Чем Чуковский не угодил Советской власти. Или как перевоспитывают сказочников
Сказки для Советской власти были как бы и не нужны. Сказка обязана была быть в жизни. Вспомните"мы сказку сделаем былью". И потому сказок писалось мало. Да и то малое было и очень очень специфическим. Хорошо помню. потому что в те годы, искала и покупала все книжки, подпадавшие под жанр сказки. Никаких, чисто сказок или хотя бы притч не было и в помине. Исключительно, прямолинейная борьба против нехороших злодеев, которых, впрочем, после, глупо примитивной революции, легко перевоспитывали в хороших людей. И героями таких перевоспитанческих сказок были в подавляющем большинстве дети. Либо, местные либо прорвавшиеся сквозь время или пространство из своей счастливой родины СССР. А если героями были не дети, то очень придурковатые местные персонажи. Но, зло всегда, в любом случае. терпело быстрый и смешной крах, ибо было еще более идиотским, чем самые идиотические, добрые положительные герои. А, если писатели отступали от шаблона, то их не публиковали вовсе. или очень ограниченным тиражом и, без переизданий, естественно.
Это было ужасная практика. Скольких сказок мы лишились. Скольких писателей-сказочников переквалифицировались в "управдомы". Как-то, самой растиражированной, в этом контексте, оказалась история исчезновения со сказочного небосклона гениального Корнея Ивановича Чуковского. Все вои регалии он получил за литературоведческие изыскания. Ну. или за переводы.
(Правды ради. замечу, что и сегодня в литературной и книжной политике "свободной" России, что-то продолжает делаться не так. Наследница по прямой. Ну, что, еще сказать.)
А тем. кто не верит предлагаю навскидку назвать 10 российских писателей. которых будут читать через десять или двадцать лет. Или, назвать 5 российских писателей, которые написали пару (больше 1й) сказок. которые дети будут читать и сами и без родителей, и про которые смогут сказать, став взрослыми, что они на них выросли и захотят перечитать своим детям. А? Слабо? А ведь Россия "свободна" от социализма уже 22 года.
"...Как боролись с «чуковщиной»? ( Обозрение жизни и творчества нашла тут: http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-53608/)
В 1920-х годах сказочное творчество К. Чуковского переживает свой расцвет. В 1924 г. в письме к И. Репину Корней Иванович пишет: «Мои детские книги неожиданно стали пользоваться огромным успехом... «Мойдодыр», «Крокодил», «Мухина свадьба», «Тараканище» - самые ходкие книги в России. Их ставят в кинематографе...». Однако к концу десятилетия над сказками Чуковского начали сгущаться тучи. Цензурные придирки были и раньше. Первой мишенью стала сказка про Цокотуху, которая сначала носила название «Мухина свадьба». Сразу не понравилось уже само «мещанское» слово «свадьба». Также осуждали героический индивидуализм Комарика, придирались к рисункам, заявив, что на картинке Муха стоит слишком близко к Комарику и улыбается чересчур кокетливо, а это может «вызвать у детей эротические мысли», усматривали в Комарике и Мухе переодетых принца и принцессу.
К. Чуковский:
«Почему у комарика гусарский мундир? Дети, увидев комарика в гусарском мундире, немедленно затоскуют о монархическом строе. Почему мальчик в «Мойдодыре» побежал к Таврическому саду? Ведь в Таврическом саду была Государственная дума. Почему героя «Крокодила» зовут Ваня Васильчиков? Не родственник ли он какого-то князя Васильчикова, который, кажется, при Александре II занимал какой-то важный пост. И не есть ли вообще Крокодил переодетый Деникин?».
Надо сказать, в 1920-х-нач.1930-х годов будущее сказки, как жанра, находилось в Советском государстве под постоянной угрозой. Принцы и принцессы считались вредным напоминанием о монархии, а чудеса и нелепицы, мол, прививали ребенку неправильное представление о реальности. В педагогике властвовало такое направление, как педология, поддержанное Троцким, и от педологов Корней Иванович тоже натерпелся по полной. То с какой неадекватной серьезностью отдельные ревнители «науки и разума» вчитывались в сказки, хорошо иллюстрируют следующие претензии к «Мухе-Цокотухе».
А. Колпаков,
из письма в «Литературную газету», 1960:«Вместо того чтобы привить ненависть к этому гнусному и отвратительному насекомому, Чуковский преподносит детям Советской страны свою стихотворную чепуху, восхищаясь мухой - этой гадостью. ...Так начинается это восхваление вредного насекомого, которое полностью уничтожено в Китайской Народной Республике (??!! - С.К.)».
Также Колпаков объяснял «тупым» читателям, что комар никак не может жениться на мухе, так как относится к другому виду. На это Чуковский тут же ответил, что сюжет свадьбы комара и мухи можно встретить и в фольклоре, и привел строки из украинской баллады: «Ой, що там за шум учинився, То комар та на Myci оженився!».Это письмо было опубликовано уже в поздние времена, и его в той же газете и высмеяли.
Однако три десятка лет назад не до смеха было Чуковскому. Особенно, когда на его «Крокодила» ополчилась сама вдова Ленина - Н. Крупская, подвизающаяся на ниве детского воспитания. В газете «Правда» за 1 февраля 1928 г. она писала: «Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической смысл она имеет? Какой-то явно имеет. Но он так заботливо замаскирован, что угадать его довольно трудновато. Герой, дарующий свободу народу, чтобы выкупить Лялю, - это такой буржуазный мазок, который бесследно не пройдет для ребенка».Также Крупской не понравилось, что в сказке целуют ногу у царя Гиппопотама, а в завершение она обвинила Чуковского еще и в ненависти к... Некрасову, в частности усмотрев в строчках «Крокодила» пародию на этого поэта.Надо сказать, старорежимные приметы «Крокодила» смущали советских издателей уже давно.
К. Чуковский,
дневник, 28.11.1923.:«Вчера в поисках денег я забрел в Севзапкино. Там приняли меня с распростертыми объятьями, но предложили несколько «переделать» «Крокодила» - для сценария - Ваню Васильчикова сделать комсомольцем, городового превратить в милиционера. Это почему-то меня покоробило, и я заявил, что Ваня - герой из буржуазного дома. Это провалило все дело - и я остался без денег».
