Аркадий Соколов, Демифологизация русской интеллигенции - 3
(продолжение)
В те же 70-е годы философ и диссидент А. А. Зиновьев в самиздатовском негативном мифе «Гомо советикус» рисовал иными красками социальный портрет воспитанного большевиками советского человека (гомососа). «Гомосос приучен жить в сравнительно скверных условиях, готов встречать трудности, постоянно ожидает еще худшего, покорен распоряжениям властей… Стремится помешать тем, кто нарушает привычные формы поведения, холуйствует перед властями, солидарен с большинством граждан, одобряемых властями… Он обладает стандартным идеологизированным сознанием, чувством ответственности за страну как за целое, готовностью к жертвам и готовностью других обрекать на жертвы… Гомо-сосы не злодеи. Среди них много хороших людей. Но хороший гомосос - это такой, который не имеет возможности причинить другим людям зло или для него в этом нет особой надобности. Но если он получает возможность или вынуждается творить зло, он это делает хуже отпетого злодея»[39].
Если отбросить словесную шелуху, легко увидеть, что мифический хомо со-ветикус и мифический гомосос - один и тот же персонаж и речь идет об одних и тех же его качествах. Причем (Зиновьев это специально подчеркивает) образ гомососа относится не к простому народу, а к советской интеллигенции, «людям со сравнительно высоким уровнем культуры и образования». Таким образом, интеллигентская мифология пополняется героическим образом хомо советикус и трикстером гомососом. Зиновьевский гомосос - прямой потомок (сын) мифического веховского «интеллигента» начала века. Их роднят партийная фанатичность, ин-толерантность, коллективизм, мужество и сила духа. Но у сына нет отцовской оппозиционности по отношению к власти и культурной беспочвенности. Наоборот, гомосос - советский патриот и послушный советской власти гражданин.
Шестидесятники - второе поколение советской интеллигенции, период личностного формирования которого ограничен ХХ съездом КПСС (1956), отвергнувшим культ Сталина, и подавлением «пражской весны» (1968), знаменовавшим конец либеральных иллюзий и начало идеологических заморозков. Суть шестидесятничества заключается в пробуждении духа интеллигентности в этом поколении. Воспитанная в традициях Серебряного века Н. Я. Мандельштам заметила: «Люди, совершавшие революцию и действовавшие в двадцатые годы, принадлежали к интеллигенции, отрекшейся от ряда ценностей ради других, которые она считала высшими. Это был поворот на -самоуничтожение. Что общего у какого-нибудь Тихонова или Федина с нормальным русским интеллигентом? Только очки и вставные зубы. А вот новые - часто еще мальчишки - их сразу можно узнать и очень трудно объяснить, каковы те признаки, которые делают их интеллигентами. Итак, они появились, и это процесс необратимый»[40].
В 60-е годы спонтанно образовалась не то чтобы этико-культурологическая субкультура, а духовная почва для выращивания этической модели интеллигента-гуманиста. Появилось множество образованных молодых людей, чаще всего - гуманитариев, которые отвергали мещанские соблазны и расчетливый прагматизм, предпочитали жить духовными интересами, тратя последние деньги на книги, театры, выставки. Культуроцентричность образа жизни - отличительная черта интеллигентности, но есть и другие черты, которые делают книжников-шестидесятников похожими на классических русских интеллигентов. Прежде всего - альтруистическая озабоченность будущим русского народа. Они бесконечно спорили о «вечных вопросах» русской интеллигенции: откуда есть пошла Русская земля? Зачем пошла туда, почему не пошла сюда? В чем ее историческая миссия? Кто виноват? Что делать? Может быть, это и есть те «труднообъяснимые признаки», о которых говорила Н. Я. Мандельштам?
Культурное наследие героических отцов презрительно отвергалось интеллигентными шестидесятниками, его заслонил блистательный Серебряный век, восстановленный по крохам, сохранившимся в социальной памяти. Если в пору комсомольской юности шестидесятников действовала непосредственная преемственность «отцы - дети», то атмосфера духовной «оттепели» способствовала образованию парадоксальной, казалось бы, преемственной связи «деды - внуки». Книги в дедовской библиотеке, случайные находки в книжных развалах или в библиотечных фондах, семейные предания тревожили разум и воображение, словно приветы легендарной Атлантиды. Самое же главное - были живы еще старики,интеллигенты революционного поколения. Благодаря им любознательные внуки «привыкли легко перебегать из одной эпохи в другую и быть накоротке с культурой начала века и двадцатых годов, думать о ней, ценить ее не поверхностно и отчужденно, а изнутри, свободно и глубоко»[41].
Нужно добавить еще один «труднообъяснимый признак» русской интеллигенции, возродившийся в 60-е годы, -оппозиционность господствующей власти, которая может принимать толерантные формы, вплоть до «непротивления злу -насилием», а может выражаться в активных протестных акциях. Шестидесятничество - первая легальная, мягкая оппозиция советскому тоталитаризму. Эта оппозиция первоначально исходила не из общей порочности и полного отрицания советского строя, а бичевала нарушение ленинских норм и подлинной коммунистической этики вредными, подлыми и глупыми перерожденцами. Молодые шестидесятники считали себя верными продолжателями дела отцов и не выходили за пределы игровой фронды. Однако после августа 1968 года, когда совет-ские танки прикончили «пражскую весну», началось критическое переосмысление коммунистической идеологии. 70-е годы стали свидетелями конфликта стареющих отцов и мужающих детей. Наступление «неосталинизма» встревожило антитоталитаристов старшего поколения и вызывало у критически мыслящих молодых шестидесятников разочарование, тягостную фрустрацию. Эти настроения послужили стимулом для движения диссидентства. Диссиденты были немногочисленны, но именно они спасли честь русской интеллигенции в 70-е годы.
