Из книги Н.М. Соколова “Об идеях и идеалах русской интеллигенции”
Пишет Sergey Oboguev (oboguev)
2007-01-03
"Русский интеллигент - как морская свинка: не морская и не свинка".
Что характерно, предложи "русскому интеллигенту", в рамках борьбы за чистоту языка, называться русский умник, так визга будет словно порося режут.
И даже не из-за слова умник, а из-за того, что на его свежем фоне слово русский играет первозданными красками и является несомненным экстремизмом. Не говоря уже о инстиниктивной реакции отторжения, которое оно вызывает у (будем гуманны, не умника, но) "интеллигента".
"Берёт - как бомбу,
берёт - как ежа,
как бритву обоюдоострую,
берёт, как гремучую в 20 жал
змею двухметроворостую."
(https://oboguev.livejournal.com/1271924.html)
Уже написав это сообщение-реплику об интеллигенции, я прочел последнюю главу [“Золотые сны о золотом веке”, стр. 454-527] книги Н.М. Соколова “Об идеях и идеалах русской интеллигенции”, СПб., 1904, на которую я ссылался в сообщении (прежде я читал только первые ее главы, а тут по дороге на работу прочитал и эту).
Автор, Николай Матвеевич Соколов (1860-1908), - литератор и филолог, высказывает буквально те же соображения, которые я приводил в своем сообщении, но с литературным изяществом и прозрачностью.
Потому я счел полезным поместить эту главу в качестве приложения, а к тому же и исторической справки к теме “откуда пошла быть есть интеллигенция”. Нетрудно, кстати, заметить, что заключения автора частенько перекликаются с некоторыми наблюдениями Константина Крылова.
Пожалуй, можно еще добавить, что книжка вообще довольно хорошая и вполне себе черносотенная и, представляя из себя познавательный обзор интеллигентского миросозерцания, нечто вроде “Русофобии-1904”, сама по себе стоит того, чтобы ее при случае почитать. Другие ее главы - “О культуре и самобытности”, “Похороны славянофильства”, “О русской национальной традиции”, “О русской церковной традиции”, “Интеллигенция и сектантство”, “Интеллигенция и церковь” - вполне выдержаны в том же наблюдательном и проницательном духе, что и приводимая.
В том же году Соколов написал книжку с интригующим названием “Русские святые и русская интеллигенция. Опыт сравнтельной характеристики”, СПб., 1904, о выходе которой значится на обложке, но которой, к сожалению, в местной библиотеке нет.
Золотые сны о золотом веке
I.
Прежде, чем подводить итоги тому, что в ряде статей мы говорили о русской “интеллигенции”, считаем нужным, во избежание недоразумений, еще раз точно определить, что собственно нас интересует в этом слове и понятии.
Слово это несомненно двусмысленное. И именно поэтому оно и дает повод к постоянным недоразумениям.
Часто это просто почетная кличка, условный ярлык более или менее образованного и просвещенного человека. В этом смысле всем лестно быть “интеллигентными”, даже при самом ничтожном запасе знаний и жизненного опыта, ибо не быть “интеллигентными” стыдно, так как стыдно слыть неучем и невеждой.
На первых порах своего существования слово “интеллигенция” может быть и имело только это общее значение. Оно молодо, это слово. Едва ли и теперь оно достигло двадцатипятилетнего возраста. Но скоро оно стало приобретать более определенный, технический, или, вернее, сектантский оттенок.
В шестидесятых годах было в ходу слово “развитой”. И теперь еще оно не совсем забыто. В то время далеко не всякий образованный и даже ученый человек имел право на лестный титул человека “развитого”. Если женщина не стригла волос, а мужчина не резал лягушек, они не были “развитыми”. В превосходной былине “Поток богатырь” А. Толстому удалось собрать воедино внешние признаки “развитости” того времени. Надо надеяться, что талантливым мастерам русской сатиры в свое время удастся собрать внешние признаки и современной “интеллигентности”.
