так похоже на самару
Оригинал взят у samarzev в И ОНА ПОСМОТРЕЛА
ПОСМОТРИ ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
22 года назад 22 августа стояла ровно такая же погода - перемирие осени с летом, опустошенность после короткой битвы. Дозвонился М.Т., мы с ним когда то сидели рядом на скамье амфитиатром Куйбышевского авиационного, в Москву он въехал, женившись, развелся и сейчас был музыкальным импрессарио одновременно с инженерным дипломом получив еще и корочки "пианист-исполнитель".
"Давай в 12 на Маяковке?".
С Маяковки мы двинулись по Горького, пустой от машин, пустой уже решением победителей. Шли, со всеми братаясь по середине проезжей части. Никаких зевак - все присоединялись, мелькнуло даже несколько фартуков от "МакДоналдс". У гостиницы "Москва" (еще аутентичной) на импровизированный помост взбегал Познер в чем-то, похожем на "болонью", но, само собою, шикарней. Его сменил, вырывая микрофон, триумфатор Костя Боровой. Часть потока тут же заполнила Охотный ряд, спеша к Лубянке. Но спешить не получалось, двигались как бы в густом и донельзя радушном киселе. А там, куда мы спешили, уже выстроилось полукольцо добровольцев, не пуская к Идолу. Никто не роптал, не мучался, оставался незакрытым проход к Новой и Старым площадям, а как там? Там несколько возбужденных дергали за медные ручки входа в ЦК, потом один из дергающих лупанул по застекленной вывеске, я зачем-то бросился его оттаскивать, меня поддержали. Но это было смешно и мелко, центральная же сцена - вокруг стакана с Феликсом - по-прежнему пустовала.
Вдруг из-за угла дредноута (Солженицын во "В круге первом" так обозвал бывшее здание страхового общества "Россия" - дредноут, который собрался взрывать дипломат предатель Володин) показался человечек с ведерком и стремянкой. К нему кинулись с десяток подростков, расталкивая добровольцев на страже порядка, догадываясь, что ни какой это не переодетый чекист, не провокатор, а вовсе даже и наоборот . Они выхватили у энтузиаста ведро с олифой и пока тот бегал за вторым, размашисто вывели по цоколю страшилища "Свободу Валерии Новодворской" (все дни путча она-таки провела в СИЗО), но восклицательный знак лишь подразумевался - не рассчитали.
По стремянке, приставленной к "стакану" взобралась парочка самых отчаянных. Им доставили еще одну емкость с краской, начался Голливуд - залитый белым Феликс стоял как бы в остатках вдавленного в рожу торта, ему перемазали шинель, от постамента же вообще пахло сметаной.
- Едем к нам, - у Михаила пересохло в горле, - Нэлечка соорудила знаешь какой обед! А это (он ткнул в мальцов с краской) все равно, что смерти ждать.
Коньково - свет не ближний, аппетит зверел по нарастающей. Нэля - копия с крышечки сыра "Виола" - ворковала, требуя подробностей. Мы перебивали друг друга, чокаясь ледяной "Столичной", затем остатками коньяка, откуда-то всплывшим "Спотыкачом" (его бы на морозе, среди сброшенных лыж на той стороне Волги, воздухом же и закусывая, но разве не сойдет уютная двушечка с окраинным столичным затрапезом из окон в липах, осинах и тополищах - пух уже отдан, выдоен, смят, сожжен, запахи, только запахи, приторных магнолий не надо, август всего лишь, предвкусие медовых паутин... ).
Периодически Мишутка мой вскакивал и хищно седлая вертящееся круглое сиденье у пианино, долбил его Моцартом, итальянцами всех мастей и бемолей, переходящими в Гершвина, Брамса, битлов, инструмент изнемогал чуть ли не как Има Сумак с ее четырьмя октавами. Раздать, взбить пену, за все эти "цыц!" "стоять!" "лицом к стене"! - долбано-терпежное, за всю лиственную смерзшуюся гниль на которой поскользнуться, теряя вестибулярную девственность, раз плюнуть.