Духовность шестидесятничества не будет раскрыта полностью, если оставить в стороне интеллигентскую мифологию поколения. Начнем с обличительного мифа о двойном сознании советской интеллигенции. Этот миф впервые прозвучал в самиздатовских статьях писателя и философа-шестидесятника В. Ф. Кормера (1939-1986) в конце 60-х годов. В 90-е годы его философские произведения были опубликованы журналом «Вопросы философии» (1989, № 9; 1991, №1) и изданы отдельной книгой[42]. Мифологические преувеличения видятся в самом понятии «двойное сознание интеллигенции». В. Ф. Кормер определяет его так: «Двойное сознание - это такое состояние разума, для которого принципом стал двойственный, взаимопротиворечивый, сочетающий взаимоисключающие начала этос, принципом стала опровергающая самое себя система оценок текущих событий, истории, социума». Двойственный этос интеллигенции образовался потому, что коммунистическая идеология - ее создание, никакой другой идеологии русская интеллигенция не создала, и «политика партии как была, так и остается овеществленной мыслью интеллигенции». Получается, что интеллигенция является «виновницей всех несчастий страны за всю историю Советской власти», «она причастна ко злу, к преступлению» и у нее «нечиста совесть».
Итак, делает вывод автор, «на всем бытии интеллигенции лежит отпечаток всепроницающей раздвоенности. Интеллигенция не принимает советской власти, отталкивается от нее, порою ненавидит, и, с другой стороны, меж ними симбиоз, она питает ее, холит и пестует; интеллигенция ждет крушения советской власти, надеется, что это крушение все-таки рано или поздно случится, и, с другой стороны, сотрудничает тем временем с ней; интеллигенция страдает, оттого что вынуждена жить при советской власти и вместе с тем, с другой стороны, стремится к благополучию». Короче говоря, «бытие интеллигенции болезненно для нее самой, иррационально, шизоидно». Поистине советская интеллигенция воплотила в жизнь максимы антиутопии Дж. Оруэлла «1984»: «Любовь - это ненависть», «Свобода - это рабство», «Мир - это война»[43].
Мифическая преувеличенность «двойного сознания» обнаруживается, как только мы попытаемся найти реальных носителей, как формулирует философ Кормер, «дуализма самого познающего субъекта», «субъекта с раздвоенным этосом». Если обратиться к галерее социальных портретов, нарисованных социологами-шестидесятниками[44], то выяснится, что там представлены, во-первых, «активные адепты существующего в стране строя», явно не страдающие ненавистью к советской власти, а, напротив, готовые честно ей служить, «питать ее, холить и пестовать»; во-вторых, «безразличные конформисты», которые сотрудничают с советской властью ради своего мещанского благополучия, как сотрудничали бы с любой другой платежеспособной системой, и никаких угрызений совести не испытывают, тем более что к созданию коммунистической идеологии они отношения не имеют; наконец, в-третьих, «нонконформисты» - интеллектуальная оппозиция советского строя, убежденные противники коммунистических идеалов и советского режима, которые действительно их ненавидят, желают их крушения и страдают из-за того, что вынуждены жить в советской стране.
Интеллектуальная оппозиция отчетливо делится на две части: а) диссиденты, противостоящие власти с открытым забралом, подобно правозащитникам и демонстрантам, авторам и издателям самиздата; б) «внутренние эмигранты», маскирующиеся антисоветчики. Первых нелепо упрекать в том, что они «холят и лелеют» тоталитаризм, а вот у вторых можно об-наружить признаки раздвоения личности. Так, один из экспертов ЦК КПСС -А. С. Ципко жаловался в 2005 году: «Сама необходимость для интеллигентного человека делать из себя дурака и повторять слова о неизбежной победе коммунизма, о преимуществах социалистической экономики над капиталистической, о └загнивании капиталистического Запада“ была страшной мукой для миллионов людей»[45]. Нонконформизм был весьма распространен в среде творческой интеллигенции - литераторов, художников, музыкантов, режиссеров и актеров, которые болезненно ощущали путы социалистического реализма и цензурные ограничения, но нет никаких оснований приписывать эту муку миллионам людей.
Апологетическому мифу об умных, добрых и интеллигентных шестидесятниках противостоит миф о глупых невеждах, «образованцах», узурпировавших высокое звание интеллигента. Воспроизведу несколько цитат: «Созданный коммунистическим режимом образованный слой, известный как └советская социалистическая интеллигенция“, отличается в целом низким качественным уровнем»; «Не менее чем на треть советская интеллигенция состояла из лиц без требуемого образования»; «Вместо небольшого по численности, но компетентного дореволюционного интеллектуального слоя в результате массовой └интеллигентизации“ получили низкоквалифицированную, но преданную властям генерацию служащих»; «Общекультурный уровень, обеспечиваемый советским образованием, уровень гуманитарной культуры был не только ниже всякой критики, но явился скорее величиной отрицательной, ибо культура заменялась политграмотой»; «Советская интеллигенция понятия не имела о личном и корпоративном достоинстве»[46]. Я отношу подобную антисоветскую демагогию к негативной мифологии, потому что она голословна и бездоказательна, как и всякий миф, рассчитанный на веру, а не на критический разум.
Восьмидесятники - самое образованное, самое умственно развитое поколение советской интеллигенции. Массовый выпуск дипломированных специалистов привел к девальвации высшего образования и падению его социального престижа. СССР находился на первом месте в мире по количеству врачей, инженеров, научных работников не только в абсолютном исчислении, но и на душу населения, одновременно удерживая первенство по мизерности их оплаты.
Молодые восьмидесятники стали свидетелями борьбы консерваторов и прорабов перестройки, демократов и патриотов, формалов и неформалов - сначала в телеэфире, а в августе 1991 года на улицах Москвы. Участие в российской драме последних лет ХХ столетия стоило восьмидесятникам культурной травмы, наложившей отпечаток на менталитет поколения. Произошла утрата идентичности, которую большинство восьмидесятников формулирует однозначно: «Мы получили воспитание при застойном социализме, а взрослеть нам выпало при диком капитализме». Результатом культурной травмы стал нравственный раскол поколения восьмидесятников, который нашел отчетливое выражение в интеллигентской мифологии. В мифологии восьмидесятников представлены два апологетических мифа, адресованные людям с противоположной этической ориентацией: фаустовский миф адресован интеллектуалам, Лихачев-миф адресован интеллигентам.
