Штрихи к социализации и реализации))
Оригинал взят у nandzed в Штрихи к социализации и реализации))
Слушай Дхарму, как олень слушает музыку.
Размышляй о Дхарме, как кочевник-северянин стрижет овцу.
Медитируй, как немой вкушает яства.
Усердно практикуй Дхарму, как голодный як ест траву.
Обрети плод, как солнце выходит из-за облаков.
Я часто вспоминаю этот рассказ ННР о некоем практике. Что бы ни говорил сам ННР о необходимости социализации)))...
Сначала он был монахом сакяпинского монастыря, в котором, как и в других монастырях, были очень строгие правила. Этот монах совершил очень тяжкое нарушение правил, вступив в связь с женщиной, и его выгнали из монастыря. Он тяжело переживал случившееся и потому ушел подальше от тех мест. Во время странствий он встретил нескольких Учителей, получил от них наставления и стал серьезным практиком. Затем он вернулся в родную деревню, но тамошний монастырь не принял его, и родственники построили ему в горах маленькую хижину для затворничества. Там он прожил несколько лет, тихо практикуя, и все стали называть его Йогин. Однако еще через несколько лет все решили, что он сошел с ума. Как-то раз, делая практику, он стал выбрасывать в окошко свои книги, потом сжег их, разбил все изображения, перевернул все вверх дном и даже дом частично разрушил. Люди стали звать его Помешанный. Затем он исчез, и три года его никто не видел. А потом кто-то совершенно случайно на него натолкнулся. Он жил в очень отдаленном месте, на самой вершине горы. Все удивлялись, как он умудрился выжить и все это время добывать какую-то пищу, ибо там ничего не росло и никто туда не ходил. Поэтому люди заинтересовались и стали его навещать. Хотя он отказывался общаться с людьми, его образ жизни убедил их, что он не сумасшедший. Его перестали звать Помешанным и стали почитать за святого.
Мой дядя, сакяпинский настоятель Кенце Чоки Вангчуг, услышал о нем и, решив его повидать, взял с собой меня и еще несколько человек. До деревни, расположенной у подножия той горы, на которой жил этот странный йогин, мы добирались верхом пятнадцать дней. Дальше пришлось идти пешком. Никакой тропы не было, и взобраться на эту гору было очень трудно. Местные жители рассказали, что несколько дней назад сюда прибыл с визитом очень известный кагюдпинский тулку, но, достигнув цели, вместо наставлений получил град камней, а несколько сопровождавших его монахов получили серьезные ушибы. Еще они предупредили, что у живущего наверху йогина есть собаки, некоторые из которых очень свирепы и могут покусать. Местные жители боялись туда ходить, да и мы, откровенно говоря, наслушавшись всего этого, тоже оробели.
Дядя был очень тучным, и подъем на крутую гору занял у нас много времени, тем более, что тропы не было. Мы все время скользили и сползали по осыпям. Приблизившись к вершине, мы услышали голос, но никакого жилища не было видно. Затем, добравшись почти до самой вершины горы, мы увидели нечто вроде примитивной каменной постройки. Вряд ли можно было назвать ее домом - она скорее походила на большую, крытую камнями собачью конуру с большими отверстиями с трех сторон. Высотой это жилище было меньше человеческого роста. Слышно было, что его обитатель что-то говорит, но мы не могли себе представить, с кем он мог разговаривать. Потом он повернулся, увидел, что мы подходим и тут же притворился спящим, натянув на голову одеяло. Он действительно казался сумасшедшим, но мы осторожно подошли поближе.
Приблизившись вплотную, мы подождали несколько минут, и тогда он вдруг стянул с лица одеяло и посмотрел на нас. Его жуткие, широко раскрытые глаза были налиты кровью, а волосы стояли дыбом. Мне он показался просто ужасным. Он начал говорить, но мы ничего не могли понять, хотя он был таким же тибетцем, как и мы. И дело было не в том, что он говорил на каком-то местном диалекте, которого мы не знали - мы как раз хорошо знали здешний диалект. Он говорил бесперерывно минут пять, но я понял только две фразы. Один раз мне показалось, что он сказал: "посреди гор", но дальше опять ничего нельзя было разобрать. Еще я уловил что-то вроде слов "стоит того" - а дальше опять бессмыслица. Я спросил дядю, что он понял, но тот уловил те же самые два обрывка, и никто из наших спутников больше ничего не разобрал.
Дядя пролез внутрь через самое большое отверстие в каменной стене, возможно, намереваясь попросить благословения, чтобы выяснить, как йогин на это будет реагировать. Хижина была крошечная, а дядя - человек крупный, поэтому он очутился лицом к лицу с вперившим в него свой взгляд странным йогином. У дяди были с собой конфеты, и он подал две из них йогину, который взял только одну. Под боком у него стоял какой-то глиняный горшок. Одну конфету он кинул в горшок, а другую вернул дяде, но тот все еще чего-то ждал. Тогда йогин вытащил из складок своей рваной одежды старую шерстяную тряпку, которая явно служила ему носовым платком, и подал дяде. Дядя почтительно принял дар и продолжал ждать, пока Учитель не бросил на него свирепый взгляд, после чего дядя счел за лучшее удалиться. Затем настал мой черед.
