Как я была артисткой.
Однажды я была артисткой. То есть это длилось 2 года, но в контексте прожитых лет слово "однажды" очень подходит.
В нашей школе был театр. Не просто кружок, а настоящий, взаправдашний. Назывался "Театр на улице Роз". Талантливый режиссёр ставил удивительные спектакли. Это были первые спектакли в моей жизни, слёзы душили, эмоции зашкаливали. "Прощай, овраг!" - про бездомных собак, а на самом деле - про людей. Или как он поставил "Гадкого утёнка", как драму, с интереснейшими социальными конфликтами, это скорее было "по мотивам" сказки Андерсена. А уж после "Федота-стрельца" я не могла смотреть того, что по Филатову пытались ставить другие режиссёры. Зал валялся от хохота.
И, конечно же, я решила, что это - моё. Даже проучилась в его студии 2 месяца, потом забросила, это мешало учёбе в художке. Эти 2 месяца я очень хорошо помню, было здорово. Мы разыгрывали этюды, придумывали, играли. Там впервые была вкушена отрава под названием "сцена". Может, звучит пафосно, но так оно и есть, это затягивает. И после школы судьба моя была решена.
Я точно знала, что буду актрисой, да такой, что "ух!". И как-то так быстренько поступила на актёрский факультет в небольшом городке. В конце первого семестра мы показывали самостоятельные отрывки. Самый яркий был у Ирки Борисовой. Она вообще была самой талантливой из нас (что не помешало её судьбе сложиться трагичнее всего). Это был отрывок из пьесы Радзинского "Я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано". То есть это рабочее название, сама пьеса потом называлась иначе. Но мне нравится это.
Весь институт гудел, что в этом году набрался какой-то особенно талантливый первый курс. И мы вознеслись. Преподы по всяким второстепенным предметам опасались нас и называли презрительно "артисты". На втором показе самостоятельных отрывков наш мастер решил нас выпустить на большую сцену, и даже пустить зрителей (что небывало, вообще-то на отрывках студетов не принято присуствовать никому, кроме учителей и товарищей по цеху). Показ проходил в Малом зале Драмтеатра, тема была греки.
О эти греки! Этот гигзаметр! О Елена прекрасная, жрица мужей! Скольким тысячам душ ты одна уготовила гибель под Троею!
До сих пор помню этот затейливый ритм, как-будто ходьба приставными шагами. Трагедии, комедии. Эсхилл, Аристофан...Что такое театральная студенческая жизнь? Общение, общение, общение, общение и немного репитиций. Примерно 3 дня до показа. Вернее, 3 ночи(днём находились всякие неотложные дела). Примерка костюмов на скорую руку. Я успела только обмотаться простынёй, что-то накинуть на плечи в качестве палантина и постоять так перед зеркалом. Остальные тоже разрядились кто во что горазд. Час возмездия приближался.
В день показа выяснилось, что ходить я в этом своём коконе могу весьма условно. Но было уже поздно. Оля Салова пришила мне бретельки из ниточек, чтобы исключить непроизвольный стриптиз, и я, как говорится, пошла... Коля Водзик голосом Горбачёва (ну не мог он по другому говорить, сколько я не билась!) возвестил :"Секирой насмерть я убит в своём дому!". На этом его миссия кончалась. Клитемнестра, убившая Агамемнона, странной походкой пробралась на сцену, размахивая картонным мечом. Хорошо, что режиссёрское решение было весьма скудно в этом отрывке, и Клитемнестра, в-основном, стоит на одном месте. Не представляю, как бы я передвигалась по сцене в моём "фиксаторе". Хотя был момент, когда я в экстазе бросаюсь на колени и уже в таком виде продолжаю свой страстный монолог. Броситься-то я бросилась, но вот когда пришла пора встать, дело приняло серьёзный оборот. Крепко забинтованная простынёй, я могла только раскачиваться на коленях, держа в руках пресловутый меч. С отчаяньем взирала я то на хор, то на зрителей. В зале уже начались смешки, когда я, особенно удачно качнувшись, всё-таки сумела встать и даже удержала равновесие. Потом на обсуждении наш мастер говорил: "Я не помню кто это был, но у одной девушки костюм держался на тонких ниточках, и я в ужасе ждал, когда они порвутся и как она, рыдая, убежит со сцены, и какой это будет позор на всю жизнь!"
Позор - пожалуй, это слово лучше всего характеризовало наш тогдашний показ. На трагедиях зрители смеялись, на комедиях хранили каменное молчание. Наученный горьким опытом, наш мастер долго ещё не пускал никого на наши отрывки, хотя посмотреть - скажу без ложной скромности! - потом уже было на что.
