Андрей Буровский. Из книги "Евреи, которых не было"
Глава 5. Евреи и русская интеллигенция
Сидят на паперти двое: один юродивый, другой богоизбранный.
Слова народные, автора скоро выпустят
ЕВРЕЙСКИЕ ЕВРОПЕЙЦЫ И ТУЗЕМЦЫ
Собственно говоря, есть только две страны, в которых известно само слово «интеллигенция», - это Россия и Польша. Нигде, кроме России и Польши, интеллигенции не было, и образованные специалисты становились не младшими братиками дворян, а частью бюргерства. Выражаясь по-польски - мещанства.
Образованные евреи в Европе становились частью бюргерства, а в России и в Польше входили в эту особую общественную группу, лежащую между народом и дворянством. С появлением этой группы у русских евреев происходил точно такой же культурный раскол, как и у этнических русских, - раскол на «народ» и «интеллигенцию».
Слово «образованный» применительно к еврею следует разъяснить - ведь этот народ был грамотен поголовно. Но ведь можно быть «образованным по-еврейски», то есть знать сочинения еврейских философов и богословов, но совершенно не читать Пушкина, Толстого и Фета, не знать ни таблицы умножения, ни истории, ни анатомии, ни географии. Под «образованными», с позволения читателя, я буду иметь в виду только евреев, образованных по-европейски, в данном случае по-русски.
М. Алданов считает, что участие евреев в культурной и политической жизни России надо начинать с конца 1870-х годов. Тогда начала развиваться вполне современная литература на иврите, на идиш, на русском языке [86, с. 188-189], и «немало было еврейских писателей, которые убеждали своих единоверцев учиться русскому языку и смотреть на Россию, как на свою родину» [87, с. 41]. Появляется то поколение русско-еврейских интеллигентов, о котором уже шла речь. А ведь были в этом поколении не только политические деятели и литераторы, но и врачи, инженеры, чиновники, учителя, самые разнообразные специалисты.
Соблазн более высокой культуры не в первый раз вел иудеев в этом направлении. Уже две тысячи лет назад он делал их ассимилянтами эллинизма и Римской империи. Сейчас в Российской империи евреи двинулись «по тому направлению, которое при аналогичных условиях привело интеллигентных евреев Западной Европы к односторонней ассимиляции с господствующим народом» [6, с. 198]. «С той, однако, разницей, что в странах Европы общекультурный уровень коренного народа всегда бывал уже более высок, а в условиях России предстояло ассимилироваться не с русским народом, которого еще слабо коснулась культура, и не с российским же правящим классом (по оппозиции, по неприятию), а только с малочисленной же русской интеллигенцией, зато вполне уже и секуляризованной, отвергнувшей и своего Бога» [6, с. 178].
Эти евреи, даже не выкрещиваясь в православие, фактически рвали с еврейской религиозностью, «не находя другой связи со своим народом. Совершенно уходили от него, духовно считая себя единственно русскими гражданами» [10, с. 198].
Еврейская интеллигенция вовсе не ощущала себя чем-то особенным, чем-то отделенным от русской интеллигенции. Еврей, вошедший в интеллигенцию, и вполне объективно становился, и субъективно себя ощущал никаким не еврейским, а русским интеллигентом. Все это огромное сословие ощущало себя призванным вести народ, руководить народом, и в этом смысле - непримиримыми врагами и конкурентами дворянства, придворных кругов, царского правительства. Никаких принципиальных расхождений в этом между евреями и русскими внутри сословия не было.
Эта еврейская интеллигенция разделяла пристрастия и вкусы «старших братьев» в лице русской интеллигенции. Она точно так же любила «народ» и так же хотела быть его руководителем на пути к светлым вершинам прогресса. Она была так-же полна желания «улучшить» народную жизнь, при точно таком же, а порой при еще большем неведении, чем же на самом деле живут эти люди.
По словам Ф. А. Степуна, еврейская молодежь смело спорила, цитируя Маркса, в каких формах русскому мужику надо владеть землей… Добавлю: толком не прочитав Маркса и не видав ни одного живого мужика, не обменявшись с ним никогда ни единым словом и не зная, что он сам-то думает о владении землей.
Точно так же, как в русской среде, руководителями еврейской интеллигенции выступали литераторы и гуманитарная интеллигенция, которые были одновременно и политическими деятелями.
«Первые историки российского еврейства не были лишь тихими скромными учеными, скрывающимися в архивах и библиотеках. Они, как правило, являлись активными общественными деятелями, для которых наука служила оружием в борьбе за человеческие и политические права евреев… Кроме того, многие из них привносили в свои научные труды и личный опыт» [5, с. 6].
Эта интеллигенция была так же идеологизирована, как и русская. Не успев появиться, еврейская печать на русском языке тут же вступила в «борьбу с союзом капитала и синагоги» [6, с. 172]. Так же точно кумирами этой интеллигенции сделались типы, вызывающие содрогание у современного культурного человека. Скажем, Писарев «пользовался среди еврейских интеллигентов… огромной популярностью» [6, с. 174-175].
Эта интеллигенция (в точности как и русская) была способна на довольно странные поступки для достижения своих целей. «В 60-х годах система репрессивных мер против идейных противников не оскорбляла совести даже вполне интеллигентных людей», и, например, некий А. Ковнер, еврейский публицист, сделал новороссийскому генерал-губернатору донос на одну из еврейских газет [6, с. 174].
Еврейский интеллигент перенимал то почти религиозное отношение к книге, ко всем проявлениям культуры, которое было свойственно русской интеллигенции. Такой же высокий, требовательный вкус, такое же неприятие всякой пошлости и даже малейшего снисхождения к вкусам «массового» человека.
Характерно, что Шолом-Алейхем, честно постаравшись эмигрировать в Соединенные Штаты, не прижился в Америке и вынужден был вернуться в Российскую империю, до этого воспев эмиграцию в «Мальчике Мотле»!
Шолом Рабинович нашел американскую литературу бульварной, а театр примитивным, не хотел упрощенной трактовки своих драматических произведений - даже во имя полной кассы. Он называл себя евреем, писал на идиш, но по своим вкусам и взглядам был скорее русским интеллигентом. И уж никак не был ни диким евреем из местечка, чешущим бока после тесного общения с клопами, ни бойким американским литератором. «В Америке не живут, в Америке спасаются», - сказал Шолом-Алейхем, как отрезал.
Из-за того, что к русской культуре приобщались в основном небольшие группы евреев в крупных городах типа Одессы или Москвы, у русских создавалось весьма преувеличенное представление о том, насколько глубоко зашло превращение евреев в европейцев, принявшее форму ассимиляции. Возможно, такое преувеличенное впечатление о степени русификации могло возникать и у еврейских интеллигентов - особенно у второго и третьего поколений, уже полностью оторванных от народной жизни, - никогда вообще не видевших ни бар-мицвы в каком-нибудь штетле, ни застолья в малокультурной среде местечковых ремесленников, судивших о «всем народе» по своей среде.
Но в том-то и дело, что «широкая масса оставалась в стороне от новых веяний… она была изолирована не только от русского общества, но и от еврейской интеллигенции» [20, с 181]. Рядом с еврейско-русскими интеллигентами, русскими европейцами еврейского происхождения, оставалось огромное общество евреев-туземцев, то есть образованных не по-европейски, а только традиционно. И это общество «необразованных» было еврейским «народом» в специфически российском смысле - народом, ведущим традиционный образ жизни. И очень далеким от собственной интеллигенции.
Эти еврейские туземцы соотносились со своими европейцами в середине XIX века как 20 к 1 или в лучшем случае как 10 к 1, и только к началу XX века - как 3 к 1. В 1883 году в пределах черты оседлости было 25 тысяч хедеров, а в них - 363 тысячи человек еврейской молодежи.
