Эрнст Неизвестный, Красненькие и зелененькие
Эрнст Неизвестный
Из цикла "Лик-лицо-личина"
Красненькие и зелененькие
Как-то мой приятель - не маленький аппаратчик ЦК - выручил меня, взяв билет на самолет в своей кассе, что в обычной сделать было невозможно в этот день. Он просил прийти к концу работы на Старую площадь, к зданию ЦК, и подождать его, поскольку он может задержаться.
Так и случилось. Кончился рабочий день, и из дверей посыпались люди. Моего приятеля среди них не было, и, поскольку приходилось ждать и, по возможности, не скучать, я начал рассматривать единый мозг страны, вываливавшийся из ячеек кабинетов и рассыпавшийся в отдельных особей.
Но неожиданно для себя я заметил, что это множество людей не воспринимается мной как обычная толпа, имеющая персонализированное многообразие. Это сытое стадо было единообразным. Передо мной проходили инкубаторные близнецы с абсолютно стертыми индивидуальными чертами. Разница в весе и размере не имела значения.
Такое огромное количество внеиндивидуальных масок, костюмов, жестов буквально ошеломило меня. Но постепенно я начал их дифференцировать. Я увидел, что эти люди, отпущенные с работы и вываливаемые лифтами с этажей на улицу, различаются - но не персонально, а группово, как две породы одного вида. И для себя я обозначил их как "красненьких" и "зелененьких".
"Красненькие" - как правило, крестьянский тип людей (тип грубого крестьянина, а не ладного и аристократического мужика). Хорошие костюмы сидят на них нелепо; пенсне, очки - все как будто маскарадное, украденное, чужое. Они как-то странно и неестественно откормлены. Это не просто толстые люди, что нормально, - нет, эти люди явно отожрались несвойственной им пищей. Они как бы предали свой генотип. Видно, что стенически они призваны работать на свежем воздухе и что их предки из поколения в поколение занимались физическим трудом. Вырванные из своего нормального предназначения, посаженные в кабинеты, они стали столь же нелепыми, как комнатная борзая. Эти люди - красненькие в прямом смысле слова. Их полнокровие неестественно и не ощущается как здоровье. На щеках у них играет утрированный багровый румянец. Они не знают, что делать со своими странными, отвыкшими от работы руками, распухшими, мертвыми, напоминающими ласты. Плоть, раскормленная сверхкалорийной пищей и не усмиряемая полезной деятельностью, разрослась: всего у них много - щек, бровей, ушей, животов, ляжек, ягодиц. Они садятся в машину так, как будто их мужские гениталии мешают им, но при этом не теряют карикатурного достоинства. По всему видно, что они-то и есть - начальство.
А вот и "зелененькие". Поначалу их трудно отличить в этой однорожей толпе. Но, присмотревшись, ты замечаешь, что часть близнецов обладает большим воображением в жестах и поведении, и уже по одному этому видно, что это какие-то затруханные интеллигенты, которым никак не удается достичь стенического совершенства "красненьких". И как ни скрывай - видно, что ты из университета, из журналистов, из философов или из каких-то там историков, - в общем, оттуда, откуда настоящий человек появиться никак не может. И даже если они достаточно красны, то гармонию нарушают красные от работы глаза, что резко отличает их от не замутненных никакой мечтой, прозрачных глаз "красненьких". Даже и не заглядывая в секретные списки, понятно, что "зелененькие" - референтский аппарат. У них, у "зелененьких", явно испитый вид (что, конечно, не свидетельствует о том, что "красненькие" пьют меньше).
Они, "зелененькие", в сравнении с каменной повадкой "красненьких" - юрки, нервны. И против киновари "красненьких" они бледноваты, красны недостаточно, хотя едят ту же пищу; но эта пища не идет им впрок.
"Красненький" потому так победно красен и спокоен, что он создан для того, чтобы принимать всегда безупречное решение. Он принадлежит к той породе советских ненаказуемых, которая может все: сгноить урожай, закупить никому не нужную продукцию, проиграть всюду и везде, - но они всегда невозмутимы, ибо они - не ошибаются. Они просто по социальным законам не могут ошибаться. Эта беспрецедентная в истории безответственность целого социального слоя есть самое крупное его завоевание, и совершенно ясно, что они скорее пустят под откос всю землю, чем поступятся хоть долей этой удивительной и сладостной безответственности.
