болгарский апрель и шведский май
Стоило приехать в Болгарию еще раз, чтобы нашлось время написать про предыдущий.
-1-
Самолет маленький и зеленый, как виноградина. Такой же упругий и лоснящийся по бокам, с тупым носом и ощущением вязкости внутри. Взлетает быстро и сильно, с той же скоростью теряя схожесть с маленькой ягодой.
4 часа в аэропорту. Напротив меня свободно, но как только туда присаживается какой-либо мужчина, то тут же начинает чихать. Про себя каждый раз повторяю: «будьте здоровы!», но не произношу это вслух, краем глаза вижу усталые глаза, напряженный лоб, сухие губы, сосредоточенность в движениях рук. Отчетливое ощущение нервозности и усталости. Справа, за окном, если обогнуть силуэт облокотившегося на перила милиционера, видна серая и влажная Москва. Ничего особенного - проспект наполненный маленькими и грязными машинками, с желтыми, как плохая акварель, мутными фарами. Силуэт поводит плечами и замирает в новой, чуть измененной позе; машинки, все так же, снуют; фары, все так же, горят.
Зубы дрожат - я тоже устала и тоже хочу спать.
На взлетном поле, как детьми, кажется в беспорядке, рассыпан десяток таких же зленных самолетов-виноградин, которые ждут своих пассажиров. И один из них - мой.
-2-
Во время посадки страшно закладывает уши, до боли. Но это только когда начинается снижение и как только самолет спускается под облака, как только начинается просматриваться глубокое и темное море, с маленькими, как случайность, волнами, то все отпускает. И ты смотришь вниз, в глубину и единственная привязка к реальности - чуть подрагивающее крыло.
В Варне, по прилету, сухо и очень ветрено. Никого нет. Как кино. Прохожу таможню одна из первых, за мной - целый самолет, десятки журчащих пассажиров, но я их не вижу и кажется, что их нет, а это ощущение - хороший киношный эффект. Передо мной - кабинка, в которой проверяют мой паспорт созвав консилиум и обсуждая отсутствие болгарской визы. Я спокойна.
Город маленький и кривой, как старательно нарисованный подростком - все четко, но, кажется, отходит от плана на 2-3 сантиметра. Я, пока не увидела совсем близко, не чувствую моря.
Вижу свой новый дом. Комнатка, дверь которой выходит прямо на улицу - шага 4 в ширину, с крючковатыми деревьями, парой машин и детской площадкой. Большая двуспальная кровать, круглый стол, изумрудный шкаф и овальное зеркало в кованой раме - это все.
Выхожу на улицу осторожно, без резких и лишних движений, глубоко дышу - знаю, что завернув за угол увижу море, которое в 226 шагах от меня. Еще просыпающееся после зимы, непрогретое, но абсолютно настоящее.
-3-
Проснулась в 8 утра, проспав 12 часов. И все утро гуляла по сонному городу с рыжим псом, который за 2 часа не отходил от меня дальше, чем на 5 метров, вилял хвостом и рычал на случайных близких прохожих. Город принимает меня, пока медленно, но с интересом. Я не фамильярничаю - не трогаю стен, не перепрыгиваю низенькие заборчики, не сижу на парапетах, но уже с легкостью открываю стеклянные двери аптек или читаю листовки приклеенные на деревьях.
Доброе утро.
-4-
Почти неделя, как я тут. Город отдается медленно, но с готовностью, как плохо чистящийся мандарин. В итоге получаю нечто яркое и сочное, неимоверно вкусное. Улочки кривые и, ощущение, что каждый раз приводят в новое место. На пятый день сдалась и посмотрела карту - в голове, как мозаика тут же сложились все кусочки и городок стал еще понятнее и еще ближе. Любимая пекарня, где по утрам неизменно очередь человек в десять, круасаны с шоколадом и сырные пироги; овощной рыночек с клубникой и редиской пучками; полюбившиеся маленькие домики; кукольный театр.
-5-
Одиночество накатило, как волна. Тугое и вязкое, как сироп, томное и тяжелое. От него не отвернуться, не отойти, не спрятаться. Слезы внутри и стараешься, чтобы никто не дотронулся - не пролил соленую воду. Дышишь глубоко и не смотришь в глаза. Стараешься пролистывать чужие фотографии, не обращать внимания на чье-то второе образование, кольца на безымянных пальцах, трепет будущих отцов в ожидании рождения ребенка. Скидываешь с себя, передергиваешь плечами, как дворовые собаки - чужая, но о тебе заботятся. Одна в себе.
