Илья Эренбург. Париж || «Красная звезда» 13 июня 1943 года
Взято у 0gnev
Это было три года тому назад, в пятницу 14 июня 1940 года. Я видел, как немцы входили в Париж.
Ехали офицеры в открытых машинах, нагло щурясь, щелкая лейками, подбородками, сапогами и фуражками демонстрируя свое превосходство. Везли добычу, мешки, чемоданы из свиной кожи, картины, бочки. Старые дома содрогались от танков, а на гусеницах, казалось, еще дымилась кровь раздавленных детей. С утра до ночи шли солдаты. Высокорослые и плюгавые, с квадратными тупыми головами, с глазами, как будто сделанными из мутного стекла, с топотом и гоготом, шли пивовары, конторщики, дуэлянты, сутенеры, метафизики, деляги, вешатели, куроеды, сверхчеловеки, колбасники, павианы, пруссаки, саксонцы, баварцы, шли эсэсовцы с черепами на рукавах, с крадеными ложками и часами в карманах, шли обер-ефрейторы, самодовольные и жадные, на ходу глотая колбасу и бананы, конфеты и котлеты, поплевывая, посвистывая, оправляясь перед памятниками, шли пасюки с длинными резцами, прыгали немки, похожие на слюнявых гиен, передвигалась серо-зеленая саранча, ползли рептилии, гады из дивизии «Адольф Гитлер», приват-доценты с мордами жаб, квакающие и крякающие палачи.
Я не забуду этого дня. Париж был пуст. На моей улице я был единственным свидетелем горя, я должен был глядеть за себя и за других. Не знаю, сколько мне еще суждено жить, но я не забуду того четырнадцатого июня. Гнев придает силы. Я глядел на проходящих мимо меня немцев, и мне казалось, что с каждым часом я становлюсь сильнее. Кто увидел такое, должен или умереть или увидеть смерть тех, серо-зеленых, оправлявшихся, хрюкавших и мычавших.
Париж больше, чем столица одного из европейских государств, Париж принадлежит миру. Это древнее гнездо красоты и свободы. В нем не только высились статуи вольности из бронзы и мрамора, в нем вольность была воздухом, ветром, задорным смехом мальчишки-Гавроша, строфами Гюго и домами, пропахшими порохом четырех революций. Писатель-коммунар Жюль Валлес сказал фашистам своего века: «Вы хотите уничтожить вольности Парижа? Прикажите выкачать воздух и вырвать сердце из груди новорожденного».
В этот город вошли арийцы-скотоводы, мракобесы, геббельсята, гордые тем, что сожгли стихи Гейне и опутали Европу колючей проволокой. Я не забуду, как ржали фельдфебели перед статуей Вольтера. В предместьи Сен-Антуана, где парижский народ неизменно сражался за свободу, где блузник сорок восьмого, сын санкюлота передавал своему первенцу, пушкарю Коммуны слова присяги «свобода или смерть», на честных и совестливых улицах Сен-Антуана немцы устроили десять притонов и сто застенков. Они терзали души и они пили шампанское за здоровье обер-палача Гитлера.
Мне хочется напомнить о большой любви русского народа. Карамзин, видавший Париж в дни революции, писал, что, не будь у него любезного отечества, он хотел бы прожить жизнь и умереть в Париже. Полтораста лет спустя Маяковский, который не знал этих строк Карамзина, прощаясь с Парижем, написал: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли Москва». О чем еще сказать? О том весельи парижского народа, которое, по словам Белинского, лечило сердца? Певец русской природы и русской женщины, Тургенев страстно любил Париж. Он написал о великом мужестве парижского народа рассказ «Наши послали». Он увел Рудина на парижскую баррикаду. Салтыков-Щедрин страдал от мысли, что пруссаки на три дня вошли в Париж. Россия знала, какое сердце бьется в груди великого города.
Они вошли в Париж, породистые дегенераты, убежденные держиморды, аккуратные душегубы. Они обратили школы в конюшни, музеи в кабаки. Они отправили на плавильню статую Свободы. Они растоптали цветники и сердца. В 1871 году они пробыли в Париже три дня. Вот уже три года, как они стоят в столице Франции. Они издали к третьей годовщине новый приказ: парижанам запрещено проезжать по лучшим улицам Парижа. В сердце города - запретная зона, от Больших бульваров до улицы Риволи, от площади Опера до Елисейских полей - это заповедник арийских зубров, поляна, на которой пасутся колбасники-недотроги.
Париж был и остался лесом свободы. Бесшумно, как древние эриннии, проходят по узким улицам французы и француженки, с револьвером, с гранатой, с ножом, с камнем. Мстители крадутся ночью. Они выползают из подворотен. Они прячутся в катакомбах. Они вырываются из провалов метро. Они несут немцам смерть. Это душа Парижа, его возмущенная совесть. Голубые улицы города осквернены. Что может смыть такую обиду? Кровь, кровь бошей.
Три года тому назад на мертвых улицам Парижа я думал: если бы дожить, если бы увидеть! Я мечтал тогда дожить до падения разбойного Берлина, своими глазами увидеть трупы насильников, шагавших по предместью Сен-Антуан.