С легкой руки О. Шпенглера (1880-1936) получила распространение мифологема фаустовского человека,символизирующего западноевропейскую культуру, перерождающуюся в бездушную технократическую цивилизацию[47]. Фаустовского человека, покоряющего пространство при помощи познания и техники, прагматически пренебрегающего «аполлонической» красотой и искусством, легко отождествить с фигурой западноевропейского интеллектуала, появившейся в постсоветской России.
Фаустовский миф - миф идеологический, ибо он отражает интересы формирующегося капиталистического класса. В роли культурного героя выступает интеллектуал - специалист-профессионал, мастер своего дела, а в роли презренного трикстера - интеллигент, пренебрегающий производственными заботами и имеющий амбициозные претензии кого-то учить, просвещать, обличать, быть «совестью и честью» нации. Интеллектуалы - полезные члены индустриального и постиндустриального общества, они пользуются общественным признанием и легко инкорпорируются в состоятельный господствующий класс, превращаясь в один из устоев истеблишмента. Интеллигенты же в силу тех или иных причин, порою от них не зависящих, не используют свой интеллект должным образом и поэтому не имеют доступа к богатству и высокому социальному статусу.
Герою фаустовского мифа присущи: профессионализм высокого класса, целенаправленное приобретение знаний и постоянное повышение своей квалификации; развитое технократическое мышление, ориентированное на эффективность производства и достижение успеха; критическое восприятие утопических проектов и демагогических обещаний, здоровый скептицизм; стремление руководствоваться здравым смыслом и трезвым расчетом, а не эмоциями милосердия, жалости, сочувствия, часто противоречащими интересам дела и др.
Неудивительно, что многим интеллектуалам присущи деспотизм, жестокость, цинизм. В современной интеллигентской мифологии бытует следующий сюжет. Кто виноват в глобальном кризисе, где скрыты его причины? Кто поставил стремящееся к благополучию, свободе и счастью человечество на грань самоуничтожения? Какая сверхъестественная сила уничтожает леса и пастбища, отравляет атмосферу, питьевую воду и мировой океан? Почему сильные и богатые озабочены не тем, как накормить бедных и голодных, а уничтожением возможных конкурентов и противников? Чья воля извлекла из недр вещества ядерное оружие и превратила его в дамоклов меч, висящий над нашей планетой? Ответ очевиден: все это сделал фаустовский человек ХХ века. Смешно рассчитывать, что могильщики человечества, услышав апокалипсические увертюры, осознают свои преступные ошибки, покаются и бросятся коллективно их исправлять. «На наш век хватит», - подумает большинство из них.
Кто сможет удержать человечество у края пропасти? Если не воля Божия, то только разумные, образованные, добрые интеллигенты, человеколюбивые и бескорыстные альтруисты. Надежду на то, что подобные люди сохранились на Русской земле, вселяет легендарная личность академика Д. С. Лихачева. В 90-е годы образ академика мифологизировался, и получил распространение апологетический миф об идеальном русском интеллигенте конца ХХ века. Этот миф представлен в многочисленных высказываниях Дмитрия Сергеевича о сущности интеллигентности и модели подлинного русского интеллигента. Модель идеального русского интеллигента-гуманиста, разработанная Дмитрием Сергеевичем, имеет следующий вид:
- образованность европейского уровня, широкий общекультурный кругозор;
- креативность - бесстрашное прав-доискательство, интеллектуальная независимость, свободомыслие;
- этическое самоопределение: а) совестливость, честность, правдивость; б) толерантность, осуждение насилия и террора; в) благоговение перед культурой, приобщенность к книжной культуре, русской литературе; г) индивидуализм, самодостаточность; д) оппозиционность по отношению к деспотичной власти.
Особенность Лихачев-мифа в его персонификации. Дмитрий Сергеевич Лихачев в тяжелые годы перестроек и трансформаций сделался символом русской интеллигентности XX века, воплотившим преемственность с поколением Серебряного века и почитание культурного наследия тысячелетней России, мужественное противостояние агрессивному невежеству и интеллектуальную независимость. Символ интеллигентности был необходим русским людям на излете тоталитаризма, и Д. С. Лихачев успешно выполнил свою миссию.
Эсхатологические мотивы появились в интеллигентской мифологии после печального опыта революции 1905 года. Один из свидетелей той эпохи писал: «За восемь лет, протекших между 1906 и 1914 годами, интеллигенция растаяла почти бесследно… В ее рядах уже преобладают старики. Молодежь схлынула, вербующая сила ее идей ничтожна. В войне остатки интеллигенции утонули, принеся себя в жертву России»[48].
Однако покойник оказался живучим. У русской интеллигенции хватило духа на революционные взрывы 1917 года и последующую жестокую гражданскую войну, когда решался вопрос о жизни и смерти общественных классов и сословий, -а стало быть, и о судьбе русской интеллигенции. После окончания братоубийственной смуты эмигрантам пришлось оплакивать новый эсхатологический миф. Н. А. Бердяев мрачно изрек: «Русская революция была также концом русской интеллигенции… Русская революция отнеслась с черной неблагодарностью к русской интеллигенции, которая ее подготовила, она ее преследовала и низвергла в бездну»[49].
С распадом Советского Союза пришла очередь хоронить советскую интеллигенцию. Еще в 1997 году замечательный летописец нашей интеллигенции Даниил Александрович Гранин пришел к выводу: «Боюсь, что безвозвратно уходит со сцены славная русская интеллигенция. Очевидно, нам предстоит та же структура, которую имеет общество развитого капитализма в других странах, где нет интеллигенции, а есть интеллектуалы. Совершенно иная должность»[50]. Правда, сам Гранин сомневается, что «этого хватит». Другие представители постсоветской интеллектуальной элиты в этом не сомневаются и без всяких оговорок пророчат «конец русской интеллигенции». Например, один из лидеров нашей социологии Н. Е. Покров-ский в статье, многозначительно озаглавленной «Прощай, интеллигенция!», проследив драматическую биографию русской интеллигенции, провозглашает: «Волею исторического случая мы оказались свидетелями и участниками окончательного разрушения интеллигенции и ухода ее с исторической арены. Вместе с интеллигенцией уходит и мир ее идеалов. Ему нет места в новой климатической ситуации»[51].
