просто так. для себя
Дважды в год - перед Новым Годом и перед Днём Рождения я испытываю какое-то странное безразличие ко всему. Нет, вернее, не безразличие, а несвойственное мне спокойствие. Впрочем я знаю, что спокойствие это обманчиво, что оно лишь ширма. Спрятаться за ней, чтоб никто (в том числе и я сама) не увидел того, чего видеть не должно.
Однако, как примитивно я устроена. Нехитрое дело: страдать любым видом депрессухи именно перед НГ или днюхой - ведь как бы я ни говорила себе, что даты мне не важны, а подсознание реагирует на них, пытается подводить какие-то итоги, и, судя по всему, итоги эти неутешительны. Подсознание выносит мне жесткий приговор, от которого я и прячусь за ширмой спокойствия.
Страх. Страх того, что я убегаю от себя. Или, наоборот: радость, что я убегаю от себя. Страх, что я никуда не прибегу.
Ночь. В голову лезут отрывки из книг, которые когда-то были любимыми, а теперь даже не знаю... Я давно ничего не читаю и не перечитываю. Т.е. я читаю, но не так, как раньше.
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или судьбою...
(Михаил Лермонтов «Герой нашего времени»)
Трижды мне представлялась такая возможность. Понимаешь,
трижды! Я давал клятву, что, если когда-нибудь эта дверь окажется предо мной, я войду в нее. Убегу от всей этой духоты и пыли, от этой блестящей мишуры, от этой бессмысленной суеты.
Убегу и больше никогда не вернусь. На этот раз я уже непременно останусь там. Я давал клятву, а когда дверь оказывалась передо мной, не входил.
(Герберт Уэллс «Дверь в стене»)
Я был ищущим и все еще остаюсь им, но ищу я уже не на звездах и не в книгах, я начинаю слышать то, чему учит меня шумящая во мне кровь. Моя история лишена приятности, в ней нет милой гармонии выдуманных историй, она отдает бессмыслицей и душевной смутой, безумием и бредом, как жизнь всех, кто уже не хочет обманываться.
Жизнь каждого человека есть путь к самому себе, попытка пути, намек на тропу. Ни один человек никогда не был самим собой целиком и полностью; каждый, тем не менее, стремится к этому, один глухо, другой отчетливей, каждый как может. Каждый несет с собой до конца оставшееся от его рождения, слизь и яичную скорлупу некоей первобытности. Иной так и не становится человеком, остается лягушкой, остается ящерицей, остается муравьем. Иной вверху человек, а внизу рыба. Но каждый - это бросок природы в сторону человека. И происхождение у всех одно - матери, мы все из одного и того же жерла; но каждый, будучи попыткой, будучи броском из бездны, устремляется к своей собственной цели. Мы можем понять друг друга; но объяснить может каждый только себя».
(Герман Гессе «Демиан»)
Так вот что такое Тошнота, значит, она и есть эта бьющая в глаза очевидность? А я-то ломал себе голову! И писал о ней невесть что! Теперь я знаю: я существую, мир существует, и я знаю, что мир существует. Вот и все. Но мне это безразлично. Странно, что все мне настолько безразлично, меня это пугает. А пошло это с того злополучного дня, когда я хотел бросить в воду гальку. Я уже собрался швырнуть камень, поглядел на него, и тут-то все и началось: я почувствовал, что он существует. После этого Тошнота повторилась еще несколько раз: время от времени предметы начинают существовать в твоей руке.
(Жан Поль Сартр «Тошнота»)
«И повторилось то, что было сотни лет назад. Храм божества Огня огнем в руины превращался. Однажды на заре, лишенной птиц, увидел маг, как надвигается на стены пламень, круг за кругом. Была минута, когда ему хотелось в водах искать спасения, но он раздумал, поняв, что смерть явилась увенчать его преклонный возраст, освободить от всех забот. И он шагнул в пожар. Но языки огня не впились в тело, а облизали ласково, обмыли, не обожгли, не превратили в пепел. И с облегчением, с болью унижения, с ужасом он понял, что он сам тоже только призрак, который видится во сне кому-то».
(Хорхе Борхес «В кругу руин»)
Отрывки из прежде любимых книг... Они окружили меня со всех сторон. Кто-нибудь спасет меня от них?
Кажется, я знаю кто. Маяковский!
Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,-
а самое страшное
видели -
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?
(Владимир Маяковский «Облако в штанах»)