Много прошло с тех пор. Горе навалилось и на нашу страну. Те же тупые и мерзкие дикари прошли по улицам Киева. Они еще там, на Крещатике. Они еще в Париже. Еще не пал Берлин. Но возле Ржева, в Касторном я видел горы трупов. Это были трупы тех немцев, которые топтали Париж. Я долго глядел на предсмертный оскал палачей. Я упивался началом возмездия. Великолепна утренняя заря. Чудесны ранней весной нежнозеленые листья. Но ничего нет прекрасней первого появления справедливости. Я видел немцев, растоптавших Париж. Они валялись в снегу или в глине. Это было больше чем смерть. Это была мудрость мира.
Париж еще очень несчастен. В глубоком молчании он встречает третью годовщину рабства. Но что это?.. Стреляют фран-тиреры. За морем у пристаней дивизии новой французской армии. Они готовы ринуться к Парижу. Четвертой годовщины не будет: Париж это знает. И Париж, знает, что далеко, на востоке Красная Армия судит палачей. Еще пуст пьедестал, на котором стояла статуя вольности. Но ветер, предвестник грозы, уже врывается в древний, в молодой, в бессмертный Париж. Он повторяет: Смерть бошам! Да здравствует свобода! || Илья Эренбург.
+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +
СОВЕЩАНИЕ РЕДАКТОРОВ КРАСНОАРМЕЙСКИХ ГАЗЕТ
БРЯНСКИЙ ФРОНТ, 12 июня. (По телеграфу). Вчера закончилось фронтовое совещание редакторов армейских и дивизионных газет. Редактора поделились опытом пропаганды первомайского приказа товарища Сталина, пропаганды военных знаний и опытом освещения партийно-политической жизни подразделений. Резкой критике была подвергнута работа газеты «Боевое знамя», на страницах которой военные вопросы ставятся поверхностно. Как общий недостаток, совещание отметило, что, пропагандируя боевой опыт, красноармейские газеты хватаются за десятки тем и забывают главную свою задачу в этой области - опыт одиночного бойца, уменье людей действовать по уставу.
+ + + + + + + + +
Источник: « Красная звезда» №138, 13 июня 1943 года
# И.Эренбург. Ожидание || «Красная звезда» №135, 10 июня 1943 года
# Подвиг Андриана Стерлева || «Красная звезда» №135, 10 июня 1943 года
# Б.Галин. Знамя 43-го полка || «Красная звезда» №134, 9 июня 1943 года
Это было три года тому назад, в пятницу 14 июня 1940 года. Я видел, как немцы входили в Париж.
Ехали офицеры в открытых машинах, нагло щурясь, щелкая лейками, подбородками, сапогами и фуражками демонстрируя свое превосходство. Везли добычу, мешки, чемоданы из свиной кожи, картины, бочки. Старые дома содрогались от танков, а на гусеницах, казалось, еще дымилась кровь раздавленных детей. С утра до ночи шли солдаты. Высокорослые и плюгавые, с квадратными тупыми головами, с глазами, как будто сделанными из мутного стекла, с топотом и гоготом, шли пивовары, конторщики, дуэлянты, сутенеры, метафизики, деляги, вешатели, куроеды, сверхчеловеки, колбасники, павианы, пруссаки, саксонцы, баварцы, шли эсэсовцы с черепами на рукавах, с крадеными ложками и часами в карманах, шли обер-ефрейторы, самодовольные и жадные, на ходу глотая колбасу и бананы, конфеты и котлеты, поплевывая, посвистывая, оправляясь перед памятниками, шли пасюки с длинными резцами, прыгали немки, похожие на слюнявых гиен, передвигалась серо-зеленая саранча, ползли рептилии, гады из дивизии «Адольф Гитлер», приват-доценты с мордами жаб, квакающие и крякающие палачи.
Я не забуду этого дня. Париж был пуст. На моей улице я был единственным свидетелем горя, я должен был глядеть за себя и за других. Не знаю, сколько мне еще суждено жить, но я не забуду того четырнадцатого июня. Гнев придает силы. Я глядел на проходящих мимо меня немцев, и мне казалось, что с каждым часом я становлюсь сильнее. Кто увидел такое, должен или умереть или увидеть смерть тех, серо-зеленых, оправлявшихся, хрюкавших и мычавших.
Париж больше, чем столица одного из европейских государств, Париж принадлежит миру. Это древнее гнездо красоты и свободы. В нем не только высились статуи вольности из бронзы и мрамора, в нем вольность была воздухом, ветром, задорным смехом мальчишки-Гавроша, строфами Гюго и домами, пропахшими порохом четырех революций. Писатель-коммунар Жюль Валлес сказал фашистам своего века: «Вы хотите уничтожить вольности Парижа? Прикажите выкачать воздух и вырвать сердце из груди новорожденного».