Теперь, получив представление о непримиримых и неустранимых противоречиях интеллигентской мифологии, приступим к завершающему и самому интересному этапу нашей работы - к демифологизации мифов. Попытаемся сквозь мистический туман рассмотреть реальные образы русской интеллигенции и зафиксировать их в виде логических формул.
Как следует из принятого нами понимания мифа, интеллигентский миф не сказка, не беспочвенная фантазия, а сплав достоверного знания, квазирелигиозной веры и поэтического вымысла, символизирующий социально значимую идею, чаще всего - идею «нового человека» - подлинного интеллигента. Познавательная ценность мифологии того или иного поколения интеллигенции в том, что раскрываются личностные качества, которыми должен обладать интеллигентный человек в данную культурную эпоху, то есть декларируется его интеллигентность.
Обзор героической мифологии позволяет составить галерею российских интеллигентов XIX-XX веков, которую можно поделить на две экспозиции: одна посвящена общекультурному истеблишменту, а вторая - субкультурной интеллигенции. Это деление необходимо потому, что статус интеллигенции был присвоен как общекультурной публике, так и оппозиционным субкультурам. В результате термин «интеллигенция» стал полисемичным, то есть приобрел два значения:
1. интеллигенция - социальные группы образованных и креативных (разумных, творчески активных) людей; прежде всего - типичные группы профессиональной интеллигенции, такие, как учительство, литераторы и журналисты, служители искусства, научные работники, медики, инженеры, государственные служащие, офицерство, образующие общекультурный истеблишмент;
2. интеллигенция - субкультурные группы единомышленников, следующих собственным этическим нормам, существенно отличающимся от этики истеблишмента.
Обратим внимание на то, что интел-лигентский истеблишмент (интеллигенция-1) характеризуется двумя признаками, которые зафиксированы в дефиниции «Толкового словаря» В. И. Даля: «Интеллигенция - разумная, образованная, умственно развитая часть жителей» (1881), а именно: образованность и креативность (разумность, умственное развитие). Никаких нравственных ограничений не накладывается, этическое самоопределение, как и гражданская позиция (консерватор, либерал), - личное дело интеллигента. Зато субкультурная интеллигенция (интеллигенция-2) акцентирует этические переменные, а не уровень образования и творческих способностей.
Для решения задачи демифологизации нужно выработать логическую формулу, которая учитывала бы исторически сложившуюся многозначность понимания русской интеллигенции. Назовем ее формулой интеллигентности. Почему «интеллигентности», а не «интеллигенции» или «интеллигента»? Потому что интеллигентность есть исходное ключевое значение, так сказать, главный семантический множитель, посредством которого можно выразить другие понятия. Интеллигент - это человек, обладающий качеством интеллигентности, а интеллигенция - множество (социальная группа) интелли-гентов. Раскрыв качество интеллигент-ности, мы определим сущность интеллигента и интеллигенции.
Налицо два бесспорных элемента интеллигентности - образованность и креативность, о которых говорили многие авторы, и прежде всех - В. И. Даль. Но этих элементов недостаточно, поскольку они в совокупности представляют собой не интеллигентность личности, а интеллектность, то есть обладание интеллектом. Интеллект же «образованного, умственно развитого человека» может быть направлен на достижение различных жизненных целей. Жизненное целеполагание (понимание смысла жизни) зависит от этоса, этического самоопределения. Этическое самоопределение санкционирует те жизненно важные смыслы и ценности, к достижению которых следует стремиться, те нормы и эталоны, которыми нужно руководствоваться в практической деятельности, те добродетели, которые желательно культивировать, и те пороки, которых следует избегать. Именно этическое самоопределение отличает интеллигента от его антипода - интеллектуала, оно и является необходимым третьим элементом логических формул.
Формула интеллигентности читается так: интеллигентность - интегральное качество личности, включающее на уровне, соответствующем определенному поколению интеллигенции, образованность, креативность, этическое самоопределение (этос). Очевидно, что для каждого поколения интеллигенции свойственны свои исторически обусловленные нормы образованности и этического самоопределения.
Этическое самоопределение зависит от следующих переменных: направленность личности - альтруизм / эгоизм; отношение к другим людям - толерантность / насилие; отношение к культуре - благоговение / средство комфорта и развлечения. В зависимости от этического самоопределения формула интеллигентности может принимать восемь значений. Вот они:
Гуманист = альтруизм + толерантность + благоговение перед культурой.
Квазигуманист = альтруизм + насилие + культ определенных ценностей.
Скептик = альтруизм + толерантность + критика ценностей культуры.
Нигилист = альтруизм + насилие + отрицание ценностей культуры.
Деспот = эгоизм + насилие + насаждение собственных ценностей.
Сноб = эгоизм + толерантность + признание современной культуры.
Конформист = эгоизм + толерантность + индифферентность к культуре.
Циник = эгоизм + насилие + потребление культуры.
Важно обратить внимание на то, что других вариантов этического определения быть не может, потому что исчерпаны все возможные сочетания этических переменных. Стало быть, представленный перечень является конечным исчислениемреальных вариантов этоса. Если этические варианты дополняются образованностью и креативностью, получаются фигуры интеллигентов и интеллектуалов. Наиболее подходящим критерием разделения этих фигур может служитьтолерантность: интеллигент - это человек, неспособный к насилию, а интеллектуал - человек, действующий по принципу «Цель оправдывает средства» и прибегающий к насилию, если оно требуется для достижения поставленной цели. Тогда получаются:
фигуры интеллигентов - гуманист, скептик, сноб, конформист;
фигуры интеллектуалов - циник, деспот, квазигуманист, нигилист.
Перечисленные фигуры интеллигентов и интеллектуалов получены на основе формулы интеллигентности, и они также представляют собой конечное исчисление, поскольку конечным исчислением являются лежащие в их основе варианты этического самоопределения (этоса). Эти фигуры не плод мифологического вымысла, а результат научного познания. Поэтому их можно использовать для демифоло-гизации интеллигентских мифов различных поколений. Обратимся вновь к этим мифам.
