Сказки тёмного леса фулл версия - часть 47. Видесс, альтернативный взгляд
Барин сообщил ему, что команда из семи человек собирается заявиться хаморами, и что он хотел бы встретиться и сдать приготовленные для этого взносы. Кантор заявку принял и назначил Барину встречу, на которую почему-то не пришел. Может, опоздал, а может - выяснил, что в составе «хаморов» едет Барин из числа страшных всему ролевому миру «Грибных». Рыбка сорвалась, так что пришлось Барину задействовать нечто, напоминающее фокусы «социальной инженерии». [Метод получения конфиденциальной информации, основанный на злоупотреблении доверием. Наиболее прославленным «социальным инженером» является американcкий хакер Кэвин Митник, приноровившийся обманывать служащих различных компаний, представляясь в телефонном разговоре нуждающимся в консультации сотрудником другого отдела. Таким образом он без всякого «взлома» выведал кучу секретной информации, украл сотни баз данных и десятки тысяч «ужасно секретных паролей». Он доказал, что человеческий фактор делает режим секретности бессмысленным, и что там, где работают люди, никаким тайнам места нет.] Позвонив Филу, Барин узнал, что после срыва «стрелки» команду хаморов велели переадресовать Ленскому, и попросил у Фила его московский телефон. Вот только звонить Ленскому Барин не стал. Вместо этого он выждал пятнадцать минут, перезвонил Филу и радостным голосом сообщил, что Ленский заявку принял, но поскольку разговор шел по межгороду, объяснять дорогу до полигона не стал.
- Велел у тебя узнать, - объявил Барин, - да еще здорово удивлялся, что с нашей заявкой возникли какие-то проблемы! Он же меня еще с 95-го знает, с первого Кринна! Сказал, что на слухи про нас ему похуй, и что рад будет видеть меня на Видессе! Так что рассказывай, как нам дотуда добраться! Погоди только, я ручку с бумагой возьму…
- Ну, коли так… - вздохнул Фил и стал ждать, пока Барин нашарит какой-нибудь листок. - Пиши. От Москвы едете на электричке в направлении Чехова, там садитесь на автобус до Новоселок…
- От Москвы в направлении Чехова… - повторял за ним Кузьмич, спешно водя по бумаге огрызком карандаша. А когда закончил писать, произнес:
- Ага, Фил, огромное тебе спасибо! Ну все, бывай, до встречи на игре! После этого Кузьмич аккуратно опустил трубку на рычаги и повернулся к нам:
- Готово! Игра начинается шестого числа, в четверг. Думаю, что на полигоне будет лучше оказаться вечером пятого, в среду. Отдохнем с дороги, выспимся и со свежими силами примемся за игру. Я предлагаю стартовать в ночь с четвертого на пятое, вы как? Если все согласны, вот еще вопрос: кто едет и что мы с собой возьмем?
- Как это «кто»? - удивился Боря. - Ты да я, Сокол, Джонни, Влад, Фери и Эйв. Плюс твоя Ирка и Машка, которая «наша красивая». Итого девять человек! А насчет того, что с собой взять…
- Имеет смысл, - перебил его Сокол, - брать коньячный спирт в пятилитровых канистрах. Возьмем две, этого должно хватить на первое время…
- Надо взять хотя бы одну канистру обычного, - возразил Барин. - Коньячный спирт быстро приедается, да и «буренку» [«Буренка», она же «молоко бешеной коровы» - крепкий молочный ликер, приготовляемый из спирта, воды и некоторого количества сгущенного молока. Для этих целей указанные ингредиенты помешают в пластиковую бутыль, которую затем подбрасывают, швыряют о землю и даже пинают ногами. Так продолжают делать до тех пор, пока в спиртовом растворе не разойдется полностью сгущенное молоко. Эта процедура является важной частью ритуала приготовления и носит собственное название: «бесить буренку»] из него не сделать.
- Решено! - резюмировал Эйв. - Берем две канистры коньячного и одну простого. Три канистры будет в самый раз!
Днем во вторник мы двинулись в путь: Фери и я. Мы выехали раньше остальных, так как вздумали добираться до Москвы электричками. Прочие же наши товарищи взяли билеты на поезд, который стартует из Питера за два часа до полуночи. Ранним утром этот поезд должен быть уже в Москве, где Кузьмич договорился встретиться с Иркой и Машкой. (Те как раз возвращались из Крыма, поэтому должны были прибыть в стольный град немного с другой стороны). Заночевали мы в Твери, рассчитывая встретить там московский поезд, на котором должны были ехать наши товарищи. Но тут нашему делу вышла неожиданная помеха: проводник нужного нам вагона встал в дверях, что называется, «намертво».
- А, так это ваши друзья? - заорал он, едва разобрав суть нашей просьбы. - Да они только что улеглись! И будить их я не позволю, сколько не просите! Давайте, валите отсюда, а то я милицию вызову!
С этими словами проводник захлопнул дверь, так что мы вынуждены были двинуться вдоль вагона, старательно заглядывая во все окна подряд. Да вот беда: по ночному времени все они оказались плотно занавешены. И пока мы метались по перрону, разыскивая нужное окно - поезд тронулся с места и укатил в ночь, пронзительно гудя и ритмично громыхая вагонами.
- Что-то тут не то, - задумчиво пробормотал Фери. - Проводник неспроста так разошелся. Видать, наши там начудили!
- Доберемся на место и все узнаем, - махнул рукой я. - А пока черт с ним, пошли лучше спать…
- Пошли, - кивнул Фери. - До утренней электрички еще полтора часа.
Когда мы прибыли в столицу и добрались на метро до станции «Парк Культуры», где находится офис московского клуба «Варяг», [Это те же самые люди, что и небезызвестный в ролевой среде «Город Мастеров»] остальные наши товарищи были уже там. Они расположились на детской площадке перед входом в клуб и пили водку с нашими тамошними друзьями: Яковлевым, Боцманом, Тролленышем и Анархистом. Сиденьем им служила вкопанная в землю решетчатая полусфера, а закуской - привезенный девчонками с юга исполинский арбуз.
- Что вы устроили в поезде? - поинтересовались мы. - Проводник словно взбесился, едва мы про вас напомнили - тут же принялся орать! Как вам это удалось?
- Да это все Крейзина кислота, - махнул рукою Кузьмич. - Опять он ее повсюду напихал… Оказалось, что в дорогу наших товарищей собирал Крейзи. Который, помимо прочего, всучил им якобы «освященную в буддийском храме» бутылку вина, на деле крепко начиненную кислотой. Эйв с Соколом вина пить не стали, в результате чего вся кислота досталась Боре с Кузьмичом. Что не преминуло на них сказаться.
Началось с того, что Боре вздумалось сходить в туалет. Он ушел и как будто исчез, а когда товарищи отправились за ним, то увидели вот что. Дверь туалета оказалась открыта нараспашку, а сам Боря раскорячился на подоконнике возле окна и на полном ходу ссал в открытую форточку.
- Ух ты! - орал при этом он. - Эге-гей!
Затем Боря спустился вниз, встал напротив зеркала и принялся беседовать с собственным отражением. В течение получаса он что-то доказывал зеркалу на повышенных тонах, подпрыгивая на месте и ожесточенно размахивая руками. Унять его не было никакой возможности: это не получилось даже у наших товарищей, не говоря уже о взволнованном таким оборотом дела проводнике.
В конце концов проводник убедил наших товарищей перебраться в тамбур, чтобы они не мешали спать остальным пассажирам. Там Боря вновь принялся за свое: нашел взглядом окошечко межвагонной двери, уткнулся в него и принялся что-то бубнить.
Вот только Кузьмичу все это уже надоело. Подойдя сзади, Барин со всей дури врезал по стеклу кулаком - и оно лопнуло, распавшись на великое множество сверкающих осколков. При этом с десяток тонких, прозрачных игл попали прямиком Боре в рот.
- В-ы-ы, - замычал Боря, до предела раздвинув зубы и изо всех сил выпучив глаза. - В-ы-ды!
- Что? - участливо спросил Кузьмич. - Ты хочешь воды?
- А-а, - просипел Боря, распахнув рот и с остервенением тряся головой. - Айте во-ыы! Через десять минут, когда инцидент был исчерпан, товарищи уселись вдоль стен и принялись исполнять хором различные песни. Мощные, проницающие пластик облицовки и металл стен звуки будоражили сонный вагон, и ничто - ни стук колес, ни грохот встречных составов - не в силах было их заглушить.
Крутится-вертится старая мельница,
Бьется о камни вода! ЛА-ЛА-ЛА!
Старая мельница, все перемелется,
Кромка щита - никогда!