Правда, под давлением пришлось заменить строчку «по-немецки говорил» на «по-турецки говорил». Видимо, цензура считала, что обидеть турков значительно политкорректнее, чем немцев.Однако, несмотря на это, «Крокодил» продолжал издаваться - вплоть до статьи Крупской. Чуковский защищался как мог.
К. Чуковский, из письма к А. Луначарскому, 1928 г.:
«…нельзя же уничтожать подлинные произведения искусства из-за двух-трех устарелых слов. Мне предлагают заменить эти слова другими - но кому станет легче оттого, что Крокодил будет глотать милиционеров (и собак) в Ленинграде».
Защитника Корней Иванович нашел в лице М. Горького (кстати, нещадно им критикуемого в дореволюционные годы). Горький пишет письмо в «Правду», где утверждает, что Ленин называл книгу Чуковского о Некрасове «хорошей толковой работой», а в указанных Крупской строчках сказочник пародировал вовсе не Некрасова, а Лермонтова.
Защита Горького подействовала, но лишь на время. В конце 1920-х годов нападки на Чуковского возобновились с новой силой. Появился даже такой клеймящий термин, как «чуковщина». В газетах так и писали: «...основной опасностью в нашей детской литературе является чуковщина, т. е. антропоморфизм, аполитичность и уход от вопросов сегодняшнего дня».
В ответ писатель пытался указать на то, что его сказки несут в себе воспитательное значение. Он писал:«Чуждаюсь ли тенденции я в своих детских книгах. Нисколько! Например, тенденция «Мойдодыра» - страстный призыв маленьких к чистоте, к умыванию. Думаю, что в стране, где еще так недавно про всякого чистящего зубы говорили, «гы, гы видать, что жид!» эта тенденция стоит всех остальных. Та же тенденция и у «Федорина Горя»…Тенденция моего «Лимпопо» - это уважение к медицине и докторам - тоже не лишнее в малокультурной стране.Тенденция «Крокодила» И «Тараканища» даже слишком подчеркнута. Остальные книги - просто сказки, но черт возьми, неужели Советская страна уж не может вместить одного единственного сказочника!».
(«(Быстрова) стала утверждать, что рисунки неприличны... Как будто найдется ребенок, который до такой степени развратен, что близость мухи к комару вызовет у него фривольные мысли!» (К. Чуковский) В. Конашевич, Советское издание.)
В чем только не обвиняли сказки Чуковского! Так сборник, переведенных им английских песенок «Котауси и Мауси» назвали «ярким образцом небрежности, сюсюканья и бессодержательности», а также уличили в том, что эти стихи «закрепляют неправильности языка, встречающиеся у детей, мешают развитию их речи». Писали, что в стишках о трусливых портняжках писатель оскорбляет всех портных, в стишке о «скрюченном человечке» - всех инвалидов, а в «Мойдодыре» - профессию трубочиста («А нечистым трубочистам - стыд и срам!»). Считали, что его сказки развивают суеверие и страхи («Бармалей», «Мойдодыр», «Чудо-дерево»), кулацкое накопление («Муха-цокотуха»), неправильные представления о мире животных («Крокодил» и «Тараканище»).
Ну и самая гениальная по идиотизму фраза о сказках Чуковского принадлежит Лилиной из Госиздата: «Приключения белой мышки» очень сомнительная сказочка. Никаких законов мимикрии в ней нет, а антропоморфизма хоть отбавляй».
Давление на Чуковского в начале 1930-х годов было столь велико, что он сдался и даже написал «покаянное» письмо, где отрекался от своих прежних ошибок и обещал писать правильные вещи вроде «Веселой Колхозии».
К. Чуковский, из дневника, 1968:
«...от меня отшатнулись мои прежние сторонники. Да и сам я чувствовал себя негодяем. ...Выгоды от этого ренегатства я не получил никакой.…И тут меня постигло возмездие: заболела смертельно Мурочка. В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны - и я не написал ни одной строки».
И хотя вскоре отношение власти к сказкам изменится, это не убережет Чуковского от очередных нападок и творческих ошибок.
(У советской цензуры вызывала сомнения и ёлка, изображенная в «Крокодиле». Новый год еще не был реабилитирован, поэтому ёлку совершенно серьезно считали «предметом религиозного культа» В. Конашевич, Советское издание)
За что запретили «Одолеем Бармалея» и «Бибигона» К. Чуковского?
В 1930-х годах в высших эшелонах советской власти идет жестокая борьба разных партийных группировок. Итог этой борьбы мы знаем - левый и правый «уклоны» были разгромлены, а Сталин уверенно укрепился во главе государства. Попали под разнос и многие революционные «перегибы».
Общество потихоньку стало возвращаться к традиционным ценностям (конечно, с большими поправками). Коснулось это и детской культуры. Педологи были изгнаны из сферы воспитания, начал праздноваться Новый год и ёлка перестала означать «предмет религиозного воспитания», реабилитировали и жанр сказки.
Показательна в этом плане статья А. Бойма о «Докторе Айболите» К. Чуковского, опубликованная в «Комсомольской правде» в 1936 г.:
«Горе-педагоги и черствые тети из наркомпросов пытались в течение ряда лет лишать нашу детвору живительных соков, разносимых сказками. Изгоняя фантастику из детских книг, они думали, что творят архиреволюционное дело. Скудоумные воспитатели считали необходимым начинять детей голыми «политическими» лозунгами, по существу загораживая от детей «весь богато разносторонний мир действительности. Если одни «леваки» проповедовали глупую антиленинскую теорию отмирания школы, то другие в это время вытравливали из детских книжек все яркое и фантастическое...».Однако к тому времени творческий дух Чуковского был уже подорван.
Более 10 лет из под его пера практически не появляется ни одной оригинальной сказки. И лишь в трагическом 1942 году, находясь в эвакуации в Ташкенте, Корней Иванович начинает писать одну из самых несвойственных ему сказок - «Одолеем Бармалея». Пишется она, видимо, «со скрипом» и без особого вдохновения.
