Анна Каренина и фанатизм в любви
Недавно на экраны вышла последняя российская экранизация «Анны Карениной» (2017). Главную роль сыграла Елизавета Боярская. Этот фильм невольно хочется сравнить с классической экранизацией 1967 года с Татьяной Самойловой в главной роли.
Разительный контраст между героинями 1967-го и 2017-го года показывет, насколько радикально за 50 лет изменились наши представления о любви.
Татьяна Самойлова играла любимый русский концепт "любовь всегда права". Героиня Самойловой выглядела жертвой охладевшего любовника и светского ханжества. Она погибала от безвыходности, и ее горячие монологи звучали обличением бессердечного мира. Добрый зритель верил и безусловно сочувствовал героине.
Елизавета Боярская играет совершенно иное -
женщину с пограничным расстройством, чье состояние усугубляется по мере того, как она теряет «родительский контроль» со стороны мужа и опрокидывает все рамки нормальности, которые здравомыслящий супруг ей ставил.
В Карениной-Боярской мы видим эгоцентричную женщину, которая убеждена, что ее аффекты возвышают ее над миром и дают исключительные права.
Например, право презирать всех - начиная с мужа, светского круга знакомых и заканчивая Вронским и его матерью, которых к концу истории она начинает нещадно бичевать.
Когда Вронский требует от нее уважения, Анна произносит знаменитую головокружительную фразу:
- «Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь».
Отсюда можно сделать вывод - кто меня не любит, не вправе рассчитывать на уважение и ждать, что я буду принимать во внимание его интересы. Любите меня как я хочу, тогда и спрашивайте про уважение.
Отношение к окружающим сверху вниз Анна оправдывает тем, что она - любит, а ее - нет. Стало быть, она права, а другие не правы.
В результате ее любовь становится дубиной ненависти и одновременно короной превосходства над другими, которые "не умеют любить".
Любовный фанатизм, который у Самойловой еще казался чем-то вроде глубинной искренности, в исполнении Боярской уже явно выглядит психическим отклонением, точнее, примитивным защитным механизмом (всемогуществом) .
В конце героиня Боярской выглядит не жертвой, а скорее ожесточенной мстительницей. Она переживает не потерю любви, а проигрыш, унижение, крушение иллюзий относительно своей исключительности.
Когда Анна начинает понимать, что Вронский охладел к ней, ее нарциссическая грандиозность рушится, и она испытывает архаическую ярость.
Боярская удивительно точно играет это состояние, когда Анна едет в карете на вокзал, чтобы покончить с собой. Этот эпизод - почти клиническая иллюстрация ярости нарцисса, переживающего крушение иллюзий о самом себе.
Если самоубийство Анны в исполнении Самойловой можно было понять как безумие отчаяния, то в исполнении Боярской это месть.
- «Вы жестоко пожалеете», - зловеще говорит она Вронскому, уже предвкушая, как она отомстит ему своей смертью.
Тут имеет смысл дословно процитировать текст Толстого.
Вот мысли Анны, когда она понимает, что потеряла свою исключительную значимость для Вронского:
- «И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд - все спасается смертью. Умереть - и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня».
Ключевое слово здесь - стыд. Это нарциссический стыд проигравшего.
Анна кончает с собой не потому, что теряет любовь, а потому, что она оказалась обыкновенной женщиной, одной из многих, соблазненных красивым офицером.
Мысль "меня тоже можно разлюбить" непереносима для ее гордости. Других - можно, но только не меня.
Вот этого факта Анна стыдится и не может пережить - своей обыкновенности, ибо для нарцисса это означает смертельно уязвленное самолюбие.
В версии Самойловой зрителю было трудно понять, как она могла выбрать столь страшную смерть.
В версии Боярской этот вопрос не возникает.
Анне Боярской нужна особо жестокая смерть - ведь это ее реванш за унижение. Так она сможет утвердить себя, остаться грандиозной в глазах Вронского и отомстить ему невыносимой виной.
Чем ужаснее смерть, тем значительней будет ее образ. И в этом она преуспела, т.е. победила.
В результате Анна осталась исключительной. Цена этой исключительности была ужасна, но нарцисс заплатит любую цену, лишь бы остаться победителем.
Столь сильная зависимость от того, как тебя воспринимают другие, какой образ ты оставляешь в их памяти, характерна для нарцисса.