Но это совсем другая история.
В нашей школе был театр. Не просто кружок, а настоящий, взаправдашний. Назывался "Театр на улице Роз". Талантливый режиссёр ставил удивительные спектакли. Это были первые спектакли в моей жизни, слёзы душили, эмоции зашкаливали. "Прощай, овраг!" - про бездомных собак, а на самом деле - про людей. Или как он поставил "Гадкого утёнка", как драму, с интереснейшими социальными конфликтами, это скорее было "по мотивам" сказки Андерсена. А уж после "Федота-стрельца" я не могла смотреть того, что по Филатову пытались ставить другие режиссёры. Зал валялся от хохота.
И, конечно же, я решила, что это - моё. Даже проучилась в его студии 2 месяца, потом забросила, это мешало учёбе в художке. Эти 2 месяца я очень хорошо помню, было здорово. Мы разыгрывали этюды, придумывали, играли. Там впервые была вкушена отрава под названием "сцена". Может, звучит пафосно, но так оно и есть, это затягивает. И после школы судьба моя была решена.
Я точно знала, что буду актрисой, да такой, что "ух!". И как-то так быстренько поступила на актёрский факультет в небольшом городке. В конце первого семестра мы показывали самостоятельные отрывки. Самый яркий был у Ирки Борисовой. Она вообще была самой талантливой из нас (что не помешало её судьбе сложиться трагичнее всего). Это был отрывок из пьесы Радзинского "Я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано". То есть это рабочее название, сама пьеса потом называлась иначе. Но мне нравится это.
Весь институт гудел, что в этом году набрался какой-то особенно талантливый первый курс. И мы вознеслись. Преподы по всяким второстепенным предметам опасались нас и называли презрительно "артисты". На втором показе самостоятельных отрывков наш мастер решил нас выпустить на большую сцену, и даже пустить зрителей (что небывало, вообще-то на отрывках студетов не принято присуствовать никому, кроме учителей и товарищей по цеху). Показ проходил в Малом зале Драмтеатра, тема была греки.
О эти греки! Этот гигзаметр! О Елена прекрасная, жрица мужей! Скольким тысячам душ ты одна уготовила гибель под Троею!
До сих пор помню этот затейливый ритм, как-будто ходьба приставными шагами. Трагедии, комедии. Эсхилл, Аристофан...Что такое театральная студенческая жизнь? Общение, общение, общение, общение и немного репитиций. Примерно 3 дня до показа. Вернее, 3 ночи(днём находились всякие неотложные дела). Примерка костюмов на скорую руку. Я успела только обмотаться простынёй, что-то накинуть на плечи в качестве палантина и постоять так перед зеркалом. Остальные тоже разрядились кто во что горазд. Час возмездия приближался.
В день показа выяснилось, что ходить я в этом своём коконе могу весьма условно. Но было уже поздно. Оля Салова пришила мне бретельки из ниточек, чтобы исключить непроизвольный стриптиз, и я, как говорится, пошла... Коля Водзик голосом Горбачёва (ну не мог он по другому говорить, сколько я не билась!) возвестил :"Секирой насмерть я убит в своём дому!". На этом его миссия кончалась. Клитемнестра, убившая Агамемнона, странной походкой пробралась на сцену, размахивая картонным мечом. Хорошо, что режиссёрское решение было весьма скудно в этом отрывке, и Клитемнестра, в-основном, стоит на одном месте. Не представляю, как бы я передвигалась по сцене в моём "фиксаторе". Хотя был момент, когда я в экстазе бросаюсь на колени и уже в таком виде продолжаю свой страстный монолог. Броситься-то я бросилась, но вот когда пришла пора встать, дело приняло серьёзный оборот. Крепко забинтованная простынёй, я могла только раскачиваться на коленях, держа в руках пресловутый меч. С отчаяньем взирала я то на хор, то на зрителей. В зале уже начались смешки, когда я, особенно удачно качнувшись, всё-таки сумела встать и даже удержала равновесие. Потом на обсуждении наш мастер говорил: "Я не помню кто это был, но у одной девушки костюм держался на тонких ниточках, и я в ужасе ждал, когда они порвутся и как она, рыдая, убежит со сцены, и какой это будет позор на всю жизнь!"
Позор - пожалуй, это слово лучше всего характеризовало наш тогдашний показ. На трагедиях зрители смеялись, на комедиях хранили каменное молчание. Наученный горьким опытом, наш мастер долго ещё не пускал никого на наши отрывки, хотя посмотреть - скажу без ложной скромности! - потом уже было на что.
Но это совсем другая история.