Введение в проблему
Оригинал взят у alexander_pavl в Введение в проблему
Мне представляется, что советская культура для детей была уникальна. Я почти уверен (обратите внимание - «почти», но не «совсем»), что этот феномен останется единичным, никаких повторений нигде и никогда не будет. Потому что во всём мире художники, поэты, писатели и кинорежиссёры к детям обращаются как к завтрашним взрослым. Само понятие детства как обособленно периода в жизни человека возникло очень недавно, и нигде, ни в какой развитой культуре не возникало стремление ещё больше обособить ребёнка от общества, законсервировать его в состоянии беспечной детской невинности.
Культ ангелоподобного детства возник в викторианской Англии с её ханжеством, скрывавшим массу девиантных сексуальных идеалов, и естественным образом был воспроизведён в Советской России. Естественным, я сказал? Ну, сначала всё было не совсем естественным. Советские англофилы приложили массу усилий для адаптации английской культуры в советских условиях и, будучи умными людьми, начали обработку с детей. Для изменения вектора развития культуры всегда надо начинать с детей. У детей природная любознательность, хорошая память, низкий уровень критического восприятия и, в конце концов, когда они вырастут, то, что им нравилось в детстве, будет восприниматься как само собой размеющееся, без рефлексии.
Не знаю, как умеренная англомания развивалась бы без резкого слома Второй Мировой Войны, однако после 1945 года всё изменилось.Большинство тех, кто в 20-30-е годы читал англизированные детские книжки, погибли на фронтах, так и не дойдя до «Бремени белого человека» Киплинга, всё пришлось начинать сначала, а тем временем «железный занавес» отсёк всю непереведённую литературу. В общем, англофилия приняла карикатурные формы.
Пока была жива сталинская культура, ребёнка, как во всем мире, рассматривали как заготовку взрослого человека и потому большинство предназначенных для детей текстов того времени популярно разъясняли малышу мир, в котором тому предстояло работать и сражаться. Гайдар, Кассиль, Осеева, ранний Носов, не говоря уже о писателях 20-х годов, вроде Огнева, все они толкают своих героев к взрослению и, в сущности, повествуют о том, как это замечательно увлекательно - постепенно становиться взрослым человеком. Англичанство с культом весёлой бесконечной игры оставалось достаточно маргинальной линией развития.
После падения сталинизма детская литература резко изменилась и вдобавок появился кинематограф для детей, о котором стоит говорить как о специфической области советского кино. При Сталине, конечно, фильмы для детей и о детях появлялись, но целенаправлено в этой области работали только Эйсмонд, Роу и Птушко.
Хрущовская литература для детей знакома мне поверхностно, но у меня составилось представление, что предназначалась она в основном мальчикам и была наполнена эйфорией открытий. Тайга, лесные реки, безымянные озёра, бесконечно расширяющиеся горизонты, пафос и азарт первопроходцев. Интеллектуальных приключений не было совсем (в НФ правила бал унылая «фантастика ближнего прицела»), эмоциональная жизнь детей и подростков описывалась очень скудно и схематично. В общем, похоже, что детская литература этого периода, как и сталинская, просто выполняла социальный заказ, готовя к выполнению решений очередных Съездов. «Вам жить при коммунизме» - назывался сборник приключенческих повестей Власова и Млодика.
Но с приходом застоя начался совершенно новый период развития советской кульутры для детей. Зёрна, посаженные в советскую почву заботливыми руками англофилов, проросли (с запаздыванием на период Великой Отечественной) и дали богатый урожай. Процвела литературная сказка про королей и королевства, наследница Барри, Лонга, Несбита, Макдональда, а заодно стали появляться книжки о современных школьниках, описания лёгких шалостей и незамысловатых проказ. Это было умилительно и это было полностью оторвано от социальной реальности. Дети из советских книг для детей никогда (ну, почти никогда) не взрослели. Поэтому, кстати, крайне редко встречались описания первой любви - ведь влюблённые стремительно теряют свою инфантильность, свою ребячливость и беспечность. Вместо эротических отношений между мальчиками и девочками в советских книжках царила подчёркнуто бесполая дружба. Если же кто-то в кого-то паче чаяния влюблялся (это происходило в повестях Алексина), то влюблённость всегда была овеяна сожалениями и чуть ли не рыданями над утраченной эмоциональной невинностью.