Самойлова не могла сыграть нарциссизм Анны так ярко, как это сделал Боярская. Возможно, потому, что пятьдесят лет назад нарциссизм еще не был столь частым явлением.
Сергеева Ольга-София
Разительный контраст между героинями 1967-го и 2017-го года показывет, насколько радикально за 50 лет изменились наши представления о любви.
Татьяна Самойлова играла любимый русский концепт "любовь всегда права". Героиня Самойловой выглядела жертвой охладевшего любовника и светского ханжества. Она погибала от безвыходности, и ее горячие монологи звучали обличением бессердечного мира. Добрый зритель верил и безусловно сочувствовал героине.
Елизавета Боярская играет совершенно иное -
женщину с пограничным расстройством, чье состояние усугубляется по мере того, как она теряет «родительский контроль» со стороны мужа и опрокидывает все рамки нормальности, которые здравомыслящий супруг ей ставил.
В Карениной-Боярской мы видим эгоцентричную женщину, которая убеждена, что ее аффекты возвышают ее над миром и дают исключительные права.
Например, право презирать всех - начиная с мужа, светского круга знакомых и заканчивая Вронским и его матерью, которых к концу истории она начинает нещадно бичевать.
Когда Вронский требует от нее уважения, Анна произносит знаменитую головокружительную фразу:
- «Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь».
Отсюда можно сделать вывод - кто меня не любит, не вправе рассчитывать на уважение и ждать, что я буду принимать во внимание его интересы. Любите меня как я хочу, тогда и спрашивайте про уважение.
Отношение к окружающим сверху вниз Анна оправдывает тем, что она - любит, а ее - нет. Стало быть, она права, а другие не правы.
В результате ее любовь становится дубиной ненависти и одновременно короной превосходства над другими, которые "не умеют любить".
Любовный фанатизм, который у Самойловой еще казался чем-то вроде глубинной искренности, в исполнении Боярской уже явно выглядит психическим отклонением, точнее, примитивным защитным механизмом (всемогуществом) .
В конце героиня Боярской выглядит не жертвой, а скорее ожесточенной мстительницей. Она переживает не потерю любви, а проигрыш, унижение, крушение иллюзий относительно своей исключительности.
Когда Анна начинает понимать, что Вронский охладел к ней, ее нарциссическая грандиозность рушится, и она испытывает архаическую ярость.
Боярская удивительно точно играет это состояние, когда Анна едет в карете на вокзал, чтобы покончить с собой. Этот эпизод - почти клиническая иллюстрация ярости нарцисса, переживающего крушение иллюзий о самом себе.
Если самоубийство Анны в исполнении Самойловой можно было понять как безумие отчаяния, то в исполнении Боярской это месть.
- «Вы жестоко пожалеете», - зловеще говорит она Вронскому, уже предвкушая, как она отомстит ему своей смертью.
Тут имеет смысл дословно процитировать текст Толстого.
Вот мысли Анны, когда она понимает, что потеряла свою исключительную значимость для Вронского:
- «И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд - все спасается смертью. Умереть - и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня».
Ключевое слово здесь - стыд. Это нарциссический стыд проигравшего.
Анна кончает с собой не потому, что теряет любовь, а потому, что она оказалась обыкновенной женщиной, одной из многих, соблазненных красивым офицером.
Мысль "меня тоже можно разлюбить" непереносима для ее гордости. Других - можно, но только не меня.
Вот этого факта Анна стыдится и не может пережить - своей обыкновенности, ибо для нарцисса это означает смертельно уязвленное самолюбие.
В версии Самойловой зрителю было трудно понять, как она могла выбрать столь страшную смерть.
В версии Боярской этот вопрос не возникает.
Анне Боярской нужна особо жестокая смерть - ведь это ее реванш за унижение. Так она сможет утвердить себя, остаться грандиозной в глазах Вронского и отомстить ему невыносимой виной.
Чем ужаснее смерть, тем значительней будет ее образ. И в этом она преуспела, т.е. победила.
В результате Анна осталась исключительной. Цена этой исключительности была ужасна, но нарцисс заплатит любую цену, лишь бы остаться победителем.
Столь сильная зависимость от того, как тебя воспринимают другие, какой образ ты оставляешь в их памяти, характерна для нарцисса.
Самойлова не могла сыграть нарциссизм Анны так ярко, как это сделал Боярская. Возможно, потому, что пятьдесят лет назад нарциссизм еще не был столь частым явлением.
Сергеева Ольга-София