Мне было очень страшно, но я вошел с пачкой печенья, которую дядя дал мне для подношения. Я протянул пачку, но йогин ее не взял. Мне подумалось: "Может быть, надо сначала открыть пачку?" Я открыл ее и протянул ему несколько штук. Он взял одно печенье и бросил в свой горшок. Мне удалось туда заглянуть - в нем была вода и еще много всякой всячины: табак, перец, и дядина конфета вместе с моим печеньем. Не знаю, ел он из этого горшка или только бросал туда все подряд, только в этой лачуге ничто не напоминало об обычных хозяйственных делах вроде приготовления пищи, даже если у ее обитателя таковая имелась. Я еще постоял, размышляя об этом, пока хозяин со свирепым видом не вручил мне что-то вроде полуразбитого глиняного чайника, который он использовал как ночной горшок. Тогда, взяв с собой этот дар, я вышел и присоединился к дяде и остальным, которые дожидались снаружи.
Мы пробыли там всего минут двадцать, а потом стали ждать снаружи. Тогда он вновь начал говорить что-то непонятное и указывать куда-то. Мы сообразили, что он пытается сказать, чтобы мы шли в том направлении. Мы еще подождали, и тогда он вдруг сказал, довольно сердито и совершенно отчетливо: "Лучше бы шли!" Дядя обратился ко мне и всем остальным членам нашей маленькой группы и предложил: "Наверное, стоит сделать, как он говорит!" И все мы пошли в ту сторону, куда показывал это странный йогин. Мы шли совсем в другую сторону, чем та, откуда пришли, не имея ни малейшего представления, куда идем и зачем. Но дядя сказал, что за словами этого Учителя что-то кроется. Спуск был очень трудным, и мы несколько часов добирались до места, где гора поднималась к соседней вершине. В том месте, которое можно назвать седловиной, разделявшей две вершины, рос густой лес, и мы только собирались спуститься туда, как услышали, будто кто-то стонет и кричит. Мы поспешили вперед и нашли охотника, который упал со скалы и сломал ногу. Идти он не мог, и несколько человек из нашей группы понесли его туда, где жила его семья, что было довольно далеко. Дядя предложил остальным вернуться к странному йогину: "Может быть, теперь он даст нам наставление" - сказал он. Но, когда мы приблизились к его хижине, он отнюдь не похвалил нас, а велел убираться.
Слушай Дхарму, как олень слушает музыку.
Размышляй о Дхарме, как кочевник-северянин стрижет овцу.
Медитируй, как немой вкушает яства.
Усердно практикуй Дхарму, как голодный як ест траву.
Обрети плод, как солнце выходит из-за облаков.
Я часто вспоминаю этот рассказ ННР о некоем практике. Что бы ни говорил сам ННР о необходимости социализации)))...
Сначала он был монахом сакяпинского монастыря, в котором, как и в других монастырях, были очень строгие правила. Этот монах совершил очень тяжкое нарушение правил, вступив в связь с женщиной, и его выгнали из монастыря. Он тяжело переживал случившееся и потому ушел подальше от тех мест. Во время странствий он встретил нескольких Учителей, получил от них наставления и стал серьезным практиком. Затем он вернулся в родную деревню, но тамошний монастырь не принял его, и родственники построили ему в горах маленькую хижину для затворничества. Там он прожил несколько лет, тихо практикуя, и все стали называть его Йогин. Однако еще через несколько лет все решили, что он сошел с ума. Как-то раз, делая практику, он стал выбрасывать в окошко свои книги, потом сжег их, разбил все изображения, перевернул все вверх дном и даже дом частично разрушил. Люди стали звать его Помешанный. Затем он исчез, и три года его никто не видел. А потом кто-то совершенно случайно на него натолкнулся. Он жил в очень отдаленном месте, на самой вершине горы. Все удивлялись, как он умудрился выжить и все это время добывать какую-то пищу, ибо там ничего не росло и никто туда не ходил. Поэтому люди заинтересовались и стали его навещать. Хотя он отказывался общаться с людьми, его образ жизни убедил их, что он не сумасшедший. Его перестали звать Помешанным и стали почитать за святого.
Мой дядя, сакяпинский настоятель Кенце Чоки Вангчуг, услышал о нем и, решив его повидать, взял с собой меня и еще несколько человек. До деревни, расположенной у подножия той горы, на которой жил этот странный йогин, мы добирались верхом пятнадцать дней. Дальше пришлось идти пешком. Никакой тропы не было, и взобраться на эту гору было очень трудно. Местные жители рассказали, что несколько дней назад сюда прибыл с визитом очень известный кагюдпинский тулку, но, достигнув цели, вместо наставлений получил град камней, а несколько сопровождавших его монахов получили серьезные ушибы. Еще они предупредили, что у живущего наверху йогина есть собаки, некоторые из которых очень свирепы и могут покусать. Местные жители боялись туда ходить, да и мы, откровенно говоря, наслушавшись всего этого, тоже оробели.
