Геннадий Шевченко. Побег из коридоров МИДа
из текста этого видно, что ни для хозяев власти,,
ни для правоохрангителей-правоприменителей
просто не было никакой "перестройки",
никакого "19 августа 1991", -
как жили, так и живут.
без иллюзий
Оригинал взят у alexvadim в Геннадий Шевченко. Побег из коридоров МИДа
Глава 9
КОНФИСКАЦИЯ ИМУЩЕСТВА В ПРЕДЕЛАХ,
УКАЗАННЫХ РУКОВОДСТВОМ КГБ СССР.
ЗАОЧНЫЙ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
Через несколько дней после похорон мамы В. Шнеерсон - знакомый адвокат моей первой жены, который проживал в соседней квартире на улице Руставели, - посоветовал вывезти некоторые вещи из апартаментов родителей, так как предполагалась конфискация имущества. Бабушка разрешила отдать три чемодана вещей (примерно на сумму более 25 тысяч рублей, тогда это были огромные деньги), которые в то время могли рассматриваться как предмет спекуляции. Они, в том числе малахитовая глыба (более 2 килограммов), были вывезены на машине моего тестя генерал-лейтенанта Б.И. Смирнова на его квартиру в военном городке в подмосковном поселке Балашиха. Интересно, что, согласно мнению полковника КГБ в отставке В.В. Молодцова (он дал интервью в документальном фильме об отце «Роковое решение», заявив, что был «ангелом-хранителем» нашей семьи), КГБ принял решение не проводить обыск и конфискацию имущества А.Н. Шевченко сразу после похорон, чтобы не травмировать его сына, престарелую тещу и малолетнюю дочь. «Мы знали, что часть вещей уже была вывезена до обыска на квартиру тестя Геннадия», - подчеркнул Молодцов, и руководство КГБ этому не препятствовало.
Однако я с большим трудом уговорил бабушку отдать даже вышеупомянутые предметы, которые не составили и тридцатой части оставшегося имущества. По моему мнению, вывоз даже малой толики вещей отца до обыска и конфискации его имущества не мог не пройти незамеченным. Это, несомненно, ускорило дальнейшие события.
Через два дня, 22 мая 1978 года, в квартиру родителей пришли вооруженные следователи КГБ - 13 человек, вместе с понятыми, которые наверняка были бывшими сотрудниками КГБ (возможно, они ожидали сопротивления со стороны патриотически настроенного сына Шевченко, его 72-летней тещи и 16-летней дочери?), во главе с начальником следственной группы Следственного отдела КГБ СССР майором О.А. Добровольским. В группу входили сотрудники КГБ СССР В. Молодцов, Ю. Шитиков, Н. Лейтан, Плохотнов и следователи КГБ Вдовьев, Ломов, Вальченко, Посевин.
В квартире в это время находилась моя первая жена. Я успел передать ей 800 долларов США, которые она положила в бюстгальтер. М.И. Курышеву я до конфискации говорил, что в квартире находится около 5 тысяч долларов США, а в действительности их оказалось больше. Через год жена отдала мне деньги (видимо, страшно было держать валюту). Сестра помогла мне их продать. Я получил за 1 доллар 3 рубля 30 копеек. Деньги были использованы для изготовления памятника маме. Правда, еще 2 тысячи рублей добавила бабушка.
Следователи были поражены увиденным. «Это не квартира, а музей!» - воскликнули они. Действительно, было чему удивляться. Все 120-метровые апартаменты были заставлены (для прохода оставалось весьма мало места) дорогой старинной мебелью XVIII-XIX веков: маркетри, буль и т. д. Квартира не была похожа на жилое помещение. Большую часть вещей я, так же как и следователи, увидел впервые. На комодах находились уникальные бронзовые часы и старинные французские часы с эмалью. В огромном буфете XIX века из красного дерева стояли столовые и чайные сервизы: фабрики Попова, Гарднера, других известных дореволюционных фирм. На стенах висели большие и маленькие коллекционные тарелки царских времен и производства французской фирмы «Севр». Во всех комнатах нашей огромной квартиры находились старинные позолоченные светильники, торшеры и канделябры, а с потолка свисали огромные позолоченные бронзовые люстры XVII- XVIII веков с хрустальными подвесками ручной работы. На дамском секретере маркетри стояло уникальное серебряное зеркало с графским гербом из эмали. Во всех комнатах находились двухметровые зеркала XVIII века в позолоченных рамах. В самой большой комнате висело огромное ценнейшее венецианское зеркало в хрустальной раме, на которой был выгравирован красивый рисунок. Дорогой электрический камин американского производства закрывал уникальный, старинный экран из красного стекла с ручной росписью с рамой из черного дерева с вырезанными черными розами. В квартире находились два старинных бронзовых позолоченных стола: один с малахитовым верхом, другой с мраморным. На стенах висели картины, правда, родители не успели купить очень дорогие. Пожалуй, ценность представляла лишь акварель известного русского художника В.Д. Поленова. Мелких предметов антиквариата было не счесть. Продав в 1981 году старинный чернильный прибор, я смог вместе со второй женой Ниной отправиться в свадебное путешествие на целый месяц в Сочи, причем мы так и не смогли истратить тысячу рублей, полученную за указанную вещь.
В самом начале обыска бабушка воскликнула: «Это все мое!!! Я привезла антиквариат и мебель из Австрии и Румынии в 1948-1949 годах». Я промолчал, но точно знал, что основная часть данных вещей была приобретена на деньги отца, когда его назначили на пост заместителя Генерального секретаря ООН в 1973 году. Тогда мама и бабушка увлеклись коллекционированием красивых антикварных вещей.
Они имели связи практически во всех комиссионных магазинах Москвы. Как только там появлялась какая-нибудь редкая антикварная вещь, то бабушка и мама (когда она приезжала в СССР из Нью-Йорка) сразу покупали ее. Вообще большинство мидовских работников закупали за границей дефицитные тогда в Москве вещи, а затем сдавали их в комиссионные магазины, получая тем самым довольно большую прибыль. Бабушка поручала эту миссию, как правило, своим родственникам и знакомым. В 1969 году старая подруга мамы сдала в комиссионный магазин около 60 метров тюля. Естественно, это сразу же привлекло внимание следственных органов. Было возбуждено уголовное дело. К нам в квартиру приходил следователь. Бабушка ему рассказала о высоких связях отца, в том числе с А.А. Громыко. В результате бабушка подарила ему золотые часы, несколько сотен рублей, и дело было закрыто.