Как вольтерьянцы и фармазоны XVIII века, духовные христиане и мистики начала прошлого века, так “развитые” и “интеллигентные” люди нашего времени имеют свой, правда, крайне своеобразный символ веры, имеют различные степени посвящения, свои - строго определенного цвета - флаги и знамена.
Только человек известных “убеждений”, известного “направления” и ярко окрашенной “идейности” может заявить право на “славный пост” в этом “лагере”. Это боевое слово и боевая кличка. А раз так, оно, конечно, не может быть общим достоянием и отмечать всех образованных людей без исключения.
Сектантский смысл этого термина определился теперь с полною очевидностью. Мы уже видели, что у г. Милюкова и г. Тернавцева, при всем несходстве их “идейносги” и “направления”, оно, как слово “человек” у Горького, звучит одинаково “гордо”, хотя особенного толку от этого и не получается. Вполне понятно, почему в произношении этого слова появилась “гордая” нотка: в противном случае такие жупелы, как “дух времени”, “современная теория прогресса”, наклон “современной научности” (не науки, а “научности”), “мистические и пророческие” элементы в “проповеднике-агитаторе” не могли бы прикрыть той комической притязательности и тупого высокомерия, которые таятся за этими таинственными покровами.
В интересах точности изложения и строгой определенности мысли этот двусмысленный термин давно следовало бы отдать тем, кто особенно настойчиво предъявляет на него свои права и отнять от него более широкое и общее значение. А теперь, пока им пользуются крайне легкомысленно и неосторожно, оно служит иногда для терроризирования людей пугливых, людей слабой воли и слабой мысли, но падких на почетные клички и ничем не заслуженное “признание”.
“Все интеллигентные люди” или “лучшая часть нашей интеллигенции”, - вещают властители теперешних легкомысленных дум, - признали, признают и должны признавать то-то и то-то, и кто не признает этого, тот не “интеллигент”. Это что-то вроде папского интердикта, еврейского херема, лишения воды и земли для людей, со школьной скамьи утративших привычку пользоваться своею головою для своих надобностей. Но эти интеллигентные анафемы будут вызывать только дружный смех, когда всем будет ясно, что самозванные “передовые умы” говорят не от имени знания и науки, а от имени сомнительной “научности”, “идейности” и “тенденции”. Соблазнительное и лакомое право анафематствования и наложения херема, присвоенное кучкою сектантов, как притязание пустое и легкомысленное, только смешно, когда оно выливается в обычной для него высокомерной и педантической форме.
Если брать это слово в том именно смысле, в котором за последнее время оно чаще всего употребляется, т.е. в указанном сектантском смысле, многие головы вернут себе утраченную способность мыслить и расссуждать, не боясь деспотизма крикливых “учителей жизни”. На грозный окрик: “передовые умы говорят”, обыватель не ошалеет, как прежде бывало, а спокойно скажет: “ну и пусть себе говорит; мало ли глупостей говорят передовые умы!” Возможность запугивания и помрачения читателя объясняется только двусмысленностью этого термина и тотчас же устраняется, как только слова приорeтают свое настоящее значение.
И есть еще одно обстоятельство, которое настоятельно побуждает к болeе строгому определению этого понятия. Положительные стороны “интеллигентной идейности” установить не легко, потому что их в сущности и нeт, а если порой и мелькнут какие-нибудь отрывочные и блeдные намеки, то у каждого на свой лад, а “тенденции” отрицания - ни для кого не секрет.
Самый характерный признак современной русской интеллигенции в ее “разрывах”. Главных разрывов на ее знамени - пять. 1) разрыв с государством; 2) разрыв с церковью; 3) разрыв с народом; 4) разрыв с наукой и 5) разрыв с прошлым.
