Дядя Саша
Так получилось, что телефонный звонок разрушил все планы, разделил жизнь на до и после. Я улетела на следующий день, чтобы успеть на похороны. Не люблю приезжать на Родину, каждый раз говорю, что больше не приеду, а потом... я не могла иначе, потому что именно он был тем самым взрослым, тем самым тылом, на который я могла положиться будучи в Находке. Он был рядом после смерти папы, ходил на собрания, на выпускной (где шептал маме: «Наша-то, наша, лучше всех!»), встречал и провожал в аэропорту, жарил шашлыки на берегу моря, в детстве я жила в его доме месяцами, доме полном смеха и любви.
Когда я прилетала в прошлый раз и занималась дедом после операции, именно он приезжал за мной дважды в день, чтобы заставить поесть, он отвозил меня на сопку с видом на огни рейда и говорил: «Это твоя Родина, Журавленок!» Он делился со мной тем, о чем не знали сыновья и рассказывал-рассказывал... Моего дяди не стало в одну минуту. Невозможно рано, что там 61 год. И еще жива его мать, осиротевшая, потерявшая обоих сыновей. Спустя 30 лет она приняла меня, попросила остаться с ней и, как будто спешила рассказать все о папе, о дяде за те несколько дней, что я была там.
Брат встретил меня в аэропорту, прижал к себе и уткнулся в шею. Мой старший брат никогда не плачет, не говорит о сокровенном, все держит в себе, шептал мне «спасибо, что рядом». А дома нас ждал младший брат. Они двоюродные, но самые родные. Они мои сокровища и бестолочи, и вот сейчас я поняла, какой они надежный тыл.
- Ребята, а ведь я впервые тут, в Находке, без взрослых.
- Сестренка, мы тоже впервые тут без взрослых, - заметил младший.
- Теперь мы тут взрослые, - вздохнул старший.
И мы плакали все вместе, а братья вытирали мне слезы и обнимали. И это был момент такой близости и откровенности, которую мы только могли себе позволить в своем горе. И старший мой брат сказал мне то, что будет навсегда со мной в тяжелые моменты. Да и я ему тоже.
Я рыдала в младшего брата на похоронах, как в подушку, а он коршуном охранял меня от дальних знакомых и их неуместного любопытства.
Смерть обнажает, то что мы скрываем. И я не хотела бы знать всего, что знаю сейчас, но так уж вышло.
Самолет оторвался от полосы, и я представила, как сейчас братья задрали головы в небо и нажала «отправить»:
*Я улетела. И непременно никогда больше не приеду*
Когда я прилетала в прошлый раз и занималась дедом после операции, именно он приезжал за мной дважды в день, чтобы заставить поесть, он отвозил меня на сопку с видом на огни рейда и говорил: «Это твоя Родина, Журавленок!» Он делился со мной тем, о чем не знали сыновья и рассказывал-рассказывал... Моего дяди не стало в одну минуту. Невозможно рано, что там 61 год. И еще жива его мать, осиротевшая, потерявшая обоих сыновей. Спустя 30 лет она приняла меня, попросила остаться с ней и, как будто спешила рассказать все о папе, о дяде за те несколько дней, что я была там.
Брат встретил меня в аэропорту, прижал к себе и уткнулся в шею. Мой старший брат никогда не плачет, не говорит о сокровенном, все держит в себе, шептал мне «спасибо, что рядом». А дома нас ждал младший брат. Они двоюродные, но самые родные. Они мои сокровища и бестолочи, и вот сейчас я поняла, какой они надежный тыл.
- Ребята, а ведь я впервые тут, в Находке, без взрослых.
- Сестренка, мы тоже впервые тут без взрослых, - заметил младший.
- Теперь мы тут взрослые, - вздохнул старший.
И мы плакали все вместе, а братья вытирали мне слезы и обнимали. И это был момент такой близости и откровенности, которую мы только могли себе позволить в своем горе. И старший мой брат сказал мне то, что будет навсегда со мной в тяжелые моменты. Да и я ему тоже.
Я рыдала в младшего брата на похоронах, как в подушку, а он коршуном охранял меня от дальних знакомых и их неуместного любопытства.
Смерть обнажает, то что мы скрываем. И я не хотела бы знать всего, что знаю сейчас, но так уж вышло.
Самолет оторвался от полосы, и я представила, как сейчас братья задрали головы в небо и нажала «отправить»:
*Я улетела. И непременно никогда больше не приеду*