К. Чуковский, дневник, 01.04.1942:
«День рождения. Ровно LX лет. Ташкент. Подарки у меня ко дню рождения такие. Боба пропал без вести. Последнее письмо от него - от 4 октября прошлого года из-под Вязьмы. Коля - в Л-де. С поврежденной ногой, на самом опасном фронте. Коля - стал бездомным: его квартиру разбомбили. У меня, очевидно, сгорела в Переделкине вся моя дача - со всей библиотекой, к-рую я собирал всю жизнь. И с такими картами на руках я должен писать веселую победную сказку».
Наверное, впервые за всю свою творческую карьеру Чуковский пытается приспособить свой талант сказочника под потребности времени - написать «первую антифашистскую сказку для самых маленьких». Действие развивается в сказочной стране Айболитии, рядом с которой расположено царство Свирепия, где правит Бармалей.
В работу над сказкой идет всё - от языка военных сводок до отрывков, исключенных из ранней машинописной версии «Айболита». Речь идет о сцене, когда могучие и хищные звери не пускают к доктору остальных зверушек и тогда тот отказывается их лечить («Ступай себе, злая! Лишь добрых лечу я. Тебя, кровопийцу, Лечить не хочу я.»). В результате между странами начинается война, которая идет довольно кроваво и с переменным успехом.
«Мчатся танки, танки, танки,
А за ними на волках
Лютые орангутанги
С миномётами в руках...
.Да над нами самолёт,
В самолёте - бегемот,
У того у бегемота
Скорострельный пулемёт.
Он летает над болотом,
Реет бреющим полетом,
Чуть пониже тополей,
И строчит из пулемёта
В перепуганных детей».
Чуковский фактически напрямую переносит в сказку военные реалии. Кузнечики ведут разведку, журавли сбивают вражеские самолеты, а «боевые трудовые» пчелы жалят Бармалея.
«...А у города Эн-Эн
Мы гориллу взяли в плен
И спасли пятьсот тюленей
Из разрушенных селений».
В самый критический момент из далекой «страны героев» Чудославии является... кто бы вы думали?... Ваня Васильчиков! Если помните, Чуковский когда-то сгоряча отказался превращать «героя буржуазного мира» в комсомольца. Теперь он решил, что ломаться не стоит, и явно «советский» Ваня спасает Айболитию. С врагами в этой сказке Чуковского не церемонятся, а Бармалея просто ставят к стенке.
«Ты предатель и убийца,
Мародёр и живодёр!
Ты послушай, кровопийца,
Всенародный приговор:
НЕНАВИСТНОГО ПИРАТА
РАССТРЕЛЯТЬ ИЗ АВТОМАТА
НЕМЕДЛЕННО!»
И сразу же в тихое утро осеннее,
В восемь часов в воскресение
Был приговор приведён в исполнение...».
«Одолеем Бармалея» стала самой длинной и при этом самой неудачной (точнее сказать, неорганичной) сказкой писателя. И хотя в 1942 г. эту «актуальную» и (чего уж говорить) мастерски сработанную сказку напечатали в «Пионерской правде», а в 1943 г. и отдельным изданием, это не уберегло ее от нападок. Как это ни печально, на этот раз часть аргументов критиков имела здравое зерно. Тут надо понимать, что сказка была напечатана в самый разгар войны, и подобная подача действительно могло восприниматься как пародия или карикатура. В «Правде» и «Литературе и искусстве» за 1944 г. сказку окрестили «шутовским побоищем», «аттракционом в зоопарке».
К сожалению, подобные статьи в «Правде» всегда были больше, чем критика, и означали прямой запрет. Сначала Чуковский борется, собирает подписи в защиту, ссорится с Маршаком, который считает сказку неудачной и отказывается поддержать коллегу. Всё оказывается бесполезным, и Чуковский пишет очередное «покаянное» письмо.
Показательно, что в 1953 г., когда Чуковского вновь полюбили критики, он тем не менее запишет в дневнике: «Я перечитал «Одолеем Бармалея» и сказка мне ужасно не понравилась». Самые удачные и «вдохновенные» куски из нее писатель опубликует в виде отдельных стихотворений - «Айболит и Воробей» и «Радость»
(«Рады, рады, рады Светлые берёзы,
И на них от радости Вырастают розы...»).
Последней полноценной сказкой Чуковского стал «Бибигон» - про храброго и самоуверенного мальчишку-лилипута, построенный на сочетании прозы и поэзии. Летом 1945 г. писатель передал сказку в журнал «Мурзилка», и тогда же начал читать ее по радио. «Бибигон» имел огромный отзыв у детворы - мешками шли письма и присылались подарки маленькому забияке.
К. Чуковский:
«Нина Мельникова прислала ему вязаный теплый костюм - очень нарядную куртку и отлично сшитые штаны, которые не без труда я мог натянуть на два пальца. Восьмилетняя Наташа Орловская сшила для его сестры платье из белого шелка. А Боря Сальников прислал ему в самодельном конверте меч из конфетной бумаги».
Ничего «социального» в сказке не было, но и здесь Чуковскому не повезло. В 1946 г. во время очередных внутрипартийных разборок, следствием которых стало и известное Постановления «О журналах «Звезда» и «Ленинград», под раздачу попал и «Бибигон».
С. Крушинский
«Серьезные недостатки детских журналов», «Правда», 29.08.1946:«Нельзя допустить, чтобы под видом сказки в детский журнал досужие сочинители тащили явный бред. С подобным бредом под видом сказки выступает в детском журнале «Мурзилка» писатель Корней Чуковский… Нелепые и вздорные происшествия следуют одно за другим… Дурная проза чередуется с дурными стихами. ...Натурализм, примитивизм. В «сказке» нет фантазии, а есть только одни выкрутасы. Чернильница у писателя большая, а редакция журнала «Мурзилка» неразборчива».
Публикацию сказки в «Мурзилке» тотчас прервали, а перепуганный руководитель радио даже сжег письма детей.