Исключения из общего правила были, но я говорю не о них, а об основном течении.
Детское кино следовало этому течению, хотя, конечно, киносказки были поскромнее своих литературных образцов из-за неразвитости технической базы советского кинематографа. Кстати, имелось интересное отличие от детской литературы: если писатели старались избегать русско-сказочных деталей в своих книгах, предпочитая нечто неопределённо-европейское, то советское сказочное кино, напротив, подчеркнуто выставляло напоказ лапти, онучи и задорный балалаечный перебор.
В общем, в советской детской культуре 60-70-х звучал призыв к прекрасному мгновению: «детство мой, постой, не спеши, погоди!» Ребёнок оставался ребёнком. В детском мире никогда и ничего не происходило окончательно. Дениске всегда было восемь-девять лет, время вприпрыжку скакало по кругу, этот феномен псевдодвижения неожиданно зло описан у Анатолия Алексина в жутковатой повести «В стране вечных каникул».
И вот на крохотном пятачке детства, от семи до двенадцати, ограниченные со всех сторон условностями в стиле «да и нет не гооврите, черное и белое не носите», советские писатели для детей изощрялись в маньеризме, создавая тексты, опирающиеся на другие тексты, полные внутренних рифм, скрытой внутрилитературной полемики, изысканных аллюзий на Достоевского и Захер-Мазоха, сдобренные юмором и меланхолией. Советская детская литература - зеркальный лабиринт, завораживающе лживый и прекрасный.
В наше пошлое время секрет выделки подобных зеркал утрачен и я не знаю, надо ли сожалеть от этом. Остановить время не удалось. Дети всё равно взрослеют. Мне кажется, что так и должно быть.
Мне представляется, что советская культура для детей была уникальна. Я почти уверен (обратите внимание - «почти», но не «совсем»), что этот феномен останется единичным, никаких повторений нигде и никогда не будет. Потому что во всём мире художники, поэты, писатели и кинорежиссёры к детям обращаются как к завтрашним взрослым. Само понятие детства как обособленно периода в жизни человека возникло очень недавно, и нигде, ни в какой развитой культуре не возникало стремление ещё больше обособить ребёнка от общества, законсервировать его в состоянии беспечной детской невинности.
Культ ангелоподобного детства возник в викторианской Англии с её ханжеством, скрывавшим массу девиантных сексуальных идеалов, и естественным образом был воспроизведён в Советской России. Естественным, я сказал? Ну, сначала всё было не совсем естественным. Советские англофилы приложили массу усилий для адаптации английской культуры в советских условиях и, будучи умными людьми, начали обработку с детей. Для изменения вектора развития культуры всегда надо начинать с детей. У детей природная любознательность, хорошая память, низкий уровень критического восприятия и, в конце концов, когда они вырастут, то, что им нравилось в детстве, будет восприниматься как само собой размеющееся, без рефлексии.
Не знаю, как умеренная англомания развивалась бы без резкого слома Второй Мировой Войны, однако после 1945 года всё изменилось.Большинство тех, кто в 20-30-е годы читал англизированные детские книжки, погибли на фронтах, так и не дойдя до «Бремени белого человека» Киплинга, всё пришлось начинать сначала, а тем временем «железный занавес» отсёк всю непереведённую литературу. В общем, англофилия приняла карикатурные формы.
Пока была жива сталинская культура, ребёнка, как во всем мире, рассматривали как заготовку взрослого человека и потому большинство предназначенных для детей текстов того времени популярно разъясняли малышу мир, в котором тому предстояло работать и сражаться. Гайдар, Кассиль, Осеева, ранний Носов, не говоря уже о писателях 20-х годов, вроде Огнева, все они толкают своих героев к взрослению и, в сущности, повествуют о том, как это замечательно увлекательно - постепенно становиться взрослым человеком. Англичанство с культом весёлой бесконечной игры оставалось достаточно маргинальной линией развития.