Они безнаказанно могут заплевать и испакостить нужнейшие стране научные тенденции и открытия, произведения литературы и искусства, составляющие гордость нации.
И они же - даже лица все те же, не другие, - как только жизнь докажет их неправоту и правоту затравленных ими людей и идей, - будут присутствовать и произносить речи на юбилеях и похоронах мучеников культуры и искусства.
Они присвоят себе заслуги замученных и наградят друг друга за дела тех, кого они убили.
Они украшают друг друга орденскими побрякушками и регалиями. Они поздравляют друг друга с наградами. Они восхищаются друг другом.
Они косноязычны - но они говорят не переставая. Только они говорят, остальные молчат. У них - радио и телевидение, у них - газеты, у них - кино.
У всех остальных есть одно только занятие: вкалывать за них и благодарить их за то, что они пока не отняли хотя бы воздух. Они требуют, чтобы все без исключения восхищались ими. Они довольны - и правы в своем довольстве: когда они говорят "жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи" - они не врут. Где, когда, в какую эпоху люди, обладающие такими качествами, могли получить так много? И не поплатиться при этом за глупость и хамство, нерадивость и расточительность - да просто за общее и несомненное безобразие собственной личности?
История - не невинная девица, было в ней много злодеев и садистов, но столь тотально-бездарных победителей, я думаю, не было никогда.
Поскольку "красненький" от природы безгрешен, никакой намек на компетентность ему в принципе не нужен. Кроме того, если ему и приходится выбирать, то из двух простейших вариантов: ДА и НЕТ. И ДА и НЕТ разработаны референтским аппаратом, и ДА и НЕТ одинаково научно обоснованы. Кроме того, по законам групповой безответственности, по законам аппарата, частью которого они являются, "красненькие" функционируют не индивидуально, и как только некое определенное количество "красненьких" зажглось как ДА или как НЕТ - принимается решение.
Единство и равнобездарность "красненьких" гарантирует их стабильность, что бы ни происходило со страной по их групповой воле или групповой летаргии. Любое движение такого огромного тела, такой огромной массы, как СССР, порождает событие, называемое или кажущееся историческим, и наделяется часто смыслом, о котором многочисленные виновники этого события даже и не помышляли.
Уже в силу реакции мира на любой их полудремотный, полуосознанный поступок, у "красненьких" возникает реальное чувство значительности и безошибочности принимаемых решений. "Красненький", пока не снят, всегда в выигрыше. Время идет, события развиваются, и само сидение "красненького" в своей ячейке-кресле уже есть победа. А победителей не судят. Представьте себе, что генерал А выиграл бой по своей схеме. Этим как бы механически подчеркивается, что схема генерала Б была порочна и неверна. Но почему же? Ведь схемы генерала Б никто не пробовал - может быть, она была целесообразней, может быть, она была оптимальной! Но историю не переиграешь, и генерал А навсегда остается победителем, а генерал Б - неудачником.
Итак, "красненькие" никогда не ошибаются, ошибаются только "зелененькие". "Зелененькие" - это те, кто мычание "красненьких" должен превратить в членораздельную речь. Те, кто должен угадать их желания, но сформулировать их так, чтобы коллективный мозг признал формулировки своими, как если бы "красненькие" сами их создали. Чудовищная работа, неблагодарная, бессонная, - и, ко всему, по тем же муравьиным законам аппарата, она перестает быть творческой.
Один "зелененький", бросив свою собственную фразу в ворох фраз других "зелененьких", теряет ее; потом они все вместе все это мусолят, и в этом общем вареве никто уже не знает, где начало, где хвост его мысли и фразы. Я не знаю, есть ли действительный смысл в их работе, но когда я слушаю выступления главных "красненьких", то для меня совершенно очевидно, что слова, которых "главкрас" не может выговорить, вписаны его "зелененькими", но общий смысл, конечно, соответствует интересам "красненьких".
"Зелененькие" страдают множеством аппаратных комплексов. Им всегда кажется, что они лучше, чем "красненькие", знают, что нужно делать для успеха и благополучия "красненьких", - что, разумеется, неверно, ибо именно "красненькие" - величайшие мастера знать собственные выгоды.
