народных массах в более скрытой и до поры бездейственной форме… Этот тип нигилиста воспринимал лишь то что шло на потребу его чувства: позитивизм, атеизм, материализм, политический радикализм, социализм,- все, что можно было найти бунтарского и разрушительного… В учении Маркса о классовой борьбе сперва интеллигентский авангард мужицкой массы, а потом и вся масса почуяла что-то родное, знакомое, истинное и важное. Этим объясняется тот факт, что «интеллигенция оказалась проводником революционного социализма в народные массы (С.Франк. По ту сторону «правого» и «левого», «Новый мир», с.214-215).
В связи с этим показательна судьба Сергея Булгакова, который вырос в семье священника и в юности потерял веру, став «интеллигентом»: «интелигентщина,- судьба и проклятие нашей родины, искушение от нигилизма, надолго оторвавшее меня от почвы,- пишет он.- Естественно и почти без борьбы потеряв религиозную веру, я сделался «интеллигентом» как в положительном, так и отрицательном смысле: интеллигентности в само собою разумеющемся соединении с нигилизмом. Однако,- опять-таки и здесь я должен наряду с исповеданием всей лжи нигилизма- свидетельствовать и о правде моей непримиримости к раболепству и порабощенности всей русской жизни, в частности и церковной, общего характера эпохи. …хочу сохранить до конца своих дней верность началам свободы и хранения человеческого достоинства, с непримиримостью ко всякому «тоталитаризму». …Однако именно на этих путях, общественного и государственного самоопределения, меня ждали наибольшие трудности и искушения, особенно в отношении к священной царской власти. С утратой религиозной веры идея священной царской власти с особым почитанием помазанника Божия для меня испарилась, и хуже того, получила отвратительный привкус казенщины, лицемерия, раболепства…вся связь «православия с самодержавием» как она тогда проявлялась, была для меня великим и непреодолимым соблазном не только политическим, но и религиозным…»
До кровавых событий 1905г. С. Булгаков увлекается марксизмом, в лучшем его виде, и идеями христианского социализма. Легальный марксизм постепенно перестает быть одной из экономических теорий и становится в России взрывоопасным набором социальных рецептов - со стержневой установкой на социальное насилие, на вооруженную борьбу с режимом. Революционное поколение, недовольное прошлым и настоящим, отметающее веру и традиции отцов, стыдящееся пороков и ран своей родины, воспитало в своей среде цареубийц, разрушителей храмов, грабителей, братоубийц. Оно оправдало террор «высокими» стремлениями «во благо» народа, применяя свои извращенные понятия о справедливости. Эту мертвящую сущность революции и духовную скудость марксизма С.Булгаков поймет во время взбудораживших Россию событий 1905 г.
(из старого)