После падения сталинизма детская литература резко изменилась и вдобавок появился кинематограф для детей, о котором стоит говорить как о специфической области советского кино. При Сталине, конечно, фильмы для детей и о детях появлялись, но целенаправлено в этой области работали только Эйсмонд, Роу и Птушко.
Хрущовская литература для детей знакома мне поверхностно, но у меня составилось представление, что предназначалась она в основном мальчикам и была наполнена эйфорией открытий. Тайга, лесные реки, безымянные озёра, бесконечно расширяющиеся горизонты, пафос и азарт первопроходцев. Интеллектуальных приключений не было совсем (в НФ правила бал унылая «фантастика ближнего прицела»), эмоциональная жизнь детей и подростков описывалась очень скудно и схематично. В общем, похоже, что детская литература этого периода, как и сталинская, просто выполняла социальный заказ, готовя к выполнению решений очередных Съездов. «Вам жить при коммунизме» - назывался сборник приключенческих повестей Власова и Млодика.
Но с приходом застоя начался совершенно новый период развития советской кульутры для детей. Зёрна, посаженные в советскую почву заботливыми руками англофилов, проросли (с запаздыванием на период Великой Отечественной) и дали богатый урожай. Процвела литературная сказка про королей и королевства, наследница Барри, Лонга, Несбита, Макдональда, а заодно стали появляться книжки о современных школьниках, описания лёгких шалостей и незамысловатых проказ. Это было умилительно и это было полностью оторвано от социальной реальности. Дети из советских книг для детей никогда (ну, почти никогда) не взрослели. Поэтому, кстати, крайне редко встречались описания первой любви - ведь влюблённые стремительно теряют свою инфантильность, свою ребячливость и беспечность. Вместо эротических отношений между мальчиками и девочками в советских книжках царила подчёркнуто бесполая дружба. Если же кто-то в кого-то паче чаяния влюблялся (это происходило в повестях Алексина), то влюблённость всегда была овеяна сожалениями и чуть ли не рыданями над утраченной эмоциональной невинностью.
Исключения из общего правила были, но я говорю не о них, а об основном течении.
Детское кино следовало этому течению, хотя, конечно, киносказки были поскромнее своих литературных образцов из-за неразвитости технической базы советского кинематографа. Кстати, имелось интересное отличие от детской литературы: если писатели старались избегать русско-сказочных деталей в своих книгах, предпочитая нечто неопределённо-европейское, то советское сказочное кино, напротив, подчеркнуто выставляло напоказ лапти, онучи и задорный балалаечный перебор.
В общем, в советской детской культуре 60-70-х звучал призыв к прекрасному мгновению: «детство мой, постой, не спеши, погоди!» Ребёнок оставался ребёнком. В детском мире никогда и ничего не происходило окончательно. Дениске всегда было восемь-девять лет, время вприпрыжку скакало по кругу, этот феномен псевдодвижения неожиданно зло описан у Анатолия Алексина в жутковатой повести «В стране вечных каникул».
И вот на крохотном пятачке детства, от семи до двенадцати, ограниченные со всех сторон условностями в стиле «да и нет не гооврите, черное и белое не носите», советские писатели для детей изощрялись в маньеризме, создавая тексты, опирающиеся на другие тексты, полные внутренних рифм, скрытой внутрилитературной полемики, изысканных аллюзий на Достоевского и Захер-Мазоха, сдобренные юмором и меланхолией. Советская детская литература - зеркальный лабиринт, завораживающе лживый и прекрасный.
В наше пошлое время секрет выделки подобных зеркал утрачен и я не знаю, надо ли сожалеть от этом. Остановить время не удалось. Дети всё равно взрослеют. Мне кажется, что так и должно быть.