"Зелененькие", даже обладая иногда серьезным влиянием, тем не менее остаются париями партии, хотя для постороннего взгляда это может быть и незаметно. "Красненькие", даже провинциальные, даже находящиеся ниже по официальному рангу, относятся к "зелененьким" высокомерно, потому что способ их красненькой жизни, их карьеры строится по законам нормальным: от первичной партячейки до заоблачных партвысот. Они, "красненькие", - и есть внутренняя партия. Им свыше предназначено править всеми людьми, животными, лесами, реками, горами, прошлым и будущим страны. И, конечно же, внешней партией. И если "зелененькие" и дорастают до уровня "красненьких", то путем гигантских нервных издержек, путем отказа от многих своих личных привязанностей и интеллектуальных претензий.
"Красненькие" же спокойны. В отличие от "зелененьких", они неспособны к анализу общественных условий, элементом которых они являются. Им не приходится сомневаться и нет нужды от чего бы то ни было отказываться, они просто живут и делают кapьepy по праву "красненьких". Конечно, нельзя считать, что "красненькие" всегда и обязательно глупее "зелененьких". Рефлексия, связанная с многознанием, - еще не ум. Но в силу многих причин "зелененькому", прежде чем совершить то, что он считает подлостью, нужно оправдать это теоретически. Исторический детерминизм, диалектика и обветшалые догмы уже не дают ему возможности вычислить эффективность жертв, принесенных на алтарь прогресса, - он ищет новых догм, но - увы! - упирается в старые: государство, нация, империя и т. д. и т.п. Он грустен, потому что пессимист - всего только хорошо информированный оптимист. Информация порождает ворох мыслей, которые, даже быстро проходя, все-таки оставляют след в душе. Либеральная поза, застольное ухарство и цинизм - не спасение. Конечно, в свободное от работы время можно пить, что и делается.
"Красненькому" же для спокойствия и самоуверенности не нужен даже простой бытовой цинизм. Он поступает безо всяких там теорий - только так, как ему лучше. Он всегда уходит от дискомфортной ситуации. Амеба убегает от капли серной кислоты не потому, что она что-то о ней знает. Не разбирается в химии амеба. "Красненькие" исходят из самых простых предпосылок. Вся их философия укладывается в поговорку: "рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше". Они делают карьеру, потому что знают: чем выше - тем лучше живешь, меньше работаешь и меньше несешь ответственности.
"Зелененькому" же, особенно с претензиями на какие-то остатки иллюзий или своей личности, - трудно. И они находятся внутри аппарата, как сложное существо внутри примитивного, но могучего и огромного одноклеточного, которое до поры до времени по своим биологическим нуждам терпит некоторые качества "зелененьких". Но рано или поздно эта гигантская амеба превратит их в состав своей ткани или просто выплюнет. Как сейчас общество, для того чтобы скорей превратиться в гомогенную недифференцированную массу, выплевывает в тюрьму, эмиграцию или катакомбную культуру все, что отличается от повседневной и обязательной, законами предписанной серости. "Зелененькие" и прыткие циники-интеллектуалы - просто временное отклонение, вынужденная тактика. В сложившейся ситуации ясно, что простейшее этой системе свойственней.
Самым неправдоподобным для нормального человеческого сознания является элементарность множества личных желаний, становящихся социальным явлением, которое приводит в движение эту машину. Масштаб последствий порождает иллюзию сложности и накручивает научные и псевдонаучные теории и термины, анализы и аргументы, навязывающие миру столь изощренную картину, что просто диву даешься. Почему любого насильника, который умудрился изнасиловать мир самым грубым и вульгарным способом, армия интеллектуалов непременно пытается изобразить великаном? Видимо, очень не хочется сознаваться в том, что нас часто насилуют пошлые и тупые карлики. Низ народного тела побеждает верх, но не в положительном смысле карнавала, а в самом прямом смысле. Задница разрослась и, оставаясь задницей, заняла место всего остального, поэтому питекантроп неминуемо победит человека, крыса - питекантропа, а вошь - крысу...
Так я стоял и фантазировал у дверей самой огромной конторы мира, и мне стало жалко "зелененьких людей", тратящих свой, часто незаурядный ум и талант на эту страшную игру в бисер, и я почти увидел, как они вот-вот все начнут похрюкивать и встанут на четвереньки; я почти физически почувствовал, как их рассасывает это серое-серое здание, незаметно, день за днем, отнимая ум, инициативу, талант и в первую очередь - главное: человеческое достоинство.