Даже к началу XX века 64 % еврейских детей получали только такое образование. В том самом хедере, о нравах которого так красочно писал Шолом-Алейхем: «Маленькая покосившаяся крестьянская хатка на курьих ножках, а иногда и вовсе без крыши, как без шапки. Одно оконце, в лучшем случае два. Выбитое стекло заклеено бумагой или заткнуто подушкой. Земляной пол обмазан глиной, а под праздник и накануне субботы посыпан песком. Большую часть комнаты занимают печь с лежанкой…
…Длинный стол посреди хаты с двумя длинными скамьями - это и есть собственно хедер, школа, где учитель занимается со своими учениками. Все здесь - и учитель, и ученики - громко кричат. Дети учителя, играющие на печи, тоже кричат. Жена, которая возится у печи, кричит на своих детей, чтобы они не кричали. Куры в „підпічнике“ отчаянно кудахчут: это кошка - тихонькая, смирная, гладенькая - спрыгнула с лежанки, забралась под печь и всполошила кур, провалиться бы ей!» [88, с. 370].
И пока образованные евреи радовали русских друзей своими быстрыми успехами, «массовый еврей остался в прежней изолированности, в силу специфических условий своей внутренней и внешней жизни» [17, с. 618]. «Скученная в черте оседлости, еврейская масса в повседневной жизни не испытывала потребности в знании русского языка… Широкая масса оставалась в знакомых ей стенах первобытной начальной школы-хедера» [6, с. 178].
Эта «скученная масса» продолжала жить установками времен посещения Екатериной Шклова. Когда при поддержке петербургских богачей Е. Гинцбурга и A. M. Бродского в 1863 году вышло «Пятикнижие» на русском языке, еврейские ортодоксы забушевали, поскольку для них это было кощунственное посягательство на святость Торы.
Перед началом Первой мировой войны существовало как бы два культурно-исторических мира - оба еврейские, но разные. В мир еврейских европейцев входило примерно 200 тысяч хорошо знающих русский язык, имеющих профессии, лихо воевавших за Россию в русско-турецкой и русско-японской войнах. Этот мир требовал гражданских прав, выпускал журнал «Русский еврей», возмущался антисемитизмом, учил детей в гимназиях, писал книги и статьи. Местом обитания этой части еврейской России были города с каменными строениями, просторные комнаты, библиотечные залы, парки в Петербурге, бульвары в губернских городах, где играет военный оркестр и продается мороженое. Мир, не лишенный проблем, но материально обеспеченный и добрый. И современный.
А с ним сосуществовал мир еврейских туземцев: гнилых местечек в черте оседлости; покосившихся заборов, черных от дождей деревянных домишек; околиц, плавно переходящих в луга, привязанных к колышку коз и копеечек, считаемых на ладони тайком, чтобы не подсматривал сосед. В этом мире, где образование получали в хедере, а средства к существованию добывали мелочной торговлей и ремеслом, в мире бедности, а то и беспросветной нужды, жило порядка 5 миллионов евреев. Эти пять миллионов говорили и думали на идиш, а по-русски говорили плохо, как на иностранном языке: они жили в большой скученности, а в жизни руководствовались правилами, пришедшими из Средневековья, а то и с Древнего Востока. Это был жесткий, порой жестокий мир, на сотни и тысячи лет отстававший от мира городов, от мира образованных людей.
Эта часть еврейской России продолжала бегать от призывов в русскую армию (стало быть, не считала Российскую империю своим государством). По свидетельству А. И. Деникина, уже в начале XX века множество евреев-призывников калечили себя. И это было не единичным, а массовым, типичным явлением [89, с. 284].
Первой частью еврейской России была еврейская интеллигенция, еврейские европейцы России. Второй был еврейский народ. У этих двух частей ашкенази был разный образ жизни, разное поведение, разные взгляды на жизнь и разная историческая судьба (как и у русской интеллигенции и народа).
У них были даже разные языки, чего все-таки не было даже у русских.
Интересно, что в России и немцы раскололись на интеллигенцию и «народ» - между «городскими» и «сельскими» немцами различия не меньше, чем между русскими интеллигентами и крестьянством. А в Германии ведь нет ничего подобного. У евреев в Германии, Франции, других европейских странах тоже такого разрыва между «народом» и «интеллигенцией» не возникало. В России не у одних русских «отрыв от животворных сил народа» - какое-то устойчивое интеллигентское заболевание.
Впрочем, помимо колоссальной общности взглядов и вкусов, были и некоторые различия. Например, в отличие от русской интеллигенции, крайне разнообразной по своим политическим взглядам, еврейская интеллигенция практически вся была левой, устойчиво придерживалась «прогрессивных» убеждений. Министр Игнатьев полагал, что евреи, как и поляки, «благоговеют перед Европой», а «русскому народу это не личит». Немаловажная разница в том, что часть еврейской интеллигенции была либеральной, а часть - революционной. Но левыми, сторонниками реформ, прогрессенмахерами, сторонниками европейского пути развития (порой понимавшегося очень дико), были почти все.
Русскую интеллигенцию даже раздражала ее всегдашняя политическая и культурная расколотость. Каждая группировка еще со времен славянофилов и нигилистов стремилась представить себя единственной, имеющей право существовать и говорить от имени всего народа.
Но таких группировок всегда, в любом временном срезе, было несколько, и только их сумма давала представление о том, чем жило общество в целом. Добавим к обычному: «В столицах шум, гремят витии, идет словесная война…» еще и множество аполитичной интеллигенции, которая вообще не примыкает ни к какому лагерю и которой вообще плевать и на левое, и на правое, и на патриотизм, и на коммунизм. Они занимаются профессиональными и семейными делами, политика им безразлична или почти безразлична.
Повторюсь еще раз: каждую из группировок это многообразие скорее раздражало и огорчало… Но благодаря этой палитре поддерживалось и разнообразие в самой интеллигенции, что само по себе ценно, и многообразие возможных перспектив развития.
Еврейская интеллигенция не радовала таким разнообразием. Почему?
ОСОБЕННОСТИ ЕВРЕЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Действительно, почему это так? «Вы сами загнали нас в революцию своими преследованиями!» - возгласил Гершуни на царском суде, и множество интеллигентов - русских, евреев и татар - рукоплескали ему (судьбу этих. рукоплещущих в недалеком будущем поучительно было бы проследить, но книга не об этом).
Сказано хлестко, но - как обычно у революционеров - на полметра мимо, потому что в Европе, где евреев никто и не думал преследовать, они тоже поголовно были левыми. Евреи на 80-90 % настолько убежденные леваки, что много раз просмотрели выгоднейшие союзы с разными группировками правых. Например, в США, несмотря на престижное положение белых, еврейские общины Юга не раз голосовали за предоставление гражданских прав чернокожим. Если бы эти права были даны, евреи проиграли бы, а не выиграли, а своей позицией они вызывали раздражение и непонимание остальных белых. Вплоть до того, что в темную голову южного «белого бедняка» вполне могла залезть мыслишка: а может, евреи «ненастоящие белые»?! Мыслишка же этого рода могла иметь весьма различные последствия…
Надеюсь, Гершуни не хотел сказать, что правительство США своими преследованиями заставило евреев голосовать за равноправие негров?
И так же точно в Европе. Когда в середине уже XX века среди евреев начались странного рода процессы в связи с «проблемой Израиля», главный редактор французского журнала «Эспри» Поль Тибо сказал следующее: «Для нас еврей - это борец за современное государство, секуляризованное, отделенное от церкви. Еврей - это наш соотечественник, которого мы как раз и обрели в этой борьбе, в процессе строительства этого нового государства. Такое государство, по замыслу, должно воплощать универсальные, общечеловеческие ценности, обладать полнотою терпимости, и еврей в наших глазах - свидетель, без которого они утрачивают свое значение» [90, с. 7]. Тезиса о том, что ценности Нового времени утрачиваются без еврея, - не понял. А сама мысль очень даже любопытна: евреи в своем нынешнем качестве как-то и не существуют вне ценностей «прав человека».