Из дневника К. Чуковского:
«Бибигона» оборвали на самом интересном месте. - Главное, покуда зло торжествует, сказка печатается. Но там, где начинается развязка, - ее не дали детям, утаили, лишили детей того нравственного удовлетворения, какое дает им победа добра над злом».Это был последний удар для Чуковского. Больше из-под его пера не выйдет ни одной сказки. А ему самому в начале 1950-х казалось, что он навсегда выпал из детской литературы. В статье «Правды» за 16 апреля 1951, посвященной задачам Детгиза, имя Чуковского даже не упоминается.
До очередной волны общественного признания оставалось два года.
Содержат ли сказки Чуковского антисоветский подтекст?
С началом т.н. «оттепели» отношение к Чуковскому вновь меняется. Его вновь начинают активно издавать. Мало того - он становится просто таки обласкан властью.
Когда в 1957 г. (к 75-летию Корнея Ивановича) писателю вручали орден Ленина, генсек Хрущев шутливо посетовал Чуковскому, мол, «я и так устаю на работе, а тут еще внуки по вечерам заставляют читать ваших «Мойдодыров».В 1962 г. - новая порция наград: Ленинская премия за книгу «Мастерство Некрасова» и докторское звание в Оксфорде. Недаром Чуковский, умерший в 1969 г. в возрасте 87 лет, когда-то написал, что «в России надо жить долго».
(Лев Кассиль, Агния Барто, Корней Чуковский (в оксфордской мантии) и Наталья Кончаловская. Переделкино, 1960-е годы.)
По-настоящему Чуковского волновала не политика, а культура, которая, как он надеялся, проникнет при советской власти во все слои общества, создаст нового человека
Елизавета Полонская:
«...Корней Чуковский на занятиях в студии «Всемирной литературы» придумал писать вместе с нами, студистами, веселую книжку, содержания которой мы даже не знали, но которая начиналась с того, что все куда-то бежали, ехали в самых невероятных сочетаниях. Каждый из нас придумывал какую-нибудь смешную строчку, а Корней Иванович, вышагивая длинными своими ногами по комнате, собирал все это вместе и выпевал своим тонким, убедительно-проникновенным голосом:
Ехали медведи
На велосипеде,
А за ними кот
Задом наперед...
Каждую строчку говорил кто-нибудь из нас, а у Корнея Ивановича получалось стихотворение, и он хвалил нас и говорил: «Ну, дальше, дальше, дальше!» - мы веселились и хохотали и продолжали выдумывать в полное свое удовольствие, не задумываясь над тем, пойдет ли это куда-нибудь, будут ли это редактировать, а может быть, запретят. Нет, этого не могло быть!»С этой игры и началась сказка, написанная по признанию Чуковского вместе с «Мойдодыром» весной 1921 г. «в два-три дня». В то время еще жив Ленин, в фаворе Троцкий, а Сталин в партийной верхушке лишь «один из».
К. Чуковский:
«В каком унижении находится детский писатель, если имеет несчастье быть сказочником. Его трактуют как фальшивомонетчика, и в каждой его сказке выискивают тайный политический смысл».
Евгения Гинзбург.
«Крутой маршрут»:«Не знаю, хотел ли этого Чуковский. Наверно, нет. Но объективно только так и выходит! Вот послушайте, как реагировали звери:
«И сидят и дрожат под кусточками,
за зелеными прячутся кочками.
Только и видно, как уши дрожат,
только и слышно, как зубы стучат…»
Или вот это:
«Волки от испуга скушали друг друга…».
Диссиденствующая интеллигенция далеко от ревнителей советской цензуры не ушла. Конечно, каждый видит то, что хочет, но зачем писать уж совсем несусветную чушь о том, что в сказке «Тараканище» Чуковский изобразил самогО «страшного и усатого» Ста-ли-на.
(«Вдруг из подворотни Страшный великан, Рыжий и усатый Та-ра-кан! Таракан, Таракан, Тараканище!» В. Конашевич, Советское издание.)
К. Чуковский:
«Это - гоголевский «Ревизор» для пятилетних. Та же тема: о панике, внушающей трусам, что жалкий пигмей есть гигант. Поднять детей до взрослой темы - такова была моя задача».
Что касается Сталина, то в дневнике Чуковского можно найти о нем такие пассажи:
«Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый... Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастьем... Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью...»
Конечно, в искренности подобной записи можно сомневаться, но никто же не заставлял его это писать.Впрочем, если кому-то что-то кажется, то пускай кажется и дальше.Вот, к примеру, прекрасные рассуждения еще одного интеллектуала о «Мухе-Цокотухе»:
М. Золотоносов, «Санкт-Петербургский университет» № 13, 1998:
«В «Мухе», написанной очень быстро, «сгоряча», в один день, отразились различные мотивы и образы, хранившиеся в подсознании. В частности, мотив незаконнорожденности, мучивший долгие годы, еврейская национальность отца. За основными героями сказки - Мухой, Пауком, Комаром - стоят русская женщина (Россия), еврейское начало и патриотические силы, освобождающие от объятий «могучих колец Израиля».
Анализ творчества - это всегда полезно, если этот анализ обогащает и проясняет восприятие произведения или протягивает от этого произведения ниточки к другим явлениям культуры. Но вот эта озабоченность, постоянное желание видеть в банане то, «о чем болит» - с некоторых пор характерная черта нашей критики. Иногда задумываешься - способен ли такой критик получить ту самую радость, о которой говорил Чуковский, при чтении сказок, если его мозг постоянно настроен на поиск «отражения репрессивного аппарата Красной России»?
Любое дерево оценивают по плодам...."
Итак. в этом обозрении творчества и жизни Чуковского я опустила всевозможные длинные рассцждения о политике и политиках. Естьь ссылка, читайте. если хотите. Но. Тут не могу не остановиться и не согласиться.