В конце 60-х годов у отца возникла идея о том, что в США можно с выгодой продать старинные русские серебряные монеты. И бабушка стала завязывать связи с коллекционерами. Было закуплено довольно большое количество таких монет. Они переправлялись в США со знакомыми дипломатами. Я собирался в Нью-Йорк на каникулы. В мае 1969 года мне исполнилось семнадцать лет, и, как сын высокопоставленного дипломата (отец был Чрезвычайным и Полномочным посланником СССР второго класса, старшим советником Постоянного представительства СССР при ООН в Нью-Йорке), я имел право на дипломатический паспорт. Бабушка зашила самые ценные монеты мне в карманы пиджака, особенно редким и дорогим был серебряный рубль петровского времени, отлитый в честь победы императора России Петра I над Швецией в Гангутском сражении во время Северной войны (1714). Бабушка купила эту монету за 700 рублей, в то время это были большие деньги. Сейчас, я думаю, она стоит несколько тысяч долларов США. В аэропорту Шереметьево-2 я прошел таможню и привез отцу несколько десятков дорогих серебряных монет. Сейчас я, как профессиональный юрист, думаю, что данную чистейшей воды контрабанду могли бы запросто обнаружить и не закрыть на это глаза. Не столь уж высоко было тогда положение моего отца. В то время гораздо более высокопоставленные чиновники, например заместители министра, «падали» довольно низко из-за гораздо меньших прегрешений, например из-за любовницы. Громыко тогда не был членом Политбюро ЦК КПСС, и, возможно, карьера отца могла бы тогда завершиться. Одно дело давать взятки без свидетелей, другое дело - аэропорт Шереметьево-2. Вспомним, как я уже писал выше, что, в частности, в середине 70-х годов (кстати, Громыко тогда уже был членом Политбюро) «серый кардинал» КПСС М.А. Суслов, не очень любивший Громыко, победил в борьбе за МГИМО, когда министр иностранных дел устраивал туда детей своих друзей и родственников. А посол В.Л. Исраэлян погорел всего из-за нескольких видеомагнитофонов (один-два можно было привезти), которые уже в период перестройки рассматривали как предмет спекуляции. Следовательно, отец рисковал не только своей карьерой, но и моей судьбой. Интересно, что, переписываясь с отцом по поводу монет, я использовал шифр «пляшущие человечки», который изобрел сам, прочитав соответствующий рассказ Конан Дойла. Отец, чертыхаясь, расшифровывал мои письма к нему. В 1974 году, когда я приезжал к нему в очередной раз в Нью-Йорк (тогда я писал дипломную работу), отец мне сказал, что он зря связался с переправкой старинных серебряных монет в США. По его словам, заработать на этом «особенно» он не сумел. Кстати, бабушка также использовала кодовые названия для предметов, присылаемых из Нью-Йорка для перепродажи. В частности, модные в конце 60-х - начале 70-х годов шерстяные платки с люрексом, которые присылались в Москву тысячами, бабушка в своих письмах зятю называла «цветочками». Старинные ювелирные изделия бабушка покупала через директора мастерской по ремонту ювелирных изделий, которая находилась на Старом Арбате. Отец за это обещал директору Беляеву организовать поездку в США.
С 1966-го по 1973 год наша квартира на Фрунзенской набережной была обставлена довольно просто: современная мебель и практически не было антиквариата. Все сбережения отца и частично бабушки пошли на приобретение в 1966 году кооперативной квартиры и дачи в поселке Валентиновка, которую родители позже обменяли на большую в том же дачном кооперативе с доплатой. В 1966 году родители заплатили 16 тысяч рублей (по тем временам огромная сумма), чтобы поменять двухкомнатную квартиру (там проживали бабушка с третьим мужем, отец, мама, я и моя малолетняя сестра Анна) на четырехкомнатную. Несколько тысяч рублей родители дали председателю кооператива В.П. Трепелкову «за оформление» квартиры. В 1963 году бабушка вышла на пенсию, проработав несколько последних лет директором продовольственного магазина, недалеко от Заставы Ильича, где я родился в 1952 году. Хотя с продуктами у нас не было проблем, жили мы довольно скромно. Ведь все директора магазинов еще в то время должны были относить дань (150-200 рублей в месяц, кстати, месячная зарплата директора) районному торговому начальству. Возглавлял Ждановский райпищеторг в то время Н.П. Трегубов, ставший впоследствии начальником Главного управления торговли города Москвы. Он не забыл бабушку и в начале 80-х годов, когда отец уже находился в США, и считал ее почти родственницей. Тогда было возбуждено уголовное дело против директора магазина «Океан» на Комсомольском проспекте, достававшего бабушке черную икру, которую она посылала в огромных количествах через знакомых дипломатов отцу на приемы в ООН (в Нью-Йорке один килограмм черной икры стоил тысячу долларов США, следовательно, у отца был неплохой дополнительный заработок). Бабушка позвонила Трегубову, и дело против директора «Океана» прекратили. Правда, скоро и самого «главного начальника московской торговли» привлекли к уголовной ответственности и, кажется, расстреляли, как и директора Елисеевского гастронома Соколова.
До получения двухкомнатной квартиры бабушка проживала в комнате в общей квартире на Авиамоторной улице. Ее мебель, привезенная из Австрии и Румынии, вообще не имела никакой коллекционной ценности и была перевезена на нашу не отапливаемую зимой дачу. Все деньги и ценности, привезенные из этих стран, муж бабушки передал перед смертью в середине 50-х годов своему сыну от первого брака. Кстати, как-то в начале 90-х годов мне позвонил некто Арсентьев (видимо, тот самый сын), непонятно как узнавший мой телефон (на телефонном узле его не давали, а моя бывшая теща, с которой я встречался по ее просьбе в 1993 году, узнала мой телефон через Службу внешней разведки России). Арсентьев-младший попросил у меня почитать книгу отца «Разрыв с Москвой». Однако на тот момент у меня этой книги не было - я дал ее почитать А.А. Бессмертных. Больше Арсентьев не звонил.
Единственной большой ценностью, приобретенной бабушкой за границей, была брошь с 56 бриллиантами, которую мама подарила жене Громыко в 1972 году. Фотографию мамы с этой брошью я отдал М.И. Курышеву через месяц после конфискации имущества, сказав, что не должно быть каких-либо доказательств, хотя бы косвенных, для шантажа А.А. Громыко.
В ежемесячнике «Совершенно секретно» (№ 1, 1999) была опубликована статья Т. Белоусовой «Расплата. Почему свела счеты с жизнью жена Чрезвычайного и Полномочного посла СССР», в которой выдвигалась фантастическая версия причины побега отца. В статье утверждается, в частности, что в 1974 году Анна Ксаверьевна принесла к известному искусствоведу мужской портрет работы фламандского художника и попросила прикинуть, сколько он может стоить на Западе. Будучи человеком деликатным, искусствовед не стал расспрашивать, как к ней попало бесценное полотно из коллекции сожженного в Освенциме известного собирателя-еврея. В статье высказывается предположение, что, возможно, по случаю в Германии бабушка выменяла его у какого-нибудь солдатика за пару бутылок водки (как известно, бабушка была в 1948 году в Австрии и Румынии, а не в Германии. - Г.Ш.). А возможно, продолжает автор статьи, кто-то предложил приобрести ее для дочери, и Анна Ксаверьевна, прежде чем сообщать о картине, решила ее оценить. Последняя версия может быть правдой. Однако картина могла предназначаться как для Громыко, так и для К. Вальдхайма (бывшего офицера фашистского вермахта), если она и существовала вообще. В 1974 году я проживал в квартире отца вместе с бабушкой, и она мне показывала все антикварные вещи, которые она покупала, в частности старинный серебряный самовар, предназначавшийся для Генерального секретаря ООН. Упомянутой картины я в нашей квартире никогда не видел.