(окончание следует)
В те же 70-е годы философ и диссидент А. А. Зиновьев в самиздатовском негативном мифе «Гомо советикус» рисовал иными красками социальный портрет воспитанного большевиками советского человека (гомососа). «Гомосос приучен жить в сравнительно скверных условиях, готов встречать трудности, постоянно ожидает еще худшего, покорен распоряжениям властей… Стремится помешать тем, кто нарушает привычные формы поведения, холуйствует перед властями, солидарен с большинством граждан, одобряемых властями… Он обладает стандартным идеологизированным сознанием, чувством ответственности за страну как за целое, готовностью к жертвам и готовностью других обрекать на жертвы… Гомо-сосы не злодеи. Среди них много хороших людей. Но хороший гомосос - это такой, который не имеет возможности причинить другим людям зло или для него в этом нет особой надобности. Но если он получает возможность или вынуждается творить зло, он это делает хуже отпетого злодея»[39].
Если отбросить словесную шелуху, легко увидеть, что мифический хомо со-ветикус и мифический гомосос - один и тот же персонаж и речь идет об одних и тех же его качествах. Причем (Зиновьев это специально подчеркивает) образ гомососа относится не к простому народу, а к советской интеллигенции, «людям со сравнительно высоким уровнем культуры и образования». Таким образом, интеллигентская мифология пополняется героическим образом хомо советикус и трикстером гомососом. Зиновьевский гомосос - прямой потомок (сын) мифического веховского «интеллигента» начала века. Их роднят партийная фанатичность, ин-толерантность, коллективизм, мужество и сила духа. Но у сына нет отцовской оппозиционности по отношению к власти и культурной беспочвенности. Наоборот, гомосос - советский патриот и послушный советской власти гражданин.
Шестидесятники - второе поколение советской интеллигенции, период личностного формирования которого ограничен ХХ съездом КПСС (1956), отвергнувшим культ Сталина, и подавлением «пражской весны» (1968), знаменовавшим конец либеральных иллюзий и начало идеологических заморозков. Суть шестидесятничества заключается в пробуждении духа интеллигентности в этом поколении. Воспитанная в традициях Серебряного века Н. Я. Мандельштам заметила: «Люди, совершавшие революцию и действовавшие в двадцатые годы, принадлежали к интеллигенции, отрекшейся от ряда ценностей ради других, которые она считала высшими. Это был поворот на -самоуничтожение. Что общего у какого-нибудь Тихонова или Федина с нормальным русским интеллигентом? Только очки и вставные зубы. А вот новые - часто еще мальчишки - их сразу можно узнать и очень трудно объяснить, каковы те признаки, которые делают их интеллигентами. Итак, они появились, и это процесс необратимый»[40].
В 60-е годы спонтанно образовалась не то чтобы этико-культурологическая субкультура, а духовная почва для выращивания этической модели интеллигента-гуманиста. Появилось множество образованных молодых людей, чаще всего - гуманитариев, которые отвергали мещанские соблазны и расчетливый прагматизм, предпочитали жить духовными интересами, тратя последние деньги на книги, театры, выставки. Культуроцентричность образа жизни - отличительная черта интеллигентности, но есть и другие черты, которые делают книжников-шестидесятников похожими на классических русских интеллигентов. Прежде всего - альтруистическая озабоченность будущим русского народа. Они бесконечно спорили о «вечных вопросах» русской интеллигенции: откуда есть пошла Русская земля? Зачем пошла туда, почему не пошла сюда? В чем ее историческая миссия? Кто виноват? Что делать? Может быть, это и есть те «труднообъяснимые признаки», о которых говорила Н. Я. Мандельштам?
Культурное наследие героических отцов презрительно отвергалось интеллигентными шестидесятниками, его заслонил блистательный Серебряный век, восстановленный по крохам, сохранившимся в социальной памяти. Если в пору комсомольской юности шестидесятников действовала непосредственная преемственность «отцы - дети», то атмосфера духовной «оттепели» способствовала образованию парадоксальной, казалось бы, преемственной связи «деды - внуки». Книги в дедовской библиотеке, случайные находки в книжных развалах или в библиотечных фондах, семейные предания тревожили разум и воображение, словно приветы легендарной Атлантиды. Самое же главное - были живы еще старики,интеллигенты революционного поколения. Благодаря им любознательные внуки «привыкли легко перебегать из одной эпохи в другую и быть накоротке с культурой начала века и двадцатых годов, думать о ней, ценить ее не поверхностно и отчужденно, а изнутри, свободно и глубоко»[41].
Нужно добавить еще один «труднообъяснимый признак» русской интеллигенции, возродившийся в 60-е годы, -оппозиционность господствующей власти, которая может принимать толерантные формы, вплоть до «непротивления злу -насилием», а может выражаться в активных протестных акциях. Шестидесятничество - первая легальная, мягкая оппозиция советскому тоталитаризму. Эта оппозиция первоначально исходила не из общей порочности и полного отрицания советского строя, а бичевала нарушение ленинских норм и подлинной коммунистической этики вредными, подлыми и глупыми перерожденцами. Молодые шестидесятники считали себя верными продолжателями дела отцов и не выходили за пределы игровой фронды. Однако после августа 1968 года, когда совет-ские танки прикончили «пражскую весну», началось критическое переосмысление коммунистической идеологии. 70-е годы стали свидетелями конфликта стареющих отцов и мужающих детей. Наступление «неосталинизма» встревожило антитоталитаристов старшего поколения и вызывало у критически мыслящих молодых шестидесятников разочарование, тягостную фрустрацию. Эти настроения послужили стимулом для движения диссидентства. Диссиденты были немногочисленны, но именно они спасли честь русской интеллигенции в 70-е годы.