Вас, бронированные пофигисты из лягушатников позднесоветского детсада, Вас не проймешь. "Свобода нужна лишь рабам" - да, вброшу свою финку: "Воздух нужен только мертвым!". Антропологическая катастрофа - это не аптека за каждым углом, это ухабы ваших извилин, это коррекция ваших микрососудов, нефтеносных, брошенных, якобы новых, якобы это кровь, а не углеводородная слизь...
Светлая муть, разве светлая муть не иллюзия? Грохот метро казался свистом крови в ушах, я еле вырвался из одного праздничного невода, чтобы успеть к вылову самого полного на Лубянку, с которой мы постыдно смылись обедать - в толпы у вокруг заляпанного олифой Палача, пародию на жертвенного агнца напротив конторы своего имени. Вырвался - и успел.
О самОй трехчастной драме вздергиванья статуи понаписаны сопки. горы и холмы "светлой мути" - есть и у меня горсточка : пик распада ТОЙ ЖИЗНИ высвечен сенсорами не менее 20 тысяч жаждущих непосредственно и миллионами потерянных по дороге к этим символическим суткам без пауз. Самой-самой правдивой правды нет, просто не было, правда, как и победа - это процесс, ему до финиша еще ох сколько ползков и перебежек!
Добавлю ни у кого больше не встреченную деталь, вот она:
когда четвертый из четырех болтов (толщиной с футбольную штангу), крепящих подошвы Идола к "стакану", допилили , дрогнули тросы на шее Чахоточного и он повис в жалкой позе падающего назад, всю площадь, весь рев и свист перекрыл повелительный баритон, повелительнее, чем экскаваторный ковш:
- ФЕЛИКС! ПОСМОТРИ ПОСЛЕДНИЙ РАЗ НА КРЕМЛЬ!!!
И статуя чуть покачнулась, как бы кивая Никольской башне в конце одноименной улицы.
Без мегафона, без рупора, без ретрансляторов - откуда, откуда голос?
КРЕМЛЬ, ОЧЕРЕДЬ ЗА ТОБОЙ!!!
ПОСМОТРИ ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
22 года назад 22 августа стояла ровно такая же погода - перемирие осени с летом, опустошенность после короткой битвы. Дозвонился М.Т., мы с ним когда то сидели рядом на скамье амфитиатром Куйбышевского авиационного, в Москву он въехал, женившись, развелся и сейчас был музыкальным импрессарио одновременно с инженерным дипломом получив еще и корочки "пианист-исполнитель".
"Давай в 12 на Маяковке?".
С Маяковки мы двинулись по Горького, пустой от машин, пустой уже решением победителей. Шли, со всеми братаясь по середине проезжей части. Никаких зевак - все присоединялись, мелькнуло даже несколько фартуков от "МакДоналдс". У гостиницы "Москва" (еще аутентичной) на импровизированный помост взбегал Познер в чем-то, похожем на "болонью", но, само собою, шикарней. Его сменил, вырывая микрофон, триумфатор Костя Боровой. Часть потока тут же заполнила Охотный ряд, спеша к Лубянке. Но спешить не получалось, двигались как бы в густом и донельзя радушном киселе. А там, куда мы спешили, уже выстроилось полукольцо добровольцев, не пуская к Идолу. Никто не роптал, не мучался, оставался незакрытым проход к Новой и Старым площадям, а как там? Там несколько возбужденных дергали за медные ручки входа в ЦК, потом один из дергающих лупанул по застекленной вывеске, я зачем-то бросился его оттаскивать, меня поддержали. Но это было смешно и мелко, центральная же сцена - вокруг стакана с Феликсом - по-прежнему пустовала.
Вдруг из-за угла дредноута (Солженицын во "В круге первом" так обозвал бывшее здание страхового общества "Россия" - дредноут, который собрался взрывать дипломат предатель Володин) показался человечек с ведерком и стремянкой. К нему кинулись с десяток подростков, расталкивая добровольцев на страже порядка, догадываясь, что ни какой это не переодетый чекист, не провокатор, а вовсе даже и наоборот . Они выхватили у энтузиаста ведро с олифой и пока тот бегал за вторым, размашисто вывели по цоколю страшилища "Свободу Валерии Новодворской" (все дни путча она-таки провела в СИЗО), но восклицательный знак лишь подразумевался - не рассчитали.
