стругацкие, метод, технология
Оригинал взят у alexander_pavl в Камни по кустам
Я уже писал, что фирменным приёмом братьев Стругацких было исключение из текста обоснований и объяснений происходящего. По свидетельству самого Бориса Натановича, братья открыли этот приём в процессе сочинения «Попытки к бегству» и пришли в востор от открывшихся повествовательных возможностей. Конечно. В определённом смысле слова это было изобретение велосипеда, потому что ещё Чехов в своих рассказах описывал второстепенное, умалчивая о главном, а Хэмингуэй писал, что в текстах следует опускать всё, что только возможно опустить - но при этом автор должен совершенно чётко знать, что именно он опускает. Стругацкие знали, что опускают, и пользовались приёмом «пропуска мотиваций» виртуозно, иногда даже злоупотребляя (с точки зрения рядового, незамысловатого потребителя беллетристики) умолчаниями. Брайан Олдисс, между прочим, был этими шуточками братьев крайне недоволен - ему не хватало, например, в «Трудно быть богом», именно подробных обоснований.
Борхес в «Анализе творчества Герберта Куэйна» и в «Тлён, Укбар, Орбис Терциус» предвосхитил некоторые вещи Стругацких, отрецензировав их ещё до того, как они были написаны, но на то он и Борхес. В свою очередь, Станислав Лем однажды сорвал покров умолчаний с одной из самых знаменитых и «непрозрачных» для поверхностного чтения повестей братьев Стругацких.
Речь идёт, конечно же, о «Пикнике на обочине».
Лем сказал, что эта повесть - единственный текст, вызывающий у него острую зависть. Ему хотелось бы быть автором «Пикника». Кое-что ему не понравилось, и это тоже связано со стремлением братьев наводить тень на плетень, но об этом чуть ниже. А пока - о срыве покровов.
Пан Станислав обратил внимание, что Зона в повести Стругацких изображена очень продуманно. Это не бессвязное нагромождение эффектных фрагментов, которые невесть что означают, а связная картина. Но каков её смысл? Стругацкие уклоняются об объяснений, давая целый веер гипотез, над которыми сами же посмеиваются. Но намёк она всё же дали - с тем, чтобы тут же отклониться в сторону и затенить его, подменив эффектной концепцией «пикника на обочине», которая оригинальна сама по себе, но не очень хорошо укреплена в тексте повести.
По мнению Лема, реальное объяснение ситуации с Зоной высказано одним из второстепенных персонажей, доктором Валентином Пильманом - инопланетные артефакеты должны быть освоены человеческой цивилизацией, чтобы в будущем возникло некое общее поле понимания, чтобы инопланетяне-контактеры не оказись полностью вне человеческих представлений. Содержимое Зоны - обучающие игрушки и «кубики алфавита». Нечто подобное ещё в 40-х годах было предложено Генри Каттнером и Кэтрин Мур в рассказе «Все тенали богоровы», но Стругацкие усложнили и дополнили остроумную идею американских фантастов. По мнению Лема, подготовка к контакту, предполагавшаяся в повести Стругацких, была из-за какой-то технической случайности сорвана, посадка инопланетного зонда с «обучающими» артефактами обернулась катастрофой - например, можно предположить, что автоматический модуль инопланетян (скорее всего, такие «безлюдные» модули рассылались некой цивилизацией в разных направлениях, наудачу) был атакован противоракетной системой землян, долженствующей защищать Запад от Востока или Восток от Запада. Таким образом, противостояние двух сверхдержав сделало бесплодным усилие неведомой цивилизации к Контакту... Обучающие артефакты оказались поломаны, деформированы, негодные для использования. Кстати, что происходит в Зоне, оказавшейся на территории СССР, Стругацкие умалчивают. И ещё кстати - всё же многие артефакты земляне научились использовать для своего блага, хотя, скорее всего, не по назначению.
Всё, о чём писал пан Станислав в своём эссе о повести Стругацких, есть в тексте, но оно скрыто, внимание читателя отвлечено на другие повествовательные элементы. Их - конкрентно судьбу Рэдрика Шхарта, сталкера - Лем счёл беллетристической банальностью и отозвался о ней кисло. И был неправ. Потому что эта линия - ещё одна виртуозная обманка Стругацких.
Стругацкие понимали, что читатель охотно идентифицируется с главным героем, особенно если рассказ идёт от первого лица. А особенно, если повествователь на первых же страницах вызваает симпатию других персонажей. Стругацким было понятно, что читатель - особенно советский читатель, старательно ограждённый советской цензурой от литературного типа «антигероя» в духе протагониста «Путешествия на край ночи» Луи Фердинанда Селина - воспримет Редрика Шухарта, как родного, и потому деградация этого персонажа будет восприниматься «изнутри».
Они полагали, что это будет очень эффектный ход, привести симпатичного (на первых страницах) героя к полному нравственному краху, к падению на самое дно человеческой подлости и гнусности. Фактически - к каннибализму. Но Стругацкие неверно оценили моральную устойчивость советского читателя. Рэдрик Шухарт от первой до последней страницы советско-российскому читателю остался симпатичен и то, что он постепенно превращается в негодяя, никем, в сущности, воспринято не было. Отечественный читатель воспринял Шухарта даже в последней главе «на ура», изобрёл множество оправданий для его подлости и последнюю фразу, ничего не означающую, констатирующую провал и отчаяние, стал повторять, как некий оптимистический лозунг, "улыбку Кабирии" и "лучик света в тёмном царстве".
Другими словами, остроумные братья Стругацкие перехитрили сами себя, переоценив способность своего читателя к построению самостоятельных умозаключений.