И перцем ко всему этому - расстояние, не территориальное. И верно, как аргумент постоянно звучит: долететь 4 часа, что страдаешь? Дело не в том, долететь или нет. Меня в городе нет всего неделю и это совсем не долго. Но я физически ощущаю расстояние и отдаленность. Нет, это отошли не от меня, это отошла я. Далекими кажутся даже те, кого не видела несколько месяцев или общалась исключительно по Интернету - здесь та же возможность, ничего не меняется. Кроме ощущения внутри. Кроме подкорки, которая уже пропитана солью.
Болгары смешливы, активны и доброжелательны. Задают, как правило, один вопрос: как тебе тут? Вопрос не сильно отличается от того, что задают близкие в Питере: как тебе там? Понимаю, что наверно это - действительно тот вопрос, который интересует и хочется задать, а как следствие, получить ответ. Но я не могу сейчас. Я, если и говорить обо мне, так хочу говорить обо мне, а не про улочки, бассейн или солнечные дни, на сколько бы они не были прекрасны.
Мне трудно. Даже слова получаются сухими, обыденными, малоинтересными, как старые опавшие листья - просто проходишь мимо.
-6-
Мальчики темны и красивы, в бассейне случайно хватают за ноги, но я ничего не вижу и не могу решить - второй ногой оттолкнуть или - наоборот - сунуть ее в чьи-то мужские руки. Пока я раздумываю, неизвестный пловец, в два гребка, обплывает меня и рвется к невидимой, тем более мне, цели. И я остаюсь одна наедине с чайками.
Другие похожи на редко встречаемых друзей, только более откормлены, более кучерявы и менее талантливы. Врач напоминает раздобревшего Тиля Швайгера, кучерявые дети - цыган и, в отличии от первого, ими и являются.
-7-
Путь. Дорога длинная и долгая: автобусы, метро, самолет, машины, эскалаторы. Спина, голова, руки - все затекло и устало, как плохо сложенное постельное белье, которое неаккуратно положили на полку.
Турция - минутой, быстротой, шумом. Турецкая речь; рахат-лукум; пестрота и размеренность в движении; женщины с покрытой головой и темными; как дно колодца, глазами; цыгане. И солнце, солнце, которое пронизывает насквозь, замираешь, замкнутая в солнечном свете, который смотрит в тебя и через тебя. Яркий, сильный, ощутимый.
Уже в самолете, пристегнута, и не замечаешь, как взлетаешь. Потом - не замечаешь, как садишься. Удивляешься тому, что уши ведут себя хорошо, что спать хочется невыносимо, что сил практически не осталось. Длинная очередь за визой и багажом. И делая шаг из аэропорта - чувствуешь, как очередной кирпичик, очередная доминошка легла на стол, вошла в игру и стала, на этот момент, самой главной, притягивающей внимание и желание.
Швеция встретила солнцем, что оказалось иронией, так как через три часа солнце скрылось - предоставив место и время серости, ветру и легкому дождю. Город, в первые часы, не воспринимается ничем конкретным - исключительно набор ощущений. Под серость не такой пестрый, как мог бы быть и каким представлялся в воображении.
Только на третий день хватает силы, возможности и времени что-либо вспомнить. А так - все сводится к моменту, к секунде, которая происходит прямо сейчас. Я живу в семье с двумя девочками - тонкие, как тростник, гибкие и картавые. Одна, старшая, курчавая, с вечными раскрасневшимися щеками, завидными ботинками и другом Эриком. Вторая, Пух, младше на три года, с низким голосом, в свитерке с протертыми локтями, неказистыми короткими юбками, сидит в метре от телевизора на полу со скрещенными ногами, как ребенок. Ужин - все вместе: мама, папа, сестры, гости. Еда раскладывается на большие белые тарелки. Сегодня - тайская: все очень острое, с обилием перца и кокосовым молоком. Я с трепетом думала: будет ли молитва перед едой. Нет. Только вода из под крана и свечка тлеющая на столе.
Каждое утро начинается с завтрака - свежий хлеб, сыр, яйца, фрукты. Каждое утро Томас играет на фортепиано, слышно тихо, но хорошо и это становится невероятно естественным, что не понятно - как можно допивать чай после завтрака без этих звуков.