Почему? Один ответ очень уж очевиден: потому что эмансипация евреев произошла именно в ходе модернизации. То, что эмансипация произошла именно таким образом после действий Наполеона, - это факт.
Пруссия и Австрийская империя мало похожи на демократическую Францию после 1815 года, на Голландию или страны Скандинавии, но и в этих государствах Восточной Европы эмансипация евреев происходила по мере проникновения в них определенного комплекса идей их стран «первичной модернизации».
Естественно, евреи всеми силами поддерживали такой тип государственного устройства - ведь только в нем они могли стать равноправными гражданами.
Но у евреев есть и более глубинные, если хотите - ментальные, духовные причины для поддержки идей демократии, секуляризма, прав человека.
1. Торжество общинной демократии, уравнивание всех в правах, создание единообразного социалистического общества есть религиозная ценность иудаизма. Даже уплата налога на содержание Иерусалимского храма здесь очень характерна: независимо от богатства еврея, он должен давать одну сумму - полшекеля. Больше давать и брать нельзя!
Так утверждается ценность экономического равенства, одинаковости перед лицом Бога.
Чтобы бороться за такое «общество равных», христианину предстоит отказаться от многих ценностей христианства, от установок общества, воспитанного на этих ценностях, то есть совершить своего рода «цивилизационное предательство». Для еврея в этом нет необходимости, он может быть социалистом и коммунистом, вовсе не порывая с национальными традициями евреев ашкенази и с иудаизмом. Более того: становясь либералом, демократом, революционером, он всего лишь исповедует одну из ценностей своей веры, и только.
Такова уж особенность всех народов иудейской цивилизации - легкость восприятия левой агитации, идей революции. Такова особенность народного характера всех евреев, по крайней мере, евреев Европы: они практически поголовно левые. В конце концов, что главное в иудаизме? Идея соблюдения Закона. Для иудея соблюдать некие правила, данные обществу извне, - вернейший путь к достижению благодати. В иудаизме закон дан непосредственно Богом… Новое время - новые песни! Если наука дает некий новый Закон[2], почему бы не поставить его во главе угла и не прийти к блаженству именно через него?
О том, что социальная инженерия, социальный утопизм возникают как «искажения христианского сознания в направлении ветхозаветных представлений» [91, с. 424], писали и С. М. Франк, и С. Н. Булгаков, и H. A. Бердяев… Что социализм есть не что иное, как «утопическая мифологема… вдохновлявшаяся религиозно-утопическими мечтателями, осуществлявшаяся затравленно-фанатичным народом», пишут и современные богословы [92, с. 24].
2. Во всех странах Европы евреи - недавние граждане. В Российской империи даже такие интеллектуалы, как С. Дубнов или Л. Пастернак, имели всего лишь дедов, крайне далеких не только от образа жизни европейского интеллектуала, но и вообще от любых областей русской жизни.
Да, предки Дубнова, Маршака, Мандельштама, Пастернака, Гаркави жили в России века, быть может, и тысячелетия. Очень может быть, их предки жили в России еще до того, как она стала Россией, - например, если их отдаленные предки жили в колониях античных евреев в Крыму или на Черноморском побережье. Но, живя на территории России еще до русских, они не имеют никакого отношения к большей части истории России.
Ни прадед Дубнова, ни прапрадед Маршака не лезли, зажав саблю в зубах, по приставным лестницам на стены Измаила, Нарвы, Ниеншанца, Казани. И не они зимним вечером, когда уютно потрескивают в печке дрова да трещит на улице мороз, набивались в теплую комнату, чтобы, затаив дыхание, слушать рассказы тех, кто участвовал и все же остался в живых.
Ни прадед Маршака, ни прадед Пастернака не отходили от горящего Смоленска под огнем французских пушек; не под их сапогами пылила старая Смоленская дорога в этом роковом, жестоком августе.
Это знамена не их армий плыли в пороховом дыму под Бородиным - евреи про Бородино разве что читали в книжках Льва Николаевича Толстого (когда соизволили выучить русский язык). В русской армии, остановившей 26 августа 1812 года самую сильную армию тогдашнего мира, не было ни одного иудея. Пьер Безухов на батарее не мог пообщаться ни с одним евреем. Капитана Тушина никак не могли звать Тушинзоном. Когда князь Андрей проходил, заложив руки за спину, мимо строя своих солдат, за ним не следили ни одни еврейские глаза. И ни в один еврейский живот или бок не мог, металлически воя, вонзиться осколок той бомбы.
Эта тема почему-то очень часто воспринимается евреями крайне болезненно, но я от души не понимаю, почему? Во-первых, это святая истина, и мы ничего не выиграем, если будем ее отрицать.
Во-вторых, я не понимаю, почему эта истина способна кинуть на евреев какой-то сомнительный отблеск или поставить под сомнение их право проживать в России. Может быть, кем-то и когда-то такие выводы и правда делались; но вот мною - нет. И я не несу никакой ответственности за тех, кто до таких выводов додумался.
Я делаю совсем другие выводы: евреи имеют это личное, интимное отношение далеко не ко всем пластам российской истории. Разумеется, еврей может иметь личное, интимное, персональное отношение к России. Он вполне может быть русским, российским патриотом, и примеры такие известны.
Очень многие русские евреи любят Россию ничуть не меньше русских, но любят другой любовью, за другое, и считают благом России совсем не то, что большинство русских.
Когда еврей вполне серьезно предлагает провести какой-нибудь жуткий социальный эксперимент или пытается организовать нам какое-нибудь прегнусное «революционное преобразование общества», он, как правило, действует вполне искренне. Он честно считает, что так будет намного лучше, и что сопротивляться этим идеям может только или негодяй, или дурак.
Более того - его предложения если и выглядят как антирусские, вовсе не являются антироссийскими. Очень может быть, еврейская Россия и правда выиграет от этого преобразования, еврейская Россия, чьи знамена не плыли в пороховом дыму под Аустерлицем и Иеной, залпы чьих кораблей не сметали в Черное море укрепления Синопа. Россия, народ которой не говорил по-русски всего лишь двести лет назад.
Вообще было бы крайне интересно написать историю еврейской России, в которой внутренняя история ашкенази плавно переходила бы в историю Российского государства и русского народа. Жаль, что написать такое мне просто не хватит ни ума, ни таланта.
Ну хорошо! Давайте считать, что все сказанное здесь - чистейшей воды оскорбительные бредни, проявление неполноценности, демонстрация идиотизма гоя, лишенного «правильной» матери-еврейки и чуткого руководства раввината. Но если даже это так, факты - упрямая вещь! А факт простой: еврейская интеллигенция цветет одним политическим цветом, хотя и разными оттенками - от бледно-розового до бордового.
ОБОЖЕСТВЛЯЕМОЕ СОСЛОВИЕ
И еще одно исключительно важное различие: русская интеллигенция никогда не относилась к самой себе так восторженно, как еврейская и к самой себе, и к русской.
Опыт свидетельствует, что большинство евреев, вообще-то, невысокого мнения о русском народе. Мы до них, что называется, «не дотягиваем»: слишком уж неумны, недостаточно активны и к тому же слишком уж любим всякие глупости: березки там разные, равнины, над которыми несется ветер от Черного моря до Балтики, красные стены Кремля, серо-черные скалы Босфора и прочую патриотическую дребедень. Слишком интересуемся своими предками и своими царями, придаем слишком уж большое значение всяким вооруженным дуракам, которые (нет же сидеть тихо и читать Талмуд!) то зачем-то брали то Измаил, то Берлин, то Париж, а евреям от этого одни неприятности. Для евреев мы недостаточно интеллигентны… Ну вот оно и прозвучало, это слово!
Потому что в нашем народе есть только одно сословие, к которому евреи относятся так же хорошо и с таким же искренним положительным чувством, как ко всему остальному народу большинство их - прохладно. Это - интеллигенция.