Ниже мы скажем об этих разрывах по существу, а теперь отмeтим только то, что эти отрицательные догматы “интеллигентной идейности” - далеко не общее достояние всего русского образованного общества, и поэтому торопиться подписываться под этою программою ради сомнительной “интеллигентности” - особой надобности нет. В виду этого, люди, которые ни одного из этих разрывов не признают, отнюдь не могут быть допущены в “ряды интеллигенции” и, оставшись вне ограды этого сектантского капища, должны будут довольствоваться менее “гордою” кличкою, - например, названием людей образованных и просвещенных.
Несомненно, что за послeднюю четверть вeка в жизни русских людей, получивших высшее и также только среднее образование, возник и окрeп новый тип “умоначертания”, в основе которого лежали отрицательные и разрушительные “тенденции”. Этот наклон “направления” крестили разными кличками, называли “убежденностью”, “духом времени”, “идейной убежденностью”, а чаще всего “интеллигентностью”. Постепенно это слово слилось именно с этим составом отрицательных “убеждений” и, как это всегда бывает с терминами, которые употребляются часто и слишком неряшливо, приобрело новое, специальное значение.
Вполне понятно, что на первых порах многим действительно образованным и просвещенным людям трудно расстаться с этим выветрившимся и обветшавшим термином, ибо они хорошо помнят то время, когда это слово звучало действительно “гордо”. Но при желании сохранить за собою эту кличку, для них возникает та опасность, что их легко могут смешать с “интеллигентными” людьми тех пяти “разрывов”, о которых мы говорили и будем говорить и в этой статье.
Если слово утратило прежний невинный и безобидный смысл и стало боевым лозунгом, его уже нельзя вернуть к объему и признакам прежнего понятия. И надо, конечно, отдать это знамя тем, которые особенно тесно под ним сплотились и считают его своим знаменем.
Все, что мы говорили об “интеллигенции”, конечно, относится не ко всему русскому образованному обществу, а только к той его - правда, большей части, которая с большей или меньшею сознательностью, по торной дороге “идейной убежденности” дошла до отмеченных пяти разрывов и именно в этом видит признак превосходства и высшего посвящения. Этот термин шире тех терминов, которые отмечают журнальные и литературные партии. Простой “либерал” - точно такой же “интеллигент”, как “передовой” когда-то “народник” и ныне передовой “марксист”. Но люди, для которых прошлое показывает дорогу к будущему, стоят вне этого понятия. Их называют отсталыми, хотя они хорошо сделали, что не погнались за этим стремительным движением в неведомые дебри и трущобы. Рано или поздно “передовые умы” вернутся к этим отсталым, потому что они хотят летать по воздуху на восковых крыльях Икара.
Excelsior! Per aspera ad astra! - В этих благородных девизах много высокой поэтической прелести, справедливой и законной веры человечества в свои силы. Но именно поэтому эти девизы рисуют очертания великого, трудного и очень редкого даже в истории подвига. Не надолго возвышается тот, кто, подскочивши с болотной кочки, падает в гнилую трясину. На мучительный, медленный и долгий труд решается тот, кто знает, что трудна и далека дорога до небесных светил, но в высоком одушевлении отказывается от радостей и утешений жизни ради высокой цели. Но, когда толпы ленивых и праздных мечтателей и говорунов начинают утверждать, что astra у них в кармане, что они уже давно дошли до этих бессмертных светочей и теперь безпечно улепетывают дальше, является вполне законное сомнение в достоиистве этих сомнительных звезд. Является мысль, что эти звезды из сусального золота куплены в магазине дешевых и плохих игрушек.
Наша интеллигенция так давно и быстро идет вперед, что она ушла бы далеко, если бы действительно шла и шла действительно вперед. На самом деле она идет назад, к катехизису Мартина Лютера, к вольнодумству Татищева и Радищева, к “умоначертанию” вольтерьянцев и фармазонов, к легкомысленному неверию Новикова и Лабзина. Не будь Лютера, не было бы и русской “интеллигенции”, хотя Лютер, конечно, отказался бы от всякого общения с нею.
