интересно!
Оригинал взят у v_strane_i_mire в Мемуары израильтянина, "шестидесятника" Михаила Хейфица о 60--70-х годах
http://berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer2/Hejfec1.php
http://berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer3/Hejfec1.php
http://berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer4/Hejfec1.php
О Хейфице на википедии - http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B5%D0%B9%D1%84%D0%B5%D1%86,_%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB_%D0%A0%D1%83%D0%B2%D0%B8%D0%BC%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
"Теперь, можно, пожалуй, вернуться к моей собственно литературной жизни в те же годы.
Совершенно неожиданно - как постоянно случалось в моей судьбе - возникла первая (и единственная изданная в СССР) моя книга.
Ей предшествовала парадоксально-странная встреча.
В Союзе писателей объявили, что предстоит выступление приехавшего из столицы знаменитого приключенца Романа Кима. Я решил посетить эту встречу: вдруг удастся заинтересовать москвича моим «Клеточниковым». Посему взял рукопись с собой.
Ким оказался человеком с безумно интересной биографией. Как я понял из его рассказа, кореец по национальности заинтересовал советскую внешнюю разведку в 20-е годы. «Я видел в коридоре, - рассказывал он, - как вели на допрос Сиднея Рейли». Очень Ким обижался на начальство, что сценарий телефильма «Операция «Трест» (или - «Синдикат»?) доверило писать не ему: «Я же всех персонажей лично знал…» Насколько я понял - хотя об этом он не помянул - его изъяли из обращения, когда громили всю разведку, т. е. в 1938 году, но - почему-то пощадили, не расстреляли (я понял так, что причиной - редкостная специализация, вряд ли многие в ИНО ОГПУ знали корейский язык! - спасла жизнь и профессию, и, по-моему, он ещё сидел, когда снова был привлечен к операциям на Востоке). После ухода из органов, как многие разведчики, переключился на художественную литературу, но не на книги мемуарного плана (это, видимо, считалось секретом), а на чистые детективы - благо имел возможность читать зарубежные книжки про шпионов и сыщиков и подражать им, не встречая в Союзе серьезной конкуренции.
Закончил своё выступление Ким так:
- Скажите, пожалуйста, почему у вас в Ленинграде совсем нет приключенцев?
Я подошёл, когда он кончил доклад, и сказал:
- В Ленинграде есть приключенцы. Только здешние издатели их начисто не хотят печатать. Вот я, к примеру, приключенец, и у меня есть при себе повесть… Не хотите ли познакомиться?
- Давайте. Позвоните мне через день, - и дал номер телефона в «Астории».
Ужасно хотелось позвонить побыстрее, но я ждал условленного дня. Наконец, «послезавтра наступило», я пошёл к уличному телефону-автомату (своего аппарата у меня, разумеется, не имелось - домашний телефон считался невиданной роскошью. Из моих знакомых телефон дома имелся только у Бориса Стругацкого, но и тот - через блокиратор с соседом, т. е. им дали один номер на две квартиры: когда один абонемент звонил, другой должен был дожидаться окончания разговора).
- Говорит Михаил Хейфец. Вы меня помните?
- Где вы были все дни?! Немедленно приезжайте в «Асторию»…
(Должен признаться - ни до, ни, кажется, после я не смел посещать питерские гостиницы фирмы «Интурист», туда меня не пропустил бы ни один портье).
Являюсь, и первое, что слышу в дверях:
- Если бы Госиздатом руководил по-прежнему Лев Борисович Каменев, Вы недолго бы ждали выхода своей книжки…
Немного представьте себе то время! Имена Зиновьева и Каменева (уж тем более - Льва Троцкого) не звучали так одиозно-устрашающе, как раньше, но всё-таки… Ну, примерно, как имя Люцифера или Асмодея в устах правоверного христианина. И вдруг - услышать такое от незнакомого человека!! (Тем паче, что для себя самого я придерживался чрезвычайно высокого мнения об издательской деятельности Каменева, особенно в легендарной «Academia»). То есть - остолбенел сразу.
Конечно, это был рассчитанный трюк старого разведчика. Далее мы сидели, болтали, и он нахваливал мою рукопись, а потом выразился так:
- Я возьму её в Москву. Покажу своему редактору, Александру Яковлевичу Строеву, в «Молодой гвардии». И буду рекомендовать к изданию. Думаю, он меня послушает…
О большем, разумеется, я мечтать не смел.