От безликой толпы отделился человек с очень красным, полнокровным лицом, я сперва не узнал своего приятеля - он был такой же, как все; но уже издалека я понял: это "зелененький".
http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/BONMOTS/ERNST.HTM
Из цикла "Лик-лицо-личина"
Красненькие и зелененькие
Как-то мой приятель - не маленький аппаратчик ЦК - выручил меня, взяв билет на самолет в своей кассе, что в обычной сделать было невозможно в этот день. Он просил прийти к концу работы на Старую площадь, к зданию ЦК, и подождать его, поскольку он может задержаться.
Так и случилось. Кончился рабочий день, и из дверей посыпались люди. Моего приятеля среди них не было, и, поскольку приходилось ждать и, по возможности, не скучать, я начал рассматривать единый мозг страны, вываливавшийся из ячеек кабинетов и рассыпавшийся в отдельных особей.
Но неожиданно для себя я заметил, что это множество людей не воспринимается мной как обычная толпа, имеющая персонализированное многообразие. Это сытое стадо было единообразным. Передо мной проходили инкубаторные близнецы с абсолютно стертыми индивидуальными чертами. Разница в весе и размере не имела значения.
Такое огромное количество внеиндивидуальных масок, костюмов, жестов буквально ошеломило меня. Но постепенно я начал их дифференцировать. Я увидел, что эти люди, отпущенные с работы и вываливаемые лифтами с этажей на улицу, различаются - но не персонально, а группово, как две породы одного вида. И для себя я обозначил их как "красненьких" и "зелененьких".
"Красненькие" - как правило, крестьянский тип людей (тип грубого крестьянина, а не ладного и аристократического мужика). Хорошие костюмы сидят на них нелепо; пенсне, очки - все как будто маскарадное, украденное, чужое. Они как-то странно и неестественно откормлены. Это не просто толстые люди, что нормально, - нет, эти люди явно отожрались несвойственной им пищей. Они как бы предали свой генотип. Видно, что стенически они призваны работать на свежем воздухе и что их предки из поколения в поколение занимались физическим трудом. Вырванные из своего нормального предназначения, посаженные в кабинеты, они стали столь же нелепыми, как комнатная борзая. Эти люди - красненькие в прямом смысле слова. Их полнокровие неестественно и не ощущается как здоровье. На щеках у них играет утрированный багровый румянец. Они не знают, что делать со своими странными, отвыкшими от работы руками, распухшими, мертвыми, напоминающими ласты. Плоть, раскормленная сверхкалорийной пищей и не усмиряемая полезной деятельностью, разрослась: всего у них много - щек, бровей, ушей, животов, ляжек, ягодиц. Они садятся в машину так, как будто их мужские гениталии мешают им, но при этом не теряют карикатурного достоинства. По всему видно, что они-то и есть - начальство.
А вот и "зелененькие". Поначалу их трудно отличить в этой однорожей толпе. Но, присмотревшись, ты замечаешь, что часть близнецов обладает большим воображением в жестах и поведении, и уже по одному этому видно, что это какие-то затруханные интеллигенты, которым никак не удается достичь стенического совершенства "красненьких". И как ни скрывай - видно, что ты из университета, из журналистов, из философов или из каких-то там историков, - в общем, оттуда, откуда настоящий человек появиться никак не может. И даже если они достаточно красны, то гармонию нарушают красные от работы глаза, что резко отличает их от не замутненных никакой мечтой, прозрачных глаз "красненьких". Даже и не заглядывая в секретные списки, понятно, что "зелененькие" - референтский аппарат. У них, у "зелененьких", явно испитый вид (что, конечно, не свидетельствует о том, что "красненькие" пьют меньше).
Они, "зелененькие", в сравнении с каменной повадкой "красненьких" - юрки, нервны. И против киновари "красненьких" они бледноваты, красны недостаточно, хотя едят ту же пищу; но эта пища не идет им впрок.
"Красненький" потому так победно красен и спокоен, что он создан для того, чтобы принимать всегда безупречное решение. Он принадлежит к той породе советских ненаказуемых, которая может все: сгноить урожай, закупить никому не нужную продукцию, проиграть всюду и везде, - но они всегда невозмутимы, ибо они - не ошибаются. Они просто по социальным законам не могут ошибаться. Эта беспрецедентная в истории безответственность целого социального слоя есть самое крупное его завоевание, и совершенно ясно, что они скорее пустят под откос всю землю, чем поступятся хоть долей этой удивительной и сладостной безответственности.
Они безнаказанно могут заплевать и испакостить нужнейшие стране научные тенденции и открытия, произведения литературы и искусства, составляющие гордость нации.