В самой сущности русского образования и просвещения за последнее время было что-то такое, что замутило строгое и последовательное мышление в самых его источниках, развило и укрепило в людях такое поразительное легкомыслие и легковерие, что они перестали видеть то, что есть, и “идейно убеждены”, что видят то, чего нет. Мечтательность приобрела болезненный характер. Несомненно, что среди здорового общества декаденты, босяки и исторические материалисты никогда не нашли бы себе кредита.
Мы делаем попытку установить и закрепить черты “нового слова”, “духа нашего века”, поскольку они сказались в сознании образованных и полуобразованных людей нашего времени, т.е. тех людей, которых принято называть “интеллигентными”. Задача, думается откровенно, трудная. Через несколько десятков лет, когда опять, как это всегда бывало, новый мыльный пузырь лопнет, когда слово “интеллигент” в обиходной речи приобретет такой же комический оттенок, как слово “фармазон”, - а это, конечно, будет, историк в десяти строках рельефно и сжато очертит форму легкомыслия и легковерия нашего времени, если не захочет иллюстрировать свой суровый приговор анекдотами и для того времени маловероятными курьезами “идейной убежденности”. А теперь, когда “интеллигенция” стоит сплошной стеной вокруг удивленного ею стороннего наблюдателя, когда в “интеллигентных” речах, как в первобытном хаосе, смешаны семена самых несовместимых [? - нрзб.] верований и убеждений, - трудно рассмотреть философское и психологическое зерно, которое догнивает в этой слежавшейся рутине. Старо то новое, которое теперь называют новым, и в “новом слове” много лицемерия и лукавства. Мы не мечтаем о возможности дать полную и всестороннюю характеристику “духа нашего века”. Мы только собираем материалы для этой характеристики, в глубоком убеждении, что они будут ценны для будущего историка русской культуры.
Мы не думаем, чтобы г. Милюков и г. Тернавцев были лучшими “идеологами” современной “интеллигентной идейности”. Смешно было бы искать у них широкой и многосторонней системы взглядов, охватывающих главные течения исторической и текущей жизни. Пережевывать ветхие догмы отнюдь не утонченного материализма, ратовать за ветхий завет ради устранения нового, отрицать веру в загробную жизнь - дело и не новое и нехитрое. При материалистическом понимании жизни - многое остается вне поля зрения, а то, что зримо слишком плотскими очами, бледно и невыразительно. Да и в материалистической постановке своего учения - они не большие мастера. Постоянные противоречия, слова вместо понятий и представлений, сбивчивые и неточные определения свидетельствуют о том, что они мало поработали над уяснением своей точки зрения и витают в метафизических туманах, не рискуя спуститься на землю, ради которой будто бы они и подняли стяги для борьбы с “чем-то высоким и, по шутливому выражению Алмазова, даже небесным”.
Но их попытки во всяком случае дороги и ценны. Они, - каждый, конечно, по-своему, - попробовали систематизировать очень уклончивую и почти неуловимую “идейность” нашего времени. Пусть они сделали это плохо, пусть лучшие лавры за эти подвиги они оставили своим последователям и преемникам, - но за ними слава почина. Они осмелились стать истолкователями “духа времени”, - этого таинственного незнакомца, который будто бы вершит все дела на нашей планете.
“Дух времени” можно было бы назвать понятием метафизическим, если бы не жаль было применить такой старый и почтенный термии к современным фикциям. “Духом времени”, как и духом современной “научности”, особенно козыряет г. Милюков. Но в тон ему, с тем же подъемом кудесничества и чарования, г. Тернавцев рекламирует дар пророчества в недрах современной интеллигенции и этим зовет всех на “простор мирового служения”, утянув слово “простор” с лукавой картины Репина. Очевидно, что времена волхвов, заклинателей и прорицателей еще не прошли.