Примерно через полгода решил ему о себе напомнить - подумал, что такого срока издательству хватит, чтоб разобраться, нужна им моя книжка или нет. Звонить не стал - но воспользовался каким-то предлогом и поехал в Москву лично. Зашёл в издательство и отыскал Строева в одном из тесных кабинетов.
Строев оказался невысоким, седым, пожилым евреем. Уже потом я узнал, что в 30-е годы Александр Яковлевич служил главным редактором в «Пионерской правде». Собственно, видимо, с тех пор он состоял в номенклатуре работников ЦК ВЛКСМ, и поэтому они как бы вынуждены были держать еврея в штате «Молодой гвардии», в издательстве принципиально «русофильском», «патриотическом» (в те годы как раз зарождалось общественное течение, оформившееся позже в «Русскую партию» - и зарождалось именно в «Молодой гвардии»).
- Да, я помню Вашу рукопись. И Роман Николаевич очень её нахваливал… А Вы пойдёте на панихиду?
- Не понял…
- Роман Николаевич умер. Вчера. Панихида сегодня в Союзе писателей. Вы что, не слышали?..
Так и не удалось мне вторично поговорить с Кимом и поблагодарить его. Строев отвез меня к гробу, мы постояли, а потом он сказал:
- Вернитесь в издательство. Ради Романа Николаевича я постараюсь пробить для Вас договор.
Через два или три часа он принёс договор мне на подпись…
***
Конечно, работа над первой книжкой затянулась на годы. Всё-таки для «Костра» я писал её в расчёте на пионеров 5-7 классов, а читатели «Молодой гвардии» - гораздо более взрослая молодёжь. Надо отдать должное Строеву, он заставлял меня работать над текстом вовсю. Настоящий и требовательный редактор! Как полагалось старому комсомольцу, человеком оказался скрытным и осторожным, и долгое время не доверял мне, не откровенничал. Например, осторожно прощупывал - не запрещены ли родной партией упомянутые мною народовольцы, прямо ничего не говорил, но - намекал, намекал… Когда я, дурачок, намеки, наконец, раскусил - прямо ответил, что - нет, не запрещены, и он как-то сразу отошёл… Иногда забавлял меня старинными историями - например, как запретили ему печатать в «Пионерской правде» «Военную тайну» Гайдара (ещё бы, у мальчика-персонажа арестовали отца! Это в 37-м году… И хотя прямо не говорилось, за что конкретно отца взяли, но сочувствие автора лежало явно на стороне пострадавшей семьи… Я никогда не воспринимал повесть Гайдара в этом плане и ещё раз поразился, как зорко читали литературу «проверяльщики». «А как же спасся Гайдар?» - «Да так же, как я. У всех членов политбюро имелись дети, и все читали «Пионерскую правду». А детям - повесть нравилась. Ну, вот и поступило распоряжение - не трогать…»). Иногда он рассказывал старинные анекдоты, типа, например, такого: еврею отказали на райкоме в приёме в партию. «Почему, Моше?» - «Воны спрашувают, чи верно, що я играв на скрипке на свадьбе Петлюры? Ну, признався, играл… Вот и…» - «Дурак ты, Моше! Что, не мог соврать?» - «Не мог. Воны уси там булы…»
Короче, нашли мы взаимопонимание с редактором, полюбил он меня, но многое для еврея-автора сделать - в рамках «Молодой гвардии», естественно, - не мог. Странно, что «Клеточникова» довел-таки до печати. Единственное объяснение - совсем уж не нашлось мне конкурентов среди «лиц коренной национальности». Немодным казалось - писать исторические приключения, жанр считался полузапретным. Собственно, кроме нас с Пикулем, - некого сегодня и вспомнить.
Но - сложилось так, что всё-таки в 1968 году вышла в свет моя первая в Союзе книжка.
Важным и переломным в жизни выглядело событие! Всё-таки вышла повесть отдельным изданием, в центральном издательстве в Москве, и тираж - хоть и считался небольшим (65 тысяч экземпляров) - но распродан в считанные часы: я сам проверил, когда пытался купить в магазинах авторские экземпляры… И, конечно, понимал что книжка моя - не Бог весть что, сочинял её для пионеров - со всеми вытекающими отсюда ограничениями, которые преодолеть не мог, тем не менее - внешний успех виделся оглушительным. По-моему, книга удостоилась не то восьми, не то десяти положительных рецензий в прессе, я и не догадывался тогда, что это считалось - очень много. Казалось бы, проломлена, наконец, дорожка в литературу, сейчас пора двигаться дальше и дальше.