Картина, по мнению автора статьи, могла быть поводом вербовки отца американцами. Поэтому он якобы и остался в США. Даже если бы это бредовое, не основанное ни на каких фактах предположение было правдой, то я не сомневаюсь в том, что оно бы никак не повлияло на карьеру отца. Вспомним отношение к евреям в 70-80-х годах, инструкцию о запрете их приема на работу в МИД и КГБ СССР. Отец писал в газете «Новое Русское слово» в статье от 22 апреля 1993 года, что, исходя из его личного опыта многолетней государственной службы, антисемитизм в бывшем Советском Союзе имел место. За исключением первоначального периода власти большевиков, в партийно-правительственном аппарате Советского Союза почти не наблюдалось лиц еврейской национальности. В МГИМО, который ковал кадры дипломатов, журналистов, партработников, разведчиков для КГБ и ГРУ и для других потребностей ЦК КПСС и Политбюро, евреев не принимали. В МИД евреев не принимали после разгрома Берией и Молотовым литвиновского НКИДа. И все это отнюдь не было самостийными происками кадровиков-антисемитов. То была одобренная на высшем уровне официальная политика. По слухам, такую политику, в частности, проводил «серый кардинал» КПСС М.А. Суслов.
Кстати, значительная часть бриллиантов и золотых вещей, которые были изъяты во время обыска, была современного американского производства.
Бабушка заявила, что вообще все принадлежит ей, и буквально боролась за каждую незначительную вещь, например японские зонтики современного производства, и пыталась ее отвоевать у следователей. Она даже вырывала один зонтик из рук кагэбэшников, восклицая: «Это мое!» (Зонтик бабушке оставили.) Поэтому в конце концов у работников КГБ лопнуло терпение. Они перестали ее слушать и обращать на нее внимание. Начальник следственной группы обратился ко мне, чтобы я указал, какие вещи могут принадлежать бабушке, а какие отцу. О.А. Добровольский несколько раз звонил начальству и консультировался по поводу того, в каком объеме нужно производить конфискацию. Вот чего стоили законы при советской власти!
Кстати, у супершпиона КГБ (1985-1994), ответственного работника ЦРУ О. Эймса и его жены (ее также посадили в тюрьму на несколько лет), которая знала о шпионской деятельности мужа только в последние два года его девятилетнего сотрудничества с КГБ и не доложила об этом ЦРУ, конфисковали всю собственность, дом, машины, счета в швейцарских банках. Эймс был даже лишен права пользоваться деньгами, причитающимися ему за книги и фильмы, которые, возможно, будут посвящены ему в будущем. В то же время агенты, выданные Эймсом Советскому Союзу, были арестованы и казнены, а все их имущество конфисковано. У их родственников отобрали ведомственные квартиры, запретили им работать в государственных учреждениях. Они стали отбросами общества. Правда, жене генерал-лейтенанта ГРУ Полякова, который был уже на пенсии и расстрелян из-за Эймса, председатель КГБ СССР Чебриков позволил сохранить построенную Поляковым дачу. Все остальное их имущество было конфисковано, а изменника ждала безымянная могила. Американский журналист П. Эрли пишет в своей книге об Эймсе, что он видел, как вдовы и их повзрослевшие дети американских шпионов вытирали навернувшиеся на глаза слезы, рассказывая об унижениях, насмешках и злобных выпадах, которые им пришлось пережить. И я выяснил, продолжает Эрли, что никто из них не получил ни гроша от правительства США и никто не сказал им «извините» за те жертвы, которые их семьи принесли во имя американской демократии и свободы. Между тем Эймсу было передано сотрудником Службы внешней разведки России через П. Эрли после ареста советского шпиона в США, что «друзья не забывают друг о друге». Исключениями в подходе КГБ к вопросу о конфискации имущества были, пожалуй, дела Гордиевского и Шевченко. Как отмечает английский шпион в своей книге «Следующая остановка - расстрел», конфисковали у него лишь автомобиль «Волга», но как только присланная на его квартиру в Москве следственная бригада приступила к описи имущества, поступила команда об отмене конфискации. Правда, машина уже была вдребезги разбита. Как считает шпион, КГБ вознамерился попытаться заставить Гордиевского в конце концов вернуться на родину. Используя его жену с детьми, которые оказались фактически на положении заложников, руководство КГБ рассудило, что если отнимут квартиру, то семья вряд ли будет сотрудничать с органами. Однако Гордиевский заблуждается, ибо квартиру у его семьи было трудно отнять (в брежневской конституции было записано право каждого гражданина СССР на жилище), а вещи, видимо, не представляли особой ценности. Да и квартира у подполковника была не такая уж роскошная и находилась в отдаленном районе Москвы. Новый председатель КГБ В.В. Бакатин разрешил жене шпиона уехать к мужу в Англию, куда она прибыла с небольшой сумкой. Либеральная конфискация имущества моего отца также объяснялась его высокими связями, в частности с А.А. Громыко, и надеждой некоторых сотрудников КГБ, что Шевченко все-таки в конце концов вернется в СССР, «приползет», как говорили они. Я думаю, что если бы не смерть мамы, то конфискации вообще бы не было.
Нужно отметить, что, вопреки страшным описаниям в западной и диссидентской литературе, обыск производился весьма корректно и вежливо. Высыпалась каждая банка с крупой или сахаром, а затем продукты аккуратно, чтобы не потерять ни крупинки, засыпались обратно. Меня это очень удивило.
Характерно, что начальник следственной группы спросил с некоторым сожалением, почему мой отец, имея огромное количество драгоценностей, золота и антиквариата, не приобрел дорогой музыкальной техники. Была «лишь» музыкальная система где-то за тысячу долларов США и несколько магнитофонов. О.А. Добровольский был явно расстроен. Видимо, в то время эти вещи были особенно популярны среди тех, кто имел возможность приобретать за бесценок предметы конфиската. Поэтому, когда я попросил его отдать мне хотя бы один магнитофон, мне было категорически отказано. Но после конфискации имущества М.И. Курышев позвонил мне и сообщил, что я могу оставить себе и своей первой жене по дубленке из списка арестованных вещей (видимо, за хорошее поведение). В деле моего отца имеется соответствующая информация о передаче мне двух дубленок. Моя сестра такого «дара» не заслужила, ибо она имела мужество послать кагэбэшников «подальше». У меня до сих пор цела эта дубленка австрийского производства, которую я иногда надеваю в сильные морозы.
Однако вскрыть тайные отделения старинного секретера маркетри начала XVIII века, не сломав его, сотрудники КГБ не смогли. Поэтому под руководством бабушки я показал им эти секретные места и как они открывались. Там лежали около 5 тысяч долларов США, а также огромное количество колец, сережек, браслетов с бриллиантами, рубинами, изумрудами и сапфирами, золотые фигурки слонов и других зверей арабского производства. Было оставлено после конфискации около десятка старинных драгоценностей, которые я передал бабушке. За одно, очень красивое кольцо пришлось побороться. Оно состояло из двух колец: одного старинного с крупным бриллиантом, другое было современное, сделанное на заказ американское кольцо в виде красивого узора с многочисленными маленькими бриллиантами. Сейчас такое кольцо стоило бы не меньше 10 тысяч долларов США. О.А. Добровольский говорил, что одно кольцо старинное, а другое современное. «Как поступить в данном случае?» После некоторых раздумий начальник группы следователей сказал своим коллегам: «Давайте проголосуем - отдать кольцо или нет?» Было решено оставить этот предмет, но только лично мне, а не бабушке, так как я убедил следователей в том, что составные части кольца неотъемлемы друг от друга. В связи с тем, что указанную вещь удалось отвоевать мне у кагэбэшников, бабушка в дальнейшем разрешила подарить драгоценность моей первой жене.