(продолжение следует)
2007-01-03
"Русский интеллигент - как морская свинка: не морская и не свинка".
Что характерно, предложи "русскому интеллигенту", в рамках борьбы за чистоту языка, называться русский умник, так визга будет словно порося режут.
И даже не из-за слова умник, а из-за того, что на его свежем фоне слово русский играет первозданными красками и является несомненным экстремизмом. Не говоря уже о инстиниктивной реакции отторжения, которое оно вызывает у (будем гуманны, не умника, но) "интеллигента".
"Берёт - как бомбу,
берёт - как ежа,
как бритву обоюдоострую,
берёт, как гремучую в 20 жал
змею двухметроворостую."
(https://oboguev.livejournal.com/1271924.html)
Уже написав это сообщение-реплику об интеллигенции, я прочел последнюю главу [“Золотые сны о золотом веке”, стр. 454-527] книги Н.М. Соколова “Об идеях и идеалах русской интеллигенции”, СПб., 1904, на которую я ссылался в сообщении (прежде я читал только первые ее главы, а тут по дороге на работу прочитал и эту).
Автор, Николай Матвеевич Соколов (1860-1908), - литератор и филолог, высказывает буквально те же соображения, которые я приводил в своем сообщении, но с литературным изяществом и прозрачностью.
Потому я счел полезным поместить эту главу в качестве приложения, а к тому же и исторической справки к теме “откуда пошла быть есть интеллигенция”. Нетрудно, кстати, заметить, что заключения автора частенько перекликаются с некоторыми наблюдениями Константина Крылова.
Пожалуй, можно еще добавить, что книжка вообще довольно хорошая и вполне себе черносотенная и, представляя из себя познавательный обзор интеллигентского миросозерцания, нечто вроде “Русофобии-1904”, сама по себе стоит того, чтобы ее при случае почитать. Другие ее главы - “О культуре и самобытности”, “Похороны славянофильства”, “О русской национальной традиции”, “О русской церковной традиции”, “Интеллигенция и сектантство”, “Интеллигенция и церковь” - вполне выдержаны в том же наблюдательном и проницательном духе, что и приводимая.
В том же году Соколов написал книжку с интригующим названием “Русские святые и русская интеллигенция. Опыт сравнтельной характеристики”, СПб., 1904, о выходе которой значится на обложке, но которой, к сожалению, в местной библиотеке нет.
Золотые сны о золотом веке
I.
Прежде, чем подводить итоги тому, что в ряде статей мы говорили о русской “интеллигенции”, считаем нужным, во избежание недоразумений, еще раз точно определить, что собственно нас интересует в этом слове и понятии.
Слово это несомненно двусмысленное. И именно поэтому оно и дает повод к постоянным недоразумениям.
Часто это просто почетная кличка, условный ярлык более или менее образованного и просвещенного человека. В этом смысле всем лестно быть “интеллигентными”, даже при самом ничтожном запасе знаний и жизненного опыта, ибо не быть “интеллигентными” стыдно, так как стыдно слыть неучем и невеждой.
На первых порах своего существования слово “интеллигенция” может быть и имело только это общее значение. Оно молодо, это слово. Едва ли и теперь оно достигло двадцатипятилетнего возраста. Но скоро оно стало приобретать более определенный, технический, или, вернее, сектантский оттенок.
В шестидесятых годах было в ходу слово “развитой”. И теперь еще оно не совсем забыто. В то время далеко не всякий образованный и даже ученый человек имел право на лестный титул человека “развитого”. Если женщина не стригла волос, а мужчина не резал лягушек, они не были “развитыми”. В превосходной былине “Поток богатырь” А. Толстому удалось собрать воедино внешние признаки “развитости” того времени. Надо надеяться, что талантливым мастерам русской сатиры в свое время удастся собрать внешние признаки и современной “интеллигентности”.