Поразительно, сколько хороших слов может сказать еврейский интеллигент об интеллигенции и сколько гадостей тут же наговорить о «народе», в первую очередь о крестьянстве.
«Народа больше нет, - утверждал господин Померанц. - Есть масса, сохраняющая смутную память, что когда-то она была народом и несла в себе Бога, а сейчас совершенно пустая. Окунать в народ - значит окунать в пустоту. Это испытание, которое может выдержать разве святой, а не спасение для слабого» [93, с. 102].
«Не я придумал (это сделала история), что крестьянские нации суть голодные нации, а нации, в которых исчезло крестьянство, - это нации, в которых исчез голод. Я не виноват, что обществу выгоднее большую часть сил тратить на умственную работу, а совсем малую - на обработку земли» [93, с. 128].
Восьмидесятые годы - это время, когда уже была написана «Образованщина», в которой А. И. Солженицын достаточно убедительно показал, что нет больше никакой интеллигенции [94]. Семидесятыми годами датирует В. А. Сендеров время, когда «еще была интеллигенция» [95, с. 17].
Но это позиция двух русских образованных людей, которые хоть и отождествляют самих себя с интеллигенцией, но приходят к выводу: интеллигенции больше нет. Они к интеллигенции относятся по факту рождения и роду занятий, а вовсе не молятся на нее.
И в те же самые годы другой интеллигент, еврейский, никак не может с этим примириться! Даже понимая, что интеллигенция, мягко говоря, не соответствует требованиям, которые он к ней предъявляет, Григорий Соломонович пишет вполне определенно: «Я понимаю, что мой избранный народ (то есть интеллигенция) плох. Но ведь другие еще хуже».
Трудно сказать, что здесь характернее: само использованное слово «избранный народ» или полная убежденность в том, что «все остальные еще хуже». Воистину прав, тысячу раз прав Г. Честертон: одни люди пользуются умом, другие ему поклоняются.
Так же точно восторгаются интеллигенцией и братья Аркадий и Борис Стругацкие. Собственно, вне интеллигенции они и не видят вообще никаких людей, с которыми возможно нормальное человеческое общение. В любой книге А. и Б. Стругацких действуют отвратительные бюрократы, тупые простолюдины, нелепые вояки-фашисты, омерзительные сотрудники спецслужб и гадостные политиканы. А вот интеллигенция описана так, что диву даешься: как ее еще не взяли живой на небо?!
Что характерно - нельзя назвать ведь ни одного русского автора, который отозвался бы об интеллигенции так же восторженно, прямо-таки с обожанием.
Мало сказать, что образованные евреи ценили или любили русскую интеллигенцию. Нет, этого мало сказать! Евреи хотели принадлежать к интеллигенции, войти в интеллигенцию, считали самих себя природными интеллигентами. Были даже евреи, которые не в шутку обижались, когда весь еврейский народ отказывались поголовно признавать интеллигенцией!
Заметим: в этих претензиях много такого, что русский интеллигент или вообще не воспримет, или сочтет невероятным преувеличением. Претензии на изгойство, на демонстративное чайльд-гарольдовское отвержение «серой массы» и «убогих маленьких людей» совершенно не в духе русской интеллигенции. Скорее в ее духе поиски, чем бы она могла быть полезна «народу». Поиск этот можно считать очень наивным, само переживание «долга перед народом» и попытки его отдать - нелепыми, но в любом случае духовный поиск идет именно в этом направлении.
Вот для иудаизма претензия на исключительность, обособленность, «отделенность» очень даже естественна. В конце концов, представители еврейской России не виноваты, что обособленность от остальных сословий русского народа интеллигенции чужда, а слово «отдельный» сразу будит в памяти русского человека нехорошее воспоминание про опричнину.
В этом месте самые основы душ еврея и русского различны.
Существует по крайней мере три серьезных причины, по которым еврейская интеллигенция любит русскую интеллигенцию и сама хочет быть интеллигенцией. И по которым она не любит остальных сословий остального русского народа.
1. При всем своем новаторстве, своей революционности, своей готовности «все поделить» интеллигенция очень консервативна, даже реакционна. Она готова бесконечно и кардинально менять форму, но цепляется за главное, за суть: за феодальное отношение к жизни, за образ мира, типичный для традиционного общества.
Русская интеллигенция - это не класс, не слой специалистов. Это средневековое сословие, из которого выходят специалисты, но которое не сводится к специалистам. То есть для того, чтобы войти в интеллигенцию, вовсе не нужно быть очень уж квалифицированным человеком и обладать высокими личностными качествами. Достаточно быть «своим» идейно.
А кроме того, отношение к книге, как священному предмету, к знанию, как к священной ценности, к учению, как процессу восхождения к святости очень типично для иудаизма. Это отношение легко может переноситься со священных книг иудаизма на любые другие книги, с обучения Талмуду на любое другое учение… Что и происходит у части евреев в середине-конце XIX века в России.
Так русская интеллигенция и еврейская обретают очень важную точку соприкосновения. И при этом и дворянство, и духовенство традиционно не любят евреев и не пускают их в свою среду, а вот интеллигенция - пускает и легко смешивается с евреями.
Это, кстати, тоже типичный средневековый и даже древневосточный принцип - «жениться только на своих». Интеллигенты готовы к брачным отношениям - и тем самым демонстрируют на языке времен Моисея: «мы свои».
2. Интеллигенция осознает себя не народом, а чем-то, находящимся вне народа. Классическая формула «интеллигенция и народ» очень понятна евреям и находит у них полное сочувствие.
3. Интеллигенция настроена оппозиционно к царскому правительству.
Комментарии тут не нужны.
Буду рад, если читатель сможет меня дополнить, но вот по крайней мере три причины, по которым евреи так пылко относятся к интеллигенции. При прохладном, в лучшем случае, отношении ко всему остальному русскому народу.
Примечания:
5. Клиер Дж. Д. Россия собирает своих евреев. Происхождение еврейского вопроса в России: 1772-1825. Иерусалим: Гешарим - М.: Мосты культуры, 2000.
6. Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795-1995). Ч. І. М.: Русский путь, 2001.
10. Державин Г. Р. Мнение об отвращении в Белоруссии голода и устройстве быта Евреев // Державин Г. Р. Соч.: В 9 т. / С объяснительными примеч. Я. Грота. Т. 6. СПб.: Изд-во Академическое, 1876.
17. Гессен Ю. И. История еврейского народа в России: В 2 т. Т. 2. Л.: Типография кооперативного об-ва, 1927.
20. Гиляровский В. А. Мои скитания // Гиляровский В. А. Соч.: В 4 т. Т. 1. М.: Правда, 1967.
86. Кроль М. Национализм и ассимиляция в еврейской истории // Еврейский мир: Ежегодник на 1939 год. Париж: Объединение русско-еврейской интеллигенции, 1939.
87. Парке Дж. Евреи среди народов. Обзор причин антисемитизма. Париж: YMCA-Press, 1932.
88. Шолом-Алейхем. С ярмарки // Шолом-Алейхем. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М.: Худож. лит., 1960.
89. Деникин А. И. Путь русского офицера. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1953.
90. Дикой А. Русско-еврейский диалог. М.: Витязь, 1995.
91. Булгаков С. Н. Апокалиптика и социализм (Религиозно-философские параллели) // Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1993.
92. Митрофанов Г. Марксизм как ветхозаветный хилиазм // Посев, 2002, № 2.
93. Померанц Г. С. Квадрильон // Померанц Г. С. Неопубликованное. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1972.
94. Солженицын А. И. Образованщина // Из-под глыб. Сборник статей. Париж: YMCA-Press, 1974.
95. Сендеров В. А. Россия без интеллигенции // Посев, 1994, № 1.