И они же - даже лица все те же, не другие, - как только жизнь докажет их неправоту и правоту затравленных ими людей и идей, - будут присутствовать и произносить речи на юбилеях и похоронах мучеников культуры и искусства.
Они присвоят себе заслуги замученных и наградят друг друга за дела тех, кого они убили.
Они украшают друг друга орденскими побрякушками и регалиями. Они поздравляют друг друга с наградами. Они восхищаются друг другом.
Они косноязычны - но они говорят не переставая. Только они говорят, остальные молчат. У них - радио и телевидение, у них - газеты, у них - кино.
У всех остальных есть одно только занятие: вкалывать за них и благодарить их за то, что они пока не отняли хотя бы воздух. Они требуют, чтобы все без исключения восхищались ими. Они довольны - и правы в своем довольстве: когда они говорят "жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи" - они не врут. Где, когда, в какую эпоху люди, обладающие такими качествами, могли получить так много? И не поплатиться при этом за глупость и хамство, нерадивость и расточительность - да просто за общее и несомненное безобразие собственной личности?
История - не невинная девица, было в ней много злодеев и садистов, но столь тотально-бездарных победителей, я думаю, не было никогда.
Поскольку "красненький" от природы безгрешен, никакой намек на компетентность ему в принципе не нужен. Кроме того, если ему и приходится выбирать, то из двух простейших вариантов: ДА и НЕТ. И ДА и НЕТ разработаны референтским аппаратом, и ДА и НЕТ одинаково научно обоснованы. Кроме того, по законам групповой безответственности, по законам аппарата, частью которого они являются, "красненькие" функционируют не индивидуально, и как только некое определенное количество "красненьких" зажглось как ДА или как НЕТ - принимается решение.
Единство и равнобездарность "красненьких" гарантирует их стабильность, что бы ни происходило со страной по их групповой воле или групповой летаргии. Любое движение такого огромного тела, такой огромной массы, как СССР, порождает событие, называемое или кажущееся историческим, и наделяется часто смыслом, о котором многочисленные виновники этого события даже и не помышляли.
Уже в силу реакции мира на любой их полудремотный, полуосознанный поступок, у "красненьких" возникает реальное чувство значительности и безошибочности принимаемых решений. "Красненький", пока не снят, всегда в выигрыше. Время идет, события развиваются, и само сидение "красненького" в своей ячейке-кресле уже есть победа. А победителей не судят. Представьте себе, что генерал А выиграл бой по своей схеме. Этим как бы механически подчеркивается, что схема генерала Б была порочна и неверна. Но почему же? Ведь схемы генерала Б никто не пробовал - может быть, она была целесообразней, может быть, она была оптимальной! Но историю не переиграешь, и генерал А навсегда остается победителем, а генерал Б - неудачником.
Итак, "красненькие" никогда не ошибаются, ошибаются только "зелененькие". "Зелененькие" - это те, кто мычание "красненьких" должен превратить в членораздельную речь. Те, кто должен угадать их желания, но сформулировать их так, чтобы коллективный мозг признал формулировки своими, как если бы "красненькие" сами их создали. Чудовищная работа, неблагодарная, бессонная, - и, ко всему, по тем же муравьиным законам аппарата, она перестает быть творческой.
Один "зелененький", бросив свою собственную фразу в ворох фраз других "зелененьких", теряет ее; потом они все вместе все это мусолят, и в этом общем вареве никто уже не знает, где начало, где хвост его мысли и фразы. Я не знаю, есть ли действительный смысл в их работе, но когда я слушаю выступления главных "красненьких", то для меня совершенно очевидно, что слова, которых "главкрас" не может выговорить, вписаны его "зелененькими", но общий смысл, конечно, соответствует интересам "красненьких".
"Зелененькие" страдают множеством аппаратных комплексов. Им всегда кажется, что они лучше, чем "красненькие", знают, что нужно делать для успеха и благополучия "красненьких", - что, разумеется, неверно, ибо именно "красненькие" - величайшие мастера знать собственные выгоды.