Песни падали на мир, словно взбесившийся водопад - час за часом, пока наши товарищи не притомились и не отправились на свои места. Все, кроме Бори, которому «спать в одном одеяле показалось недостаточно уютным». Он пошел по вагону, сдергивая со спящих пассажиров одеяла, намереваясь использовать их для постройки задуманного им грандиозного «гнезда». Набрав десятка полтора одеял, Боря свалил их на полку, влез в середину этой кучи и довольно захрапел, игнорируя все попытки проводника вернуть награбленное. Так что неудивительно, что в Твери проводник отказался будить наших товарищей. Пожалуй, его вполне можно было понять.
К середине дня мы оказались на Курском вокзале, откуда стартуют электрички до Чехова. Там мы должны были встретиться с нашим московским товарищем Дурманом и с гостившим у него по случаю Маклаудом. Те который день сидели у Дурмана на хате, предаваясь пьяному безделью, но как только Барин им позвонил, вмиг похватали свои вещички и через час были уже на вокзале. Так нас стало одиннадцать: двое девчонок и девять парней, столпившихся возле кучи сваленных как попало рюкзаков.
Стоял погожий июльский денек, солнце жарило вовсю. Над асфальтом поднималось раскаленное марево, причудливо менявшее силуэты одуревших от зноя людей, нескончаемыми толпами набивавшихся в стоящие у перронов электрички. Воздух был черен от смога, в котором угадывался запах разогретого пластика и густой смрад вездесущей шавермы. Мы спасались от жары ледяным пивом, я как раз приканчивал бутылочку, когда к нам протолкался сквозь толпу незнакомый молодой человек - в квадратных очках на пол-лица и с куцей, бомжовского вида бородкой. Он был похож на обнищавшего студента, но шагал гордо, сжимая в правой руке тонкий деревянный посох. Приблизившись, он в течение нескольких секунд разглядывал замотанные тряпками рукоятки сабель, торчащие из наших рюкзаков, а затем произнес:
- На Видессу едете?
Мы переглянулись, решая, как лучше будет поступить, и незнакомец приметил эту заминку. Но истолковал ее по своему:
- Стесняетесь? А, так вы пионеры! То-то я думаю, чего это я лиц ваших не узнаю? Это его заявление навело меня на нужную мысль.
- Ты не узнаешь нас, потому что мы не местные, - принялся объяснять я. - Мы толкиенисты из Алеховщины, [Название населенного пункта неподалеку от Лодейного Поля, нашей традиционной «ролевой родины»] это от Питера на восток еще километров триста. Меня зовут Нагишок, а это мои друзья: Кусака, Флакон, Куксик, Плохоежка… и остальные. И мы не пионеры, мы уже на трех играх были - на двух в Лодейном Поле и на одной в Питере.
- Хм… - усмехнулся наш собеседник, которого явно не впечатлило перечисление наших «заслуг».
- А здесь вы что делаете?
- Едем на игру командой гномов, - начал было я, но развить свою мысль не успел.
- Гномами на Видесс? - вскинулся незнакомец. - Да ты хоть знаешь, пионер, что в произведении Тертлдава никаких гномов нет?
- Я не пионер, - вновь поправил его я. - Да и причем тут какой-то Тертлдав? Все знают, что ролевые игры придумал Толкиен, и что на каждой игре есть эльфы, люди и гномы. Я был уже на трех играх, и знаю, что говорю! Мы едем на Видессу гномами Нарготронда, [Вообще-то, Нарготронд (эльф. «могучая подземная крепость на реке Нарог») - это эльфийское поселение, а вовсе не гномье. Вот только Прудковский, как видно, ничего об этом не знал, иначе непременно сделал бы нам замечание.] и я не хочу…
- Что ты несешь?! - похоже, упорство периферийных «пионеров» начало всерьез раздражать моего столичного собеседника. - Ни Нарготронда вашего, ни гномов на Видессе нет! А такие идиоты, как вы, будут только мешать остальным игрокам! Поезжайте лучше домой и прочитайте Гарри Тертлдава, книгу «Пропавший Легион»! И тогда увидите, что никаких гномов там нет!
- Не Тертлдава неведомого надо читать, а профессора Толкиена, - вмешался в нашу беседу Кузьмич. - Из его книг явственно следует, что раса гномов существует! Ты, наверное, слишком мало на играх был, и совсем еще ничего не знаешь!
- Да как ты смеешь! - вскинулся мой собеседник. - Моя фамилия Прудковский, меня вся Москва знает! Я на играх уже много лет, и не позволю каким-то пионерам…
- Мы не пионеры, - в третий раз поправил его я. - Мы были уже на трех играх, и везде, между прочим, гномами! Кто поверит, что будет игра по Толкиену, на которой нет гномов? Что это за ересь? Может, там и эльфов нет?
- На Видессе нет эльфов! - на повышенных тонах произнес Прудковский. - Эта игра не по Толкиену!
- Ты, видно, заболел, - испуганным голосом произнес я. - Игр не по Толкиену не бывает! Так и вилась наша беседа, безнадежная и извилистая, словно путь в лабиринте. Поворот, чуточку по прямой, еще поворот - и снова тупик. Все аргументы, все доводы, которые обрушивал на нас Прудковский, мы сводили к единому логическому завершению: гномы, Толкиен, Нарготронд. Эти три темы, словно сверкающие наконечники копий, венчали любые наши словесные построения, заточая Прудковского внутри замкнутого, порочного круга.
- Послушайте, вы! - из последних сил пытался объяснить он. - Это игра по книге Гарри Тертлдава, где рассказывается о римском легионе, попавшем в другой мир…
- Это в Средиземье, что ли? - спросил Влад. - Круто, да… Толкиен оставил множество неоконченных книг, но я не знал…
- Да причем тут Толкиен! - взвился Прудковский. - Дело происходит в империи Видесс, где правит…
- Такие подробности нас не интересуют, - осадил его Фери. - Гномам Нарготронда нет дела до императора людей, у нас совсем другой строй: общинно-племенной, с девятью выборными старейшинами…
- В Видессе не живут гномы! - неожиданно заорал Прудковский. - ИХ! ТАМ! НЕТ!
- Мы это и сами знаем! - кивнул Сокол. - В Видессе нет гномов, потому что все гномы живут в Нарготронде. Интересно, правда, где находится эта Видесса, это Кханд или Харад? Ты нам не скажешь?
В конце концов мы Прудковского довели. Он побледнел, как полотно, стиснул зубы и не произнес, а скорее уже прошипел:
- Значит, так! Я вам НАСТОЯТЕЛЬНО НЕ РЕКОМЕНДУЮ ехать на эту игру. Вы меня поняли?!
- Как не понять? - кивнул я. - Но, раз ты не любишь Толкиена, мы тоже не советуем тебе ехать на эту игру! Что ты на это скажешь?
Но Прудковский больше не желал дискутировать с нами. Он был уверен, что мастера на полигоне враз поставят наглых пионеров на место, и не желал попусту тратить на них нервы. Взмахнув посохом, он развернулся и гордо побрел прочь, и вскоре его фигура совершенно потерялась в толпе.
- Ну ты и тупой! - напустился на меня Эйв. - Какой еще «Нарготронд»? А если бы он нас раскусил?
- Позабыл я названия гномьих поселений! - повинился я. - Все больше эльфийские словечки крутятся на языке. Да и какая разница: он синдарин от кхуздула [Кхуздул (гном.) - самоназвание языка народа Khazâd (гномов), чья речь обладает совершенно особенным звучанием и ритмом. Сравните хотя бы раз эльфийские названия их поселений (Белегост, Ногрод) с их собственными (Габилгатхол, Тумунзахар), и вы никогда больше не ошибетесь] не отличает! А сам туда же: «Не советую вам, пионеры, ехать на эту игру!». Слышали его, братья?
- Поглядим еще, - мрачно пообещал Дурман, - кому из нас туда лучше не ездить! Дайте мне только до полигона добраться!
- Что такое?! - забеспокоился Боря. - Вспомните, мы же играть едем. А вы опять…
Когда двери автобуса открылись, нам в ноздри ударил запах густого разнотравья, а перед глазами раскинулась бескрайняя панорама заросших травою полей. Неторопливо плыли по небу перистые облака, теплый ветер вздымал в море травы убегающие к далеким берегам зеленые волны. Они мчались, словно шеренги невидимых всадников, и исчезали вдали, у самой кромки неподвижно стоящего леса.
Там - в жидкой тени невысоких кустов - протекает мелкий, загаженный пригоняемыми на выпас коровами ручей. По ту сторону ручья местность повышается, метров через двести превращаясь в лесную опушку. Лес здесь по большей части смешанный: елки, березы да осины, между которыми раскинулся подрост из ольхи и грандиозный малинник.