Правда, некоторые старинные, довольно ценные вещи, которые я назвал как бабушкины, все же были конфискованы - бриллианты любила также и номенклатура.
Бриллианты, рубины, изумруды, сапфиры в описи имущества указывались как камни белого, красного, зеленого и синего цветов, а золото - как металл желтого цвета, и это делалось наверняка специально, так как в описи имущества они не были оценены даже приблизительно и могли быть скуплены по дешевке. Интересно, что оставленные нам драгоценности и исключенные из описи имущества именовались золотом, бриллиантами и т. д. По моей оценке, коллекция изъятых старинных и современных ювелирных изделий сейчас может стоить около 500 тысяч долларов США.
В стенном шкафу за деревянными панелями были спрятаны 12 икон рублевской школы с золотыми и серебряными окладами и старинный алтарь из металла желтого цвета с эмалью (так было написано в описи имущества). Сестра попросила оставить ей одну икону, сказав следующее: «Не молиться же мне на вашего Ленина». Ей было в этом отказано. О.А. Добровольский спросил меня, сколько приблизительно может стоить одна такая икона. Я ответил: «От 500 до 2 тысяч рублей, а возможно, и гораздо больше. Точно может определить только специалист». Однако, когда я прочитал опись имущества, все иконы и алтарь были оценены скопом ровно в 500 рублей. Я высказал свое удивление по этому поводу Добровольскому. Он ответил несколько смущенно: «Мы перепишем позднее данный пункт». Естественно, он никогда не был переписан. Я думаю, что упомянутые предметы сейчас могут стоить более 100 тысяч долларов США, не считая одной уникальной иконы, которая была направлена (уже после ее конфискации) на экспертизу в Третьяковскую галерею на предмет ее возможного написания самим Андреем Рублевым. О результатах экспертизы мне ничего не известно. Но если даже ее написал ученик великого иконописца, ее стоимость огромна. Была изъята и икона Казанской Божией Матери XVIII века, наверняка очень ценная.
Как мне рассказывал через месяц после этих событий мой тесть генерал-лейтенант Б.И. Смирнов (ему, в свою очередь, говорил об этом знакомый генерал КГБ), ценные вещи следователями МВД и КГБ специально оценивались очень низко, для того чтобы их начальство могло купить конфискат по низкой цене. Когда я сообщил об этом М.И. Курышеву, он ответил несколько неуверенно: «Это не так». Думаю, что было как раз «так». Ю.В. Андропов, как известно, интересовался современной живописью, а вот Н.А. Щелоков собирал старинные вещи, в том числе и иконы.
И.К. Перетрухин пишет следующее: «Поражало обилие предметов антиквариата и прочих того же рода вещей, таких, например, как тончайшей работы беломраморный бюст французского императора Наполеона или панно из полудрагоценных камней западного производства. По все видимости, они достались семье от тещи Аркадия Шевченко Анны Ксаверьевны, муж которой длительное время работал в какой-то советской организации в Австрии, связанной с учетом и реализацией трофейного имущества после разгрома фашистской Германии». Однако видно, что Перетрухин сам не видел данной вещи или просто не разбирался в этом. Сей бюст, стоивший около тысячи рублей (правда, это было в то время выше месячной зарплаты министра), представлял собой мраморную голову женщины (с надписью по-французски «поэзия»), и вещь являлась далеко не самым ценным предметом в коллекции антиквариата моих родителей.
Обыск и опись имущества в квартире моих родителей проходили три дня.
В результате была составлена опись имущества, подлежащего конфискации. В нее были включены многочисленные носильные вещи (в основном новые), дорогие шубы (чернобурки и норковые), дубленки, горжетки и палантины из чернобурки и голубого песца, шапки из песца, соболиные шкурки, многочисленные предметы из хрусталя, столовые и чайные сервизы, сотни метров отрезов на пальто, костюмы и платья, сотни метров тюля и мотков мохера, мохеровые одеяла, пледы и шарфы, изделия из Палеха и Федоскина, серебряный кофейный сервиз, две конфетницы из металла желтого цвета и т. д. Все это было перечислено на 19 листах и оценено приблизительно около 60 тысяч рублей (как минимум, в 3- 4 раза ниже реальной стоимости). В отдельную опись были записаны драгоценности и золотые вещи, которые вообще не были оценены.
Новые носильные вещи были оставлены в нашей квартире, так как КГБ они не интересовали, и я назначался ответственным за их хранение.
Следователи КГБ упаковали и изъяли следующие предметы: драгоценности, золотые украшения, иконы, алтарь, доллары США, две сберкнижки (30 тысяч рублей), открытые на имя бабушки, после того как мама приехала из Нью-Йорка в Москву, музыкальную аппаратуру. Были конфискованы также два ордена «Знак Почета», медаль «В честь 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», которые получил отец, некоторые письма, фотографии и документы, в том числе диплом отца о присуждении ему ученой степени кандидата юридических наук, а также так называемая антисоветская литература: мемуары дочери И.В. Сталина, роман М.А. Булгакова «Дьяволиада», который я купил в Женеве, и подобные книги. Хотели изъять и мои книги по йоге и хиромантии на французском языке. Однако, после того как я разъяснил, что это такое, их оставили. Конфисковали и американскую детскую игрушку «Ходи и разговаривай», которую мне подарили в 1968 году. Ее в описи назвали «портативная радиостанция», хотя она действовала всего на несколько сотен метров.
Изъяты были многочисленные фотографии отца в ООН и мамы вместе с женой Громыко, коллекция грампластинок. О.А. Добровольский поинтересовался: «А где толстая золотая цепь, которая на этой фотографии вашей матери?» - «Ее надо искать в квартире А.А. Громыко или В.В. Кузнецова», - ответил я. Кстати, данная фотография тоже почему-то была изъята.
У меня сложились прекрасные отношения со следователями КГБ. Они увидели, что я абсолютно равнодушен к огромным ценностям, находившимся в квартире отца. Я им показал следующую дарственную надпись на первом томе полного собрания сочинений В.И. Ленина, сделанную моим отцом в 1972 году: «Сыну Геннадию в честь двадцатилетия. Живи и учись по-ленински». Мама тогда сказала отцу: «Чему ты учишь сына. Ведь у Ленина были любовницы!»
Следователи показывали мне чемоданчик с причудливыми инструментами. Особенно меня удивили стальные наручники с острыми шипами, которые не смог бы сломать даже очень сильный человек, так как шипы впивались бы в руки. Я в свою очередь показал им американский кодовый замочек и предложил им его открыть. Один кагэбэшник долго пытался это сделать, но изделие США успешно выдержало испытание на сложность.
Больше всего следователей поразило то, что я начал помогать им выносить конфискованные вещи из нашей квартиры. Видимо, с таким явлением они никогда не сталкивались.