Как вольтерьянцы и фармазоны XVIII века, духовные христиане и мистики начала прошлого века, так “развитые” и “интеллигентные” люди нашего времени имеют свой, правда, крайне своеобразный символ веры, имеют различные степени посвящения, свои - строго определенного цвета - флаги и знамена.
Только человек известных “убеждений”, известного “направления” и ярко окрашенной “идейности” может заявить право на “славный пост” в этом “лагере”. Это боевое слово и боевая кличка. А раз так, оно, конечно, не может быть общим достоянием и отмечать всех образованных людей без исключения.
Сектантский смысл этого термина определился теперь с полною очевидностью. Мы уже видели, что у г. Милюкова и г. Тернавцева, при всем несходстве их “идейносги” и “направления”, оно, как слово “человек” у Горького, звучит одинаково “гордо”, хотя особенного толку от этого и не получается. Вполне понятно, почему в произношении этого слова появилась “гордая” нотка: в противном случае такие жупелы, как “дух времени”, “современная теория прогресса”, наклон “современной научности” (не науки, а “научности”), “мистические и пророческие” элементы в “проповеднике-агитаторе” не могли бы прикрыть той комической притязательности и тупого высокомерия, которые таятся за этими таинственными покровами.
В интересах точности изложения и строгой определенности мысли этот двусмысленный термин давно следовало бы отдать тем, кто особенно настойчиво предъявляет на него свои права и отнять от него более широкое и общее значение. А теперь, пока им пользуются крайне легкомысленно и неосторожно, оно служит иногда для терроризирования людей пугливых, людей слабой воли и слабой мысли, но падких на почетные клички и ничем не заслуженное “признание”.
“Все интеллигентные люди” или “лучшая часть нашей интеллигенции”, - вещают властители теперешних легкомысленных дум, - признали, признают и должны признавать то-то и то-то, и кто не признает этого, тот не “интеллигент”. Это что-то вроде папского интердикта, еврейского херема, лишения воды и земли для людей, со школьной скамьи утративших привычку пользоваться своею головою для своих надобностей. Но эти интеллигентные анафемы будут вызывать только дружный смех, когда всем будет ясно, что самозванные “передовые умы” говорят не от имени знания и науки, а от имени сомнительной “научности”, “идейности” и “тенденции”. Соблазнительное и лакомое право анафематствования и наложения херема, присвоенное кучкою сектантов, как притязание пустое и легкомысленное, только смешно, когда оно выливается в обычной для него высокомерной и педантической форме.
Если брать это слово в том именно смысле, в котором за последнее время оно чаще всего употребляется, т.е. в указанном сектантском смысле, многие головы вернут себе утраченную способность мыслить и расссуждать, не боясь деспотизма крикливых “учителей жизни”. На грозный окрик: “передовые умы говорят”, обыватель не ошалеет, как прежде бывало, а спокойно скажет: “ну и пусть себе говорит; мало ли глупостей говорят передовые умы!” Возможность запугивания и помрачения читателя объясняется только двусмысленностью этого термина и тотчас же устраняется, как только слова приорeтают свое настоящее значение.
И есть еще одно обстоятельство, которое настоятельно побуждает к болeе строгому определению этого понятия. Положительные стороны “интеллигентной идейности” установить не легко, потому что их в сущности и нeт, а если порой и мелькнут какие-нибудь отрывочные и блeдные намеки, то у каждого на свой лад, а “тенденции” отрицания - ни для кого не секрет.
Самый характерный признак современной русской интеллигенции в ее “разрывах”. Главных разрывов на ее знамени - пять. 1) разрыв с государством; 2) разрыв с церковью; 3) разрыв с народом; 4) разрыв с наукой и 5) разрыв с прошлым.
