Навеянное недавним трагическим
Не знаю, к чему вдруг это вспомнилось.
Может быть, даже и ни к чему.
Практикантка Анечка. Юная, улыбчивая и старательная. Прибегает в читальный зал, запыхавшись, и виновато улыбается, розовея щеками.
- Не опоздала, нет?... Ой, я так боялась, что опоздаю! Представляете, Татьянвиктна, иду через сквер… нет, не через тот большой, который за Яузой, а через маленький, верхний, там, где крест такой серый стоит… Иду, а прямо рядом с этим крестом лежит парень. Молодой такой - может, лет шестнадцать… Лежит на спине, а глаза открыты - и смотрят… Так страшно!
- Стоп. Ничего не поняла. Давай по порядку: кто лежит, куда смотрит и почему страшно?
- Да говорю же вам - парень какой-то! Лежит и не двигается, как покойник. Я подошла, смотрю - нет, живой. Глаза открыты. Знаете, как страшно - лицо белое такое, совсем белое, как у мёртвого… Лежит, молчит и не двигается, а глаза открыты и смотрят!.. Мне прямо, знаете, так нехорошо стало, так прямо не по себе! А там ещё бабушка одна с внуками гуляла, и вот она сказала, что это он с дерева упал.
- Как - с дерева?
- Ну, вот так. Полез зачем-то на дерево и упал. Не знаю, зачем полез - может, пьяный, а может так просто, по дури…. Ну, и навернулся оттуда, и лежит. А я прямо так испугалась - ужас!
- Анечка, погоди… Он же, наверное, разбился сильно, потому и лежит!
- Ну, да. Наверное. А я ещё иду и думаю: чего это он - лежит и смотрит
- Анечка! Там рядом двадцать третья больница, в двух шагах! Надо же было туда сбегать!
- Да ну-у, Татьянвиктна…. Чего я туда побегу? Думаете, они вот так сразу бы к нему и помчались? Как же, дожидайтесь…. И потом, я бы тогда точно на работы опоздала!
- Анечка! Ты всерьёз убеждена в том, что важнее вовремя успеть на работу, чем помочь человеку?
- Ну-у, Татьянвиктна…. Ну, опоздала бы я - и чего бы сказала? Что там парень с дуба упал, а я его в больницу отвозила? Так бы вы мне и поверили! И потом, если уж так, вообще… я-то тут при чём? Я, что ли, его на это дерево загоняла? Я что, виновата, что он такой идиот? А, может, он вообще не разбился, а просто так лежал, - а я, как дура, должна по врачам каким-то бегать?
- Но позвонить-то в «скорую» ты могла?
- Татьянвиктна! Ну, я же говорю - я опаздывала уже!
- Ну, так иди сейчас и позвони. Прямо сейчас - иди и звони, слышишь?
- Ну, Татьянвиктна! А если он уже встал и ушёл?
- Я тебя прошу - пойди в кабинет и позвони в «скорую» по городскому. Давай-давай, быстро, мы и так уже кучу времени потеряли….
Тут подошёл какой-то Недовольный Читатель, потом Разговорчивый Читатель, потом Въедливый Читатель, потом Растерянный Читатель, - и я благополучно отвлеклась от Анечкиной истории. И вспомнила о ней только ближе к вечеру, когда увидела, как Анечка, напевая, красится перед зеркалом в служебной комнате.
- Анечка, скажи, а ты в «скорую»-то позвонила?
- Куда?
- Ну, в «скорую». Насчёт того парня, который с дерева упал и разбился.
- Татьянвиктна! Вы что - серьёзно, что ль, хотели, чтобы я позвонила? Ну, вы даёте! Делать мне, что ли, больше нечего?
… Нет, я не стала ругать Анечку. Потому что, во-первых, сама как-то слишком уж быстро и добросовестно отвлеклась от её истории.. А во-вторых… ну, действительно, при чём тут мы, в конце концов? Вот если бы это случилось в библиотеке, тогда конечно, тут мы отвечаем за посетителей… А так - парень какой-то в сквере лежит; почему лежит, зачем - непонятно, может, и не падал он вовсе ниоткуда, а просто валяет дурака, да и вообще… это же сквер, не пустыня, там люди ходят, уж кто-нибудь непременно его увидел и оказал помощь…
Через сквер я в тот вечер не пошла. Сама не знаю, почему - как-то так, не пошла, и всё. И в следующий вечер тоже не пошла. А потом Анечкина история опять забылась - не вечно же ей помниться, в самом-то деле, правда?
…А вспомнилась она мне только вчера. Когда я смотрела в «Новостях» репортаж о том, что случилось на Волге. Не знаю, к чему она мне вдруг вспомнилась. Ни к чему, наверное.
И винить себя я ни в чём не могу - ведь, в конце концов, я совсем не знала того парня под крестом. Как не знала ту чистенькую, интеллигентного вида бабушку, лежавшую уже не под крестом, а в сугробе под фонарём, в людном месте возле трамвайной линии. Ту самую бабушку, мимо которой я прошла уже отработанной, чуть спотыкающейся озабоченной походкой, с окаменевшей шеей и уставленными прямо перед собой глазами. Ну, почему сразу сердечный приступ, в конце-то концов? Пьяная, небось, до бесчувствия, вот и лежит… а ты тут с ней возись… с какой стати, в конце-то концов?
И, пока добегаешь этой самой гаденькой, спотыкающейся, ужас до чего деловой походкой до трамвая, успеваешь начисто забыть и о бабушке, и о сугробе, и о своей непродолжительной трусливой рефлексии. И только иногда потом просыпаешься среди ночи, чувствуя боль в собственном окоченевшем затылке, утопающем в грязном снегу, и смутно, как сквозь пелену, видишь над собой свет фонаря и юркие бесформенные тени, пробегающие мимо спотыкающейся озабоченной походкой.