ни для правоохрангителей-правоприменителей
просто не было никакой "перестройки",
никакого "19 августа 1991", -
как жили, так и живут.
без иллюзий
Оригинал взят у alexvadim в Геннадий Шевченко. Побег из коридоров МИДа
Глава 9
КОНФИСКАЦИЯ ИМУЩЕСТВА В ПРЕДЕЛАХ,
УКАЗАННЫХ РУКОВОДСТВОМ КГБ СССР.
ЗАОЧНЫЙ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
Через несколько дней после похорон мамы В. Шнеерсон - знакомый адвокат моей первой жены, который проживал в соседней квартире на улице Руставели, - посоветовал вывезти некоторые вещи из апартаментов родителей, так как предполагалась конфискация имущества. Бабушка разрешила отдать три чемодана вещей (примерно на сумму более 25 тысяч рублей, тогда это были огромные деньги), которые в то время могли рассматриваться как предмет спекуляции. Они, в том числе малахитовая глыба (более 2 килограммов), были вывезены на машине моего тестя генерал-лейтенанта Б.И. Смирнова на его квартиру в военном городке в подмосковном поселке Балашиха. Интересно, что, согласно мнению полковника КГБ в отставке В.В. Молодцова (он дал интервью в документальном фильме об отце «Роковое решение», заявив, что был «ангелом-хранителем» нашей семьи), КГБ принял решение не проводить обыск и конфискацию имущества А.Н. Шевченко сразу после похорон, чтобы не травмировать его сына, престарелую тещу и малолетнюю дочь. «Мы знали, что часть вещей уже была вывезена до обыска на квартиру тестя Геннадия», - подчеркнул Молодцов, и руководство КГБ этому не препятствовало.
Однако я с большим трудом уговорил бабушку отдать даже вышеупомянутые предметы, которые не составили и тридцатой части оставшегося имущества. По моему мнению, вывоз даже малой толики вещей отца до обыска и конфискации его имущества не мог не пройти незамеченным. Это, несомненно, ускорило дальнейшие события.
Через два дня, 22 мая 1978 года, в квартиру родителей пришли вооруженные следователи КГБ - 13 человек, вместе с понятыми, которые наверняка были бывшими сотрудниками КГБ (возможно, они ожидали сопротивления со стороны патриотически настроенного сына Шевченко, его 72-летней тещи и 16-летней дочери?), во главе с начальником следственной группы Следственного отдела КГБ СССР майором О.А. Добровольским. В группу входили сотрудники КГБ СССР В. Молодцов, Ю. Шитиков, Н. Лейтан, Плохотнов и следователи КГБ Вдовьев, Ломов, Вальченко, Посевин.
В квартире в это время находилась моя первая жена. Я успел передать ей 800 долларов США, которые она положила в бюстгальтер. М.И. Курышеву я до конфискации говорил, что в квартире находится около 5 тысяч долларов США, а в действительности их оказалось больше. Через год жена отдала мне деньги (видимо, страшно было держать валюту). Сестра помогла мне их продать. Я получил за 1 доллар 3 рубля 30 копеек. Деньги были использованы для изготовления памятника маме. Правда, еще 2 тысячи рублей добавила бабушка.
Следователи были поражены увиденным. «Это не квартира, а музей!» - воскликнули они. Действительно, было чему удивляться. Все 120-метровые апартаменты были заставлены (для прохода оставалось весьма мало места) дорогой старинной мебелью XVIII-XIX веков: маркетри, буль и т. д. Квартира не была похожа на жилое помещение. Большую часть вещей я, так же как и следователи, увидел впервые. На комодах находились уникальные бронзовые часы и старинные французские часы с эмалью. В огромном буфете XIX века из красного дерева стояли столовые и чайные сервизы: фабрики Попова, Гарднера, других известных дореволюционных фирм. На стенах висели большие и маленькие коллекционные тарелки царских времен и производства французской фирмы «Севр». Во всех комнатах нашей огромной квартиры находились старинные позолоченные светильники, торшеры и канделябры, а с потолка свисали огромные позолоченные бронзовые люстры XVII- XVIII веков с хрустальными подвесками ручной работы. На дамском секретере маркетри стояло уникальное серебряное зеркало с графским гербом из эмали. Во всех комнатах находились двухметровые зеркала XVIII века в позолоченных рамах. В самой большой комнате висело огромное ценнейшее венецианское зеркало в хрустальной раме, на которой был выгравирован красивый рисунок. Дорогой электрический камин американского производства закрывал уникальный, старинный экран из красного стекла с ручной росписью с рамой из черного дерева с вырезанными черными розами. В квартире находились два старинных бронзовых позолоченных стола: один с малахитовым верхом, другой с мраморным. На стенах висели картины, правда, родители не успели купить очень дорогие. Пожалуй, ценность представляла лишь акварель известного русского художника В.Д. Поленова. Мелких предметов антиквариата было не счесть. Продав в 1981 году старинный чернильный прибор, я смог вместе со второй женой Ниной отправиться в свадебное путешествие на целый месяц в Сочи, причем мы так и не смогли истратить тысячу рублей, полученную за указанную вещь.
В самом начале обыска бабушка воскликнула: «Это все мое!!! Я привезла антиквариат и мебель из Австрии и Румынии в 1948-1949 годах». Я промолчал, но точно знал, что основная часть данных вещей была приобретена на деньги отца, когда его назначили на пост заместителя Генерального секретаря ООН в 1973 году. Тогда мама и бабушка увлеклись коллекционированием красивых антикварных вещей.
Они имели связи практически во всех комиссионных магазинах Москвы. Как только там появлялась какая-нибудь редкая антикварная вещь, то бабушка и мама (когда она приезжала в СССР из Нью-Йорка) сразу покупали ее. Вообще большинство мидовских работников закупали за границей дефицитные тогда в Москве вещи, а затем сдавали их в комиссионные магазины, получая тем самым довольно большую прибыль. Бабушка поручала эту миссию, как правило, своим родственникам и знакомым. В 1969 году старая подруга мамы сдала в комиссионный магазин около 60 метров тюля. Естественно, это сразу же привлекло внимание следственных органов. Было возбуждено уголовное дело. К нам в квартиру приходил следователь. Бабушка ему рассказала о высоких связях отца, в том числе с А.А. Громыко. В результате бабушка подарила ему золотые часы, несколько сотен рублей, и дело было закрыто.