Источник: https://historylib.org/historybooks/Andrey-Burovskiy_Evrei--kotorykh-ne-bylo--Kniga-2/8
Сидят на паперти двое: один юродивый, другой богоизбранный.
Слова народные, автора скоро выпустят
ЕВРЕЙСКИЕ ЕВРОПЕЙЦЫ И ТУЗЕМЦЫ
Собственно говоря, есть только две страны, в которых известно само слово «интеллигенция», - это Россия и Польша. Нигде, кроме России и Польши, интеллигенции не было, и образованные специалисты становились не младшими братиками дворян, а частью бюргерства. Выражаясь по-польски - мещанства.
Образованные евреи в Европе становились частью бюргерства, а в России и в Польше входили в эту особую общественную группу, лежащую между народом и дворянством. С появлением этой группы у русских евреев происходил точно такой же культурный раскол, как и у этнических русских, - раскол на «народ» и «интеллигенцию».
Слово «образованный» применительно к еврею следует разъяснить - ведь этот народ был грамотен поголовно. Но ведь можно быть «образованным по-еврейски», то есть знать сочинения еврейских философов и богословов, но совершенно не читать Пушкина, Толстого и Фета, не знать ни таблицы умножения, ни истории, ни анатомии, ни географии. Под «образованными», с позволения читателя, я буду иметь в виду только евреев, образованных по-европейски, в данном случае по-русски.
М. Алданов считает, что участие евреев в культурной и политической жизни России надо начинать с конца 1870-х годов. Тогда начала развиваться вполне современная литература на иврите, на идиш, на русском языке [86, с. 188-189], и «немало было еврейских писателей, которые убеждали своих единоверцев учиться русскому языку и смотреть на Россию, как на свою родину» [87, с. 41]. Появляется то поколение русско-еврейских интеллигентов, о котором уже шла речь. А ведь были в этом поколении не только политические деятели и литераторы, но и врачи, инженеры, чиновники, учителя, самые разнообразные специалисты.
Соблазн более высокой культуры не в первый раз вел иудеев в этом направлении. Уже две тысячи лет назад он делал их ассимилянтами эллинизма и Римской империи. Сейчас в Российской империи евреи двинулись «по тому направлению, которое при аналогичных условиях привело интеллигентных евреев Западной Европы к односторонней ассимиляции с господствующим народом» [6, с. 198]. «С той, однако, разницей, что в странах Европы общекультурный уровень коренного народа всегда бывал уже более высок, а в условиях России предстояло ассимилироваться не с русским народом, которого еще слабо коснулась культура, и не с российским же правящим классом (по оппозиции, по неприятию), а только с малочисленной же русской интеллигенцией, зато вполне уже и секуляризованной, отвергнувшей и своего Бога» [6, с. 178].
Эти евреи, даже не выкрещиваясь в православие, фактически рвали с еврейской религиозностью, «не находя другой связи со своим народом. Совершенно уходили от него, духовно считая себя единственно русскими гражданами» [10, с. 198].
Еврейская интеллигенция вовсе не ощущала себя чем-то особенным, чем-то отделенным от русской интеллигенции. Еврей, вошедший в интеллигенцию, и вполне объективно становился, и субъективно себя ощущал никаким не еврейским, а русским интеллигентом. Все это огромное сословие ощущало себя призванным вести народ, руководить народом, и в этом смысле - непримиримыми врагами и конкурентами дворянства, придворных кругов, царского правительства. Никаких принципиальных расхождений в этом между евреями и русскими внутри сословия не было.
Эта еврейская интеллигенция разделяла пристрастия и вкусы «старших братьев» в лице русской интеллигенции. Она точно так же любила «народ» и так же хотела быть его руководителем на пути к светлым вершинам прогресса. Она была так-же полна желания «улучшить» народную жизнь, при точно таком же, а порой при еще большем неведении, чем же на самом деле живут эти люди.
По словам Ф. А. Степуна, еврейская молодежь смело спорила, цитируя Маркса, в каких формах русскому мужику надо владеть землей… Добавлю: толком не прочитав Маркса и не видав ни одного живого мужика, не обменявшись с ним никогда ни единым словом и не зная, что он сам-то думает о владении землей.
Точно так же, как в русской среде, руководителями еврейской интеллигенции выступали литераторы и гуманитарная интеллигенция, которые были одновременно и политическими деятелями.
«Первые историки российского еврейства не были лишь тихими скромными учеными, скрывающимися в архивах и библиотеках. Они, как правило, являлись активными общественными деятелями, для которых наука служила оружием в борьбе за человеческие и политические права евреев… Кроме того, многие из них привносили в свои научные труды и личный опыт» [5, с. 6].
Эта интеллигенция была так же идеологизирована, как и русская. Не успев появиться, еврейская печать на русском языке тут же вступила в «борьбу с союзом капитала и синагоги» [6, с. 172]. Так же точно кумирами этой интеллигенции сделались типы, вызывающие содрогание у современного культурного человека. Скажем, Писарев «пользовался среди еврейских интеллигентов… огромной популярностью» [6, с. 174-175].
Эта интеллигенция (в точности как и русская) была способна на довольно странные поступки для достижения своих целей. «В 60-х годах система репрессивных мер против идейных противников не оскорбляла совести даже вполне интеллигентных людей», и, например, некий А. Ковнер, еврейский публицист, сделал новороссийскому генерал-губернатору донос на одну из еврейских газет [6, с. 174].
Еврейский интеллигент перенимал то почти религиозное отношение к книге, ко всем проявлениям культуры, которое было свойственно русской интеллигенции. Такой же высокий, требовательный вкус, такое же неприятие всякой пошлости и даже малейшего снисхождения к вкусам «массового» человека.
Характерно, что Шолом-Алейхем, честно постаравшись эмигрировать в Соединенные Штаты, не прижился в Америке и вынужден был вернуться в Российскую империю, до этого воспев эмиграцию в «Мальчике Мотле»!
Шолом Рабинович нашел американскую литературу бульварной, а театр примитивным, не хотел упрощенной трактовки своих драматических произведений - даже во имя полной кассы. Он называл себя евреем, писал на идиш, но по своим вкусам и взглядам был скорее русским интеллигентом. И уж никак не был ни диким евреем из местечка, чешущим бока после тесного общения с клопами, ни бойким американским литератором. «В Америке не живут, в Америке спасаются», - сказал Шолом-Алейхем, как отрезал.
Из-за того, что к русской культуре приобщались в основном небольшие группы евреев в крупных городах типа Одессы или Москвы, у русских создавалось весьма преувеличенное представление о том, насколько глубоко зашло превращение евреев в европейцев, принявшее форму ассимиляции. Возможно, такое преувеличенное впечатление о степени русификации могло возникать и у еврейских интеллигентов - особенно у второго и третьего поколений, уже полностью оторванных от народной жизни, - никогда вообще не видевших ни бар-мицвы в каком-нибудь штетле, ни застолья в малокультурной среде местечковых ремесленников, судивших о «всем народе» по своей среде.
Но в том-то и дело, что «широкая масса оставалась в стороне от новых веяний… она была изолирована не только от русского общества, но и от еврейской интеллигенции» [20, с 181]. Рядом с еврейско-русскими интеллигентами, русскими европейцами еврейского происхождения, оставалось огромное общество евреев-туземцев, то есть образованных не по-европейски, а только традиционно. И это общество «необразованных» было еврейским «народом» в специфически российском смысле - народом, ведущим традиционный образ жизни. И очень далеким от собственной интеллигенции.
Эти еврейские туземцы соотносились со своими европейцами в середине XIX века как 20 к 1 или в лучшем случае как 10 к 1, и только к началу XX века - как 3 к 1. В 1883 году в пределах черты оседлости было 25 тысяч хедеров, а в них - 363 тысячи человек еврейской молодежи.