Итак, про плоды:
Я не до конца согласна с пассажем. о создании в СССР того, что есть "детская поэзия высокого уровня".Прекрасные детские писатели. все выходцы из прошлого, до 17го года. Или, ближайшие к тому времени, ученики этих выходцев. Я неплохо знаю детскую литературу в СССР послевоееного и до 80х лет. Талантливых писателей. когда таковые появлялись, тихо задвигали в небытие или в литературу о посевных. Про неграмотность - это уже просто утомило. Этот пассаж хорош для молодежи, рожденной после 1990х. Потому что, начало 20го века в России было временем, когда неграмотность была уже массово уничтожена. Даже, три класса церковно-приходских школ, широко распространенных в царской России, часто давали более хорошую подготоовку, чем 8-летки, позже. Между прочим, как бы иначе народ читал безумное количество листовок, подметных писем и разной другой печатной пролукции господ революционеров. Нет, народ не собирали массово в кружки и не читали им вслух. Бумаги просто разбрасывали в людных местах и клеили на заборах.
Это было ужасная практика. Скольких сказок мы лишились. Скольких писателей-сказочников переквалифицировались в "управдомы". Как-то, самой растиражированной, в этом контексте, оказалась история исчезновения со сказочного небосклона гениального Корнея Ивановича Чуковского. Все вои регалии он получил за литературоведческие изыскания. Ну. или за переводы.
(Правды ради. замечу, что и сегодня в литературной и книжной политике "свободной" России, что-то продолжает делаться не так. Наследница по прямой. Ну, что, еще сказать.)
А тем. кто не верит предлагаю навскидку назвать 10 российских писателей. которых будут читать через десять или двадцать лет. Или, назвать 5 российских писателей, которые написали пару (больше 1й) сказок. которые дети будут читать и сами и без родителей, и про которые смогут сказать, став взрослыми, что они на них выросли и захотят перечитать своим детям. А? Слабо? А ведь Россия "свободна" от социализма уже 22 года.
"...Как боролись с «чуковщиной»? ( Обозрение жизни и творчества нашла тут: http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-53608/)
В 1920-х годах сказочное творчество К. Чуковского переживает свой расцвет. В 1924 г. в письме к И. Репину Корней Иванович пишет: «Мои детские книги неожиданно стали пользоваться огромным успехом... «Мойдодыр», «Крокодил», «Мухина свадьба», «Тараканище» - самые ходкие книги в России. Их ставят в кинематографе...». Однако к концу десятилетия над сказками Чуковского начали сгущаться тучи. Цензурные придирки были и раньше. Первой мишенью стала сказка про Цокотуху, которая сначала носила название «Мухина свадьба». Сразу не понравилось уже само «мещанское» слово «свадьба». Также осуждали героический индивидуализм Комарика, придирались к рисункам, заявив, что на картинке Муха стоит слишком близко к Комарику и улыбается чересчур кокетливо, а это может «вызвать у детей эротические мысли», усматривали в Комарике и Мухе переодетых принца и принцессу.
К. Чуковский:
«Почему у комарика гусарский мундир? Дети, увидев комарика в гусарском мундире, немедленно затоскуют о монархическом строе. Почему мальчик в «Мойдодыре» побежал к Таврическому саду? Ведь в Таврическом саду была Государственная дума. Почему героя «Крокодила» зовут Ваня Васильчиков? Не родственник ли он какого-то князя Васильчикова, который, кажется, при Александре II занимал какой-то важный пост. И не есть ли вообще Крокодил переодетый Деникин?».
Надо сказать, в 1920-х-нач.1930-х годов будущее сказки, как жанра, находилось в Советском государстве под постоянной угрозой. Принцы и принцессы считались вредным напоминанием о монархии, а чудеса и нелепицы, мол, прививали ребенку неправильное представление о реальности. В педагогике властвовало такое направление, как педология, поддержанное Троцким, и от педологов Корней Иванович тоже натерпелся по полной. То с какой неадекватной серьезностью отдельные ревнители «науки и разума» вчитывались в сказки, хорошо иллюстрируют следующие претензии к «Мухе-Цокотухе».
А. Колпаков,
из письма в «Литературную газету», 1960:«Вместо того чтобы привить ненависть к этому гнусному и отвратительному насекомому, Чуковский преподносит детям Советской страны свою стихотворную чепуху, восхищаясь мухой - этой гадостью. ...Так начинается это восхваление вредного насекомого, которое полностью уничтожено в Китайской Народной Республике (??!! - С.К.)».
Также Колпаков объяснял «тупым» читателям, что комар никак не может жениться на мухе, так как относится к другому виду. На это Чуковский тут же ответил, что сюжет свадьбы комара и мухи можно встретить и в фольклоре, и привел строки из украинской баллады: «Ой, що там за шум учинився, То комар та на Myci оженився!».Это письмо было опубликовано уже в поздние времена, и его в той же газете и высмеяли.
Однако три десятка лет назад не до смеха было Чуковскому. Особенно, когда на его «Крокодила» ополчилась сама вдова Ленина - Н. Крупская, подвизающаяся на ниве детского воспитания. В газете «Правда» за 1 февраля 1928 г. она писала: «Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической смысл она имеет? Какой-то явно имеет. Но он так заботливо замаскирован, что угадать его довольно трудновато. Герой, дарующий свободу народу, чтобы выкупить Лялю, - это такой буржуазный мазок, который бесследно не пройдет для ребенка».Также Крупской не понравилось, что в сказке целуют ногу у царя Гиппопотама, а в завершение она обвинила Чуковского еще и в ненависти к... Некрасову, в частности усмотрев в строчках «Крокодила» пародию на этого поэта.Надо сказать, старорежимные приметы «Крокодила» смущали советских издателей уже давно.
К. Чуковский,
дневник, 28.11.1923.:«Вчера в поисках денег я забрел в Севзапкино. Там приняли меня с распростертыми объятьями, но предложили несколько «переделать» «Крокодила» - для сценария - Ваню Васильчикова сделать комсомольцем, городового превратить в милиционера. Это почему-то меня покоробило, и я заявил, что Ваня - герой из буржуазного дома. Это провалило все дело - и я остался без денег».
Правда, под давлением пришлось заменить строчку «по-немецки говорил» на «по-турецки говорил». Видимо, цензура считала, что обидеть турков значительно политкорректнее, чем немцев.Однако, несмотря на это, «Крокодил» продолжал издаваться - вплоть до статьи Крупской. Чуковский защищался как мог.