В конце 60-х годов у отца возникла идея о том, что в США можно с выгодой продать старинные русские серебряные монеты. И бабушка стала завязывать связи с коллекционерами. Было закуплено довольно большое количество таких монет. Они переправлялись в США со знакомыми дипломатами. Я собирался в Нью-Йорк на каникулы. В мае 1969 года мне исполнилось семнадцать лет, и, как сын высокопоставленного дипломата (отец был Чрезвычайным и Полномочным посланником СССР второго класса, старшим советником Постоянного представительства СССР при ООН в Нью-Йорке), я имел право на дипломатический паспорт. Бабушка зашила самые ценные монеты мне в карманы пиджака, особенно редким и дорогим был серебряный рубль петровского времени, отлитый в честь победы императора России Петра I над Швецией в Гангутском сражении во время Северной войны (1714). Бабушка купила эту монету за 700 рублей, в то время это были большие деньги. Сейчас, я думаю, она стоит несколько тысяч долларов США. В аэропорту Шереметьево-2 я прошел таможню и привез отцу несколько десятков дорогих серебряных монет. Сейчас я, как профессиональный юрист, думаю, что данную чистейшей воды контрабанду могли бы запросто обнаружить и не закрыть на это глаза. Не столь уж высоко было тогда положение моего отца. В то время гораздо более высокопоставленные чиновники, например заместители министра, «падали» довольно низко из-за гораздо меньших прегрешений, например из-за любовницы. Громыко тогда не был членом Политбюро ЦК КПСС, и, возможно, карьера отца могла бы тогда завершиться. Одно дело давать взятки без свидетелей, другое дело - аэропорт Шереметьево-2. Вспомним, как я уже писал выше, что, в частности, в середине 70-х годов (кстати, Громыко тогда уже был членом Политбюро) «серый кардинал» КПСС М.А. Суслов, не очень любивший Громыко, победил в борьбе за МГИМО, когда министр иностранных дел устраивал туда детей своих друзей и родственников. А посол В.Л. Исраэлян погорел всего из-за нескольких видеомагнитофонов (один-два можно было привезти), которые уже в период перестройки рассматривали как предмет спекуляции. Следовательно, отец рисковал не только своей карьерой, но и моей судьбой. Интересно, что, переписываясь с отцом по поводу монет, я использовал шифр «пляшущие человечки», который изобрел сам, прочитав соответствующий рассказ Конан Дойла. Отец, чертыхаясь, расшифровывал мои письма к нему. В 1974 году, когда я приезжал к нему в очередной раз в Нью-Йорк (тогда я писал дипломную работу), отец мне сказал, что он зря связался с переправкой старинных серебряных монет в США. По его словам, заработать на этом «особенно» он не сумел. Кстати, бабушка также использовала кодовые названия для предметов, присылаемых из Нью-Йорка для перепродажи. В частности, модные в конце 60-х - начале 70-х годов шерстяные платки с люрексом, которые присылались в Москву тысячами, бабушка в своих письмах зятю называла «цветочками». Старинные ювелирные изделия бабушка покупала через директора мастерской по ремонту ювелирных изделий, которая находилась на Старом Арбате. Отец за это обещал директору Беляеву организовать поездку в США.
С 1966-го по 1973 год наша квартира на Фрунзенской набережной была обставлена довольно просто: современная мебель и практически не было антиквариата. Все сбережения отца и частично бабушки пошли на приобретение в 1966 году кооперативной квартиры и дачи в поселке Валентиновка, которую родители позже обменяли на большую в том же дачном кооперативе с доплатой. В 1966 году родители заплатили 16 тысяч рублей (по тем временам огромная сумма), чтобы поменять двухкомнатную квартиру (там проживали бабушка с третьим мужем, отец, мама, я и моя малолетняя сестра Анна) на четырехкомнатную. Несколько тысяч рублей родители дали председателю кооператива В.П. Трепелкову «за оформление» квартиры. В 1963 году бабушка вышла на пенсию, проработав несколько последних лет директором продовольственного магазина, недалеко от Заставы Ильича, где я родился в 1952 году. Хотя с продуктами у нас не было проблем, жили мы довольно скромно. Ведь все директора магазинов еще в то время должны были относить дань (150-200 рублей в месяц, кстати, месячная зарплата директора) районному торговому начальству. Возглавлял Ждановский райпищеторг в то время Н.П. Трегубов, ставший впоследствии начальником Главного управления торговли города Москвы. Он не забыл бабушку и в начале 80-х годов, когда отец уже находился в США, и считал ее почти родственницей. Тогда было возбуждено уголовное дело против директора магазина «Океан» на Комсомольском проспекте, достававшего бабушке черную икру, которую она посылала в огромных количествах через знакомых дипломатов отцу на приемы в ООН (в Нью-Йорке один килограмм черной икры стоил тысячу долларов США, следовательно, у отца был неплохой дополнительный заработок). Бабушка позвонила Трегубову, и дело против директора «Океана» прекратили. Правда, скоро и самого «главного начальника московской торговли» привлекли к уголовной ответственности и, кажется, расстреляли, как и директора Елисеевского гастронома Соколова.
До получения двухкомнатной квартиры бабушка проживала в комнате в общей квартире на Авиамоторной улице. Ее мебель, привезенная из Австрии и Румынии, вообще не имела никакой коллекционной ценности и была перевезена на нашу не отапливаемую зимой дачу. Все деньги и ценности, привезенные из этих стран, муж бабушки передал перед смертью в середине 50-х годов своему сыну от первого брака. Кстати, как-то в начале 90-х годов мне позвонил некто Арсентьев (видимо, тот самый сын), непонятно как узнавший мой телефон (на телефонном узле его не давали, а моя бывшая теща, с которой я встречался по ее просьбе в 1993 году, узнала мой телефон через Службу внешней разведки России). Арсентьев-младший попросил у меня почитать книгу отца «Разрыв с Москвой». Однако на тот момент у меня этой книги не было - я дал ее почитать А.А. Бессмертных. Больше Арсентьев не звонил.
Единственной большой ценностью, приобретенной бабушкой за границей, была брошь с 56 бриллиантами, которую мама подарила жене Громыко в 1972 году. Фотографию мамы с этой брошью я отдал М.И. Курышеву через месяц после конфискации имущества, сказав, что не должно быть каких-либо доказательств, хотя бы косвенных, для шантажа А.А. Громыко.
В ежемесячнике «Совершенно секретно» (№ 1, 1999) была опубликована статья Т. Белоусовой «Расплата. Почему свела счеты с жизнью жена Чрезвычайного и Полномочного посла СССР», в которой выдвигалась фантастическая версия причины побега отца. В статье утверждается, в частности, что в 1974 году Анна Ксаверьевна принесла к известному искусствоведу мужской портрет работы фламандского художника и попросила прикинуть, сколько он может стоить на Западе. Будучи человеком деликатным, искусствовед не стал расспрашивать, как к ней попало бесценное полотно из коллекции сожженного в Освенциме известного собирателя-еврея. В статье высказывается предположение, что, возможно, по случаю в Германии бабушка выменяла его у какого-нибудь солдатика за пару бутылок водки (как известно, бабушка была в 1948 году в Австрии и Румынии, а не в Германии. - Г.Ш.). А возможно, продолжает автор статьи, кто-то предложил приобрести ее для дочери, и Анна Ксаверьевна, прежде чем сообщать о картине, решила ее оценить. Последняя версия может быть правдой. Однако картина могла предназначаться как для Громыко, так и для К. Вальдхайма (бывшего офицера фашистского вермахта), если она и существовала вообще. В 1974 году я проживал в квартире отца вместе с бабушкой, и она мне показывала все антикварные вещи, которые она покупала, в частности старинный серебряный самовар, предназначавшийся для Генерального секретаря ООН. Упомянутой картины я в нашей квартире никогда не видел.