Даже к началу XX века 64 % еврейских детей получали только такое образование. В том самом хедере, о нравах которого так красочно писал Шолом-Алейхем: «Маленькая покосившаяся крестьянская хатка на курьих ножках, а иногда и вовсе без крыши, как без шапки. Одно оконце, в лучшем случае два. Выбитое стекло заклеено бумагой или заткнуто подушкой. Земляной пол обмазан глиной, а под праздник и накануне субботы посыпан песком. Большую часть комнаты занимают печь с лежанкой…
…Длинный стол посреди хаты с двумя длинными скамьями - это и есть собственно хедер, школа, где учитель занимается со своими учениками. Все здесь - и учитель, и ученики - громко кричат. Дети учителя, играющие на печи, тоже кричат. Жена, которая возится у печи, кричит на своих детей, чтобы они не кричали. Куры в „підпічнике“ отчаянно кудахчут: это кошка - тихонькая, смирная, гладенькая - спрыгнула с лежанки, забралась под печь и всполошила кур, провалиться бы ей!» [88, с. 370].
И пока образованные евреи радовали русских друзей своими быстрыми успехами, «массовый еврей остался в прежней изолированности, в силу специфических условий своей внутренней и внешней жизни» [17, с. 618]. «Скученная в черте оседлости, еврейская масса в повседневной жизни не испытывала потребности в знании русского языка… Широкая масса оставалась в знакомых ей стенах первобытной начальной школы-хедера» [6, с. 178].
Эта «скученная масса» продолжала жить установками времен посещения Екатериной Шклова. Когда при поддержке петербургских богачей Е. Гинцбурга и A. M. Бродского в 1863 году вышло «Пятикнижие» на русском языке, еврейские ортодоксы забушевали, поскольку для них это было кощунственное посягательство на святость Торы.
Перед началом Первой мировой войны существовало как бы два культурно-исторических мира - оба еврейские, но разные. В мир еврейских европейцев входило примерно 200 тысяч хорошо знающих русский язык, имеющих профессии, лихо воевавших за Россию в русско-турецкой и русско-японской войнах. Этот мир требовал гражданских прав, выпускал журнал «Русский еврей», возмущался антисемитизмом, учил детей в гимназиях, писал книги и статьи. Местом обитания этой части еврейской России были города с каменными строениями, просторные комнаты, библиотечные залы, парки в Петербурге, бульвары в губернских городах, где играет военный оркестр и продается мороженое. Мир, не лишенный проблем, но материально обеспеченный и добрый. И современный.
А с ним сосуществовал мир еврейских туземцев: гнилых местечек в черте оседлости; покосившихся заборов, черных от дождей деревянных домишек; околиц, плавно переходящих в луга, привязанных к колышку коз и копеечек, считаемых на ладони тайком, чтобы не подсматривал сосед. В этом мире, где образование получали в хедере, а средства к существованию добывали мелочной торговлей и ремеслом, в мире бедности, а то и беспросветной нужды, жило порядка 5 миллионов евреев. Эти пять миллионов говорили и думали на идиш, а по-русски говорили плохо, как на иностранном языке: они жили в большой скученности, а в жизни руководствовались правилами, пришедшими из Средневековья, а то и с Древнего Востока. Это был жесткий, порой жестокий мир, на сотни и тысячи лет отстававший от мира городов, от мира образованных людей.
Эта часть еврейской России продолжала бегать от призывов в русскую армию (стало быть, не считала Российскую империю своим государством). По свидетельству А. И. Деникина, уже в начале XX века множество евреев-призывников калечили себя. И это было не единичным, а массовым, типичным явлением [89, с. 284].
Первой частью еврейской России была еврейская интеллигенция, еврейские европейцы России. Второй был еврейский народ. У этих двух частей ашкенази был разный образ жизни, разное поведение, разные взгляды на жизнь и разная историческая судьба (как и у русской интеллигенции и народа).
У них были даже разные языки, чего все-таки не было даже у русских.
Интересно, что в России и немцы раскололись на интеллигенцию и «народ» - между «городскими» и «сельскими» немцами различия не меньше, чем между русскими интеллигентами и крестьянством. А в Германии ведь нет ничего подобного. У евреев в Германии, Франции, других европейских странах тоже такого разрыва между «народом» и «интеллигенцией» не возникало. В России не у одних русских «отрыв от животворных сил народа» - какое-то устойчивое интеллигентское заболевание.
Впрочем, помимо колоссальной общности взглядов и вкусов, были и некоторые различия. Например, в отличие от русской интеллигенции, крайне разнообразной по своим политическим взглядам, еврейская интеллигенция практически вся была левой, устойчиво придерживалась «прогрессивных» убеждений. Министр Игнатьев полагал, что евреи, как и поляки, «благоговеют перед Европой», а «русскому народу это не личит». Немаловажная разница в том, что часть еврейской интеллигенции была либеральной, а часть - революционной. Но левыми, сторонниками реформ, прогрессенмахерами, сторонниками европейского пути развития (порой понимавшегося очень дико), были почти все.
Русскую интеллигенцию даже раздражала ее всегдашняя политическая и культурная расколотость. Каждая группировка еще со времен славянофилов и нигилистов стремилась представить себя единственной, имеющей право существовать и говорить от имени всего народа.
Но таких группировок всегда, в любом временном срезе, было несколько, и только их сумма давала представление о том, чем жило общество в целом. Добавим к обычному: «В столицах шум, гремят витии, идет словесная война…» еще и множество аполитичной интеллигенции, которая вообще не примыкает ни к какому лагерю и которой вообще плевать и на левое, и на правое, и на патриотизм, и на коммунизм. Они занимаются профессиональными и семейными делами, политика им безразлична или почти безразлична.
Повторюсь еще раз: каждую из группировок это многообразие скорее раздражало и огорчало… Но благодаря этой палитре поддерживалось и разнообразие в самой интеллигенции, что само по себе ценно, и многообразие возможных перспектив развития.
Еврейская интеллигенция не радовала таким разнообразием. Почему?
ОСОБЕННОСТИ ЕВРЕЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Действительно, почему это так? «Вы сами загнали нас в революцию своими преследованиями!» - возгласил Гершуни на царском суде, и множество интеллигентов - русских, евреев и татар - рукоплескали ему (судьбу этих. рукоплещущих в недалеком будущем поучительно было бы проследить, но книга не об этом).
Сказано хлестко, но - как обычно у революционеров - на полметра мимо, потому что в Европе, где евреев никто и не думал преследовать, они тоже поголовно были левыми. Евреи на 80-90 % настолько убежденные леваки, что много раз просмотрели выгоднейшие союзы с разными группировками правых. Например, в США, несмотря на престижное положение белых, еврейские общины Юга не раз голосовали за предоставление гражданских прав чернокожим. Если бы эти права были даны, евреи проиграли бы, а не выиграли, а своей позицией они вызывали раздражение и непонимание остальных белых. Вплоть до того, что в темную голову южного «белого бедняка» вполне могла залезть мыслишка: а может, евреи «ненастоящие белые»?! Мыслишка же этого рода могла иметь весьма различные последствия…
Надеюсь, Гершуни не хотел сказать, что правительство США своими преследованиями заставило евреев голосовать за равноправие негров?
И так же точно в Европе. Когда в середине уже XX века среди евреев начались странного рода процессы в связи с «проблемой Израиля», главный редактор французского журнала «Эспри» Поль Тибо сказал следующее: «Для нас еврей - это борец за современное государство, секуляризованное, отделенное от церкви. Еврей - это наш соотечественник, которого мы как раз и обрели в этой борьбе, в процессе строительства этого нового государства. Такое государство, по замыслу, должно воплощать универсальные, общечеловеческие ценности, обладать полнотою терпимости, и еврей в наших глазах - свидетель, без которого они утрачивают свое значение» [90, с. 7]. Тезиса о том, что ценности Нового времени утрачиваются без еврея, - не понял. А сама мысль очень даже любопытна: евреи в своем нынешнем качестве как-то и не существуют вне ценностей «прав человека».