К. Чуковский, из письма к А. Луначарскому, 1928 г.:
«…нельзя же уничтожать подлинные произведения искусства из-за двух-трех устарелых слов. Мне предлагают заменить эти слова другими - но кому станет легче оттого, что Крокодил будет глотать милиционеров (и собак) в Ленинграде».
Защитника Корней Иванович нашел в лице М. Горького (кстати, нещадно им критикуемого в дореволюционные годы). Горький пишет письмо в «Правду», где утверждает, что Ленин называл книгу Чуковского о Некрасове «хорошей толковой работой», а в указанных Крупской строчках сказочник пародировал вовсе не Некрасова, а Лермонтова.
Защита Горького подействовала, но лишь на время. В конце 1920-х годов нападки на Чуковского возобновились с новой силой. Появился даже такой клеймящий термин, как «чуковщина». В газетах так и писали: «...основной опасностью в нашей детской литературе является чуковщина, т. е. антропоморфизм, аполитичность и уход от вопросов сегодняшнего дня».
В ответ писатель пытался указать на то, что его сказки несут в себе воспитательное значение. Он писал:«Чуждаюсь ли тенденции я в своих детских книгах. Нисколько! Например, тенденция «Мойдодыра» - страстный призыв маленьких к чистоте, к умыванию. Думаю, что в стране, где еще так недавно про всякого чистящего зубы говорили, «гы, гы видать, что жид!» эта тенденция стоит всех остальных. Та же тенденция и у «Федорина Горя»…Тенденция моего «Лимпопо» - это уважение к медицине и докторам - тоже не лишнее в малокультурной стране.Тенденция «Крокодила» И «Тараканища» даже слишком подчеркнута. Остальные книги - просто сказки, но черт возьми, неужели Советская страна уж не может вместить одного единственного сказочника!».
(«(Быстрова) стала утверждать, что рисунки неприличны... Как будто найдется ребенок, который до такой степени развратен, что близость мухи к комару вызовет у него фривольные мысли!» (К. Чуковский) В. Конашевич, Советское издание.)
В чем только не обвиняли сказки Чуковского! Так сборник, переведенных им английских песенок «Котауси и Мауси» назвали «ярким образцом небрежности, сюсюканья и бессодержательности», а также уличили в том, что эти стихи «закрепляют неправильности языка, встречающиеся у детей, мешают развитию их речи». Писали, что в стишках о трусливых портняжках писатель оскорбляет всех портных, в стишке о «скрюченном человечке» - всех инвалидов, а в «Мойдодыре» - профессию трубочиста («А нечистым трубочистам - стыд и срам!»). Считали, что его сказки развивают суеверие и страхи («Бармалей», «Мойдодыр», «Чудо-дерево»), кулацкое накопление («Муха-цокотуха»), неправильные представления о мире животных («Крокодил» и «Тараканище»).
Ну и самая гениальная по идиотизму фраза о сказках Чуковского принадлежит Лилиной из Госиздата: «Приключения белой мышки» очень сомнительная сказочка. Никаких законов мимикрии в ней нет, а антропоморфизма хоть отбавляй».
Давление на Чуковского в начале 1930-х годов было столь велико, что он сдался и даже написал «покаянное» письмо, где отрекался от своих прежних ошибок и обещал писать правильные вещи вроде «Веселой Колхозии».
К. Чуковский, из дневника, 1968:
«...от меня отшатнулись мои прежние сторонники. Да и сам я чувствовал себя негодяем. ...Выгоды от этого ренегатства я не получил никакой.…И тут меня постигло возмездие: заболела смертельно Мурочка. В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны - и я не написал ни одной строки».
И хотя вскоре отношение власти к сказкам изменится, это не убережет Чуковского от очередных нападок и творческих ошибок.
(У советской цензуры вызывала сомнения и ёлка, изображенная в «Крокодиле». Новый год еще не был реабилитирован, поэтому ёлку совершенно серьезно считали «предметом религиозного культа» В. Конашевич, Советское издание)
За что запретили «Одолеем Бармалея» и «Бибигона» К. Чуковского?
В 1930-х годах в высших эшелонах советской власти идет жестокая борьба разных партийных группировок. Итог этой борьбы мы знаем - левый и правый «уклоны» были разгромлены, а Сталин уверенно укрепился во главе государства. Попали под разнос и многие революционные «перегибы».
Общество потихоньку стало возвращаться к традиционным ценностям (конечно, с большими поправками). Коснулось это и детской культуры. Педологи были изгнаны из сферы воспитания, начал праздноваться Новый год и ёлка перестала означать «предмет религиозного воспитания», реабилитировали и жанр сказки.
Показательна в этом плане статья А. Бойма о «Докторе Айболите» К. Чуковского, опубликованная в «Комсомольской правде» в 1936 г.:
«Горе-педагоги и черствые тети из наркомпросов пытались в течение ряда лет лишать нашу детвору живительных соков, разносимых сказками. Изгоняя фантастику из детских книг, они думали, что творят архиреволюционное дело. Скудоумные воспитатели считали необходимым начинять детей голыми «политическими» лозунгами, по существу загораживая от детей «весь богато разносторонний мир действительности. Если одни «леваки» проповедовали глупую антиленинскую теорию отмирания школы, то другие в это время вытравливали из детских книжек все яркое и фантастическое...».Однако к тому времени творческий дух Чуковского был уже подорван.
Более 10 лет из под его пера практически не появляется ни одной оригинальной сказки. И лишь в трагическом 1942 году, находясь в эвакуации в Ташкенте, Корней Иванович начинает писать одну из самых несвойственных ему сказок - «Одолеем Бармалея». Пишется она, видимо, «со скрипом» и без особого вдохновения.
К. Чуковский, дневник, 01.04.1942:
«День рождения. Ровно LX лет. Ташкент. Подарки у меня ко дню рождения такие. Боба пропал без вести. Последнее письмо от него - от 4 октября прошлого года из-под Вязьмы. Коля - в Л-де. С поврежденной ногой, на самом опасном фронте. Коля - стал бездомным: его квартиру разбомбили. У меня, очевидно, сгорела в Переделкине вся моя дача - со всей библиотекой, к-рую я собирал всю жизнь. И с такими картами на руках я должен писать веселую победную сказку».