Ниже мы скажем об этих разрывах по существу, а теперь отмeтим только то, что эти отрицательные догматы “интеллигентной идейности” - далеко не общее достояние всего русского образованного общества, и поэтому торопиться подписываться под этою программою ради сомнительной “интеллигентности” - особой надобности нет. В виду этого, люди, которые ни одного из этих разрывов не признают, отнюдь не могут быть допущены в “ряды интеллигенции” и, оставшись вне ограды этого сектантского капища, должны будут довольствоваться менее “гордою” кличкою, - например, названием людей образованных и просвещенных.
Несомненно, что за послeднюю четверть вeка в жизни русских людей, получивших высшее и также только среднее образование, возник и окрeп новый тип “умоначертания”, в основе которого лежали отрицательные и разрушительные “тенденции”. Этот наклон “направления” крестили разными кличками, называли “убежденностью”, “духом времени”, “идейной убежденностью”, а чаще всего “интеллигентностью”. Постепенно это слово слилось именно с этим составом отрицательных “убеждений” и, как это всегда бывает с терминами, которые употребляются часто и слишком неряшливо, приобрело новое, специальное значение.
Вполне понятно, что на первых порах многим действительно образованным и просвещенным людям трудно расстаться с этим выветрившимся и обветшавшим термином, ибо они хорошо помнят то время, когда это слово звучало действительно “гордо”. Но при желании сохранить за собою эту кличку, для них возникает та опасность, что их легко могут смешать с “интеллигентными” людьми тех пяти “разрывов”, о которых мы говорили и будем говорить и в этой статье.
Если слово утратило прежний невинный и безобидный смысл и стало боевым лозунгом, его уже нельзя вернуть к объему и признакам прежнего понятия. И надо, конечно, отдать это знамя тем, которые особенно тесно под ним сплотились и считают его своим знаменем.
Все, что мы говорили об “интеллигенции”, конечно, относится не ко всему русскому образованному обществу, а только к той его - правда, большей части, которая с большей или меньшею сознательностью, по торной дороге “идейной убежденности” дошла до отмеченных пяти разрывов и именно в этом видит признак превосходства и высшего посвящения. Этот термин шире тех терминов, которые отмечают журнальные и литературные партии. Простой “либерал” - точно такой же “интеллигент”, как “передовой” когда-то “народник” и ныне передовой “марксист”. Но люди, для которых прошлое показывает дорогу к будущему, стоят вне этого понятия. Их называют отсталыми, хотя они хорошо сделали, что не погнались за этим стремительным движением в неведомые дебри и трущобы. Рано или поздно “передовые умы” вернутся к этим отсталым, потому что они хотят летать по воздуху на восковых крыльях Икара.
Excelsior! Per aspera ad astra! - В этих благородных девизах много высокой поэтической прелести, справедливой и законной веры человечества в свои силы. Но именно поэтому эти девизы рисуют очертания великого, трудного и очень редкого даже в истории подвига. Не надолго возвышается тот, кто, подскочивши с болотной кочки, падает в гнилую трясину. На мучительный, медленный и долгий труд решается тот, кто знает, что трудна и далека дорога до небесных светил, но в высоком одушевлении отказывается от радостей и утешений жизни ради высокой цели. Но, когда толпы ленивых и праздных мечтателей и говорунов начинают утверждать, что astra у них в кармане, что они уже давно дошли до этих бессмертных светочей и теперь безпечно улепетывают дальше, является вполне законное сомнение в достоиистве этих сомнительных звезд. Является мысль, что эти звезды из сусального золота куплены в магазине дешевых и плохих игрушек.
Наша интеллигенция так давно и быстро идет вперед, что она ушла бы далеко, если бы действительно шла и шла действительно вперед. На самом деле она идет назад, к катехизису Мартина Лютера, к вольнодумству Татищева и Радищева, к “умоначертанию” вольтерьянцев и фармазонов, к легкомысленному неверию Новикова и Лабзина. Не будь Лютера, не было бы и русской “интеллигенции”, хотя Лютер, конечно, отказался бы от всякого общения с нею.