По стремянке, приставленной к "стакану" взобралась парочка самых отчаянных. Им доставили еще одну емкость с краской, начался Голливуд - залитый белым Феликс стоял как бы в остатках вдавленного в рожу торта, ему перемазали шинель, от постамента же вообще пахло сметаной.
- Едем к нам, - у Михаила пересохло в горле, - Нэлечка соорудила знаешь какой обед! А это (он ткнул в мальцов с краской) все равно, что смерти ждать.
Коньково - свет не ближний, аппетит зверел по нарастающей. Нэля - копия с крышечки сыра "Виола" - ворковала, требуя подробностей. Мы перебивали друг друга, чокаясь ледяной "Столичной", затем остатками коньяка, откуда-то всплывшим "Спотыкачом" (его бы на морозе, среди сброшенных лыж на той стороне Волги, воздухом же и закусывая, но разве не сойдет уютная двушечка с окраинным столичным затрапезом из окон в липах, осинах и тополищах - пух уже отдан, выдоен, смят, сожжен, запахи, только запахи, приторных магнолий не надо, август всего лишь, предвкусие медовых паутин... ).
Периодически Мишутка мой вскакивал и хищно седлая вертящееся круглое сиденье у пианино, долбил его Моцартом, итальянцами всех мастей и бемолей, переходящими в Гершвина, Брамса, битлов, инструмент изнемогал чуть ли не как Има Сумак с ее четырьмя октавами. Раздать, взбить пену, за все эти "цыц!" "стоять!" "лицом к стене"! - долбано-терпежное, за всю лиственную смерзшуюся гниль на которой поскользнуться, теряя вестибулярную девственность, раз плюнуть.
Вас, бронированные пофигисты из лягушатников позднесоветского детсада, Вас не проймешь. "Свобода нужна лишь рабам" - да, вброшу свою финку: "Воздух нужен только мертвым!". Антропологическая катастрофа - это не аптека за каждым углом, это ухабы ваших извилин, это коррекция ваших микрососудов, нефтеносных, брошенных, якобы новых, якобы это кровь, а не углеводородная слизь...
Светлая муть, разве светлая муть не иллюзия? Грохот метро казался свистом крови в ушах, я еле вырвался из одного праздничного невода, чтобы успеть к вылову самого полного на Лубянку, с которой мы постыдно смылись обедать - в толпы у вокруг заляпанного олифой Палача, пародию на жертвенного агнца напротив конторы своего имени. Вырвался - и успел.
О самОй трехчастной драме вздергиванья статуи понаписаны сопки. горы и холмы "светлой мути" - есть и у меня горсточка : пик распада ТОЙ ЖИЗНИ высвечен сенсорами не менее 20 тысяч жаждущих непосредственно и миллионами потерянных по дороге к этим символическим суткам без пауз. Самой-самой правдивой правды нет, просто не было, правда, как и победа - это процесс, ему до финиша еще ох сколько ползков и перебежек!
Добавлю ни у кого больше не встреченную деталь, вот она:
когда четвертый из четырех болтов (толщиной с футбольную штангу), крепящих подошвы Идола к "стакану", допилили , дрогнули тросы на шее Чахоточного и он повис в жалкой позе падающего назад, всю площадь, весь рев и свист перекрыл повелительный баритон, повелительнее, чем экскаваторный ковш:
- ФЕЛИКС! ПОСМОТРИ ПОСЛЕДНИЙ РАЗ НА КРЕМЛЬ!!!
И статуя чуть покачнулась, как бы кивая Никольской башне в конце одноименной улицы.
Без мегафона, без рупора, без ретрансляторов - откуда, откуда голос?
КРЕМЛЬ, ОЧЕРЕДЬ ЗА ТОБОЙ!!!