Парщиков
Оригинал взят у avmalgin в Парщиков
Сегодня исполнилось бы 60 лет моему другу Алексею Парщикову. Но уже пять лет, как его нет. Это был подлинный, настоящий поэт и хороший человек. Не могу вспомнить, кто нас познакомил. Скорей всего, Андрей Андреевич Вознесенский, тоже, увы, покойный. Все восьмидесятые годы мы тесно дружили. Это был замечательный круг талантливых молодых людей - Парщиков, Еременко, Нина Искренко, Жданов, Юра Арабов, Витя Коркия, многие другие, менее известные, может быть, но очень одаренные люди. Увы, безгласные тогда - советская власть не только не желала их издавать, но еще зачем-то и пакостила при каждом удобном случае. Пригов еще, но он был постарше.
Мне довелось быть организатором нескольких вечеров, где основным участником был Парщиков. Каждый раз что-то происходило нехорошее. Во время одного вечера, который я вел в театре на Таганке - прямо со служебной стоянки непостижимым образом угнали мою машину. Потом был варварски отмененный вечер в ЦДРИ.
Вообще этот вечер я готовил с огромной кровью. Для начала, чтобы убедить довольно косное руководство клуба, я тряс у них перед носом удостоверением "Литгазеты", потом надо было совместить всех участников в одном месте (у каждого ж свои планы), с каждым обсудить его часть программы, чтобы как-то все связать, потом надо было организовать доставку и расстановку на сцене гигантских холстов Шерстюка, ну и соответственно пригласить правильную публику типа А.А.Вознесенского, зарубежных корреспондентов и т.д. Однако за час до начала, когда мы все уже находились внутри, а публика начала съезжаться, из соседнего дома (то есть с Лубянки) пришел к директору ЦДРИ человек с полномочиями и вечер тут же отменили "по техническим причинам". ЦДРИ закрыли полностью, включая ресторан, на дверях так и написали "По техническим причинам клуб сегодня закрыт". Лучше бы они этого не делали. Потому что толпа, которую не пускали внутрь, постепенно запрудила всю Пушечную улицу, и когда из дверей появился Гребенщиков и сел в такси, люди подняли его - вместе с машиной - и на руках какое-то время эту машину буквально несли. При этом звучали самые что ни на есть антисоветские лозунги. Парщиков, глядя на это дело, тогда мне тихо сказал: "Все, на этом наши карьеры закончились".
А через неделю состоялся апрельский пленум ЦК КПСС, на котором Горбачев объявил гласность и перестройку.
Стали издавать молодых, прогрессивных. Но Парщикова этот ветер перемен практически не коснулся. Он не писал про политику, ни словом в своих текстах не обидел советскую власть, но советская власть как не издавала его до перестройки, так и в перестройку не торопилась. Она его просто не понимала.
Парщиков писал такие масштабные, тяжелые, величественные стихи. Я его тексты воспринимал, ну не знаю, как Державинские оды, что ли. Но, в отличие от Державина, у Парщикова в стихах были скрытые смыслы, целые пласты, вскрывать которые - один за другим - было очень интересно. У него там то бушевали стихии, то вдруг он увеличивал какого-нибудь кузнечика до размеров циклопа и препарировал его, потом снова гром, молния, разверзание небес. Это были стихи, прямо скажем, на любителя. Кстати, читал он их сам не очень хорошо.
Парщиков отвез меня в Киев. Ни до, ни после я в Киеве больше не был, но те четыре дня запомнил отчетливо. Экскурсоводом по городу был Алексей. Оказывается, он закончил Киевскую сельхозакадемию (кто бы мог подумать). Он знал, что показать, и с кем познакомить. Незабываемая поездка.
Когда у нас родилась дочь, Алексей с Олей Свибловой отдавали нам, по мере вырастания их сына Тимофея, его вещи. Все мы были небогаты, да и в магазинах было пусто. А Ольга иногда ездила по своим искусствоведческим делам в Финляндию, и привозила оттуда для детей одежду.