В этот город вошли арийцы-скотоводы, мракобесы, геббельсята, гордые тем, что сожгли стихи Гейне и опутали Европу колючей проволокой. Я не забуду, как ржали фельдфебели перед статуей Вольтера. В предместьи Сен-Антуана, где парижский народ неизменно сражался за свободу, где блузник сорок восьмого, сын санкюлота передавал своему первенцу, пушкарю Коммуны слова присяги «свобода или смерть», на честных и совестливых улицах Сен-Антуана немцы устроили десять притонов и сто застенков. Они терзали души и они пили шампанское за здоровье обер-палача Гитлера.
Мне хочется напомнить о большой любви русского народа. Карамзин, видавший Париж в дни революции, писал, что, не будь у него любезного отечества, он хотел бы прожить жизнь и умереть в Париже. Полтораста лет спустя Маяковский, который не знал этих строк Карамзина, прощаясь с Парижем, написал: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли Москва». О чем еще сказать? О том весельи парижского народа, которое, по словам Белинского, лечило сердца? Певец русской природы и русской женщины, Тургенев страстно любил Париж. Он написал о великом мужестве парижского народа рассказ «Наши послали». Он увел Рудина на парижскую баррикаду. Салтыков-Щедрин страдал от мысли, что пруссаки на три дня вошли в Париж. Россия знала, какое сердце бьется в груди великого города.
Они вошли в Париж, породистые дегенераты, убежденные держиморды, аккуратные душегубы. Они обратили школы в конюшни, музеи в кабаки. Они отправили на плавильню статую Свободы. Они растоптали цветники и сердца. В 1871 году они пробыли в Париже три дня. Вот уже три года, как они стоят в столице Франции. Они издали к третьей годовщине новый приказ: парижанам запрещено проезжать по лучшим улицам Парижа. В сердце города - запретная зона, от Больших бульваров до улицы Риволи, от площади Опера до Елисейских полей - это заповедник арийских зубров, поляна, на которой пасутся колбасники-недотроги.
Париж был и остался лесом свободы. Бесшумно, как древние эриннии, проходят по узким улицам французы и француженки, с револьвером, с гранатой, с ножом, с камнем. Мстители крадутся ночью. Они выползают из подворотен. Они прячутся в катакомбах. Они вырываются из провалов метро. Они несут немцам смерть. Это душа Парижа, его возмущенная совесть. Голубые улицы города осквернены. Что может смыть такую обиду? Кровь, кровь бошей.
Три года тому назад на мертвых улицам Парижа я думал: если бы дожить, если бы увидеть! Я мечтал тогда дожить до падения разбойного Берлина, своими глазами увидеть трупы насильников, шагавших по предместью Сен-Антуан.
Много прошло с тех пор. Горе навалилось и на нашу страну. Те же тупые и мерзкие дикари прошли по улицам Киева. Они еще там, на Крещатике. Они еще в Париже. Еще не пал Берлин. Но возле Ржева, в Касторном я видел горы трупов. Это были трупы тех немцев, которые топтали Париж. Я долго глядел на предсмертный оскал палачей. Я упивался началом возмездия. Великолепна утренняя заря. Чудесны ранней весной нежнозеленые листья. Но ничего нет прекрасней первого появления справедливости. Я видел немцев, растоптавших Париж. Они валялись в снегу или в глине. Это было больше чем смерть. Это была мудрость мира.
Париж еще очень несчастен. В глубоком молчании он встречает третью годовщину рабства. Но что это?.. Стреляют фран-тиреры. За морем у пристаней дивизии новой французской армии. Они готовы ринуться к Парижу. Четвертой годовщины не будет: Париж это знает. И Париж, знает, что далеко, на востоке Красная Армия судит палачей. Еще пуст пьедестал, на котором стояла статуя вольности. Но ветер, предвестник грозы, уже врывается в древний, в молодой, в бессмертный Париж. Он повторяет: Смерть бошам! Да здравствует свобода! || Илья Эренбург.
+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +
СОВЕЩАНИЕ РЕДАКТОРОВ КРАСНОАРМЕЙСКИХ ГАЗЕТ
БРЯНСКИЙ ФРОНТ, 12 июня. (По телеграфу). Вчера закончилось фронтовое совещание редакторов армейских и дивизионных газет. Редактора поделились опытом пропаганды первомайского приказа товарища Сталина, пропаганды военных знаний и опытом освещения партийно-политической жизни подразделений. Резкой критике была подвергнута работа газеты «Боевое знамя», на страницах которой военные вопросы ставятся поверхностно. Как общий недостаток, совещание отметило, что, пропагандируя боевой опыт, красноармейские газеты хватаются за десятки тем и забывают главную свою задачу в этой области - опыт одиночного бойца, уменье людей действовать по уставу.
+ + + + + + + + +
Источник: « Красная звезда» №138, 13 июня 1943 года
# И.Эренбург. Ожидание || «Красная звезда» №135, 10 июня 1943 года
# Подвиг Андриана Стерлева || «Красная звезда» №135, 10 июня 1943 года
# Б.Галин. Знамя 43-го полка || «Красная звезда» №134, 9 июня 1943 года