Картина, по мнению автора статьи, могла быть поводом вербовки отца американцами. Поэтому он якобы и остался в США. Даже если бы это бредовое, не основанное ни на каких фактах предположение было правдой, то я не сомневаюсь в том, что оно бы никак не повлияло на карьеру отца. Вспомним отношение к евреям в 70-80-х годах, инструкцию о запрете их приема на работу в МИД и КГБ СССР. Отец писал в газете «Новое Русское слово» в статье от 22 апреля 1993 года, что, исходя из его личного опыта многолетней государственной службы, антисемитизм в бывшем Советском Союзе имел место. За исключением первоначального периода власти большевиков, в партийно-правительственном аппарате Советского Союза почти не наблюдалось лиц еврейской национальности. В МГИМО, который ковал кадры дипломатов, журналистов, партработников, разведчиков для КГБ и ГРУ и для других потребностей ЦК КПСС и Политбюро, евреев не принимали. В МИД евреев не принимали после разгрома Берией и Молотовым литвиновского НКИДа. И все это отнюдь не было самостийными происками кадровиков-антисемитов. То была одобренная на высшем уровне официальная политика. По слухам, такую политику, в частности, проводил «серый кардинал» КПСС М.А. Суслов.
Кстати, значительная часть бриллиантов и золотых вещей, которые были изъяты во время обыска, была современного американского производства.
Бабушка заявила, что вообще все принадлежит ей, и буквально боролась за каждую незначительную вещь, например японские зонтики современного производства, и пыталась ее отвоевать у следователей. Она даже вырывала один зонтик из рук кагэбэшников, восклицая: «Это мое!» (Зонтик бабушке оставили.) Поэтому в конце концов у работников КГБ лопнуло терпение. Они перестали ее слушать и обращать на нее внимание. Начальник следственной группы обратился ко мне, чтобы я указал, какие вещи могут принадлежать бабушке, а какие отцу. О.А. Добровольский несколько раз звонил начальству и консультировался по поводу того, в каком объеме нужно производить конфискацию. Вот чего стоили законы при советской власти!
Кстати, у супершпиона КГБ (1985-1994), ответственного работника ЦРУ О. Эймса и его жены (ее также посадили в тюрьму на несколько лет), которая знала о шпионской деятельности мужа только в последние два года его девятилетнего сотрудничества с КГБ и не доложила об этом ЦРУ, конфисковали всю собственность, дом, машины, счета в швейцарских банках. Эймс был даже лишен права пользоваться деньгами, причитающимися ему за книги и фильмы, которые, возможно, будут посвящены ему в будущем. В то же время агенты, выданные Эймсом Советскому Союзу, были арестованы и казнены, а все их имущество конфисковано. У их родственников отобрали ведомственные квартиры, запретили им работать в государственных учреждениях. Они стали отбросами общества. Правда, жене генерал-лейтенанта ГРУ Полякова, который был уже на пенсии и расстрелян из-за Эймса, председатель КГБ СССР Чебриков позволил сохранить построенную Поляковым дачу. Все остальное их имущество было конфисковано, а изменника ждала безымянная могила. Американский журналист П. Эрли пишет в своей книге об Эймсе, что он видел, как вдовы и их повзрослевшие дети американских шпионов вытирали навернувшиеся на глаза слезы, рассказывая об унижениях, насмешках и злобных выпадах, которые им пришлось пережить. И я выяснил, продолжает Эрли, что никто из них не получил ни гроша от правительства США и никто не сказал им «извините» за те жертвы, которые их семьи принесли во имя американской демократии и свободы. Между тем Эймсу было передано сотрудником Службы внешней разведки России через П. Эрли после ареста советского шпиона в США, что «друзья не забывают друг о друге». Исключениями в подходе КГБ к вопросу о конфискации имущества были, пожалуй, дела Гордиевского и Шевченко. Как отмечает английский шпион в своей книге «Следующая остановка - расстрел», конфисковали у него лишь автомобиль «Волга», но как только присланная на его квартиру в Москве следственная бригада приступила к описи имущества, поступила команда об отмене конфискации. Правда, машина уже была вдребезги разбита. Как считает шпион, КГБ вознамерился попытаться заставить Гордиевского в конце концов вернуться на родину. Используя его жену с детьми, которые оказались фактически на положении заложников, руководство КГБ рассудило, что если отнимут квартиру, то семья вряд ли будет сотрудничать с органами. Однако Гордиевский заблуждается, ибо квартиру у его семьи было трудно отнять (в брежневской конституции было записано право каждого гражданина СССР на жилище), а вещи, видимо, не представляли особой ценности. Да и квартира у подполковника была не такая уж роскошная и находилась в отдаленном районе Москвы. Новый председатель КГБ В.В. Бакатин разрешил жене шпиона уехать к мужу в Англию, куда она прибыла с небольшой сумкой. Либеральная конфискация имущества моего отца также объяснялась его высокими связями, в частности с А.А. Громыко, и надеждой некоторых сотрудников КГБ, что Шевченко все-таки в конце концов вернется в СССР, «приползет», как говорили они. Я думаю, что если бы не смерть мамы, то конфискации вообще бы не было.
Нужно отметить, что, вопреки страшным описаниям в западной и диссидентской литературе, обыск производился весьма корректно и вежливо. Высыпалась каждая банка с крупой или сахаром, а затем продукты аккуратно, чтобы не потерять ни крупинки, засыпались обратно. Меня это очень удивило.
Характерно, что начальник следственной группы спросил с некоторым сожалением, почему мой отец, имея огромное количество драгоценностей, золота и антиквариата, не приобрел дорогой музыкальной техники. Была «лишь» музыкальная система где-то за тысячу долларов США и несколько магнитофонов. О.А. Добровольский был явно расстроен. Видимо, в то время эти вещи были особенно популярны среди тех, кто имел возможность приобретать за бесценок предметы конфиската. Поэтому, когда я попросил его отдать мне хотя бы один магнитофон, мне было категорически отказано. Но после конфискации имущества М.И. Курышев позвонил мне и сообщил, что я могу оставить себе и своей первой жене по дубленке из списка арестованных вещей (видимо, за хорошее поведение). В деле моего отца имеется соответствующая информация о передаче мне двух дубленок. Моя сестра такого «дара» не заслужила, ибо она имела мужество послать кагэбэшников «подальше». У меня до сих пор цела эта дубленка австрийского производства, которую я иногда надеваю в сильные морозы.
Однако вскрыть тайные отделения старинного секретера маркетри начала XVIII века, не сломав его, сотрудники КГБ не смогли. Поэтому под руководством бабушки я показал им эти секретные места и как они открывались. Там лежали около 5 тысяч долларов США, а также огромное количество колец, сережек, браслетов с бриллиантами, рубинами, изумрудами и сапфирами, золотые фигурки слонов и других зверей арабского производства. Было оставлено после конфискации около десятка старинных драгоценностей, которые я передал бабушке. За одно, очень красивое кольцо пришлось побороться. Оно состояло из двух колец: одного старинного с крупным бриллиантом, другое было современное, сделанное на заказ американское кольцо в виде красивого узора с многочисленными маленькими бриллиантами. Сейчас такое кольцо стоило бы не меньше 10 тысяч долларов США. О.А. Добровольский говорил, что одно кольцо старинное, а другое современное. «Как поступить в данном случае?» После некоторых раздумий начальник группы следователей сказал своим коллегам: «Давайте проголосуем - отдать кольцо или нет?» Было решено оставить этот предмет, но только лично мне, а не бабушке, так как я убедил следователей в том, что составные части кольца неотъемлемы друг от друга. В связи с тем, что указанную вещь удалось отвоевать мне у кагэбэшников, бабушка в дальнейшем разрешила подарить драгоценность моей первой жене.