Дядя был очень тучным, и подъем на крутую гору занял у нас много времени, тем более, что тропы не было. Мы все время скользили и сползали по осыпям. Приблизившись к вершине, мы услышали голос, но никакого жилища не было видно. Затем, добравшись почти до самой вершины горы, мы увидели нечто вроде примитивной каменной постройки. Вряд ли можно было назвать ее домом - она скорее походила на большую, крытую камнями собачью конуру с большими отверстиями с трех сторон. Высотой это жилище было меньше человеческого роста. Слышно было, что его обитатель что-то говорит, но мы не могли себе представить, с кем он мог разговаривать. Потом он повернулся, увидел, что мы подходим и тут же притворился спящим, натянув на голову одеяло. Он действительно казался сумасшедшим, но мы осторожно подошли поближе.
Приблизившись вплотную, мы подождали несколько минут, и тогда он вдруг стянул с лица одеяло и посмотрел на нас. Его жуткие, широко раскрытые глаза были налиты кровью, а волосы стояли дыбом. Мне он показался просто ужасным. Он начал говорить, но мы ничего не могли понять, хотя он был таким же тибетцем, как и мы. И дело было не в том, что он говорил на каком-то местном диалекте, которого мы не знали - мы как раз хорошо знали здешний диалект. Он говорил бесперерывно минут пять, но я понял только две фразы. Один раз мне показалось, что он сказал: "посреди гор", но дальше опять ничего нельзя было разобрать. Еще я уловил что-то вроде слов "стоит того" - а дальше опять бессмыслица. Я спросил дядю, что он понял, но тот уловил те же самые два обрывка, и никто из наших спутников больше ничего не разобрал.
Дядя пролез внутрь через самое большое отверстие в каменной стене, возможно, намереваясь попросить благословения, чтобы выяснить, как йогин на это будет реагировать. Хижина была крошечная, а дядя - человек крупный, поэтому он очутился лицом к лицу с вперившим в него свой взгляд странным йогином. У дяди были с собой конфеты, и он подал две из них йогину, который взял только одну. Под боком у него стоял какой-то глиняный горшок. Одну конфету он кинул в горшок, а другую вернул дяде, но тот все еще чего-то ждал. Тогда йогин вытащил из складок своей рваной одежды старую шерстяную тряпку, которая явно служила ему носовым платком, и подал дяде. Дядя почтительно принял дар и продолжал ждать, пока Учитель не бросил на него свирепый взгляд, после чего дядя счел за лучшее удалиться. Затем настал мой черед.
Мне было очень страшно, но я вошел с пачкой печенья, которую дядя дал мне для подношения. Я протянул пачку, но йогин ее не взял. Мне подумалось: "Может быть, надо сначала открыть пачку?" Я открыл ее и протянул ему несколько штук. Он взял одно печенье и бросил в свой горшок. Мне удалось туда заглянуть - в нем была вода и еще много всякой всячины: табак, перец, и дядина конфета вместе с моим печеньем. Не знаю, ел он из этого горшка или только бросал туда все подряд, только в этой лачуге ничто не напоминало об обычных хозяйственных делах вроде приготовления пищи, даже если у ее обитателя таковая имелась. Я еще постоял, размышляя об этом, пока хозяин со свирепым видом не вручил мне что-то вроде полуразбитого глиняного чайника, который он использовал как ночной горшок. Тогда, взяв с собой этот дар, я вышел и присоединился к дяде и остальным, которые дожидались снаружи.
Мы пробыли там всего минут двадцать, а потом стали ждать снаружи. Тогда он вновь начал говорить что-то непонятное и указывать куда-то. Мы сообразили, что он пытается сказать, чтобы мы шли в том направлении. Мы еще подождали, и тогда он вдруг сказал, довольно сердито и совершенно отчетливо: "Лучше бы шли!" Дядя обратился ко мне и всем остальным членам нашей маленькой группы и предложил: "Наверное, стоит сделать, как он говорит!" И все мы пошли в ту сторону, куда показывал это странный йогин. Мы шли совсем в другую сторону, чем та, откуда пришли, не имея ни малейшего представления, куда идем и зачем. Но дядя сказал, что за словами этого Учителя что-то кроется. Спуск был очень трудным, и мы несколько часов добирались до места, где гора поднималась к соседней вершине. В том месте, которое можно назвать седловиной, разделявшей две вершины, рос густой лес, и мы только собирались спуститься туда, как услышали, будто кто-то стонет и кричит. Мы поспешили вперед и нашли охотника, который упал со скалы и сломал ногу. Идти он не мог, и несколько человек из нашей группы понесли его туда, где жила его семья, что было довольно далеко. Дядя предложил остальным вернуться к странному йогину: "Может быть, теперь он даст нам наставление" - сказал он. Но, когда мы приблизились к его хижине, он отнюдь не похвалил нас, а велел убираться.