Увы, «дальше» не случилось…
http://berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer2/Hejfec1.php
http://berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer3/Hejfec1.php
http://berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer4/Hejfec1.php
О Хейфице на википедии - http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B5%D0%B9%D1%84%D0%B5%D1%86,_%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB_%D0%A0%D1%83%D0%B2%D0%B8%D0%BC%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
"Теперь, можно, пожалуй, вернуться к моей собственно литературной жизни в те же годы.
Совершенно неожиданно - как постоянно случалось в моей судьбе - возникла первая (и единственная изданная в СССР) моя книга.
Ей предшествовала парадоксально-странная встреча.
В Союзе писателей объявили, что предстоит выступление приехавшего из столицы знаменитого приключенца Романа Кима. Я решил посетить эту встречу: вдруг удастся заинтересовать москвича моим «Клеточниковым». Посему взял рукопись с собой.
Ким оказался человеком с безумно интересной биографией. Как я понял из его рассказа, кореец по национальности заинтересовал советскую внешнюю разведку в 20-е годы. «Я видел в коридоре, - рассказывал он, - как вели на допрос Сиднея Рейли». Очень Ким обижался на начальство, что сценарий телефильма «Операция «Трест» (или - «Синдикат»?) доверило писать не ему: «Я же всех персонажей лично знал…» Насколько я понял - хотя об этом он не помянул - его изъяли из обращения, когда громили всю разведку, т. е. в 1938 году, но - почему-то пощадили, не расстреляли (я понял так, что причиной - редкостная специализация, вряд ли многие в ИНО ОГПУ знали корейский язык! - спасла жизнь и профессию, и, по-моему, он ещё сидел, когда снова был привлечен к операциям на Востоке). После ухода из органов, как многие разведчики, переключился на художественную литературу, но не на книги мемуарного плана (это, видимо, считалось секретом), а на чистые детективы - благо имел возможность читать зарубежные книжки про шпионов и сыщиков и подражать им, не встречая в Союзе серьезной конкуренции.
Закончил своё выступление Ким так:
- Скажите, пожалуйста, почему у вас в Ленинграде совсем нет приключенцев?
Я подошёл, когда он кончил доклад, и сказал:
- В Ленинграде есть приключенцы. Только здешние издатели их начисто не хотят печатать. Вот я, к примеру, приключенец, и у меня есть при себе повесть… Не хотите ли познакомиться?
- Давайте. Позвоните мне через день, - и дал номер телефона в «Астории».
Ужасно хотелось позвонить побыстрее, но я ждал условленного дня. Наконец, «послезавтра наступило», я пошёл к уличному телефону-автомату (своего аппарата у меня, разумеется, не имелось - домашний телефон считался невиданной роскошью. Из моих знакомых телефон дома имелся только у Бориса Стругацкого, но и тот - через блокиратор с соседом, т. е. им дали один номер на две квартиры: когда один абонемент звонил, другой должен был дожидаться окончания разговора).
- Говорит Михаил Хейфец. Вы меня помните?
- Где вы были все дни?! Немедленно приезжайте в «Асторию»…
(Должен признаться - ни до, ни, кажется, после я не смел посещать питерские гостиницы фирмы «Интурист», туда меня не пропустил бы ни один портье).
Являюсь, и первое, что слышу в дверях:
- Если бы Госиздатом руководил по-прежнему Лев Борисович Каменев, Вы недолго бы ждали выхода своей книжки…
Немного представьте себе то время! Имена Зиновьева и Каменева (уж тем более - Льва Троцкого) не звучали так одиозно-устрашающе, как раньше, но всё-таки… Ну, примерно, как имя Люцифера или Асмодея в устах правоверного христианина. И вдруг - услышать такое от незнакомого человека!! (Тем паче, что для себя самого я придерживался чрезвычайно высокого мнения об издательской деятельности Каменева, особенно в легендарной «Academia»). То есть - остолбенел сразу.
Конечно, это был рассчитанный трюк старого разведчика. Далее мы сидели, болтали, и он нахваливал мою рукопись, а потом выразился так:
- Я возьму её в Москву. Покажу своему редактору, Александру Яковлевичу Строеву, в «Молодой гвардии». И буду рекомендовать к изданию. Думаю, он меня послушает…
О большем, разумеется, я мечтать не смел.