Мы добрались до края леса в кампании Паши Назгула (называемого иначе Паша Оружейник), которого повстречали еще в электричке. Мы приметили его, когда он сидел у окна и пытался расшифровать присланную ему роль, набранную в совершенно неудобочитаемой кодировке. Скорчившись над пестрящей закорючками распечаткой, Паша пытался по известным ему частям дешифровать смысл сообщения.
«KpjxЮМгцхщэшъгюР)ьрёЦхМёъюую ъюыыхъЦштр шуШ Тшфхёё. bh
яШшэшьрхьTpjrчрцтъг ш ёююслрхь, iF/юшу№рёЦрЯфгхР)
05.07.2000 эр хкБчютёъюь яюышуюэх. ЬЪП…»
- «Ярјх Ю№ѓцхщэшъѓ» скорее всего значит «Паше Оружейнику», - рассуждал он, - так что двенадцать букв мы уже знаем. Это простейший шифр замены, остается только…
- Бросил бы ты это дело, - посоветовали ему мы. - И выпил бы с нами! Зачем утруждаться, когда на месте тебе и так все объяснят!
- И то, - согласился Паша, откладывая в сторону распечатку. - Наливай!
Так что когда мы подошли к опушке, в головах у нас немного гудело, а ноги готовы были сами по себе пуститься в пляс. Нет, пьяны мы еще не были, но у нас уже появилось настроение озорничать. Так что когда мы приметили стоянку, где расположилось несколько ролевиков (в их числе был и Прудковский, который укатил из Чехова на полчаса раньше нас), мы подошли поближе, скинули рюкзаки и принялись с вызывающим видом распаковывать вещи.
Как мы и предполагали, реакция не заставила себя ждать. Увидав, что возле него располагаются лагерем ряженные в камуфляж «периферийные пионеры», Прудковский словно взбесился:
- Какого черта вы здесь делаете, - заорал он. - Я вам что говорил?
- Здесь будет Нарготронд, - важно объявил я, даже не глядя в его сторону. - Вон тут будет вход, а там - главная дворцовая зала. Эй, ну-ка, подвинься…
- Тут собор Фроса! - пуще прежнего заорал Прудковский, взбешенный тем, что его игнорируют. - Убирайтесь отсюда вон!
Но мы демонстративно не обращали на него никакого внимания, чем в кратчайшие сроки совершенно вывели его из себя. Видя, что нам насрать на его крики и ругань, Прудковский подобрал полы своей рясы и потрусил вдоль края поля в направлении «мастерятника».
- Жаловаться побежал, - удовлетворенно произнес Боря. - Скоро вернется со свитой! А ну, айда превращаться!
Похватав рюкзаки, мы вынули оттуда наши новые костюмы, и через какие-нибудь пять минут «периферийные пионеры» исчезли. Пропали тельняшки и драный камуфляж, нырнули в глубину рюкзаков военные куртки, коротко остриженные головы скрыла мягкая ткань угольно-черных «арафаток». А когда из рюкзаков появились изящные сабли и широкие алые пояса, даже мы сами перестали себя узнавать.
То же самое Прудковский, который вернулся через десять минут, волоча за собой еще четверых: Куковлева, Ульдора, Гэса и того самого Кантора, который как бы принял у нас «хаморскую заявку». Подойдя поближе, Прудковский с недоумением уставился на нас, не в силах проникнуть в суть произошедшей перемены. По его лицу видно было, что он не может решить: те ли перед ним люди? Молчание затянулось, и первым его нарушил Барин.
- Кто из вас мастер? - выйдя вперед, спросил он. - С кем тут можно поговорить?
- Я, - ответил Кантор, недоуменно озирающийся по сторонам. - А это вы… гномы?
- Нет, - удивился Барин. - Мы команда хаморов из Питера! И пристально посмотрев на Кантора, добавил:
- Разве не с вами я разговаривал по телефону? Вы еще на встречу не пришли…
- А… - смутился Кантор. - Я опоздал, потому что…
- Ладно, проехали, - махнул рукой Барин. - Лучше покажите нам, где встать, а с остальными вопросами разберемся потом. Правда, у нас есть к вам одна просьба…
Тут Барин подошел к Кантору вплотную, понизил голос и довольно тихо (впрочем, не так тихо, чтобы не слышал Прудковский) произнес:
- Мы только что с дороги, устали очень, весь день по жаре ехали… Все на нервах! А вон тот парень прохода нам не дает, все бредит каким-то гномами! Он, небось, и вас уже начал напрягать! В Москве прицепился к нам, на вокзале: cначала пиво клянчил, а потом взялся нас пионерами обзывать. Вы бы попросили его прекратить, пока с ним худого не вышло. Можете нам помочь? Надо было видеть лицо Прудковского, когда он это услышал. Здравомыслящий человек на его месте врубился бы, что его развели, но Прудковского, похоже, замкнуло:
- Не верьте им, никакие они не хаморы! - заорал он. - Они даже книгу не читали! Гномы это, гномы из Нарготронда!
- Видите? - прошептал Барин. - Человек свихнулся на почве Толкиена! Повлияете на него?
- Ну, - пробормотал Кантор, к этому моменту утративший всякий контроль и даже понимание ситуации. - Тут какая-то ошибка…
Впрочем, было видно, что думает он вовсе не о том. Кантор здорово подозревал в нас «тех самых Грибных», но его связывала по рукам и ногам заявка, которую он вроде как сам же и принял. А тут еще эта нелепица с гномами, выбившая его из колеи и сделавшая невозможными любые осмысленные переговоры! Не найдя другого выхода, Кантор решил сделать вид, будто с нашей заявкой все в полном порядке.
- Значит, вы хаморы? - через силу произнес он. - Тогда ваша стоянка в пятидесяти метрах отсюда, на самом краю поля. Располагайтесь пока что там, а я попозже к вам подойду. Есть вопросы, насчет которых я должен посоветоваться с остальными мастерами… Хорошо?
- Как скажете! - покладисто кивнул Барин. - Значит, вон там?
Через пять минут мастерская процессия потянулась обратно, предварительно со всей строгостью отчитав несчастного Прудковского. Не знаю, что они ему сказали, но он враз перестал орать, сел у костра с видом побитой собаки и косился оттуда на нас печальными и злыми глазами. Разобравшись с Прудковским, Кантор и его приспешники двинулись вдоль кромки леса, яростно жестикулируя и то и дело оглядываясь назад.
- Ну, вот и все! - глядя им в спину, удовлетворенно произнес Кузьмич. - Теперь наша заявка принята по всем правилам. После такого не выгонят, даже если очень захотят! Поздравляю, парни, мы в игре!
Мы расположились на краю поля, а нашими соседями оказались Паша Оружейник и наш старый знакомый из Хирда по прозвищу Ааз. Они встали лагерем в пятидесяти метрах от нас, возле собора Фроса - в Видессе, в самом сердце империи. Прочие стоянки располагались в лесу, а где именно - про то мы пока что не знали.
Так же было совершенно неизвестно, где брать воду - не в загаженном же ручье, в котором тут и там валяются коровьи лепешки? Ходили слухи о каком-то роднике, но то ли он был слишком хорошо спрятан, то ли располагался чересчур далеко, но мы так его и не нашли (правильнее будет сказать - и не искали).
Поэтому, когда закончились утомительные переговоры с мастерами (в ходе которых мы получили роли хаморских наемников, а также нового «члена команды» по имени Агасфер Лукич, который был от лица мастерского коллектива приставлен следить за нашим поведением [Вернее будет сказать - мы решили, что он приставлен за нами следить. Скорее всего, так оно и было, но если это не так - прости нам наши подозрения, честный и чистый Агасфер Лукич.], мы решили оставить лагерь и прогуляться до расположенной в нескольких километрах деревни, где были колодец и магазин.
К тому времени свечерело - солнце клонилось к горизонту, а небо стало багровым. Подул сильный ветер, пригнавший с севера фронт тяжелых туч, стало темней и гораздо прохладнее. В подступающих сумерках мы двинулись через поле, где паслось целое стадо здоровенных быков. Часть из них развалилась на земле, а часть - бродила поодаль, настороженно глядя на нас злыми, бессмысленными глазами.
- Что-то боязно мне, братья, - вздохнул Кузьмич. - Сколь же жуткие твари! Если что, как будем отбиваться от такого бычья?
Он был не одинок в этом мнении: вид быков пробуждал во мне нехорошие предчувствия. У меня сердце уходило в пятки всякий раз, когда я бросал взгляд на огромные копыта и кривые рога, а если бык поворачивал голову, мне приходилось прилагать огромное усилие, чтобы не побежать. Так что когда мы пришли в магазин, я был весь мокрый от пота - хотя на улице было вовсе не жарко.
