Пересечение или Небесный венец
В девяностые годы у меня почему-то все время просили деньги на улице. Денег у меня было очень мало, практически не было, но у них, у тех, кто простил, видимо было еще меньше. Поэтому, если в кармане было две десятки - а на десятку тогда можно было купить хлеба, или пачку сигарет, или стакан кофе и булочку в киоске - то одну я отдавала тому, кто просит. Это называлось «предпоследние». Последние я не отдавала, конечно, а предпоследние - да, практически, всегда, когда просили. Это была характерная черта времени. Было ясно, что не просто так человек подходит. Вторая характерная черта была - бомжи, которые только недавно появились на московских улицах.
…Однажды я зашла в вагон метро и встала перед кем-то сидящим. Потом осмотрелась - прямо передо мной сидела женщина, бездомная, и от нее шел неприятный запах. Рядом были пустые места, люди заходили и тут же отшатывались, убегали от нее подальше. Я тоже захотела уйти, но было неудобно делать это так демонстративно, не хотелось ее обижать. Решила стоять там, где стояла, просто, чтобы хоть немного ее поддержать. А когда я уже выходила на своей остановке, она сказала: «А вам - Небесный венец!»
Мне неожиданно понравились ее слова. Я помню, как поднималась по лестнице к выходу, и в голове звучало: «Небесный венец…» В этом словосочетании было что-то необычное, какое-то неожиданное для меня новое наполнение. Я не была еще христианкой, и все эти церковные слова для меня мало что значили. Поэтому я пробовала его на слух - немножко старомодное, даже неуклюжее словосочетание, неизвестно что означающее, странное, смешное. Но за ним сразу ощущалась какая-то глубина, и ласка, и теплота, и радость, и свет. Оно было цветное. И приятное. «Небесный венец». Мне. Ладно, думала я, пусть. И еще было ощущение, что за этим словом стоит что-то такое, что раскроется позднее, что я потом, когда-нибудь, пойму. Странное слово, награда, как в сказке, в которой девушка за приветливость получала волшебное колечко.
…Еще одной приметой времени были глухие слухи о том, что происходило с русскими людьми в бывших советских республиках. Яснее всего такие новости приходили из Прибалтики, как там унижали русских, доносилось до нас более подробно, видимо потому, что Прибалтика географически ближе. И я удивлялась тогда - почему Ельцин ничего не предпринимает? не защищает? не эвакуирует их? не помогает? Но ельцинское правительство так ничего и не сделало, даже не протестовало на дипломатическом уровне.
Более глухие слухи были об Азербайджане и Средней Азии, особенно о Таджикистане. Говорили, что там убивают русских, но это были именно слухи, все СМИ об этом молчали. И беженцев было не видно и не слышно. Потом оказалось, что просто совсем немногим людям удалось уехать. И что этот ужас намеренно замалчивался в новом «гласном» и «свободном» обществе. Такая была «свобода слова», что многие о намеренном истреблении русских в Средней Азии узнали лет через 15-20, а многие и до сих пор находятся в полном неведении. Я бы, возможно, тоже ничего не знала, но у меня была знакомая, родом из Душанбе, русская, которая училась в Москве. В то время я узнала, что у нее убили мать и брата, которые оставались в Таджикистане. Иногда говорили, что там творится ужас, но ничего не уточняли. А мы еще не вполне понимали, нам было трудно представить, что такое возможно. Так же, как и с бездомными, у нас было онтологическое, базисное представление о равенстве всех людей, а слова о мире и дружбе нам вдалбливали с детского сада.
Реальность оказалась другой - как только появилась возможность безнаказанных действий. А безнаказанности в 90-е было много.
… А потом, как раз через 20 лет, мне попался ролик в ютьюбе. Приют для бездомных «Ной» стал публиковать рассказы бывших бомжей о том, как они оказались на улице. И там был рассказ одной женщины, который меня потряс. Я даже выложила этот ролик у себя в ЖЖ, но очень скоро ролик закрыли, и посмотреть его уже нельзя. Но я все запомнила, и сейчас расскажу о том, что с ней произошло - в память обо всех русских, пострадавших за то, что они русские. Каждому из них - Небесный венец.
Она жила в Таджикистане, у нее был муж и двое детей - две девочки, десяти и двенадцати лет. У них был хороший двухэтажный дом и большой участок земли, сад. Муж занимал какой-то пост в правительстве республики. Была мирная жизнь, много радости, много гостей, застолья, охота, рыбалка. Потом началась война «юрчиков» и «вовчиков» (каждый раз меня поражает несоответствие старомодной игривости названий жуткой реальности националистической войны). Мужа убили. А после этого, однажды, она возвращалась домой, а соседки-таджички не смотрели на нее, прятали глаза. «Что случилось?», - спрашивает она. «Иди домой», - говорят ей, и в глаза не смотрят. Пришла, а в доме обе ее дочки лежат на ковре, убитые. И в этот момент приходят таджики, хватают ее, отвозят на вокзал, в чем была, в тапочках, и сажают в поезд - уезжай в Россию. Поезд был на Москву. Ни денег, ни вещей у нее не было. Через три дня, так же, в тапочках, вышла на московский вокзал. В Москве она пыталась обращаться в мэрию, еще куда-то, получить статус беженки - все напрасно. Нигде ничего не могли или не хотели сделать, не принимали, не выслушивали, не помогали.
Так она стала бездомной. Ночевала в парках, отогревалась в метро. Ее бездомная жизнь продлилась двадцать один год. Двадцать один год одинокой мучительной голодной жизни, полной ежедневных страданий. Она рассказывала, как смотрела на таджиков, которые лет через десять стали приезжать в Москву на заработки. Однажды сидела на скамейке на Чистопрудном бульваре, а мимо шли таджики в оранжевых жилетках, и она кричала им: «Ишь, какие вы здесь стали тихие, какие скромные!»
И жаловалась на них скинхедам, которые тогда еще были в Москве, а они ее жалели, и покупали ей еду в ближайшем Макдональдсе. «Принесли мне целых пять пакетов еды», говорила она.
Десять лет прожила на Павелецком вокзале, собирала там синтетические веревочки и плела мочалки, которые потом продавала. И через двадцать один год мучений она попала в «Ной». На момент съемки ролика она уже некоторое время жила там, в чистоте и тепле, работала поварихой, ее жизнь, слава Богу, приобрела человеческие очертания.
…Ноги отекали и опухали, - рассказывала она, - кожа лопалась, оттуда сочилось что-то, ну и - запах, конечно. Еду в метро, сижу, согреваюсь, а люди заходят, наталкиваются на меня и убегают. Некоторые, правда, стоят, не уходят.
Таким я говорила: «А вам - Небесный венец!»
Вам, русские люди, пострадавшие за то, что вы - русские, вам Небесный венец