Почему? Один ответ очень уж очевиден: потому что эмансипация евреев произошла именно в ходе модернизации. То, что эмансипация произошла именно таким образом после действий Наполеона, - это факт.
Пруссия и Австрийская империя мало похожи на демократическую Францию после 1815 года, на Голландию или страны Скандинавии, но и в этих государствах Восточной Европы эмансипация евреев происходила по мере проникновения в них определенного комплекса идей их стран «первичной модернизации».
Естественно, евреи всеми силами поддерживали такой тип государственного устройства - ведь только в нем они могли стать равноправными гражданами.
Но у евреев есть и более глубинные, если хотите - ментальные, духовные причины для поддержки идей демократии, секуляризма, прав человека.
1. Торжество общинной демократии, уравнивание всех в правах, создание единообразного социалистического общества есть религиозная ценность иудаизма. Даже уплата налога на содержание Иерусалимского храма здесь очень характерна: независимо от богатства еврея, он должен давать одну сумму - полшекеля. Больше давать и брать нельзя!
Так утверждается ценность экономического равенства, одинаковости перед лицом Бога.
Чтобы бороться за такое «общество равных», христианину предстоит отказаться от многих ценностей христианства, от установок общества, воспитанного на этих ценностях, то есть совершить своего рода «цивилизационное предательство». Для еврея в этом нет необходимости, он может быть социалистом и коммунистом, вовсе не порывая с национальными традициями евреев ашкенази и с иудаизмом. Более того: становясь либералом, демократом, революционером, он всего лишь исповедует одну из ценностей своей веры, и только.
Такова уж особенность всех народов иудейской цивилизации - легкость восприятия левой агитации, идей революции. Такова особенность народного характера всех евреев, по крайней мере, евреев Европы: они практически поголовно левые. В конце концов, что главное в иудаизме? Идея соблюдения Закона. Для иудея соблюдать некие правила, данные обществу извне, - вернейший путь к достижению благодати. В иудаизме закон дан непосредственно Богом… Новое время - новые песни! Если наука дает некий новый Закон[2], почему бы не поставить его во главе угла и не прийти к блаженству именно через него?
О том, что социальная инженерия, социальный утопизм возникают как «искажения христианского сознания в направлении ветхозаветных представлений» [91, с. 424], писали и С. М. Франк, и С. Н. Булгаков, и H. A. Бердяев… Что социализм есть не что иное, как «утопическая мифологема… вдохновлявшаяся религиозно-утопическими мечтателями, осуществлявшаяся затравленно-фанатичным народом», пишут и современные богословы [92, с. 24].
2. Во всех странах Европы евреи - недавние граждане. В Российской империи даже такие интеллектуалы, как С. Дубнов или Л. Пастернак, имели всего лишь дедов, крайне далеких не только от образа жизни европейского интеллектуала, но и вообще от любых областей русской жизни.
Да, предки Дубнова, Маршака, Мандельштама, Пастернака, Гаркави жили в России века, быть может, и тысячелетия. Очень может быть, их предки жили в России еще до того, как она стала Россией, - например, если их отдаленные предки жили в колониях античных евреев в Крыму или на Черноморском побережье. Но, живя на территории России еще до русских, они не имеют никакого отношения к большей части истории России.
Ни прадед Дубнова, ни прапрадед Маршака не лезли, зажав саблю в зубах, по приставным лестницам на стены Измаила, Нарвы, Ниеншанца, Казани. И не они зимним вечером, когда уютно потрескивают в печке дрова да трещит на улице мороз, набивались в теплую комнату, чтобы, затаив дыхание, слушать рассказы тех, кто участвовал и все же остался в живых.
Ни прадед Маршака, ни прадед Пастернака не отходили от горящего Смоленска под огнем французских пушек; не под их сапогами пылила старая Смоленская дорога в этом роковом, жестоком августе.
Это знамена не их армий плыли в пороховом дыму под Бородиным - евреи про Бородино разве что читали в книжках Льва Николаевича Толстого (когда соизволили выучить русский язык). В русской армии, остановившей 26 августа 1812 года самую сильную армию тогдашнего мира, не было ни одного иудея. Пьер Безухов на батарее не мог пообщаться ни с одним евреем. Капитана Тушина никак не могли звать Тушинзоном. Когда князь Андрей проходил, заложив руки за спину, мимо строя своих солдат, за ним не следили ни одни еврейские глаза. И ни в один еврейский живот или бок не мог, металлически воя, вонзиться осколок той бомбы.
Эта тема почему-то очень часто воспринимается евреями крайне болезненно, но я от души не понимаю, почему? Во-первых, это святая истина, и мы ничего не выиграем, если будем ее отрицать.
Во-вторых, я не понимаю, почему эта истина способна кинуть на евреев какой-то сомнительный отблеск или поставить под сомнение их право проживать в России. Может быть, кем-то и когда-то такие выводы и правда делались; но вот мною - нет. И я не несу никакой ответственности за тех, кто до таких выводов додумался.
Я делаю совсем другие выводы: евреи имеют это личное, интимное отношение далеко не ко всем пластам российской истории. Разумеется, еврей может иметь личное, интимное, персональное отношение к России. Он вполне может быть русским, российским патриотом, и примеры такие известны.
Очень многие русские евреи любят Россию ничуть не меньше русских, но любят другой любовью, за другое, и считают благом России совсем не то, что большинство русских.
Когда еврей вполне серьезно предлагает провести какой-нибудь жуткий социальный эксперимент или пытается организовать нам какое-нибудь прегнусное «революционное преобразование общества», он, как правило, действует вполне искренне. Он честно считает, что так будет намного лучше, и что сопротивляться этим идеям может только или негодяй, или дурак.
Более того - его предложения если и выглядят как антирусские, вовсе не являются антироссийскими. Очень может быть, еврейская Россия и правда выиграет от этого преобразования, еврейская Россия, чьи знамена не плыли в пороховом дыму под Аустерлицем и Иеной, залпы чьих кораблей не сметали в Черное море укрепления Синопа. Россия, народ которой не говорил по-русски всего лишь двести лет назад.
Вообще было бы крайне интересно написать историю еврейской России, в которой внутренняя история ашкенази плавно переходила бы в историю Российского государства и русского народа. Жаль, что написать такое мне просто не хватит ни ума, ни таланта.
Ну хорошо! Давайте считать, что все сказанное здесь - чистейшей воды оскорбительные бредни, проявление неполноценности, демонстрация идиотизма гоя, лишенного «правильной» матери-еврейки и чуткого руководства раввината. Но если даже это так, факты - упрямая вещь! А факт простой: еврейская интеллигенция цветет одним политическим цветом, хотя и разными оттенками - от бледно-розового до бордового.
ОБОЖЕСТВЛЯЕМОЕ СОСЛОВИЕ
И еще одно исключительно важное различие: русская интеллигенция никогда не относилась к самой себе так восторженно, как еврейская и к самой себе, и к русской.
Опыт свидетельствует, что большинство евреев, вообще-то, невысокого мнения о русском народе. Мы до них, что называется, «не дотягиваем»: слишком уж неумны, недостаточно активны и к тому же слишком уж любим всякие глупости: березки там разные, равнины, над которыми несется ветер от Черного моря до Балтики, красные стены Кремля, серо-черные скалы Босфора и прочую патриотическую дребедень. Слишком интересуемся своими предками и своими царями, придаем слишком уж большое значение всяким вооруженным дуракам, которые (нет же сидеть тихо и читать Талмуд!) то зачем-то брали то Измаил, то Берлин, то Париж, а евреям от этого одни неприятности. Для евреев мы недостаточно интеллигентны… Ну вот оно и прозвучало, это слово!
Потому что в нашем народе есть только одно сословие, к которому евреи относятся так же хорошо и с таким же искренним положительным чувством, как ко всему остальному народу большинство их - прохладно. Это - интеллигенция.