- Что за хуйня? - выругался я, потянув на себя железную дверь. - Какого хуя они их на ночь не запирают? Как же мы обратно пойдем?
К счастью, до обратной дороги было еще далеко. Время до темноты мы провели перед входом в местный лабаз, вытащив оттуда пластиковые стулья и воткнув их в высящуюся неподалеку кучу песка. Мы ели пряники, запивая их водкой и вином, попутно наполнив несколько бутылок из расположенного за магазином заброшенного колодца. Где не было, между прочим, ни ведра, ни ворота, ни даже завалящейся цепи, а воды было разве что на самом дне.
Пришлось Эйву и Боре, цепляясь за выступы бетонных колец, спускаться в колодец и подавать воду наверх. А когда они набрали достаточно, Эйв вскарабкался наверх и закрыл колодец массивной деревянной крышкой. После этого он сел сверху и с довольным лицом слушал Борин вой, доносящийся сквозь оструганные доски.
Постепенно долгий день, водка и вино сделали свое дело: лица друзей вытянулись, жесты стали порывистыми, а в голосах прорезались резкие, взлаивающие нотки. Минуло совсем немного времени, и их взгляды стали бессмысленными и пустыми, как у столпившихся на поле быков, только гораздо более злыми. А когда последние лучи солнца растворились в пустоте почерневшего неба, разум полностью оставил нас, и мы «перекинулись».
- Кто мне тут? - заорал Барин, когда на обратном пути ему заступил дорогу здоровенный бык. - Уебывай отсюда, аслица!
А когда испуганное чудовище отступило в сторону и скрылось в темноте, Барин удовлетворенно вздохнул, расправил плечи и скомандовал:
- Песню запевай!
И начал сам - так, словно над полем неожиданно завыла сирена:
Кто изучил искусство драк?
Кто может выкурить косяк?
Кто крепко вмазать не дурак и водку пьет из банки?
И мы подхватили, вторя его голосу целым ансамблем визжащих волынок и прохудившихся труб:
Грибные Эльфы - черный флаг!
Грибные Эльфы - черный флаг!
Грибные Эльфы - черный флаг и белые поганки!
Нет ничего, что бы действовало на перекинувшегося человека столь же сильно, как хоровое пение. Я чувствовал себя так, словно огромная волна подняла меня и, то и дело опрокидывая, потащила по полю. Моё горло едва не лопалась под напором бешеных, разрывающих глотку и легкие звуков. Я орал и сам себя не слышал, постепенно проваливаясь в некое подобие транса - черный сон без сновидений, где царят немолчный крик и мерный, гипнотизирующий топот множества ног. Так я и шел, и вскоре все человеческое совершенно оставило меня.
Видесские дневники (часть 2)
Все лики зла
«А вообще был именно кровавый погром. Просто били всех подряд, громили лагеря, жгли палатки…»
Ролёвки - трёп (2:5030/1016.33) RU.RPG.BAZAR
От: Michael Voskoboinikov 2:5030/1171 20 Июл 2000 00:16
Кому: Yury Alimov
Тема: Видесс
Солнце взорвалось у меня под веками ослепительной вспышкой, вмиг наполнившей нестерпимой болью всю мою голову. Я с трудом сел, глядя, как тошнотворно колышется перед моим глазами поле, и как извивается в мучительном танце стоящий поодаль лес. Правда, через пару минут зрение нормализовалось, так что я стал видеть окружающие предметы немного почетче. Оглядевшись, я не сразу понял, где нахожусь. Местность вокруг напоминала пейзаж после бомбежки: дымило выжженное в траве пятно костровища, возле которого были разбросаны неподвижные тела в одежде на арабский манер. Хотя в халаты и арафатки были одеты далеко не все: возле самого костра лежал человек, при взгляде на которого я не мог вспомнить ничего, кроме донельзя странного прозвища - Агасфер Лукич.
Вцепившись в это имя, словно в путеводную нить, я принялся тянуть изо всех сил, постепенно разматывая спутанный клубок вчерашних воспоминаний. Агасфер Лукич, значит… Вскоре память поддалась, и передо мной начали разворачиваться смутные сцены вчерашнего пиршества.
Первое, что мне вспомнилось - как я сижу у костра, а ветер с полей швыряет мне в лицо едкие клубы раскаленного дыма. В руках у меня была полная бутылка «буренки», а рядом со мной сидел пьяный «в стельку» Агасфер Лукич.
- Выпей со мной! - изредка тормошил его я. - Или ты меня не уважаешь?
Невысокий, с обширными залысинами и топорщащейся бородой, Агасфер Лукич производил на нашей стоянке до крайности неуместное впечатление. Но мы люди гостеприимные, и каждый из нас полагал святым долгом выпить вместе с «самим Агасфером Лукичом». Из-за этого ему приходилось пить до девяти стопок за то же самое время, пока все остальные принимали «по одной».
Вскоре Агасфер Лукич совершенно утратил человеческий облик. А поскольку мы то и дело будили его, чтобы снова налить, ближайшие двое суток он оставался в точно таком же плачевном состоянии. Агасфер Лукич валялся посреди нашей стоянки, словно куль с мукой, осоловело вращая налитыми глазами и лишь иногда протягивая руку за очередной порцией водки. Для этого достаточно было толкнyть его в плечо и строго произнести:
- Агасфер Лукич, ты меня уважаешь?! Ну, тогда выпей со мной!
Очередной раз мы поили Агасфера Лукича аккурат перед тем, как на четвереньках погнаться по полю за женой Ленского. Это произошло из-за того, что оказавшаяся возле нашей стоянки Нина Ленская неожиданно остановилась, подбоченилась и принялась во весь голос орать:
- Вам что было сказано про спиртное? - надрывалась она. - На этой игре запрещен алкоголь крепче двенадцати градусов! А вы тут спирт пьете, да еще материтесь на весь полигон! А ну, быстро заткнулись!
Не то, чтобы мы совсем не уважали жену Ленского, пусть даже она выжила из ума и кличет собственную дочку «Колобкой». [Не совсем ясно, как можно называть ребенка таким уродливым именем. Мы видим этому единственное объяснение: Ленский сам круглый, как колобок, и хочет, чтобы дочка была на него похожа. Потому они с женой и называют её «Колобка»]
Но к себе мы не собирались терпеть подобного отношения, а то дождешься - и Колобкой назовут тебя самого. Хотя в начале Кузьмич честно попытался разрешить миром этот конфликт.
- Кажи спиртометр! - дружелюбно попросил он. - Ах, у тебя его нет?! Тогда с чего ты взяла, что наш спирт крепче двенадцати градусов? Мы правила знаем: сначала разбавляем до положенного, а только потом пьем! Но Ленскую это только больше взбесило.
- Что? - истерично завизжала она. - Ты еще глумиться будешь? Сейчас вы все отсюда уедете, стоит только мне…
Если бы она была повнимательней, то увидела бы, что выбрала не то место, где стоит орать. Её крики и так уже порядком нас разозлили, а когда она принялась угрожать - кое-кто из нас не выдержал. Перекинувшимся людям свойственна некоторая синхронность, так что не успела Ленская договорить, как мы с Эйвом упали на четвереньки и с воем бросились по полю в ее направлении.
Какое-то время Ленская смотрела на нас выпученными глазами, но когда мы подбежали поближе (а двигались мы стремительно, передвигаясь по полю огромными скачками), ей изменила ее бесноватая смелость. Видать, она сумела разглядеть в неверном свете костра перекошенные лица, пустые глаза и обильно капающую из оскаленных пастей слюну. Как-то раз в Новгороде Дурман страшно искусал одну нерасторопную женщину, и по нашим лицам Ленская поняла, какая участь ее ждет.
Повернувшись, она бросилась бежать - а мы гнались за ней с хриплым воем, преследуя ее практически по пятам. Остановились мы только метров через сто пятьдесят - у края неглубокого овражка, который по каким-то причинам не отважились пересечь. Спрыгнув в овраг, Ленская кое-как выкарабкалась на тот берег и пропала в темноте, а мы с Эйвом повыли еще немного, развернулись и потрусили назад.
Потом было много чего еще: звездное небо, пьяные крики и незнакомый сумеречный лес. Сначала мы повздорили с какими-то москвичами (им вздумалось обозвать нас козлами, за что один из них выхватил плоскостью саперной лопатки по лицу), а потом ушли в Гарсарву, где Дурман полночи исполнял под гитару всевозможные песни.
