Храм как место утверждения жизни
Итак, два храма - верхний и нижний. В верхнем идет богослужение, возносится молитва, это живая связь людей с Богом; часть молитвы - о России, о воинах, о победе. В нижнем храме идет работа для фронта - готовят сухие супы, плетут маскировочные сети, делают окопные свечи, собирают гуманитарную помощь. Все правильно. Верхний - к Богу, нижний - к людям. Но те, кто были в верхнем, после службы, переходят в нижний, работать для людей, а из нижнего - поднимаются в верхний, служить Богу, и просить за людей. Так церковь осуществляет свои главные функции в мире, связывая людей и Бога, приближая людей к Богу, и помогая Божественной любви и заботе распространиться на людей, быть принятой людьми. Потому что Бог, чаще всего, помогает человеку через другого человека.
Люди, далекие от церковной жизни, воспринимают храм как сакральное пространство, но это - остатки языческих представлений, по которым капище - это место обитания, жизни того чему они поклоняются. Но православный храм - пространство сакраментальное. Бог не живет в храме, как думают суеверные люди. Бог живет в сердцах людей и в церкви, которую они образуют. Бог в храме не живет, но присутствует.
Храм - это место встречи людей с Богом. А всякое взаимодействие (взаимо-действие, то есть, единое двустороннее согласное действие) человека с Богом, действие Бога в жизни человека - это таинство, поэтому это место сакраментальное, таинственное. Это место общения с Иисусом Христом, Который нарушал ВЗ заповедь субботы, чтобы исцелить человека, для Которого любовь была высшим проявлением закона, то есть - предельным вниманием к Богу.
Поэтому всему тому, что может быть благом или помощью для человека, есть место в христианском храме.
Может ли пространство храма быть заполненным «посторонними предметами», сетями, рамами, окопными свечами и сухими супами? Хорошо ли это, когда есть алтарь, с престолом, по стенам висят иконы, а в храме идет «посторонняя деятельность», как будто не связанная с богослужением? Может, конечно, потому что это для людей в беде, и служение этим людям - это служение Богу, Который их любит.
Первый раз, двадцать лет назад, я очень удивилась, когда столкнулась с таким «нецелевым использованием». Это было в паломничестве после катехизации, поздно вечером мы приехали в монастырь, и на ночь монахи разместили нас в храме. Я была потрясена: разве так можно? Но это сделали монахи данного монастыря - значит, можно. Мы робко разложили свои спальники, стали готовиться ко сну, пространство храма постепенно приобретало бытовые очертания, но, тем не менее, там было, и все время оставалось, надмирное измерение Божественного присутствия, атмосфера ласкового внимания. Я помню чудесный сон под иконой Троицы, а утром, к моему удивлению, мы, прекрасным образом, служили литургию на том же самом месте. Но оно уже было другим, преображенным. И свет, и радость сопровождали нас все это время, и ночью, во сне, и утром, на службе.
В пасхальную ночь, после литургии, в храме (другом, в котором я была раньше) ставились столы, от храма были чай и бутерброды, а люди приносили еще и свою еду. Алтарь был открыт, и мы сидели «в виду Бога», и праздновали, как древние израильтяне, когда они развернули пиршество около горы, на которой Моисей говорил с Богом. На саму гору им было нельзя, поэтому они устроились у подножья; веселились, и Бог смотрел на них, а они смотрели на Него, и это было их общее празднество. Так было и у нас: пасхальная ночь искрилась светом и радостью, как бы постоянным невидимым салютом, мы сидели за столами, ели и пили, пели песни, рассказывали, смеялись, и периодически кто-нибудь восклицал: «Христос воскрес!», и тогда все, кто был в храме, вся церковь, отвечали единым мощным радостным, ликующим ревом: «ВОИСТИНУ ВОСКРЕС!!!», причем каждый старался крикнуть как можно громче, обязательно изо всех сил. Двери алтаря были открыты в вечность, мы смотрели на Бога, а Бог смотрел на нас.
Еще были времена, когда в храме, после службы, ставились в ряд столы для бездомных, их там кормили. Потом городские службы запретили это, а жаль.
Еще - в храме проводились музыкальные концерты, музыка была и церковная, и светская; это тоже смущало приверженцев обрядоверия, но творчество, если оно чистое, всегда прославляет Бога, даже если и не говорит о Нем напрямую.
В самом начале моего пути у меня было еще одно потрясение, связанное с музыкой в храме. После литургии, когда все уже разошлись, я зашла в соседний храм, и там, в пустом пространстве, в самом центре, стоял пожилой скрипач, и играл что-то очень красивое, обращаясь к алтарю. Высокий и худой, в развернутой, почти балетной позе, он был похож на кузнечика со скрипкой из старого мультфильма, который он смотрел когда-то в детстве. Теперь он развернулся со скрипкой к алтарю, даря что-то прекрасное. Я замерла: неужели можно? Но тут же поняла, что - можно, конечно, и более того, это хорошо и правильно, это приношение Богу, и разделение с Ним, радости о красоте и гармонии мира.
Теперь - другой храм, но там, как муравьи в муравейнике, люди снуют вверх и вниз, из нижнего, от человеческих нужд, к верхнему, где эти нужды претворяются в молитву, и обратно, от служения Богу к служению людям. И эта проницаемость верха и низа, земли и неба, дает единство жизни, единство людей друг с другом и с Богом - вот что получается в результате. Пусть оно пока только едва обозначено, намеком, но архитектура этого усилия и единства правильная. Мир - в беде, миру и людям нужна Божественная помощь, но она, за небольшим исключением, всегда сообщается Богом через людей, в едином со Христом действии. Поэтому все правильно: Храм, как место присутствия Бога, служит также и человеческим нуждам; когда трудно, Бог приходит на помощь через деятельность людей.