Поразительно, сколько хороших слов может сказать еврейский интеллигент об интеллигенции и сколько гадостей тут же наговорить о «народе», в первую очередь о крестьянстве.
«Народа больше нет, - утверждал господин Померанц. - Есть масса, сохраняющая смутную память, что когда-то она была народом и несла в себе Бога, а сейчас совершенно пустая. Окунать в народ - значит окунать в пустоту. Это испытание, которое может выдержать разве святой, а не спасение для слабого» [93, с. 102].
«Не я придумал (это сделала история), что крестьянские нации суть голодные нации, а нации, в которых исчезло крестьянство, - это нации, в которых исчез голод. Я не виноват, что обществу выгоднее большую часть сил тратить на умственную работу, а совсем малую - на обработку земли» [93, с. 128].
Восьмидесятые годы - это время, когда уже была написана «Образованщина», в которой А. И. Солженицын достаточно убедительно показал, что нет больше никакой интеллигенции [94]. Семидесятыми годами датирует В. А. Сендеров время, когда «еще была интеллигенция» [95, с. 17].
Но это позиция двух русских образованных людей, которые хоть и отождествляют самих себя с интеллигенцией, но приходят к выводу: интеллигенции больше нет. Они к интеллигенции относятся по факту рождения и роду занятий, а вовсе не молятся на нее.
И в те же самые годы другой интеллигент, еврейский, никак не может с этим примириться! Даже понимая, что интеллигенция, мягко говоря, не соответствует требованиям, которые он к ней предъявляет, Григорий Соломонович пишет вполне определенно: «Я понимаю, что мой избранный народ (то есть интеллигенция) плох. Но ведь другие еще хуже».
Трудно сказать, что здесь характернее: само использованное слово «избранный народ» или полная убежденность в том, что «все остальные еще хуже». Воистину прав, тысячу раз прав Г. Честертон: одни люди пользуются умом, другие ему поклоняются.
Так же точно восторгаются интеллигенцией и братья Аркадий и Борис Стругацкие. Собственно, вне интеллигенции они и не видят вообще никаких людей, с которыми возможно нормальное человеческое общение. В любой книге А. и Б. Стругацких действуют отвратительные бюрократы, тупые простолюдины, нелепые вояки-фашисты, омерзительные сотрудники спецслужб и гадостные политиканы. А вот интеллигенция описана так, что диву даешься: как ее еще не взяли живой на небо?!
Что характерно - нельзя назвать ведь ни одного русского автора, который отозвался бы об интеллигенции так же восторженно, прямо-таки с обожанием.
Мало сказать, что образованные евреи ценили или любили русскую интеллигенцию. Нет, этого мало сказать! Евреи хотели принадлежать к интеллигенции, войти в интеллигенцию, считали самих себя природными интеллигентами. Были даже евреи, которые не в шутку обижались, когда весь еврейский народ отказывались поголовно признавать интеллигенцией!
Заметим: в этих претензиях много такого, что русский интеллигент или вообще не воспримет, или сочтет невероятным преувеличением. Претензии на изгойство, на демонстративное чайльд-гарольдовское отвержение «серой массы» и «убогих маленьких людей» совершенно не в духе русской интеллигенции. Скорее в ее духе поиски, чем бы она могла быть полезна «народу». Поиск этот можно считать очень наивным, само переживание «долга перед народом» и попытки его отдать - нелепыми, но в любом случае духовный поиск идет именно в этом направлении.
Вот для иудаизма претензия на исключительность, обособленность, «отделенность» очень даже естественна. В конце концов, представители еврейской России не виноваты, что обособленность от остальных сословий русского народа интеллигенции чужда, а слово «отдельный» сразу будит в памяти русского человека нехорошее воспоминание про опричнину.
В этом месте самые основы душ еврея и русского различны.
Существует по крайней мере три серьезных причины, по которым еврейская интеллигенция любит русскую интеллигенцию и сама хочет быть интеллигенцией. И по которым она не любит остальных сословий остального русского народа.
1. При всем своем новаторстве, своей революционности, своей готовности «все поделить» интеллигенция очень консервативна, даже реакционна. Она готова бесконечно и кардинально менять форму, но цепляется за главное, за суть: за феодальное отношение к жизни, за образ мира, типичный для традиционного общества.
Русская интеллигенция - это не класс, не слой специалистов. Это средневековое сословие, из которого выходят специалисты, но которое не сводится к специалистам. То есть для того, чтобы войти в интеллигенцию, вовсе не нужно быть очень уж квалифицированным человеком и обладать высокими личностными качествами. Достаточно быть «своим» идейно.
А кроме того, отношение к книге, как священному предмету, к знанию, как к священной ценности, к учению, как процессу восхождения к святости очень типично для иудаизма. Это отношение легко может переноситься со священных книг иудаизма на любые другие книги, с обучения Талмуду на любое другое учение… Что и происходит у части евреев в середине-конце XIX века в России.
Так русская интеллигенция и еврейская обретают очень важную точку соприкосновения. И при этом и дворянство, и духовенство традиционно не любят евреев и не пускают их в свою среду, а вот интеллигенция - пускает и легко смешивается с евреями.
Это, кстати, тоже типичный средневековый и даже древневосточный принцип - «жениться только на своих». Интеллигенты готовы к брачным отношениям - и тем самым демонстрируют на языке времен Моисея: «мы свои».
2. Интеллигенция осознает себя не народом, а чем-то, находящимся вне народа. Классическая формула «интеллигенция и народ» очень понятна евреям и находит у них полное сочувствие.
3. Интеллигенция настроена оппозиционно к царскому правительству.
Комментарии тут не нужны.
Буду рад, если читатель сможет меня дополнить, но вот по крайней мере три причины, по которым евреи так пылко относятся к интеллигенции. При прохладном, в лучшем случае, отношении ко всему остальному русскому народу.
Примечания:
5. Клиер Дж. Д. Россия собирает своих евреев. Происхождение еврейского вопроса в России: 1772-1825. Иерусалим: Гешарим - М.: Мосты культуры, 2000.
6. Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795-1995). Ч. І. М.: Русский путь, 2001.
10. Державин Г. Р. Мнение об отвращении в Белоруссии голода и устройстве быта Евреев // Державин Г. Р. Соч.: В 9 т. / С объяснительными примеч. Я. Грота. Т. 6. СПб.: Изд-во Академическое, 1876.
17. Гессен Ю. И. История еврейского народа в России: В 2 т. Т. 2. Л.: Типография кооперативного об-ва, 1927.
20. Гиляровский В. А. Мои скитания // Гиляровский В. А. Соч.: В 4 т. Т. 1. М.: Правда, 1967.
86. Кроль М. Национализм и ассимиляция в еврейской истории // Еврейский мир: Ежегодник на 1939 год. Париж: Объединение русско-еврейской интеллигенции, 1939.
87. Парке Дж. Евреи среди народов. Обзор причин антисемитизма. Париж: YMCA-Press, 1932.
88. Шолом-Алейхем. С ярмарки // Шолом-Алейхем. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М.: Худож. лит., 1960.
89. Деникин А. И. Путь русского офицера. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1953.
90. Дикой А. Русско-еврейский диалог. М.: Витязь, 1995.
91. Булгаков С. Н. Апокалиптика и социализм (Религиозно-философские параллели) // Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1993.
92. Митрофанов Г. Марксизм как ветхозаветный хилиазм // Посев, 2002, № 2.
93. Померанц Г. С. Квадрильон // Померанц Г. С. Неопубликованное. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1972.
94. Солженицын А. И. Образованщина // Из-под глыб. Сборник статей. Париж: YMCA-Press, 1974.
95. Сендеров В. А. Россия без интеллигенции // Посев, 1994, № 1.
Источник: https://historylib.org/historybooks/Andrey-Burovskiy_Evrei--kotorykh-ne-bylo--Kniga-2/8