Поет Дурман хорошо, так что оставшиеся до рассвета несколько часов пролетели совсем незаметно. Я лежал на земле, слушая, как у Дурмана под пальцами рождаются тихие, печальные звуки, которым вторит его голос - глубокий и злой:
Ты задремлешь у костра,
Эта ночь за тобой.
И опять, как вчера,
Ты успеешь согреть искру
Сладкого сна.
Но там, где ты есть, воцарилась она…
[Песня «Тьма-пелена»; авторы - Маугли, Рязаныч]
Это воспоминание стояло в моем списке последним. Дальше память отказывалась мне служить, выдавая череду смутных, никак не связанных между собою картин. Хотя теперь, с утра, мне казалось, будто бы вчера кто-то сообщил нам, что на игровом полигоне объявился Лустберг. Вспомнить бы только, кто это был: Даир, что ли? Да, точно Даир.
- Велел у тебя узнать, - объявил Барин, - да еще здорово удивлялся, что с нашей заявкой возникли какие-то проблемы! Он же меня еще с 95-го знает, с первого Кринна! Сказал, что на слухи про нас ему похуй, и что рад будет видеть меня на Видессе! Так что рассказывай, как нам дотуда добраться! Погоди только, я ручку с бумагой возьму…
- Ну, коли так… - вздохнул Фил и стал ждать, пока Барин нашарит какой-нибудь листок. - Пиши. От Москвы едете на электричке в направлении Чехова, там садитесь на автобус до Новоселок…
- От Москвы в направлении Чехова… - повторял за ним Кузьмич, спешно водя по бумаге огрызком карандаша. А когда закончил писать, произнес:
- Ага, Фил, огромное тебе спасибо! Ну все, бывай, до встречи на игре! После этого Кузьмич аккуратно опустил трубку на рычаги и повернулся к нам:
- Готово! Игра начинается шестого числа, в четверг. Думаю, что на полигоне будет лучше оказаться вечером пятого, в среду. Отдохнем с дороги, выспимся и со свежими силами примемся за игру. Я предлагаю стартовать в ночь с четвертого на пятое, вы как? Если все согласны, вот еще вопрос: кто едет и что мы с собой возьмем?
- Как это «кто»? - удивился Боря. - Ты да я, Сокол, Джонни, Влад, Фери и Эйв. Плюс твоя Ирка и Машка, которая «наша красивая». Итого девять человек! А насчет того, что с собой взять…
- Имеет смысл, - перебил его Сокол, - брать коньячный спирт в пятилитровых канистрах. Возьмем две, этого должно хватить на первое время…
- Надо взять хотя бы одну канистру обычного, - возразил Барин. - Коньячный спирт быстро приедается, да и «буренку» [«Буренка», она же «молоко бешеной коровы» - крепкий молочный ликер, приготовляемый из спирта, воды и некоторого количества сгущенного молока. Для этих целей указанные ингредиенты помешают в пластиковую бутыль, которую затем подбрасывают, швыряют о землю и даже пинают ногами. Так продолжают делать до тех пор, пока в спиртовом растворе не разойдется полностью сгущенное молоко. Эта процедура является важной частью ритуала приготовления и носит собственное название: «бесить буренку»] из него не сделать.
- Решено! - резюмировал Эйв. - Берем две канистры коньячного и одну простого. Три канистры будет в самый раз!
Днем во вторник мы двинулись в путь: Фери и я. Мы выехали раньше остальных, так как вздумали добираться до Москвы электричками. Прочие же наши товарищи взяли билеты на поезд, который стартует из Питера за два часа до полуночи. Ранним утром этот поезд должен быть уже в Москве, где Кузьмич договорился встретиться с Иркой и Машкой. (Те как раз возвращались из Крыма, поэтому должны были прибыть в стольный град немного с другой стороны). Заночевали мы в Твери, рассчитывая встретить там московский поезд, на котором должны были ехать наши товарищи. Но тут нашему делу вышла неожиданная помеха: проводник нужного нам вагона встал в дверях, что называется, «намертво».
- А, так это ваши друзья? - заорал он, едва разобрав суть нашей просьбы. - Да они только что улеглись! И будить их я не позволю, сколько не просите! Давайте, валите отсюда, а то я милицию вызову!
С этими словами проводник захлопнул дверь, так что мы вынуждены были двинуться вдоль вагона, старательно заглядывая во все окна подряд. Да вот беда: по ночному времени все они оказались плотно занавешены. И пока мы метались по перрону, разыскивая нужное окно - поезд тронулся с места и укатил в ночь, пронзительно гудя и ритмично громыхая вагонами.
- Что-то тут не то, - задумчиво пробормотал Фери. - Проводник неспроста так разошелся. Видать, наши там начудили!
- Доберемся на место и все узнаем, - махнул рукой я. - А пока черт с ним, пошли лучше спать…
- Пошли, - кивнул Фери. - До утренней электрички еще полтора часа.
Когда мы прибыли в столицу и добрались на метро до станции «Парк Культуры», где находится офис московского клуба «Варяг», [Это те же самые люди, что и небезызвестный в ролевой среде «Город Мастеров»] остальные наши товарищи были уже там. Они расположились на детской площадке перед входом в клуб и пили водку с нашими тамошними друзьями: Яковлевым, Боцманом, Тролленышем и Анархистом. Сиденьем им служила вкопанная в землю решетчатая полусфера, а закуской - привезенный девчонками с юга исполинский арбуз.
- Что вы устроили в поезде? - поинтересовались мы. - Проводник словно взбесился, едва мы про вас напомнили - тут же принялся орать! Как вам это удалось?
- Да это все Крейзина кислота, - махнул рукою Кузьмич. - Опять он ее повсюду напихал… Оказалось, что в дорогу наших товарищей собирал Крейзи. Который, помимо прочего, всучил им якобы «освященную в буддийском храме» бутылку вина, на деле крепко начиненную кислотой. Эйв с Соколом вина пить не стали, в результате чего вся кислота досталась Боре с Кузьмичом. Что не преминуло на них сказаться.
Началось с того, что Боре вздумалось сходить в туалет. Он ушел и как будто исчез, а когда товарищи отправились за ним, то увидели вот что. Дверь туалета оказалась открыта нараспашку, а сам Боря раскорячился на подоконнике возле окна и на полном ходу ссал в открытую форточку.
- Ух ты! - орал при этом он. - Эге-гей!
Затем Боря спустился вниз, встал напротив зеркала и принялся беседовать с собственным отражением. В течение получаса он что-то доказывал зеркалу на повышенных тонах, подпрыгивая на месте и ожесточенно размахивая руками. Унять его не было никакой возможности: это не получилось даже у наших товарищей, не говоря уже о взволнованном таким оборотом дела проводнике.
В конце концов проводник убедил наших товарищей перебраться в тамбур, чтобы они не мешали спать остальным пассажирам. Там Боря вновь принялся за свое: нашел взглядом окошечко межвагонной двери, уткнулся в него и принялся что-то бубнить.
Вот только Кузьмичу все это уже надоело. Подойдя сзади, Барин со всей дури врезал по стеклу кулаком - и оно лопнуло, распавшись на великое множество сверкающих осколков. При этом с десяток тонких, прозрачных игл попали прямиком Боре в рот.
- В-ы-ы, - замычал Боря, до предела раздвинув зубы и изо всех сил выпучив глаза. - В-ы-ды!
- Что? - участливо спросил Кузьмич. - Ты хочешь воды?
- А-а, - просипел Боря, распахнув рот и с остервенением тряся головой. - Айте во-ыы! Через десять минут, когда инцидент был исчерпан, товарищи уселись вдоль стен и принялись исполнять хором различные песни. Мощные, проницающие пластик облицовки и металл стен звуки будоражили сонный вагон, и ничто - ни стук колес, ни грохот встречных составов - не в силах было их заглушить.
Крутится-вертится старая мельница,
Бьется о камни вода! ЛА-ЛА-ЛА!
Старая мельница, все перемелется,
Кромка щита - никогда!
Песни падали на мир, словно взбесившийся водопад - час за часом, пока наши товарищи не притомились и не отправились на свои места. Все, кроме Бори, которому «спать в одном одеяле показалось недостаточно уютным». Он пошел по вагону, сдергивая со спящих пассажиров одеяла, намереваясь использовать их для постройки задуманного им грандиозного «гнезда». Набрав десятка полтора одеял, Боря свалил их на полку, влез в середину этой кучи и довольно захрапел, игнорируя все попытки проводника вернуть награбленное. Так что неудивительно, что в Твери проводник отказался будить наших товарищей. Пожалуй, его вполне можно было понять.
