Умер Валентин Гафт
Сегодня утром окончательно закрылся «Современник». Легендарный, исторический, великий, прекрасный, выражавший умонастроения нескольких поколений ХХ века. И возникнет другой, вероятно, но того уж больше не будет. Длинный ряд создавших его людей, близких по возрасту, по учебе, по духу , начал уходить ровно с наступления XXI столетия: Ефремов, Евстигнеев, Кваша, Толмачева, Лаврова, Иванова, Табаков, Волчек … И вот - Гафт.
Все.
Первый свой спектакль я сделал в том самом исчезнувшем «Современнике», в доме, в который меня, к моему счастью, впустили. Туда в то время не «западло» было зайти и Анджею Вайде, и Георгию Товстоногову. И главные роли у них репетировал Валентин Гафт. И вот пришел в этот театр я - молодой, амбициозный - и прочел на сборе труппы (так там было принято - пьесы принимались или не принимались путем голосования труппы ) свою инсценировку повести Константина Симонова «Из записок Лопатина». Все проголосовали «за». Но один артист был против - Валентин Иосифович Гафт. А я назначил его на главную роль. Назначил - это, конечно, сильно сказано. Он взял режиссерский экземпляр пьесы (мой) и написал на нем: «К вам от Лопатина записка - не подходите к Гафту близко». Галина Борисовна Волчек предупреждала: не бери Гафта, он тебя уничтожит. Но я настаивал.
К первой репетиции готовился тщательно. Пришел в репзал заранее. И увидел, что наш реквизитор Лиза Ворона, которая ко мне очень хорошо относилась, прячет за портьерой какие-то тарелки. Я очень удивился: не заказывал такого реквизита. «Зачем это?, - поинтересовался у Лизы». «Видите ли, деточка, - ответила она - Валентин Иосифович зачем-то велел здесь их сложить». Что-то неясное промелькнуло в голове, заставившее меня попросить, чтобы она несколько тарелок оставила и под другой портьерой.
Началась репетиция. Сначала Гафт был спокоен, но потом вдруг все его стало раздражать, он ни с чем не соглашался, вошел в какой-то бешеный раж, начал кричать на меня и вдруг выхватил эти тарелки из-за портьеры и начал швырять их на пол. И тогда я, понимая, что иду ва-банк, стал бить «свои» тарелки. Гафт притормозил и посмотрел на меня с каким-то уважением. А потом, не теряя градуса, сыграл свой монолог просто грандиозно, придав тексту эмоциональность, яркость. С тех пор мы регулярно конфликтовали, но спектакль получился
А далее последовали счастливейшие годы - почти полвека, более-менее регулярной с ним работы, общения, дружбы, охлаждения и обретения. Амплитуда была огромной - от полного уничтожения моей работы до признания. И все это было счастьем.
Банальность, что талантливый человек талантлив во всем. Но что делать, если это так. Литературный дар Гафта был фантастическим. Убежден, что его эпиграммы оставили в русской литературе такой же след, как знаменитые стихотворные колкости великих поэтов 19 века - от Пушкина до Козьмы Пруткова.
Эпиграммы его часто бывали очень злыми. Просто уничтожающими. А мишенью для них оказывались выдающиеся люди: Товстоногов, Михалков, Доронина, да кто угодно! Только Гафт на репетициях Анджея Вайды, не дававшего артистам никаких рекомендаций, а только лишь повторявшего «добже, добже, добже», мог вскричать: хули добже, товарищ Вайда? Вы лучше скажите, что я здесь играю!!!
И все это ему прощалось. Почему? Не только потому, что талантливым людям многое позволяется. Но и потому, что сам он был невероятно самокритичен. Хорошо помню, как мы с ним отсматривали материал телевизионного фильма «Из записок Лопатина». Это было невыносимо: он меня дергал, ударял, кричал - «это ужасно, чудовищно!». Самые большие претензии у него были к артисту Гафту: «Йоська, почему ты мне здесь не сказал, что я играю ужасно, лицом хлопочу, все мимо…»
Фильм до сих пор регулярно показывают по ТВ каналам.
Самокритичность, высочайшая требовательность к другим и к себе, свойственные Гафту - эталон художника.
В «Современнике» мы с ним сделали несколько работ, в том числе очень необычную - спектакль «Дилетанты», где артисты выступали в необычной для себя роли. Людмила Иванова пела, Галина Соколова читала свои миниатюры, Леня Филатов, который тогда был артистом «Современника», читал «Про Федота-стрельца». Гафт был центральной фигурой в этом спектакле и в пространстве, которое придумал Давид Боровский: колоннада крыльца театра «Современник».
И потом, когда уже возникла «Школа современной пьесы» Валентин Иосифович регулярно выступал на наших вечерах в одной программе с Сергеем Юрским, Леонидом Филатовым, Львом Дуровым… Вот такие были у нас вечера.
У меня сохранилось огромное количество эпиграмм Гафта - он часто импровизировал, потом даже что-то забывал, а я записывал. Есть и эпиграммы в мой адрес. Кто-то спросил однажды: не обидно? Какой там обидно! Это честь невероятная!
Когда меня выгнали из театра Станиславского, все выражали сочувствие, а Гафт откликнулся так:
Одесский пляж на время бросив
В Москву пожаловал Иосиф.
Но наступила пауза
В карьере Райхельгауза.
Не съездить ли для интересу
Тебе назад в свою Одессу?
И это еще не так смертельно. Однажды на гастролях в Прибалтике Валентин Никулин купил кожаный пиджак. А у него была экзема, которую Валентин Иосифович как-то заметил (их поселили в одном номере) и пришел в ужас. Что породило вот такой поэтический «наезд» на тезку и коллегу:
На кожу свою шелушащую
он кожу надел настоящую.
Вы спросите: что это, как это так?
А кожаный желтый купил он пиджак.
Успех я предвижу заранее,
Придется нам всем удивиться
Срастутся на нем эти ткани -
И снова начнут шелушиться.
Гафт обижал. Говорил и писал то, что думал и чувствовал. Ни под кого не подстраивался, всегда был искренним. И ты всегда понимал, что в общении с ним нет никаких подтекстов, недоговоренностей, двусмысленности. Все - буквально и однозначно. Но уж если ты удостаивался его похвалы, то можно было не сомневаться: это не льстивая игра, которая так принята в нашей среде, где в глаза льют елей, а за глаза - смешивают с грязью. А потому самая саркастическая эпиграмма Валентина Иосифовича - это комплимент тому, кого он заметил и в чей адрес пустил свою стихотворную стрелу.