В самой сущности русского образования и просвещения за последнее время было что-то такое, что замутило строгое и последовательное мышление в самых его источниках, развило и укрепило в людях такое поразительное легкомыслие и легковерие, что они перестали видеть то, что есть, и “идейно убеждены”, что видят то, чего нет. Мечтательность приобрела болезненный характер. Несомненно, что среди здорового общества декаденты, босяки и исторические материалисты никогда не нашли бы себе кредита.
Мы делаем попытку установить и закрепить черты “нового слова”, “духа нашего века”, поскольку они сказались в сознании образованных и полуобразованных людей нашего времени, т.е. тех людей, которых принято называть “интеллигентными”. Задача, думается откровенно, трудная. Через несколько десятков лет, когда опять, как это всегда бывало, новый мыльный пузырь лопнет, когда слово “интеллигент” в обиходной речи приобретет такой же комический оттенок, как слово “фармазон”, - а это, конечно, будет, историк в десяти строках рельефно и сжато очертит форму легкомыслия и легковерия нашего времени, если не захочет иллюстрировать свой суровый приговор анекдотами и для того времени маловероятными курьезами “идейной убежденности”. А теперь, когда “интеллигенция” стоит сплошной стеной вокруг удивленного ею стороннего наблюдателя, когда в “интеллигентных” речах, как в первобытном хаосе, смешаны семена самых несовместимых [? - нрзб.] верований и убеждений, - трудно рассмотреть философское и психологическое зерно, которое догнивает в этой слежавшейся рутине. Старо то новое, которое теперь называют новым, и в “новом слове” много лицемерия и лукавства. Мы не мечтаем о возможности дать полную и всестороннюю характеристику “духа нашего века”. Мы только собираем материалы для этой характеристики, в глубоком убеждении, что они будут ценны для будущего историка русской культуры.
Мы не думаем, чтобы г. Милюков и г. Тернавцев были лучшими “идеологами” современной “интеллигентной идейности”. Смешно было бы искать у них широкой и многосторонней системы взглядов, охватывающих главные течения исторической и текущей жизни. Пережевывать ветхие догмы отнюдь не утонченного материализма, ратовать за ветхий завет ради устранения нового, отрицать веру в загробную жизнь - дело и не новое и нехитрое. При материалистическом понимании жизни - многое остается вне поля зрения, а то, что зримо слишком плотскими очами, бледно и невыразительно. Да и в материалистической постановке своего учения - они не большие мастера. Постоянные противоречия, слова вместо понятий и представлений, сбивчивые и неточные определения свидетельствуют о том, что они мало поработали над уяснением своей точки зрения и витают в метафизических туманах, не рискуя спуститься на землю, ради которой будто бы они и подняли стяги для борьбы с “чем-то высоким и, по шутливому выражению Алмазова, даже небесным”.
Но их попытки во всяком случае дороги и ценны. Они, - каждый, конечно, по-своему, - попробовали систематизировать очень уклончивую и почти неуловимую “идейность” нашего времени. Пусть они сделали это плохо, пусть лучшие лавры за эти подвиги они оставили своим последователям и преемникам, - но за ними слава почина. Они осмелились стать истолкователями “духа времени”, - этого таинственного незнакомца, который будто бы вершит все дела на нашей планете.
“Дух времени” можно было бы назвать понятием метафизическим, если бы не жаль было применить такой старый и почтенный термии к современным фикциям. “Духом времени”, как и духом современной “научности”, особенно козыряет г. Милюков. Но в тон ему, с тем же подъемом кудесничества и чарования, г. Тернавцев рекламирует дар пророчества в недрах современной интеллигенции и этим зовет всех на “простор мирового служения”, утянув слово “простор” с лукавой картины Репина. Очевидно, что времена волхвов, заклинателей и прорицателей еще не прошли.
(продолжение следует)