"Зелененькие", даже обладая иногда серьезным влиянием, тем не менее остаются париями партии, хотя для постороннего взгляда это может быть и незаметно. "Красненькие", даже провинциальные, даже находящиеся ниже по официальному рангу, относятся к "зелененьким" высокомерно, потому что способ их красненькой жизни, их карьеры строится по законам нормальным: от первичной партячейки до заоблачных партвысот. Они, "красненькие", - и есть внутренняя партия. Им свыше предназначено править всеми людьми, животными, лесами, реками, горами, прошлым и будущим страны. И, конечно же, внешней партией. И если "зелененькие" и дорастают до уровня "красненьких", то путем гигантских нервных издержек, путем отказа от многих своих личных привязанностей и интеллектуальных претензий.
"Красненькие" же спокойны. В отличие от "зелененьких", они неспособны к анализу общественных условий, элементом которых они являются. Им не приходится сомневаться и нет нужды от чего бы то ни было отказываться, они просто живут и делают кapьepy по праву "красненьких". Конечно, нельзя считать, что "красненькие" всегда и обязательно глупее "зелененьких". Рефлексия, связанная с многознанием, - еще не ум. Но в силу многих причин "зелененькому", прежде чем совершить то, что он считает подлостью, нужно оправдать это теоретически. Исторический детерминизм, диалектика и обветшалые догмы уже не дают ему возможности вычислить эффективность жертв, принесенных на алтарь прогресса, - он ищет новых догм, но - увы! - упирается в старые: государство, нация, империя и т. д. и т.п. Он грустен, потому что пессимист - всего только хорошо информированный оптимист. Информация порождает ворох мыслей, которые, даже быстро проходя, все-таки оставляют след в душе. Либеральная поза, застольное ухарство и цинизм - не спасение. Конечно, в свободное от работы время можно пить, что и делается.
"Красненькому" же для спокойствия и самоуверенности не нужен даже простой бытовой цинизм. Он поступает безо всяких там теорий - только так, как ему лучше. Он всегда уходит от дискомфортной ситуации. Амеба убегает от капли серной кислоты не потому, что она что-то о ней знает. Не разбирается в химии амеба. "Красненькие" исходят из самых простых предпосылок. Вся их философия укладывается в поговорку: "рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше". Они делают карьеру, потому что знают: чем выше - тем лучше живешь, меньше работаешь и меньше несешь ответственности.
"Зелененькому" же, особенно с претензиями на какие-то остатки иллюзий или своей личности, - трудно. И они находятся внутри аппарата, как сложное существо внутри примитивного, но могучего и огромного одноклеточного, которое до поры до времени по своим биологическим нуждам терпит некоторые качества "зелененьких". Но рано или поздно эта гигантская амеба превратит их в состав своей ткани или просто выплюнет. Как сейчас общество, для того чтобы скорей превратиться в гомогенную недифференцированную массу, выплевывает в тюрьму, эмиграцию или катакомбную культуру все, что отличается от повседневной и обязательной, законами предписанной серости. "Зелененькие" и прыткие циники-интеллектуалы - просто временное отклонение, вынужденная тактика. В сложившейся ситуации ясно, что простейшее этой системе свойственней.
Самым неправдоподобным для нормального человеческого сознания является элементарность множества личных желаний, становящихся социальным явлением, которое приводит в движение эту машину. Масштаб последствий порождает иллюзию сложности и накручивает научные и псевдонаучные теории и термины, анализы и аргументы, навязывающие миру столь изощренную картину, что просто диву даешься. Почему любого насильника, который умудрился изнасиловать мир самым грубым и вульгарным способом, армия интеллектуалов непременно пытается изобразить великаном? Видимо, очень не хочется сознаваться в том, что нас часто насилуют пошлые и тупые карлики. Низ народного тела побеждает верх, но не в положительном смысле карнавала, а в самом прямом смысле. Задница разрослась и, оставаясь задницей, заняла место всего остального, поэтому питекантроп неминуемо победит человека, крыса - питекантропа, а вошь - крысу...
Так я стоял и фантазировал у дверей самой огромной конторы мира, и мне стало жалко "зелененьких людей", тратящих свой, часто незаурядный ум и талант на эту страшную игру в бисер, и я почти увидел, как они вот-вот все начнут похрюкивать и встанут на четвереньки; я почти физически почувствовал, как их рассасывает это серое-серое здание, незаметно, день за днем, отнимая ум, инициативу, талант и в первую очередь - главное: человеческое достоинство.
От безликой толпы отделился человек с очень красным, полнокровным лицом, я сперва не узнал своего приятеля - он был такой же, как все; но уже издалека я понял: это "зелененький".
http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/BONMOTS/ERNST.HTM