Наверное, впервые за всю свою творческую карьеру Чуковский пытается приспособить свой талант сказочника под потребности времени - написать «первую антифашистскую сказку для самых маленьких». Действие развивается в сказочной стране Айболитии, рядом с которой расположено царство Свирепия, где правит Бармалей.
В работу над сказкой идет всё - от языка военных сводок до отрывков, исключенных из ранней машинописной версии «Айболита». Речь идет о сцене, когда могучие и хищные звери не пускают к доктору остальных зверушек и тогда тот отказывается их лечить («Ступай себе, злая! Лишь добрых лечу я. Тебя, кровопийцу, Лечить не хочу я.»). В результате между странами начинается война, которая идет довольно кроваво и с переменным успехом.
«Мчатся танки, танки, танки,
А за ними на волках
Лютые орангутанги
С миномётами в руках...
.Да над нами самолёт,
В самолёте - бегемот,
У того у бегемота
Скорострельный пулемёт.
Он летает над болотом,
Реет бреющим полетом,
Чуть пониже тополей,
И строчит из пулемёта
В перепуганных детей».
Чуковский фактически напрямую переносит в сказку военные реалии. Кузнечики ведут разведку, журавли сбивают вражеские самолеты, а «боевые трудовые» пчелы жалят Бармалея.
«...А у города Эн-Эн
Мы гориллу взяли в плен
И спасли пятьсот тюленей
Из разрушенных селений».
В самый критический момент из далекой «страны героев» Чудославии является... кто бы вы думали?... Ваня Васильчиков! Если помните, Чуковский когда-то сгоряча отказался превращать «героя буржуазного мира» в комсомольца. Теперь он решил, что ломаться не стоит, и явно «советский» Ваня спасает Айболитию. С врагами в этой сказке Чуковского не церемонятся, а Бармалея просто ставят к стенке.
«Ты предатель и убийца,
Мародёр и живодёр!
Ты послушай, кровопийца,
Всенародный приговор:
НЕНАВИСТНОГО ПИРАТА
РАССТРЕЛЯТЬ ИЗ АВТОМАТА
НЕМЕДЛЕННО!»
И сразу же в тихое утро осеннее,
В восемь часов в воскресение
Был приговор приведён в исполнение...».
«Одолеем Бармалея» стала самой длинной и при этом самой неудачной (точнее сказать, неорганичной) сказкой писателя. И хотя в 1942 г. эту «актуальную» и (чего уж говорить) мастерски сработанную сказку напечатали в «Пионерской правде», а в 1943 г. и отдельным изданием, это не уберегло ее от нападок. Как это ни печально, на этот раз часть аргументов критиков имела здравое зерно. Тут надо понимать, что сказка была напечатана в самый разгар войны, и подобная подача действительно могло восприниматься как пародия или карикатура. В «Правде» и «Литературе и искусстве» за 1944 г. сказку окрестили «шутовским побоищем», «аттракционом в зоопарке».
К сожалению, подобные статьи в «Правде» всегда были больше, чем критика, и означали прямой запрет. Сначала Чуковский борется, собирает подписи в защиту, ссорится с Маршаком, который считает сказку неудачной и отказывается поддержать коллегу. Всё оказывается бесполезным, и Чуковский пишет очередное «покаянное» письмо.
Показательно, что в 1953 г., когда Чуковского вновь полюбили критики, он тем не менее запишет в дневнике: «Я перечитал «Одолеем Бармалея» и сказка мне ужасно не понравилась». Самые удачные и «вдохновенные» куски из нее писатель опубликует в виде отдельных стихотворений - «Айболит и Воробей» и «Радость»
(«Рады, рады, рады Светлые берёзы,
И на них от радости Вырастают розы...»).
Последней полноценной сказкой Чуковского стал «Бибигон» - про храброго и самоуверенного мальчишку-лилипута, построенный на сочетании прозы и поэзии. Летом 1945 г. писатель передал сказку в журнал «Мурзилка», и тогда же начал читать ее по радио. «Бибигон» имел огромный отзыв у детворы - мешками шли письма и присылались подарки маленькому забияке.
К. Чуковский:
«Нина Мельникова прислала ему вязаный теплый костюм - очень нарядную куртку и отлично сшитые штаны, которые не без труда я мог натянуть на два пальца. Восьмилетняя Наташа Орловская сшила для его сестры платье из белого шелка. А Боря Сальников прислал ему в самодельном конверте меч из конфетной бумаги».
Ничего «социального» в сказке не было, но и здесь Чуковскому не повезло. В 1946 г. во время очередных внутрипартийных разборок, следствием которых стало и известное Постановления «О журналах «Звезда» и «Ленинград», под раздачу попал и «Бибигон».
С. Крушинский
«Серьезные недостатки детских журналов», «Правда», 29.08.1946:«Нельзя допустить, чтобы под видом сказки в детский журнал досужие сочинители тащили явный бред. С подобным бредом под видом сказки выступает в детском журнале «Мурзилка» писатель Корней Чуковский… Нелепые и вздорные происшествия следуют одно за другим… Дурная проза чередуется с дурными стихами. ...Натурализм, примитивизм. В «сказке» нет фантазии, а есть только одни выкрутасы. Чернильница у писателя большая, а редакция журнала «Мурзилка» неразборчива».
Публикацию сказки в «Мурзилке» тотчас прервали, а перепуганный руководитель радио даже сжег письма детей.
Из дневника К. Чуковского:
«Бибигона» оборвали на самом интересном месте. - Главное, покуда зло торжествует, сказка печатается. Но там, где начинается развязка, - ее не дали детям, утаили, лишили детей того нравственного удовлетворения, какое дает им победа добра над злом».Это был последний удар для Чуковского. Больше из-под его пера не выйдет ни одной сказки. А ему самому в начале 1950-х казалось, что он навсегда выпал из детской литературы. В статье «Правды» за 16 апреля 1951, посвященной задачам Детгиза, имя Чуковского даже не упоминается.
До очередной волны общественного признания оставалось два года.
Содержат ли сказки Чуковского антисоветский подтекст?