Примерно через полгода решил ему о себе напомнить - подумал, что такого срока издательству хватит, чтоб разобраться, нужна им моя книжка или нет. Звонить не стал - но воспользовался каким-то предлогом и поехал в Москву лично. Зашёл в издательство и отыскал Строева в одном из тесных кабинетов.
Строев оказался невысоким, седым, пожилым евреем. Уже потом я узнал, что в 30-е годы Александр Яковлевич служил главным редактором в «Пионерской правде». Собственно, видимо, с тех пор он состоял в номенклатуре работников ЦК ВЛКСМ, и поэтому они как бы вынуждены были держать еврея в штате «Молодой гвардии», в издательстве принципиально «русофильском», «патриотическом» (в те годы как раз зарождалось общественное течение, оформившееся позже в «Русскую партию» - и зарождалось именно в «Молодой гвардии»).
- Да, я помню Вашу рукопись. И Роман Николаевич очень её нахваливал… А Вы пойдёте на панихиду?
- Не понял…
- Роман Николаевич умер. Вчера. Панихида сегодня в Союзе писателей. Вы что, не слышали?..
Так и не удалось мне вторично поговорить с Кимом и поблагодарить его. Строев отвез меня к гробу, мы постояли, а потом он сказал:
- Вернитесь в издательство. Ради Романа Николаевича я постараюсь пробить для Вас договор.
Через два или три часа он принёс договор мне на подпись…
***
Конечно, работа над первой книжкой затянулась на годы. Всё-таки для «Костра» я писал её в расчёте на пионеров 5-7 классов, а читатели «Молодой гвардии» - гораздо более взрослая молодёжь. Надо отдать должное Строеву, он заставлял меня работать над текстом вовсю. Настоящий и требовательный редактор! Как полагалось старому комсомольцу, человеком оказался скрытным и осторожным, и долгое время не доверял мне, не откровенничал. Например, осторожно прощупывал - не запрещены ли родной партией упомянутые мною народовольцы, прямо ничего не говорил, но - намекал, намекал… Когда я, дурачок, намеки, наконец, раскусил - прямо ответил, что - нет, не запрещены, и он как-то сразу отошёл… Иногда забавлял меня старинными историями - например, как запретили ему печатать в «Пионерской правде» «Военную тайну» Гайдара (ещё бы, у мальчика-персонажа арестовали отца! Это в 37-м году… И хотя прямо не говорилось, за что конкретно отца взяли, но сочувствие автора лежало явно на стороне пострадавшей семьи… Я никогда не воспринимал повесть Гайдара в этом плане и ещё раз поразился, как зорко читали литературу «проверяльщики». «А как же спасся Гайдар?» - «Да так же, как я. У всех членов политбюро имелись дети, и все читали «Пионерскую правду». А детям - повесть нравилась. Ну, вот и поступило распоряжение - не трогать…»). Иногда он рассказывал старинные анекдоты, типа, например, такого: еврею отказали на райкоме в приёме в партию. «Почему, Моше?» - «Воны спрашувают, чи верно, що я играв на скрипке на свадьбе Петлюры? Ну, признався, играл… Вот и…» - «Дурак ты, Моше! Что, не мог соврать?» - «Не мог. Воны уси там булы…»
Короче, нашли мы взаимопонимание с редактором, полюбил он меня, но многое для еврея-автора сделать - в рамках «Молодой гвардии», естественно, - не мог. Странно, что «Клеточникова» довел-таки до печати. Единственное объяснение - совсем уж не нашлось мне конкурентов среди «лиц коренной национальности». Немодным казалось - писать исторические приключения, жанр считался полузапретным. Собственно, кроме нас с Пикулем, - некого сегодня и вспомнить.
Но - сложилось так, что всё-таки в 1968 году вышла в свет моя первая в Союзе книжка.
Важным и переломным в жизни выглядело событие! Всё-таки вышла повесть отдельным изданием, в центральном издательстве в Москве, и тираж - хоть и считался небольшим (65 тысяч экземпляров) - но распродан в считанные часы: я сам проверил, когда пытался купить в магазинах авторские экземпляры… И, конечно, понимал что книжка моя - не Бог весть что, сочинял её для пионеров - со всеми вытекающими отсюда ограничениями, которые преодолеть не мог, тем не менее - внешний успех виделся оглушительным. По-моему, книга удостоилась не то восьми, не то десяти положительных рецензий в прессе, я и не догадывался тогда, что это считалось - очень много. Казалось бы, проломлена, наконец, дорожка в литературу, сейчас пора двигаться дальше и дальше.
Увы, «дальше» не случилось…