К середине дня мы оказались на Курском вокзале, откуда стартуют электрички до Чехова. Там мы должны были встретиться с нашим московским товарищем Дурманом и с гостившим у него по случаю Маклаудом. Те который день сидели у Дурмана на хате, предаваясь пьяному безделью, но как только Барин им позвонил, вмиг похватали свои вещички и через час были уже на вокзале. Так нас стало одиннадцать: двое девчонок и девять парней, столпившихся возле кучи сваленных как попало рюкзаков.
Стоял погожий июльский денек, солнце жарило вовсю. Над асфальтом поднималось раскаленное марево, причудливо менявшее силуэты одуревших от зноя людей, нескончаемыми толпами набивавшихся в стоящие у перронов электрички. Воздух был черен от смога, в котором угадывался запах разогретого пластика и густой смрад вездесущей шавермы. Мы спасались от жары ледяным пивом, я как раз приканчивал бутылочку, когда к нам протолкался сквозь толпу незнакомый молодой человек - в квадратных очках на пол-лица и с куцей, бомжовского вида бородкой. Он был похож на обнищавшего студента, но шагал гордо, сжимая в правой руке тонкий деревянный посох. Приблизившись, он в течение нескольких секунд разглядывал замотанные тряпками рукоятки сабель, торчащие из наших рюкзаков, а затем произнес:
- На Видессу едете?
Мы переглянулись, решая, как лучше будет поступить, и незнакомец приметил эту заминку. Но истолковал ее по своему:
- Стесняетесь? А, так вы пионеры! То-то я думаю, чего это я лиц ваших не узнаю? Это его заявление навело меня на нужную мысль.
- Ты не узнаешь нас, потому что мы не местные, - принялся объяснять я. - Мы толкиенисты из Алеховщины, [Название населенного пункта неподалеку от Лодейного Поля, нашей традиционной «ролевой родины»] это от Питера на восток еще километров триста. Меня зовут Нагишок, а это мои друзья: Кусака, Флакон, Куксик, Плохоежка… и остальные. И мы не пионеры, мы уже на трех играх были - на двух в Лодейном Поле и на одной в Питере.
- Хм… - усмехнулся наш собеседник, которого явно не впечатлило перечисление наших «заслуг».
- А здесь вы что делаете?
- Едем на игру командой гномов, - начал было я, но развить свою мысль не успел.
- Гномами на Видесс? - вскинулся незнакомец. - Да ты хоть знаешь, пионер, что в произведении Тертлдава никаких гномов нет?
- Я не пионер, - вновь поправил его я. - Да и причем тут какой-то Тертлдав? Все знают, что ролевые игры придумал Толкиен, и что на каждой игре есть эльфы, люди и гномы. Я был уже на трех играх, и знаю, что говорю! Мы едем на Видессу гномами Нарготронда, [Вообще-то, Нарготронд (эльф. «могучая подземная крепость на реке Нарог») - это эльфийское поселение, а вовсе не гномье. Вот только Прудковский, как видно, ничего об этом не знал, иначе непременно сделал бы нам замечание.] и я не хочу…
- Что ты несешь?! - похоже, упорство периферийных «пионеров» начало всерьез раздражать моего столичного собеседника. - Ни Нарготронда вашего, ни гномов на Видессе нет! А такие идиоты, как вы, будут только мешать остальным игрокам! Поезжайте лучше домой и прочитайте Гарри Тертлдава, книгу «Пропавший Легион»! И тогда увидите, что никаких гномов там нет!
- Не Тертлдава неведомого надо читать, а профессора Толкиена, - вмешался в нашу беседу Кузьмич. - Из его книг явственно следует, что раса гномов существует! Ты, наверное, слишком мало на играх был, и совсем еще ничего не знаешь!
- Да как ты смеешь! - вскинулся мой собеседник. - Моя фамилия Прудковский, меня вся Москва знает! Я на играх уже много лет, и не позволю каким-то пионерам…
- Мы не пионеры, - в третий раз поправил его я. - Мы были уже на трех играх, и везде, между прочим, гномами! Кто поверит, что будет игра по Толкиену, на которой нет гномов? Что это за ересь? Может, там и эльфов нет?
- На Видессе нет эльфов! - на повышенных тонах произнес Прудковский. - Эта игра не по Толкиену!
- Ты, видно, заболел, - испуганным голосом произнес я. - Игр не по Толкиену не бывает! Так и вилась наша беседа, безнадежная и извилистая, словно путь в лабиринте. Поворот, чуточку по прямой, еще поворот - и снова тупик. Все аргументы, все доводы, которые обрушивал на нас Прудковский, мы сводили к единому логическому завершению: гномы, Толкиен, Нарготронд. Эти три темы, словно сверкающие наконечники копий, венчали любые наши словесные построения, заточая Прудковского внутри замкнутого, порочного круга.
- Послушайте, вы! - из последних сил пытался объяснить он. - Это игра по книге Гарри Тертлдава, где рассказывается о римском легионе, попавшем в другой мир…
- Это в Средиземье, что ли? - спросил Влад. - Круто, да… Толкиен оставил множество неоконченных книг, но я не знал…
- Да причем тут Толкиен! - взвился Прудковский. - Дело происходит в империи Видесс, где правит…
- Такие подробности нас не интересуют, - осадил его Фери. - Гномам Нарготронда нет дела до императора людей, у нас совсем другой строй: общинно-племенной, с девятью выборными старейшинами…
- В Видессе не живут гномы! - неожиданно заорал Прудковский. - ИХ! ТАМ! НЕТ!
- Мы это и сами знаем! - кивнул Сокол. - В Видессе нет гномов, потому что все гномы живут в Нарготронде. Интересно, правда, где находится эта Видесса, это Кханд или Харад? Ты нам не скажешь?
В конце концов мы Прудковского довели. Он побледнел, как полотно, стиснул зубы и не произнес, а скорее уже прошипел:
- Значит, так! Я вам НАСТОЯТЕЛЬНО НЕ РЕКОМЕНДУЮ ехать на эту игру. Вы меня поняли?!
- Как не понять? - кивнул я. - Но, раз ты не любишь Толкиена, мы тоже не советуем тебе ехать на эту игру! Что ты на это скажешь?
Но Прудковский больше не желал дискутировать с нами. Он был уверен, что мастера на полигоне враз поставят наглых пионеров на место, и не желал попусту тратить на них нервы. Взмахнув посохом, он развернулся и гордо побрел прочь, и вскоре его фигура совершенно потерялась в толпе.
- Ну ты и тупой! - напустился на меня Эйв. - Какой еще «Нарготронд»? А если бы он нас раскусил?
- Позабыл я названия гномьих поселений! - повинился я. - Все больше эльфийские словечки крутятся на языке. Да и какая разница: он синдарин от кхуздула [Кхуздул (гном.) - самоназвание языка народа Khazâd (гномов), чья речь обладает совершенно особенным звучанием и ритмом. Сравните хотя бы раз эльфийские названия их поселений (Белегост, Ногрод) с их собственными (Габилгатхол, Тумунзахар), и вы никогда больше не ошибетесь] не отличает! А сам туда же: «Не советую вам, пионеры, ехать на эту игру!». Слышали его, братья?
- Поглядим еще, - мрачно пообещал Дурман, - кому из нас туда лучше не ездить! Дайте мне только до полигона добраться!
- Что такое?! - забеспокоился Боря. - Вспомните, мы же играть едем. А вы опять…
Когда двери автобуса открылись, нам в ноздри ударил запах густого разнотравья, а перед глазами раскинулась бескрайняя панорама заросших травою полей. Неторопливо плыли по небу перистые облака, теплый ветер вздымал в море травы убегающие к далеким берегам зеленые волны. Они мчались, словно шеренги невидимых всадников, и исчезали вдали, у самой кромки неподвижно стоящего леса.
Там - в жидкой тени невысоких кустов - протекает мелкий, загаженный пригоняемыми на выпас коровами ручей. По ту сторону ручья местность повышается, метров через двести превращаясь в лесную опушку. Лес здесь по большей части смешанный: елки, березы да осины, между которыми раскинулся подрост из ольхи и грандиозный малинник.
Мы добрались до края леса в кампании Паши Назгула (называемого иначе Паша Оружейник), которого повстречали еще в электричке. Мы приметили его, когда он сидел у окна и пытался расшифровать присланную ему роль, набранную в совершенно неудобочитаемой кодировке. Скорчившись над пестрящей закорючками распечаткой, Паша пытался по известным ему частям дешифровать смысл сообщения.