С началом т.н. «оттепели» отношение к Чуковскому вновь меняется. Его вновь начинают активно издавать. Мало того - он становится просто таки обласкан властью.
Когда в 1957 г. (к 75-летию Корнея Ивановича) писателю вручали орден Ленина, генсек Хрущев шутливо посетовал Чуковскому, мол, «я и так устаю на работе, а тут еще внуки по вечерам заставляют читать ваших «Мойдодыров».В 1962 г. - новая порция наград: Ленинская премия за книгу «Мастерство Некрасова» и докторское звание в Оксфорде. Недаром Чуковский, умерший в 1969 г. в возрасте 87 лет, когда-то написал, что «в России надо жить долго».
(Лев Кассиль, Агния Барто, Корней Чуковский (в оксфордской мантии) и Наталья Кончаловская. Переделкино, 1960-е годы.)
По-настоящему Чуковского волновала не политика, а культура, которая, как он надеялся, проникнет при советской власти во все слои общества, создаст нового человека
Елизавета Полонская:
«...Корней Чуковский на занятиях в студии «Всемирной литературы» придумал писать вместе с нами, студистами, веселую книжку, содержания которой мы даже не знали, но которая начиналась с того, что все куда-то бежали, ехали в самых невероятных сочетаниях. Каждый из нас придумывал какую-нибудь смешную строчку, а Корней Иванович, вышагивая длинными своими ногами по комнате, собирал все это вместе и выпевал своим тонким, убедительно-проникновенным голосом:
Ехали медведи
На велосипеде,
А за ними кот
Задом наперед...
Каждую строчку говорил кто-нибудь из нас, а у Корнея Ивановича получалось стихотворение, и он хвалил нас и говорил: «Ну, дальше, дальше, дальше!» - мы веселились и хохотали и продолжали выдумывать в полное свое удовольствие, не задумываясь над тем, пойдет ли это куда-нибудь, будут ли это редактировать, а может быть, запретят. Нет, этого не могло быть!»С этой игры и началась сказка, написанная по признанию Чуковского вместе с «Мойдодыром» весной 1921 г. «в два-три дня». В то время еще жив Ленин, в фаворе Троцкий, а Сталин в партийной верхушке лишь «один из».
К. Чуковский:
«В каком унижении находится детский писатель, если имеет несчастье быть сказочником. Его трактуют как фальшивомонетчика, и в каждой его сказке выискивают тайный политический смысл».
Евгения Гинзбург.
«Крутой маршрут»:«Не знаю, хотел ли этого Чуковский. Наверно, нет. Но объективно только так и выходит! Вот послушайте, как реагировали звери:
«И сидят и дрожат под кусточками,
за зелеными прячутся кочками.
Только и видно, как уши дрожат,
только и слышно, как зубы стучат…»
Или вот это:
«Волки от испуга скушали друг друга…».
Диссиденствующая интеллигенция далеко от ревнителей советской цензуры не ушла. Конечно, каждый видит то, что хочет, но зачем писать уж совсем несусветную чушь о том, что в сказке «Тараканище» Чуковский изобразил самогО «страшного и усатого» Ста-ли-на.
(«Вдруг из подворотни Страшный великан, Рыжий и усатый Та-ра-кан! Таракан, Таракан, Тараканище!» В. Конашевич, Советское издание.)
К. Чуковский:
«Это - гоголевский «Ревизор» для пятилетних. Та же тема: о панике, внушающей трусам, что жалкий пигмей есть гигант. Поднять детей до взрослой темы - такова была моя задача».
Что касается Сталина, то в дневнике Чуковского можно найти о нем такие пассажи:
«Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый... Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастьем... Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью...»
Конечно, в искренности подобной записи можно сомневаться, но никто же не заставлял его это писать.Впрочем, если кому-то что-то кажется, то пускай кажется и дальше.Вот, к примеру, прекрасные рассуждения еще одного интеллектуала о «Мухе-Цокотухе»:
М. Золотоносов, «Санкт-Петербургский университет» № 13, 1998:
«В «Мухе», написанной очень быстро, «сгоряча», в один день, отразились различные мотивы и образы, хранившиеся в подсознании. В частности, мотив незаконнорожденности, мучивший долгие годы, еврейская национальность отца. За основными героями сказки - Мухой, Пауком, Комаром - стоят русская женщина (Россия), еврейское начало и патриотические силы, освобождающие от объятий «могучих колец Израиля».
Анализ творчества - это всегда полезно, если этот анализ обогащает и проясняет восприятие произведения или протягивает от этого произведения ниточки к другим явлениям культуры. Но вот эта озабоченность, постоянное желание видеть в банане то, «о чем болит» - с некоторых пор характерная черта нашей критики. Иногда задумываешься - способен ли такой критик получить ту самую радость, о которой говорил Чуковский, при чтении сказок, если его мозг постоянно настроен на поиск «отражения репрессивного аппарата Красной России»?
Любое дерево оценивают по плодам...."
Итак. в этом обозрении творчества и жизни Чуковского я опустила всевозможные длинные рассцждения о политике и политиках. Естьь ссылка, читайте. если хотите. Но. Тут не могу не остановиться и не согласиться.
Итак, про плоды:
Я не до конца согласна с пассажем. о создании в СССР того, что есть "детская поэзия высокого уровня".Прекрасные детские писатели. все выходцы из прошлого, до 17го года. Или, ближайшие к тому времени, ученики этих выходцев. Я неплохо знаю детскую литературу в СССР послевоееного и до 80х лет. Талантливых писателей. когда таковые появлялись, тихо задвигали в небытие или в литературу о посевных. Про неграмотность - это уже просто утомило. Этот пассаж хорош для молодежи, рожденной после 1990х. Потому что, начало 20го века в России было временем, когда неграмотность была уже массово уничтожена. Даже, три класса церковно-приходских школ, широко распространенных в царской России, часто давали более хорошую подготоовку, чем 8-летки, позже. Между прочим, как бы иначе народ читал безумное количество листовок, подметных писем и разной другой печатной пролукции господ революционеров. Нет, народ не собирали массово в кружки и не читали им вслух. Бумаги просто разбрасывали в людных местах и клеили на заборах.