Духовность шестидесятничества не будет раскрыта полностью, если оставить в стороне интеллигентскую мифологию поколения. Начнем с обличительного мифа о двойном сознании советской интеллигенции. Этот миф впервые прозвучал в самиздатовских статьях писателя и философа-шестидесятника В. Ф. Кормера (1939-1986) в конце 60-х годов. В 90-е годы его философские произведения были опубликованы журналом «Вопросы философии» (1989, № 9; 1991, №1) и изданы отдельной книгой[42]. Мифологические преувеличения видятся в самом понятии «двойное сознание интеллигенции». В. Ф. Кормер определяет его так: «Двойное сознание - это такое состояние разума, для которого принципом стал двойственный, взаимопротиворечивый, сочетающий взаимоисключающие начала этос, принципом стала опровергающая самое себя система оценок текущих событий, истории, социума». Двойственный этос интеллигенции образовался потому, что коммунистическая идеология - ее создание, никакой другой идеологии русская интеллигенция не создала, и «политика партии как была, так и остается овеществленной мыслью интеллигенции». Получается, что интеллигенция является «виновницей всех несчастий страны за всю историю Советской власти», «она причастна ко злу, к преступлению» и у нее «нечиста совесть».
Итак, делает вывод автор, «на всем бытии интеллигенции лежит отпечаток всепроницающей раздвоенности. Интеллигенция не принимает советской власти, отталкивается от нее, порою ненавидит, и, с другой стороны, меж ними симбиоз, она питает ее, холит и пестует; интеллигенция ждет крушения советской власти, надеется, что это крушение все-таки рано или поздно случится, и, с другой стороны, сотрудничает тем временем с ней; интеллигенция страдает, оттого что вынуждена жить при советской власти и вместе с тем, с другой стороны, стремится к благополучию». Короче говоря, «бытие интеллигенции болезненно для нее самой, иррационально, шизоидно». Поистине советская интеллигенция воплотила в жизнь максимы антиутопии Дж. Оруэлла «1984»: «Любовь - это ненависть», «Свобода - это рабство», «Мир - это война»[43].
Мифическая преувеличенность «двойного сознания» обнаруживается, как только мы попытаемся найти реальных носителей, как формулирует философ Кормер, «дуализма самого познающего субъекта», «субъекта с раздвоенным этосом». Если обратиться к галерее социальных портретов, нарисованных социологами-шестидесятниками[44], то выяснится, что там представлены, во-первых, «активные адепты существующего в стране строя», явно не страдающие ненавистью к советской власти, а, напротив, готовые честно ей служить, «питать ее, холить и пестовать»; во-вторых, «безразличные конформисты», которые сотрудничают с советской властью ради своего мещанского благополучия, как сотрудничали бы с любой другой платежеспособной системой, и никаких угрызений совести не испытывают, тем более что к созданию коммунистической идеологии они отношения не имеют; наконец, в-третьих, «нонконформисты» - интеллектуальная оппозиция советского строя, убежденные противники коммунистических идеалов и советского режима, которые действительно их ненавидят, желают их крушения и страдают из-за того, что вынуждены жить в советской стране.
Интеллектуальная оппозиция отчетливо делится на две части: а) диссиденты, противостоящие власти с открытым забралом, подобно правозащитникам и демонстрантам, авторам и издателям самиздата; б) «внутренние эмигранты», маскирующиеся антисоветчики. Первых нелепо упрекать в том, что они «холят и лелеют» тоталитаризм, а вот у вторых можно об-наружить признаки раздвоения личности. Так, один из экспертов ЦК КПСС -А. С. Ципко жаловался в 2005 году: «Сама необходимость для интеллигентного человека делать из себя дурака и повторять слова о неизбежной победе коммунизма, о преимуществах социалистической экономики над капиталистической, о └загнивании капиталистического Запада“ была страшной мукой для миллионов людей»[45]. Нонконформизм был весьма распространен в среде творческой интеллигенции - литераторов, художников, музыкантов, режиссеров и актеров, которые болезненно ощущали путы социалистического реализма и цензурные ограничения, но нет никаких оснований приписывать эту муку миллионам людей.
Апологетическому мифу об умных, добрых и интеллигентных шестидесятниках противостоит миф о глупых невеждах, «образованцах», узурпировавших высокое звание интеллигента. Воспроизведу несколько цитат: «Созданный коммунистическим режимом образованный слой, известный как └советская социалистическая интеллигенция“, отличается в целом низким качественным уровнем»; «Не менее чем на треть советская интеллигенция состояла из лиц без требуемого образования»; «Вместо небольшого по численности, но компетентного дореволюционного интеллектуального слоя в результате массовой └интеллигентизации“ получили низкоквалифицированную, но преданную властям генерацию служащих»; «Общекультурный уровень, обеспечиваемый советским образованием, уровень гуманитарной культуры был не только ниже всякой критики, но явился скорее величиной отрицательной, ибо культура заменялась политграмотой»; «Советская интеллигенция понятия не имела о личном и корпоративном достоинстве»[46]. Я отношу подобную антисоветскую демагогию к негативной мифологии, потому что она голословна и бездоказательна, как и всякий миф, рассчитанный на веру, а не на критический разум.
Восьмидесятники - самое образованное, самое умственно развитое поколение советской интеллигенции. Массовый выпуск дипломированных специалистов привел к девальвации высшего образования и падению его социального престижа. СССР находился на первом месте в мире по количеству врачей, инженеров, научных работников не только в абсолютном исчислении, но и на душу населения, одновременно удерживая первенство по мизерности их оплаты.
Молодые восьмидесятники стали свидетелями борьбы консерваторов и прорабов перестройки, демократов и патриотов, формалов и неформалов - сначала в телеэфире, а в августе 1991 года на улицах Москвы. Участие в российской драме последних лет ХХ столетия стоило восьмидесятникам культурной травмы, наложившей отпечаток на менталитет поколения. Произошла утрата идентичности, которую большинство восьмидесятников формулирует однозначно: «Мы получили воспитание при застойном социализме, а взрослеть нам выпало при диком капитализме». Результатом культурной травмы стал нравственный раскол поколения восьмидесятников, который нашел отчетливое выражение в интеллигентской мифологии. В мифологии восьмидесятников представлены два апологетических мифа, адресованные людям с противоположной этической ориентацией: фаустовский миф адресован интеллектуалам, Лихачев-миф адресован интеллигентам.