Правда, некоторые старинные, довольно ценные вещи, которые я назвал как бабушкины, все же были конфискованы - бриллианты любила также и номенклатура.
Бриллианты, рубины, изумруды, сапфиры в описи имущества указывались как камни белого, красного, зеленого и синего цветов, а золото - как металл желтого цвета, и это делалось наверняка специально, так как в описи имущества они не были оценены даже приблизительно и могли быть скуплены по дешевке. Интересно, что оставленные нам драгоценности и исключенные из описи имущества именовались золотом, бриллиантами и т. д. По моей оценке, коллекция изъятых старинных и современных ювелирных изделий сейчас может стоить около 500 тысяч долларов США.
В стенном шкафу за деревянными панелями были спрятаны 12 икон рублевской школы с золотыми и серебряными окладами и старинный алтарь из металла желтого цвета с эмалью (так было написано в описи имущества). Сестра попросила оставить ей одну икону, сказав следующее: «Не молиться же мне на вашего Ленина». Ей было в этом отказано. О.А. Добровольский спросил меня, сколько приблизительно может стоить одна такая икона. Я ответил: «От 500 до 2 тысяч рублей, а возможно, и гораздо больше. Точно может определить только специалист». Однако, когда я прочитал опись имущества, все иконы и алтарь были оценены скопом ровно в 500 рублей. Я высказал свое удивление по этому поводу Добровольскому. Он ответил несколько смущенно: «Мы перепишем позднее данный пункт». Естественно, он никогда не был переписан. Я думаю, что упомянутые предметы сейчас могут стоить более 100 тысяч долларов США, не считая одной уникальной иконы, которая была направлена (уже после ее конфискации) на экспертизу в Третьяковскую галерею на предмет ее возможного написания самим Андреем Рублевым. О результатах экспертизы мне ничего не известно. Но если даже ее написал ученик великого иконописца, ее стоимость огромна. Была изъята и икона Казанской Божией Матери XVIII века, наверняка очень ценная.
Как мне рассказывал через месяц после этих событий мой тесть генерал-лейтенант Б.И. Смирнов (ему, в свою очередь, говорил об этом знакомый генерал КГБ), ценные вещи следователями МВД и КГБ специально оценивались очень низко, для того чтобы их начальство могло купить конфискат по низкой цене. Когда я сообщил об этом М.И. Курышеву, он ответил несколько неуверенно: «Это не так». Думаю, что было как раз «так». Ю.В. Андропов, как известно, интересовался современной живописью, а вот Н.А. Щелоков собирал старинные вещи, в том числе и иконы.
И.К. Перетрухин пишет следующее: «Поражало обилие предметов антиквариата и прочих того же рода вещей, таких, например, как тончайшей работы беломраморный бюст французского императора Наполеона или панно из полудрагоценных камней западного производства. По все видимости, они достались семье от тещи Аркадия Шевченко Анны Ксаверьевны, муж которой длительное время работал в какой-то советской организации в Австрии, связанной с учетом и реализацией трофейного имущества после разгрома фашистской Германии». Однако видно, что Перетрухин сам не видел данной вещи или просто не разбирался в этом. Сей бюст, стоивший около тысячи рублей (правда, это было в то время выше месячной зарплаты министра), представлял собой мраморную голову женщины (с надписью по-французски «поэзия»), и вещь являлась далеко не самым ценным предметом в коллекции антиквариата моих родителей.
Обыск и опись имущества в квартире моих родителей проходили три дня.
В результате была составлена опись имущества, подлежащего конфискации. В нее были включены многочисленные носильные вещи (в основном новые), дорогие шубы (чернобурки и норковые), дубленки, горжетки и палантины из чернобурки и голубого песца, шапки из песца, соболиные шкурки, многочисленные предметы из хрусталя, столовые и чайные сервизы, сотни метров отрезов на пальто, костюмы и платья, сотни метров тюля и мотков мохера, мохеровые одеяла, пледы и шарфы, изделия из Палеха и Федоскина, серебряный кофейный сервиз, две конфетницы из металла желтого цвета и т. д. Все это было перечислено на 19 листах и оценено приблизительно около 60 тысяч рублей (как минимум, в 3- 4 раза ниже реальной стоимости). В отдельную опись были записаны драгоценности и золотые вещи, которые вообще не были оценены.
Новые носильные вещи были оставлены в нашей квартире, так как КГБ они не интересовали, и я назначался ответственным за их хранение.
Следователи КГБ упаковали и изъяли следующие предметы: драгоценности, золотые украшения, иконы, алтарь, доллары США, две сберкнижки (30 тысяч рублей), открытые на имя бабушки, после того как мама приехала из Нью-Йорка в Москву, музыкальную аппаратуру. Были конфискованы также два ордена «Знак Почета», медаль «В честь 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», которые получил отец, некоторые письма, фотографии и документы, в том числе диплом отца о присуждении ему ученой степени кандидата юридических наук, а также так называемая антисоветская литература: мемуары дочери И.В. Сталина, роман М.А. Булгакова «Дьяволиада», который я купил в Женеве, и подобные книги. Хотели изъять и мои книги по йоге и хиромантии на французском языке. Однако, после того как я разъяснил, что это такое, их оставили. Конфисковали и американскую детскую игрушку «Ходи и разговаривай», которую мне подарили в 1968 году. Ее в описи назвали «портативная радиостанция», хотя она действовала всего на несколько сотен метров.
Изъяты были многочисленные фотографии отца в ООН и мамы вместе с женой Громыко, коллекция грампластинок. О.А. Добровольский поинтересовался: «А где толстая золотая цепь, которая на этой фотографии вашей матери?» - «Ее надо искать в квартире А.А. Громыко или В.В. Кузнецова», - ответил я. Кстати, данная фотография тоже почему-то была изъята.
У меня сложились прекрасные отношения со следователями КГБ. Они увидели, что я абсолютно равнодушен к огромным ценностям, находившимся в квартире отца. Я им показал следующую дарственную надпись на первом томе полного собрания сочинений В.И. Ленина, сделанную моим отцом в 1972 году: «Сыну Геннадию в честь двадцатилетия. Живи и учись по-ленински». Мама тогда сказала отцу: «Чему ты учишь сына. Ведь у Ленина были любовницы!»
Следователи показывали мне чемоданчик с причудливыми инструментами. Особенно меня удивили стальные наручники с острыми шипами, которые не смог бы сломать даже очень сильный человек, так как шипы впивались бы в руки. Я в свою очередь показал им американский кодовый замочек и предложил им его открыть. Один кагэбэшник долго пытался это сделать, но изделие США успешно выдержало испытание на сложность.
Больше всего следователей поразило то, что я начал помогать им выносить конфискованные вещи из нашей квартиры. Видимо, с таким явлением они никогда не сталкивались.