Я уже писал, что фирменным приёмом братьев Стругацких было исключение из текста обоснований и объяснений происходящего. По свидетельству самого Бориса Натановича, братья открыли этот приём в процессе сочинения «Попытки к бегству» и пришли в востор от открывшихся повествовательных возможностей. Конечно. В определённом смысле слова это было изобретение велосипеда, потому что ещё Чехов в своих рассказах описывал второстепенное, умалчивая о главном, а Хэмингуэй писал, что в текстах следует опускать всё, что только возможно опустить - но при этом автор должен совершенно чётко знать, что именно он опускает. Стругацкие знали, что опускают, и пользовались приёмом «пропуска мотиваций» виртуозно, иногда даже злоупотребляя (с точки зрения рядового, незамысловатого потребителя беллетристики) умолчаниями. Брайан Олдисс, между прочим, был этими шуточками братьев крайне недоволен - ему не хватало, например, в «Трудно быть богом», именно подробных обоснований.
Борхес в «Анализе творчества Герберта Куэйна» и в «Тлён, Укбар, Орбис Терциус» предвосхитил некоторые вещи Стругацких, отрецензировав их ещё до того, как они были написаны, но на то он и Борхес. В свою очередь, Станислав Лем однажды сорвал покров умолчаний с одной из самых знаменитых и «непрозрачных» для поверхностного чтения повестей братьев Стругацких.
Речь идёт, конечно же, о «Пикнике на обочине».
Лем сказал, что эта повесть - единственный текст, вызывающий у него острую зависть. Ему хотелось бы быть автором «Пикника». Кое-что ему не понравилось, и это тоже связано со стремлением братьев наводить тень на плетень, но об этом чуть ниже. А пока - о срыве покровов.
Пан Станислав обратил внимание, что Зона в повести Стругацких изображена очень продуманно. Это не бессвязное нагромождение эффектных фрагментов, которые невесть что означают, а связная картина. Но каков её смысл? Стругацкие уклоняются об объяснений, давая целый веер гипотез, над которыми сами же посмеиваются. Но намёк она всё же дали - с тем, чтобы тут же отклониться в сторону и затенить его, подменив эффектной концепцией «пикника на обочине», которая оригинальна сама по себе, но не очень хорошо укреплена в тексте повести.
По мнению Лема, реальное объяснение ситуации с Зоной высказано одним из второстепенных персонажей, доктором Валентином Пильманом - инопланетные артефакеты должны быть освоены человеческой цивилизацией, чтобы в будущем возникло некое общее поле понимания, чтобы инопланетяне-контактеры не оказись полностью вне человеческих представлений. Содержимое Зоны - обучающие игрушки и «кубики алфавита». Нечто подобное ещё в 40-х годах было предложено Генри Каттнером и Кэтрин Мур в рассказе «Все тенали богоровы», но Стругацкие усложнили и дополнили остроумную идею американских фантастов. По мнению Лема, подготовка к контакту, предполагавшаяся в повести Стругацких, была из-за какой-то технической случайности сорвана, посадка инопланетного зонда с «обучающими» артефактами обернулась катастрофой - например, можно предположить, что автоматический модуль инопланетян (скорее всего, такие «безлюдные» модули рассылались некой цивилизацией в разных направлениях, наудачу) был атакован противоракетной системой землян, долженствующей защищать Запад от Востока или Восток от Запада. Таким образом, противостояние двух сверхдержав сделало бесплодным усилие неведомой цивилизации к Контакту... Обучающие артефакты оказались поломаны, деформированы, негодные для использования. Кстати, что происходит в Зоне, оказавшейся на территории СССР, Стругацкие умалчивают. И ещё кстати - всё же многие артефакты земляне научились использовать для своего блага, хотя, скорее всего, не по назначению.
Всё, о чём писал пан Станислав в своём эссе о повести Стругацких, есть в тексте, но оно скрыто, внимание читателя отвлечено на другие повествовательные элементы. Их - конкрентно судьбу Рэдрика Шхарта, сталкера - Лем счёл беллетристической банальностью и отозвался о ней кисло. И был неправ. Потому что эта линия - ещё одна виртуозная обманка Стругацких.
Стругацкие понимали, что читатель охотно идентифицируется с главным героем, особенно если рассказ идёт от первого лица. А особенно, если повествователь на первых же страницах вызваает симпатию других персонажей. Стругацким было понятно, что читатель - особенно советский читатель, старательно ограждённый советской цензурой от литературного типа «антигероя» в духе протагониста «Путешествия на край ночи» Луи Фердинанда Селина - воспримет Редрика Шухарта, как родного, и потому деградация этого персонажа будет восприниматься «изнутри».
Они полагали, что это будет очень эффектный ход, привести симпатичного (на первых страницах) героя к полному нравственному краху, к падению на самое дно человеческой подлости и гнусности. Фактически - к каннибализму. Но Стругацкие неверно оценили моральную устойчивость советского читателя. Рэдрик Шухарт от первой до последней страницы советско-российскому читателю остался симпатичен и то, что он постепенно превращается в негодяя, никем, в сущности, воспринято не было. Отечественный читатель воспринял Шухарта даже в последней главе «на ура», изобрёл множество оправданий для его подлости и последнюю фразу, ничего не означающую, констатирующую провал и отчаяние, стал повторять, как некий оптимистический лозунг, "улыбку Кабирии" и "лучик света в тёмном царстве".
Другими словами, остроумные братья Стругацкие перехитрили сами себя, переоценив способность своего читателя к построению самостоятельных умозаключений.