С легкой руки О. Шпенглера (1880-1936) получила распространение мифологема фаустовского человека,символизирующего западноевропейскую культуру, перерождающуюся в бездушную технократическую цивилизацию[47]. Фаустовского человека, покоряющего пространство при помощи познания и техники, прагматически пренебрегающего «аполлонической» красотой и искусством, легко отождествить с фигурой западноевропейского интеллектуала, появившейся в постсоветской России.
Фаустовский миф - миф идеологический, ибо он отражает интересы формирующегося капиталистического класса. В роли культурного героя выступает интеллектуал - специалист-профессионал, мастер своего дела, а в роли презренного трикстера - интеллигент, пренебрегающий производственными заботами и имеющий амбициозные претензии кого-то учить, просвещать, обличать, быть «совестью и честью» нации. Интеллектуалы - полезные члены индустриального и постиндустриального общества, они пользуются общественным признанием и легко инкорпорируются в состоятельный господствующий класс, превращаясь в один из устоев истеблишмента. Интеллигенты же в силу тех или иных причин, порою от них не зависящих, не используют свой интеллект должным образом и поэтому не имеют доступа к богатству и высокому социальному статусу.
Герою фаустовского мифа присущи: профессионализм высокого класса, целенаправленное приобретение знаний и постоянное повышение своей квалификации; развитое технократическое мышление, ориентированное на эффективность производства и достижение успеха; критическое восприятие утопических проектов и демагогических обещаний, здоровый скептицизм; стремление руководствоваться здравым смыслом и трезвым расчетом, а не эмоциями милосердия, жалости, сочувствия, часто противоречащими интересам дела и др.
Неудивительно, что многим интеллектуалам присущи деспотизм, жестокость, цинизм. В современной интеллигентской мифологии бытует следующий сюжет. Кто виноват в глобальном кризисе, где скрыты его причины? Кто поставил стремящееся к благополучию, свободе и счастью человечество на грань самоуничтожения? Какая сверхъестественная сила уничтожает леса и пастбища, отравляет атмосферу, питьевую воду и мировой океан? Почему сильные и богатые озабочены не тем, как накормить бедных и голодных, а уничтожением возможных конкурентов и противников? Чья воля извлекла из недр вещества ядерное оружие и превратила его в дамоклов меч, висящий над нашей планетой? Ответ очевиден: все это сделал фаустовский человек ХХ века. Смешно рассчитывать, что могильщики человечества, услышав апокалипсические увертюры, осознают свои преступные ошибки, покаются и бросятся коллективно их исправлять. «На наш век хватит», - подумает большинство из них.
Кто сможет удержать человечество у края пропасти? Если не воля Божия, то только разумные, образованные, добрые интеллигенты, человеколюбивые и бескорыстные альтруисты. Надежду на то, что подобные люди сохранились на Русской земле, вселяет легендарная личность академика Д. С. Лихачева. В 90-е годы образ академика мифологизировался, и получил распространение апологетический миф об идеальном русском интеллигенте конца ХХ века. Этот миф представлен в многочисленных высказываниях Дмитрия Сергеевича о сущности интеллигентности и модели подлинного русского интеллигента. Модель идеального русского интеллигента-гуманиста, разработанная Дмитрием Сергеевичем, имеет следующий вид:
- образованность европейского уровня, широкий общекультурный кругозор;
- креативность - бесстрашное прав-доискательство, интеллектуальная независимость, свободомыслие;
- этическое самоопределение: а) совестливость, честность, правдивость; б) толерантность, осуждение насилия и террора; в) благоговение перед культурой, приобщенность к книжной культуре, русской литературе; г) индивидуализм, самодостаточность; д) оппозиционность по отношению к деспотичной власти.
Особенность Лихачев-мифа в его персонификации. Дмитрий Сергеевич Лихачев в тяжелые годы перестроек и трансформаций сделался символом русской интеллигентности XX века, воплотившим преемственность с поколением Серебряного века и почитание культурного наследия тысячелетней России, мужественное противостояние агрессивному невежеству и интеллектуальную независимость. Символ интеллигентности был необходим русским людям на излете тоталитаризма, и Д. С. Лихачев успешно выполнил свою миссию.
Эсхатологические мотивы появились в интеллигентской мифологии после печального опыта революции 1905 года. Один из свидетелей той эпохи писал: «За восемь лет, протекших между 1906 и 1914 годами, интеллигенция растаяла почти бесследно… В ее рядах уже преобладают старики. Молодежь схлынула, вербующая сила ее идей ничтожна. В войне остатки интеллигенции утонули, принеся себя в жертву России»[48].
Однако покойник оказался живучим. У русской интеллигенции хватило духа на революционные взрывы 1917 года и последующую жестокую гражданскую войну, когда решался вопрос о жизни и смерти общественных классов и сословий, -а стало быть, и о судьбе русской интеллигенции. После окончания братоубийственной смуты эмигрантам пришлось оплакивать новый эсхатологический миф. Н. А. Бердяев мрачно изрек: «Русская революция была также концом русской интеллигенции… Русская революция отнеслась с черной неблагодарностью к русской интеллигенции, которая ее подготовила, она ее преследовала и низвергла в бездну»[49].
С распадом Советского Союза пришла очередь хоронить советскую интеллигенцию. Еще в 1997 году замечательный летописец нашей интеллигенции Даниил Александрович Гранин пришел к выводу: «Боюсь, что безвозвратно уходит со сцены славная русская интеллигенция. Очевидно, нам предстоит та же структура, которую имеет общество развитого капитализма в других странах, где нет интеллигенции, а есть интеллектуалы. Совершенно иная должность»[50]. Правда, сам Гранин сомневается, что «этого хватит». Другие представители постсоветской интеллектуальной элиты в этом не сомневаются и без всяких оговорок пророчат «конец русской интеллигенции». Например, один из лидеров нашей социологии Н. Е. Покров-ский в статье, многозначительно озаглавленной «Прощай, интеллигенция!», проследив драматическую биографию русской интеллигенции, провозглашает: «Волею исторического случая мы оказались свидетелями и участниками окончательного разрушения интеллигенции и ухода ее с исторической арены. Вместе с интеллигенцией уходит и мир ее идеалов. Ему нет места в новой климатической ситуации»[51].