В 1988 году я отмечал у себя дома свое тридцатилетие. В числе гостей был Евгений Александрович Евтушенко, приехавший с молодой женой Машей. Не помню деталей, но Парщиков как-то неосторожно себя повел, как-то слишком долго уединялся с Машей то на балконе, то на кухне, и у классика произошла вспышка ревности. Был скандал, после которого Алексей выглядел точно таким же растерянным, как тогда у дверей ЦДРИ. Вроде бы ничего дурного не замышлял, а попал под каток. Как обычно.
Вообще лихость и застенчивость как-то странно в нем сочетались, сменяя друг друга постоянно.
Потом был его развод и отъезд в Америку, где, говорят, он был нищ. Откладывая в месяц по доллару, он сумел купить себе велосипед, после чего велосипед немедленно украли. Потом я однажды гостил в Швейцарии у писателя Гальперина. Он мне сказал, что где-то неподалеку живет Парщиков. Мы ему позвонили и позвали, но у того не нашлось достаточно денег на электричку. Когда я поселился на Ленинградке, я вдруг столкнулся с Парщиковым в нашем дворе, он на какое-то время приехал в Москву и поселился в соседнем доме, окно в окно, бывают же такие совпадения. Приходя с работы, я шел на кухню, выглядывал в окно и почти всякий раз видел Парщикова, склоненного за работой в ярко освещенном окне. Пару раз с помощью жестов я привлекал его внимание, и он заходил ко мне выпить алкогольных напитков.
Перед самым моим отъездом в Италию мы встретились на каком-то литературном вечере в Москве. Он был болен, его было трудно узнать. Он был весь перекошенный, прохрипел, что это не инсульт, как может показаться, а результат неудачной операции. Мне показалось, что он был настолько рад встрече, что почти заплакал.
Обменялись новыми номерами телефонов.
И ни разу ими не воспользовались.
Сегодня исполнилось бы 60 лет моему другу Алексею Парщикову. Но уже пять лет, как его нет. Это был подлинный, настоящий поэт и хороший человек. Не могу вспомнить, кто нас познакомил. Скорей всего, Андрей Андреевич Вознесенский, тоже, увы, покойный. Все восьмидесятые годы мы тесно дружили. Это был замечательный круг талантливых молодых людей - Парщиков, Еременко, Нина Искренко, Жданов, Юра Арабов, Витя Коркия, многие другие, менее известные, может быть, но очень одаренные люди. Увы, безгласные тогда - советская власть не только не желала их издавать, но еще зачем-то и пакостила при каждом удобном случае. Пригов еще, но он был постарше.
Мне довелось быть организатором нескольких вечеров, где основным участником был Парщиков. Каждый раз что-то происходило нехорошее. Во время одного вечера, который я вел в театре на Таганке - прямо со служебной стоянки непостижимым образом угнали мою машину. Потом был варварски отмененный вечер в ЦДРИ.
Вообще этот вечер я готовил с огромной кровью. Для начала, чтобы убедить довольно косное руководство клуба, я тряс у них перед носом удостоверением "Литгазеты", потом надо было совместить всех участников в одном месте (у каждого ж свои планы), с каждым обсудить его часть программы, чтобы как-то все связать, потом надо было организовать доставку и расстановку на сцене гигантских холстов Шерстюка, ну и соответственно пригласить правильную публику типа А.А.Вознесенского, зарубежных корреспондентов и т.д. Однако за час до начала, когда мы все уже находились внутри, а публика начала съезжаться, из соседнего дома (то есть с Лубянки) пришел к директору ЦДРИ человек с полномочиями и вечер тут же отменили "по техническим причинам". ЦДРИ закрыли полностью, включая ресторан, на дверях так и написали "По техническим причинам клуб сегодня закрыт". Лучше бы они этого не делали. Потому что толпа, которую не пускали внутрь, постепенно запрудила всю Пушечную улицу, и когда из дверей появился Гребенщиков и сел в такси, люди подняли его - вместе с машиной - и на руках какое-то время эту машину буквально несли. При этом звучали самые что ни на есть антисоветские лозунги. Парщиков, глядя на это дело, тогда мне тихо сказал: "Все, на этом наши карьеры закончились".