«KpjxЮМгцхщэшъгюР)ьрёЦхМёъюую ъюыыхъЦштр шуШ Тшфхёё. bh
яШшэшьрхьTpjrчрцтъг ш ёююслрхь, iF/юшу№рёЦрЯфгхР)
05.07.2000 эр хкБчютёъюь яюышуюэх. ЬЪП…»
- «Ярјх Ю№ѓцхщэшъѓ» скорее всего значит «Паше Оружейнику», - рассуждал он, - так что двенадцать букв мы уже знаем. Это простейший шифр замены, остается только…
- Бросил бы ты это дело, - посоветовали ему мы. - И выпил бы с нами! Зачем утруждаться, когда на месте тебе и так все объяснят!
- И то, - согласился Паша, откладывая в сторону распечатку. - Наливай!
Так что когда мы подошли к опушке, в головах у нас немного гудело, а ноги готовы были сами по себе пуститься в пляс. Нет, пьяны мы еще не были, но у нас уже появилось настроение озорничать. Так что когда мы приметили стоянку, где расположилось несколько ролевиков (в их числе был и Прудковский, который укатил из Чехова на полчаса раньше нас), мы подошли поближе, скинули рюкзаки и принялись с вызывающим видом распаковывать вещи.
Как мы и предполагали, реакция не заставила себя ждать. Увидав, что возле него располагаются лагерем ряженные в камуфляж «периферийные пионеры», Прудковский словно взбесился:
- Какого черта вы здесь делаете, - заорал он. - Я вам что говорил?
- Здесь будет Нарготронд, - важно объявил я, даже не глядя в его сторону. - Вон тут будет вход, а там - главная дворцовая зала. Эй, ну-ка, подвинься…
- Тут собор Фроса! - пуще прежнего заорал Прудковский, взбешенный тем, что его игнорируют. - Убирайтесь отсюда вон!
Но мы демонстративно не обращали на него никакого внимания, чем в кратчайшие сроки совершенно вывели его из себя. Видя, что нам насрать на его крики и ругань, Прудковский подобрал полы своей рясы и потрусил вдоль края поля в направлении «мастерятника».
- Жаловаться побежал, - удовлетворенно произнес Боря. - Скоро вернется со свитой! А ну, айда превращаться!
Похватав рюкзаки, мы вынули оттуда наши новые костюмы, и через какие-нибудь пять минут «периферийные пионеры» исчезли. Пропали тельняшки и драный камуфляж, нырнули в глубину рюкзаков военные куртки, коротко остриженные головы скрыла мягкая ткань угольно-черных «арафаток». А когда из рюкзаков появились изящные сабли и широкие алые пояса, даже мы сами перестали себя узнавать.
То же самое Прудковский, который вернулся через десять минут, волоча за собой еще четверых: Куковлева, Ульдора, Гэса и того самого Кантора, который как бы принял у нас «хаморскую заявку». Подойдя поближе, Прудковский с недоумением уставился на нас, не в силах проникнуть в суть произошедшей перемены. По его лицу видно было, что он не может решить: те ли перед ним люди? Молчание затянулось, и первым его нарушил Барин.
- Кто из вас мастер? - выйдя вперед, спросил он. - С кем тут можно поговорить?
- Я, - ответил Кантор, недоуменно озирающийся по сторонам. - А это вы… гномы?
- Нет, - удивился Барин. - Мы команда хаморов из Питера! И пристально посмотрев на Кантора, добавил:
- Разве не с вами я разговаривал по телефону? Вы еще на встречу не пришли…
- А… - смутился Кантор. - Я опоздал, потому что…
- Ладно, проехали, - махнул рукой Барин. - Лучше покажите нам, где встать, а с остальными вопросами разберемся потом. Правда, у нас есть к вам одна просьба…
Тут Барин подошел к Кантору вплотную, понизил голос и довольно тихо (впрочем, не так тихо, чтобы не слышал Прудковский) произнес:
- Мы только что с дороги, устали очень, весь день по жаре ехали… Все на нервах! А вон тот парень прохода нам не дает, все бредит каким-то гномами! Он, небось, и вас уже начал напрягать! В Москве прицепился к нам, на вокзале: cначала пиво клянчил, а потом взялся нас пионерами обзывать. Вы бы попросили его прекратить, пока с ним худого не вышло. Можете нам помочь? Надо было видеть лицо Прудковского, когда он это услышал. Здравомыслящий человек на его месте врубился бы, что его развели, но Прудковского, похоже, замкнуло:
- Не верьте им, никакие они не хаморы! - заорал он. - Они даже книгу не читали! Гномы это, гномы из Нарготронда!
- Видите? - прошептал Барин. - Человек свихнулся на почве Толкиена! Повлияете на него?
- Ну, - пробормотал Кантор, к этому моменту утративший всякий контроль и даже понимание ситуации. - Тут какая-то ошибка…
Впрочем, было видно, что думает он вовсе не о том. Кантор здорово подозревал в нас «тех самых Грибных», но его связывала по рукам и ногам заявка, которую он вроде как сам же и принял. А тут еще эта нелепица с гномами, выбившая его из колеи и сделавшая невозможными любые осмысленные переговоры! Не найдя другого выхода, Кантор решил сделать вид, будто с нашей заявкой все в полном порядке.
- Значит, вы хаморы? - через силу произнес он. - Тогда ваша стоянка в пятидесяти метрах отсюда, на самом краю поля. Располагайтесь пока что там, а я попозже к вам подойду. Есть вопросы, насчет которых я должен посоветоваться с остальными мастерами… Хорошо?
- Как скажете! - покладисто кивнул Барин. - Значит, вон там?
Через пять минут мастерская процессия потянулась обратно, предварительно со всей строгостью отчитав несчастного Прудковского. Не знаю, что они ему сказали, но он враз перестал орать, сел у костра с видом побитой собаки и косился оттуда на нас печальными и злыми глазами. Разобравшись с Прудковским, Кантор и его приспешники двинулись вдоль кромки леса, яростно жестикулируя и то и дело оглядываясь назад.
- Ну, вот и все! - глядя им в спину, удовлетворенно произнес Кузьмич. - Теперь наша заявка принята по всем правилам. После такого не выгонят, даже если очень захотят! Поздравляю, парни, мы в игре!
Мы расположились на краю поля, а нашими соседями оказались Паша Оружейник и наш старый знакомый из Хирда по прозвищу Ааз. Они встали лагерем в пятидесяти метрах от нас, возле собора Фроса - в Видессе, в самом сердце империи. Прочие стоянки располагались в лесу, а где именно - про то мы пока что не знали.
Так же было совершенно неизвестно, где брать воду - не в загаженном же ручье, в котором тут и там валяются коровьи лепешки? Ходили слухи о каком-то роднике, но то ли он был слишком хорошо спрятан, то ли располагался чересчур далеко, но мы так его и не нашли (правильнее будет сказать - и не искали).
Поэтому, когда закончились утомительные переговоры с мастерами (в ходе которых мы получили роли хаморских наемников, а также нового «члена команды» по имени Агасфер Лукич, который был от лица мастерского коллектива приставлен следить за нашим поведением [Вернее будет сказать - мы решили, что он приставлен за нами следить. Скорее всего, так оно и было, но если это не так - прости нам наши подозрения, честный и чистый Агасфер Лукич.], мы решили оставить лагерь и прогуляться до расположенной в нескольких километрах деревни, где были колодец и магазин.
К тому времени свечерело - солнце клонилось к горизонту, а небо стало багровым. Подул сильный ветер, пригнавший с севера фронт тяжелых туч, стало темней и гораздо прохладнее. В подступающих сумерках мы двинулись через поле, где паслось целое стадо здоровенных быков. Часть из них развалилась на земле, а часть - бродила поодаль, настороженно глядя на нас злыми, бессмысленными глазами.
- Что-то боязно мне, братья, - вздохнул Кузьмич. - Сколь же жуткие твари! Если что, как будем отбиваться от такого бычья?
Он был не одинок в этом мнении: вид быков пробуждал во мне нехорошие предчувствия. У меня сердце уходило в пятки всякий раз, когда я бросал взгляд на огромные копыта и кривые рога, а если бык поворачивал голову, мне приходилось прилагать огромное усилие, чтобы не побежать. Так что когда мы пришли в магазин, я был весь мокрый от пота - хотя на улице было вовсе не жарко.
- Что за хуйня? - выругался я, потянув на себя железную дверь. - Какого хуя они их на ночь не запирают? Как же мы обратно пойдем?
К счастью, до обратной дороги было еще далеко. Время до темноты мы провели перед входом в местный лабаз, вытащив оттуда пластиковые стулья и воткнув их в высящуюся неподалеку кучу песка. Мы ели пряники, запивая их водкой и вином, попутно наполнив несколько бутылок из расположенного за магазином заброшенного колодца. Где не было, между прочим, ни ведра, ни ворота, ни даже завалящейся цепи, а воды было разве что на самом дне.