Теперь, получив представление о непримиримых и неустранимых противоречиях интеллигентской мифологии, приступим к завершающему и самому интересному этапу нашей работы - к демифологизации мифов. Попытаемся сквозь мистический туман рассмотреть реальные образы русской интеллигенции и зафиксировать их в виде логических формул.
Как следует из принятого нами понимания мифа, интеллигентский миф не сказка, не беспочвенная фантазия, а сплав достоверного знания, квазирелигиозной веры и поэтического вымысла, символизирующий социально значимую идею, чаще всего - идею «нового человека» - подлинного интеллигента. Познавательная ценность мифологии того или иного поколения интеллигенции в том, что раскрываются личностные качества, которыми должен обладать интеллигентный человек в данную культурную эпоху, то есть декларируется его интеллигентность.
Обзор героической мифологии позволяет составить галерею российских интеллигентов XIX-XX веков, которую можно поделить на две экспозиции: одна посвящена общекультурному истеблишменту, а вторая - субкультурной интеллигенции. Это деление необходимо потому, что статус интеллигенции был присвоен как общекультурной публике, так и оппозиционным субкультурам. В результате термин «интеллигенция» стал полисемичным, то есть приобрел два значения:
1. интеллигенция - социальные группы образованных и креативных (разумных, творчески активных) людей; прежде всего - типичные группы профессиональной интеллигенции, такие, как учительство, литераторы и журналисты, служители искусства, научные работники, медики, инженеры, государственные служащие, офицерство, образующие общекультурный истеблишмент;
2. интеллигенция - субкультурные группы единомышленников, следующих собственным этическим нормам, существенно отличающимся от этики истеблишмента.
Обратим внимание на то, что интел-лигентский истеблишмент (интеллигенция-1) характеризуется двумя признаками, которые зафиксированы в дефиниции «Толкового словаря» В. И. Даля: «Интеллигенция - разумная, образованная, умственно развитая часть жителей» (1881), а именно: образованность и креативность (разумность, умственное развитие). Никаких нравственных ограничений не накладывается, этическое самоопределение, как и гражданская позиция (консерватор, либерал), - личное дело интеллигента. Зато субкультурная интеллигенция (интеллигенция-2) акцентирует этические переменные, а не уровень образования и творческих способностей.
Для решения задачи демифологизации нужно выработать логическую формулу, которая учитывала бы исторически сложившуюся многозначность понимания русской интеллигенции. Назовем ее формулой интеллигентности. Почему «интеллигентности», а не «интеллигенции» или «интеллигента»? Потому что интеллигентность есть исходное ключевое значение, так сказать, главный семантический множитель, посредством которого можно выразить другие понятия. Интеллигент - это человек, обладающий качеством интеллигентности, а интеллигенция - множество (социальная группа) интелли-гентов. Раскрыв качество интеллигент-ности, мы определим сущность интеллигента и интеллигенции.
Налицо два бесспорных элемента интеллигентности - образованность и креативность, о которых говорили многие авторы, и прежде всех - В. И. Даль. Но этих элементов недостаточно, поскольку они в совокупности представляют собой не интеллигентность личности, а интеллектность, то есть обладание интеллектом. Интеллект же «образованного, умственно развитого человека» может быть направлен на достижение различных жизненных целей. Жизненное целеполагание (понимание смысла жизни) зависит от этоса, этического самоопределения. Этическое самоопределение санкционирует те жизненно важные смыслы и ценности, к достижению которых следует стремиться, те нормы и эталоны, которыми нужно руководствоваться в практической деятельности, те добродетели, которые желательно культивировать, и те пороки, которых следует избегать. Именно этическое самоопределение отличает интеллигента от его антипода - интеллектуала, оно и является необходимым третьим элементом логических формул.
Формула интеллигентности читается так: интеллигентность - интегральное качество личности, включающее на уровне, соответствующем определенному поколению интеллигенции, образованность, креативность, этическое самоопределение (этос). Очевидно, что для каждого поколения интеллигенции свойственны свои исторически обусловленные нормы образованности и этического самоопределения.
Этическое самоопределение зависит от следующих переменных: направленность личности - альтруизм / эгоизм; отношение к другим людям - толерантность / насилие; отношение к культуре - благоговение / средство комфорта и развлечения. В зависимости от этического самоопределения формула интеллигентности может принимать восемь значений. Вот они:
Гуманист = альтруизм + толерантность + благоговение перед культурой.
Квазигуманист = альтруизм + насилие + культ определенных ценностей.
Скептик = альтруизм + толерантность + критика ценностей культуры.
Нигилист = альтруизм + насилие + отрицание ценностей культуры.
Деспот = эгоизм + насилие + насаждение собственных ценностей.
Сноб = эгоизм + толерантность + признание современной культуры.
Конформист = эгоизм + толерантность + индифферентность к культуре.
Циник = эгоизм + насилие + потребление культуры.
Важно обратить внимание на то, что других вариантов этического определения быть не может, потому что исчерпаны все возможные сочетания этических переменных. Стало быть, представленный перечень является конечным исчислениемреальных вариантов этоса. Если этические варианты дополняются образованностью и креативностью, получаются фигуры интеллигентов и интеллектуалов. Наиболее подходящим критерием разделения этих фигур может служитьтолерантность: интеллигент - это человек, неспособный к насилию, а интеллектуал - человек, действующий по принципу «Цель оправдывает средства» и прибегающий к насилию, если оно требуется для достижения поставленной цели. Тогда получаются:
фигуры интеллигентов - гуманист, скептик, сноб, конформист;
фигуры интеллектуалов - циник, деспот, квазигуманист, нигилист.
Перечисленные фигуры интеллигентов и интеллектуалов получены на основе формулы интеллигентности, и они также представляют собой конечное исчисление, поскольку конечным исчислением являются лежащие в их основе варианты этического самоопределения (этоса). Эти фигуры не плод мифологического вымысла, а результат научного познания. Поэтому их можно использовать для демифоло-гизации интеллигентских мифов различных поколений. Обратимся вновь к этим мифам.
(окончание следует)