А через неделю состоялся апрельский пленум ЦК КПСС, на котором Горбачев объявил гласность и перестройку.
Стали издавать молодых, прогрессивных. Но Парщикова этот ветер перемен практически не коснулся. Он не писал про политику, ни словом в своих текстах не обидел советскую власть, но советская власть как не издавала его до перестройки, так и в перестройку не торопилась. Она его просто не понимала.
Парщиков писал такие масштабные, тяжелые, величественные стихи. Я его тексты воспринимал, ну не знаю, как Державинские оды, что ли. Но, в отличие от Державина, у Парщикова в стихах были скрытые смыслы, целые пласты, вскрывать которые - один за другим - было очень интересно. У него там то бушевали стихии, то вдруг он увеличивал какого-нибудь кузнечика до размеров циклопа и препарировал его, потом снова гром, молния, разверзание небес. Это были стихи, прямо скажем, на любителя. Кстати, читал он их сам не очень хорошо.
Парщиков отвез меня в Киев. Ни до, ни после я в Киеве больше не был, но те четыре дня запомнил отчетливо. Экскурсоводом по городу был Алексей. Оказывается, он закончил Киевскую сельхозакадемию (кто бы мог подумать). Он знал, что показать, и с кем познакомить. Незабываемая поездка.
Когда у нас родилась дочь, Алексей с Олей Свибловой отдавали нам, по мере вырастания их сына Тимофея, его вещи. Все мы были небогаты, да и в магазинах было пусто. А Ольга иногда ездила по своим искусствоведческим делам в Финляндию, и привозила оттуда для детей одежду.
В 1988 году я отмечал у себя дома свое тридцатилетие. В числе гостей был Евгений Александрович Евтушенко, приехавший с молодой женой Машей. Не помню деталей, но Парщиков как-то неосторожно себя повел, как-то слишком долго уединялся с Машей то на балконе, то на кухне, и у классика произошла вспышка ревности. Был скандал, после которого Алексей выглядел точно таким же растерянным, как тогда у дверей ЦДРИ. Вроде бы ничего дурного не замышлял, а попал под каток. Как обычно.
Вообще лихость и застенчивость как-то странно в нем сочетались, сменяя друг друга постоянно.
Потом был его развод и отъезд в Америку, где, говорят, он был нищ. Откладывая в месяц по доллару, он сумел купить себе велосипед, после чего велосипед немедленно украли. Потом я однажды гостил в Швейцарии у писателя Гальперина. Он мне сказал, что где-то неподалеку живет Парщиков. Мы ему позвонили и позвали, но у того не нашлось достаточно денег на электричку. Когда я поселился на Ленинградке, я вдруг столкнулся с Парщиковым в нашем дворе, он на какое-то время приехал в Москву и поселился в соседнем доме, окно в окно, бывают же такие совпадения. Приходя с работы, я шел на кухню, выглядывал в окно и почти всякий раз видел Парщикова, склоненного за работой в ярко освещенном окне. Пару раз с помощью жестов я привлекал его внимание, и он заходил ко мне выпить алкогольных напитков.
Перед самым моим отъездом в Италию мы встретились на каком-то литературном вечере в Москве. Он был болен, его было трудно узнать. Он был весь перекошенный, прохрипел, что это не инсульт, как может показаться, а результат неудачной операции. Мне показалось, что он был настолько рад встрече, что почти заплакал.
Обменялись новыми номерами телефонов.
И ни разу ими не воспользовались.