Пришлось Эйву и Боре, цепляясь за выступы бетонных колец, спускаться в колодец и подавать воду наверх. А когда они набрали достаточно, Эйв вскарабкался наверх и закрыл колодец массивной деревянной крышкой. После этого он сел сверху и с довольным лицом слушал Борин вой, доносящийся сквозь оструганные доски.
Постепенно долгий день, водка и вино сделали свое дело: лица друзей вытянулись, жесты стали порывистыми, а в голосах прорезались резкие, взлаивающие нотки. Минуло совсем немного времени, и их взгляды стали бессмысленными и пустыми, как у столпившихся на поле быков, только гораздо более злыми. А когда последние лучи солнца растворились в пустоте почерневшего неба, разум полностью оставил нас, и мы «перекинулись».
- Кто мне тут? - заорал Барин, когда на обратном пути ему заступил дорогу здоровенный бык. - Уебывай отсюда, аслица!
А когда испуганное чудовище отступило в сторону и скрылось в темноте, Барин удовлетворенно вздохнул, расправил плечи и скомандовал:
- Песню запевай!
И начал сам - так, словно над полем неожиданно завыла сирена:
Кто изучил искусство драк?
Кто может выкурить косяк?
Кто крепко вмазать не дурак и водку пьет из банки?
И мы подхватили, вторя его голосу целым ансамблем визжащих волынок и прохудившихся труб:
Грибные Эльфы - черный флаг!
Грибные Эльфы - черный флаг!
Грибные Эльфы - черный флаг и белые поганки!
Нет ничего, что бы действовало на перекинувшегося человека столь же сильно, как хоровое пение. Я чувствовал себя так, словно огромная волна подняла меня и, то и дело опрокидывая, потащила по полю. Моё горло едва не лопалась под напором бешеных, разрывающих глотку и легкие звуков. Я орал и сам себя не слышал, постепенно проваливаясь в некое подобие транса - черный сон без сновидений, где царят немолчный крик и мерный, гипнотизирующий топот множества ног. Так я и шел, и вскоре все человеческое совершенно оставило меня.
Видесские дневники (часть 2)
Все лики зла
«А вообще был именно кровавый погром. Просто били всех подряд, громили лагеря, жгли палатки…»
Ролёвки - трёп (2:5030/1016.33) RU.RPG.BAZAR
От: Michael Voskoboinikov 2:5030/1171 20 Июл 2000 00:16
Кому: Yury Alimov
Тема: Видесс
Солнце взорвалось у меня под веками ослепительной вспышкой, вмиг наполнившей нестерпимой болью всю мою голову. Я с трудом сел, глядя, как тошнотворно колышется перед моим глазами поле, и как извивается в мучительном танце стоящий поодаль лес. Правда, через пару минут зрение нормализовалось, так что я стал видеть окружающие предметы немного почетче. Оглядевшись, я не сразу понял, где нахожусь. Местность вокруг напоминала пейзаж после бомбежки: дымило выжженное в траве пятно костровища, возле которого были разбросаны неподвижные тела в одежде на арабский манер. Хотя в халаты и арафатки были одеты далеко не все: возле самого костра лежал человек, при взгляде на которого я не мог вспомнить ничего, кроме донельзя странного прозвища - Агасфер Лукич.
Вцепившись в это имя, словно в путеводную нить, я принялся тянуть изо всех сил, постепенно разматывая спутанный клубок вчерашних воспоминаний. Агасфер Лукич, значит… Вскоре память поддалась, и передо мной начали разворачиваться смутные сцены вчерашнего пиршества.
Первое, что мне вспомнилось - как я сижу у костра, а ветер с полей швыряет мне в лицо едкие клубы раскаленного дыма. В руках у меня была полная бутылка «буренки», а рядом со мной сидел пьяный «в стельку» Агасфер Лукич.
- Выпей со мной! - изредка тормошил его я. - Или ты меня не уважаешь?
Невысокий, с обширными залысинами и топорщащейся бородой, Агасфер Лукич производил на нашей стоянке до крайности неуместное впечатление. Но мы люди гостеприимные, и каждый из нас полагал святым долгом выпить вместе с «самим Агасфером Лукичом». Из-за этого ему приходилось пить до девяти стопок за то же самое время, пока все остальные принимали «по одной».
Вскоре Агасфер Лукич совершенно утратил человеческий облик. А поскольку мы то и дело будили его, чтобы снова налить, ближайшие двое суток он оставался в точно таком же плачевном состоянии. Агасфер Лукич валялся посреди нашей стоянки, словно куль с мукой, осоловело вращая налитыми глазами и лишь иногда протягивая руку за очередной порцией водки. Для этого достаточно было толкнyть его в плечо и строго произнести:
- Агасфер Лукич, ты меня уважаешь?! Ну, тогда выпей со мной!
Очередной раз мы поили Агасфера Лукича аккурат перед тем, как на четвереньках погнаться по полю за женой Ленского. Это произошло из-за того, что оказавшаяся возле нашей стоянки Нина Ленская неожиданно остановилась, подбоченилась и принялась во весь голос орать:
- Вам что было сказано про спиртное? - надрывалась она. - На этой игре запрещен алкоголь крепче двенадцати градусов! А вы тут спирт пьете, да еще материтесь на весь полигон! А ну, быстро заткнулись!
Не то, чтобы мы совсем не уважали жену Ленского, пусть даже она выжила из ума и кличет собственную дочку «Колобкой». [Не совсем ясно, как можно называть ребенка таким уродливым именем. Мы видим этому единственное объяснение: Ленский сам круглый, как колобок, и хочет, чтобы дочка была на него похожа. Потому они с женой и называют её «Колобка»]
Но к себе мы не собирались терпеть подобного отношения, а то дождешься - и Колобкой назовут тебя самого. Хотя в начале Кузьмич честно попытался разрешить миром этот конфликт.
- Кажи спиртометр! - дружелюбно попросил он. - Ах, у тебя его нет?! Тогда с чего ты взяла, что наш спирт крепче двенадцати градусов? Мы правила знаем: сначала разбавляем до положенного, а только потом пьем! Но Ленскую это только больше взбесило.
- Что? - истерично завизжала она. - Ты еще глумиться будешь? Сейчас вы все отсюда уедете, стоит только мне…
Если бы она была повнимательней, то увидела бы, что выбрала не то место, где стоит орать. Её крики и так уже порядком нас разозлили, а когда она принялась угрожать - кое-кто из нас не выдержал. Перекинувшимся людям свойственна некоторая синхронность, так что не успела Ленская договорить, как мы с Эйвом упали на четвереньки и с воем бросились по полю в ее направлении.
Какое-то время Ленская смотрела на нас выпученными глазами, но когда мы подбежали поближе (а двигались мы стремительно, передвигаясь по полю огромными скачками), ей изменила ее бесноватая смелость. Видать, она сумела разглядеть в неверном свете костра перекошенные лица, пустые глаза и обильно капающую из оскаленных пастей слюну. Как-то раз в Новгороде Дурман страшно искусал одну нерасторопную женщину, и по нашим лицам Ленская поняла, какая участь ее ждет.
Повернувшись, она бросилась бежать - а мы гнались за ней с хриплым воем, преследуя ее практически по пятам. Остановились мы только метров через сто пятьдесят - у края неглубокого овражка, который по каким-то причинам не отважились пересечь. Спрыгнув в овраг, Ленская кое-как выкарабкалась на тот берег и пропала в темноте, а мы с Эйвом повыли еще немного, развернулись и потрусили назад.
Потом было много чего еще: звездное небо, пьяные крики и незнакомый сумеречный лес. Сначала мы повздорили с какими-то москвичами (им вздумалось обозвать нас козлами, за что один из них выхватил плоскостью саперной лопатки по лицу), а потом ушли в Гарсарву, где Дурман полночи исполнял под гитару всевозможные песни.
Поет Дурман хорошо, так что оставшиеся до рассвета несколько часов пролетели совсем незаметно. Я лежал на земле, слушая, как у Дурмана под пальцами рождаются тихие, печальные звуки, которым вторит его голос - глубокий и злой:
Ты задремлешь у костра,
Эта ночь за тобой.
И опять, как вчера,
Ты успеешь согреть искру
Сладкого сна.
Но там, где ты есть, воцарилась она…
[Песня «Тьма-пелена»; авторы - Маугли, Рязаныч]
Это воспоминание стояло в моем списке последним. Дальше память отказывалась мне служить, выдавая череду смутных, никак не связанных между собою картин. Хотя теперь, с утра, мне казалось, будто бы вчера кто-то сообщил нам, что на игровом полигоне объявился Лустберг. Вспомнить бы только, кто это был: Даир, что ли? Да, точно Даир.